в силу
сложившихся  дружеских отношений,  будет  считать  вас обязанным вступить в
войну  на  его стороне.  Отказом  вы вызовете ненужные трения. Другое будет
презирать  вас за  трусость и нерешительность. Бесполезный друг - для одной
стороны,  бессильный враг - для другой. Нейтральное государство в силу своей
позиции  может помогать  либо одной стороне, либо другой. Но в конце концов
ситуация  складывается так,  что  оно вынуждено вступить в борьбу. Поверьте
мне, гораздо разумнее сразу принять ту или иную сторону, иначе победитель не
пощадит  вас.  И кто тогда придет вам на помощь? Победителю не нужны друзья,
на  которых  он не может положиться. И побежденный отвернется от вас, потому
что в свое время вы не спасли его от поражения.
     Макиавелли  без особого интереса слушал рассуждения Эль Валентино. Он с
нетерпением  ждал  того момента, когда красноречие герцога наконец иссякнет.
Но тот, похоже, вошел во вкус и не собирался отпускать флорентийца.
     - С  каким  бы  риском ни была связана война, нейтралитет еще опасней.
Такая  позиция вызывает  лишь ненависть  и  презрение. Рано или поздно вас
принесут  в  жертву первому, кто решит, что пришла пора вас уничтожить. Если
же вы без колебаний встанете на сторону одного из противников и тот победит,
гарантией вашей безопасности будут дружеские отношения с победителем.
     - И  опыт  вашей светлости  подтверждает,  что благодарность людей за
прошлые  благодеяния  заставит их  подумать, прежде чем сокрушить недавнего
союзника? - едко заметил Макиавелли.
     - Победа никогда  не  бывает  окончательной,  и победитель не всегда
может  позволить себе отвернуться от друзей. В его интересах обойтись с ними
по справедливости.
     - А если нейтральное государство встанет на сторону побежденных?
     - Тогда тем более оно приобретет верного союзника, который приложит все
силы, чтобы облегчить его участь. А со временем фортуна может отвернуться от
победителя.  Короче,  куда  ни кинь,  нейтралитет - очевидная глупость. Это
все,  что  я  хотел  вам  сказать.  Рекомендую Синьории повторить этот урок
государственной мудрости.
     С этими  словами Чезаре Борджа сел и протянул руки к огню. Макиавелли
поклонился  и  сделал  уже  шаг к двери, когда герцог обратился к Агапито да
Амале:
     - Ты  сказал  секретарю, что его приятель Буонаротти задерживается во
Флоренции и прибудет лишь через несколько дней?
     Агапито покачал головой.
     - Я  не  знаю  этого  человека,  ваша  светлость,  - удивленно ответил
Макиавелли.
     - Не может быть! Это скульптор.
     Глаза  герцога  весело сверкнули. И тут Макиавелли вспомнил, о ком идет
речь.  Он послал Биаджо письмо с просьбой прислать деньги и получил ответ, в
котором  сообщалось, что их привезет Микеланджело, скульптор. Имя ничего ему
не говорило. Но Макиавелли догадался: просматривается, каждый листок бумаги,
оставленный в его комнате, скорее всего, с ведома Серафины - и возблагодарил
бога,  что вся важная корреспонденция хранилась в более надежном месте. Дома
находились  лишь  ничего  не  значащие письма,  вроде того, что прислал ему
Биаджо.
     - Во  Флоренции  много  камнетесов,  ваша светлость, - холодно ответил
Макиавелли. - Не могу же я знать всех по имени.
     - Этот  Микеланджело  очень  талантлив. Он высек из мрамора купидона и
закопал  в  землю.  Через некоторое время статую нашли и приняли за творение
античного  мастера.  Кардинал ди Сан Джиорио купил ангелочка, но, поняв, что
это  подделка, вернул покупку. И в конце концов купидон оказался у меня. Я
послал его в подарок маркизе Мантуанской.
     Насмешливый  тон  герцога вывел  Макиавелли из себя. Он понял, что над
ним смеются. И раздражение взяло верх над рассудительностью.
     - Ваша светлость собирается заказать ему статую, которая затмит ту, что
воздвиг Леонардо для герцога Миланского? - язвительно спросил он.
     Секретари  герцога   испуганно   переглянулись, ошеломленные   такой
дерзостью.  Великолепная  статуя Франческо Сфорца, расцениваемая многими как
шедевр Леонардо,  была  уничтожена  солдатней маршала Тревальцио при штурме
Милана.  А  сына  Франческо,  Лодовико иль Моро, такого же авантюриста, как
Чезаре Борджа,  заказавшего  статую  великому да Винчи, изгнали из города и
бросили в подземелье. Своим замечанием Макиавелли как бы напоминал герцогу о
шаткости его положения и о том, что может произойти, если фортуна повернется
к нему спиной. Эль Валентино расхохотался.
     -  Нет, я   хочу  предложить  Микеланджело  более  серьезное  дело -
начертить  планы укреплений города. Ведь Имола практически беззащитна. Но вы
заговорили о Леонардо. Сейчас я покажу вам его рисунки. Мои портреты.
     - Если бы вы не предупредили меня, что это портреты вашей светлости, я
бы никогда не узнал вас.
     - Бедный Леонардо, - улыбнулся герцог. - Он видит совсем не то, что мы.
Но сами по себе рисунки превосходны.
     - Возможно,  но я думаю, Леонардо напрасно растрачивает свой талант на
картины и статуи.
     - Уверяю вас,  на  моей службе он  займется  другим. Я послал его в
Пиомбино,  чтобы осушить болото. А на Днях он побывал в Чезене и Чезенатике.
Я хочу прорыть там канал и устроить гавань.
     Эль  Валентино  отдал  папку  с рисунками секретарю и царственно кивнул
Макиавелли  на прощание. Флорентиец вышел в сопровождении Агапито да Амалы.
За  месяц,  проведенный  в  Имоле,  Макиавелли всеми силами пытался добиться
расположения  первого  секретаря  герцога.  Агапито  происходил  из знатного
римского рода, издавна враждовавшего с Орсини. И Макиавелли рассчитывал, что
наличие   общего   врага  сблизит  их. Время  от  времени  Агапито  сообщал
флорентийцу    важные  сведения,    которые  зачастую    соответствовали
действительности. Вот и сейчас он коснулся руки Макиавелли и сказал:
     - Я хочу показать вам кое-что интересное.
     - Уже  поздно,  и  я  плохо  себя  чувствую, - ответил Макиавелли. - Я
зайду к вам завтра.
     - Как  вам  угодно,  -  пожал  плечами Агапито. - Я хотел показать вам
договор между герцогом и мятежниками.
     Макиавелли  замер.  Он  знал,  что  документ  находится в Имоле, и даже
предпринимал  безуспешные  попытки взглянуть на него. Условия договора имели
исключительно  важное  значение  для  Флоренции. В письмах Синьория упрекала
Макиавелли  в пренебрежении интересами государства. Не имело смысла убеждать
ее  членов,  что  он и так посылает им всю доступную ему информацию, а планы
герцога  держатся  в  строгом  секрете и  становятся  известными лишь после
проведения  в  жизнь.  В этот момент часы пробили одиннадцать. Аурелия ждала
его  уже  два  часа.  Рыба, должно быть, пережарилась, жирные каплуны просто
обуглились. А он не ел с самого полудня. Любовь и голод справедливо называли
самыми сильными  инстинктами человека. Кто обвинил бы Макиавелли, уступи он
их  напору?  Макиавелли  тяжело  вздохнул.  На карту была поставлена судьба
Флоренции, ее свобода.
     - Конечно, пойдемте, - сказал он.
     "Никто  еще,  -  с горечью думал Макиавелли, - не приносил такую жертву
ради своего государства".
     Они   поднялись  по  лестнице,  Агапито  достал  ключ,  открыл  дверь и
пригласил  Макиавелли  в  маленькую  комнатку, тускло освещенную  масляной
лампой.  Он  зажег  свечу, предложил гостю стул и сел сам. Судя по всему, он
никуда не торопился.
     - К  сожалению,  я  не  мог дать вам копию договора раньше. Причину вы
сейчас поймете. Герцог и Паголо Орсини набросали совместный проект договора,
и  Паголо  повез  его  капитанам  для  согласования. Но после отъезда Орсини
герцог еще  раз просмотрел документ, и ему показалось, что в нем не хватает
статьи, учитывающей интересы Франции.
     Нетерпение Макиавелли уступило место вниманию.
     - Герцог составил  недостающую статью и приказал мне догнать Орсини и
передать,  что без нее он не подпишет договора. Я его догнал. Сначала он не
хотел  и  слушать,  но после  долгих  уговоров  согласился  показать статью
капитанам, хотя полагал, что они, как и он, не примут ее. Потом я вернулся в
Имолу.
     - И в чем же суть статьи?
     - Если  ее  примут,  она оставит  нам окно, через которое мы могли бы
выскользнуть  из  рамок договора. - В голосе Агапито слышался смех. - А если
отклонят,  то  перед  нами  откроется  дверь, через которую мы можем выйти с
высоко поднятой головой.
     - Выходит,  герцог  больше  думает  о  мести тем, кто покусился на его
владения, а не о мире.
     - Уверяю вас, желания герцога никогда не противоречат его интересам.
     - Вы обещали показать мне договор.
     - Вот он.
     Макиавелли  жадно прочел его. Согласно условиям договора, с момента его
подписания  герцог  и  мятежники  обязывались жить в мире и согласии. Войска
капитанов  должны  находиться  под  командованием  герцога  и получать то же
жалованье,  что  и  прежде. А в знак доверия каждый из них обязан послать ко
двору  герцога одного из своих законнорожденных сыновей. Оговаривалось, что
при  герцоге  мог  находиться  лишь  один из капитанов и не дольше, чем того
требовали   обстоятельства.   Капитаны  соглашались  вернуть  ему  Урбино и
Камерино.  А  герцог,  со  своей  стороны, должен был защищать их от любого,
кроме его святейшества папы и его величества короля Франции, кто напал бы на
их  государства.  Именно  на  этом  условии настаивал Борджа, и, как отметил
Агапито,  даже ребенок мог понять, что оно превращало договор в бесполезный
клочок бумаги.  Бентивольо,  правитель Болоньи и Петриччи, правитель Сиены,
подписывали  также  сепаратные соглашения  с папой. Макиавелли нахмурился и
вновь перечитал документ.
     -  Неужели   они рассчитывали,  что  герцог  простит  нанесенные  ему
оскорбления!  -  воскликнул  он. - Разве герцог может забыть о грозившей ему
опасности?
     - "Quem  Jupiter vult  perdere  dementat  prius"  [Кого господь хочет
погубить, того лишает разума (лат.)], - процитировал Агапито.
     - Вы позволите мне взять договор и переписать его?
     - Он должен постоянно находиться у меня.
     - Я верну его завтра утром.
     - Это невозможно. Герцог может потребовать его в любую минуту.
     - Герцог постоянно  убеждает  меня  в  искренней дружбе с Флоренцией.
Синьории  необходимо  ознакомиться  с  проектом  договора.  -  Поверьте мне,
Флоренция щедро отблагодарит вас за эту услугу.
     Агапито покачал головой.
     -  Я   слишком   давно   занимаюсь   государственными   делами,  чтобы
рассчитывать на благодарность правителей.
     Но Макиавелли продолжал настаивать. И в конце концов Агапито сдался.
     - Ну  хорошо.  Только  из  уважения к вам я могу разрешить снять копию
прямо здесь.
     У  Макиавелли  перехватило  дыхание.  Чтобы  переписать  договор,  ему
требовалось  по  меньшей  мере полчаса. Какого влюбленного подвергали таким
испытаниям?  Но  ему не оставалось ничего другого, как смирить свою страсть.
Агапито  уступил  Макиавелли  место  у стола, дал чистый лист бумаги и новое
перо,  а  сам  лег на кровать и закрыл глаза. Макиавелли дописывал последнюю
фразу, когда часы пробили двенадцать.
     Агапито  спустился  с  ним  вниз  и  приказал  двум  солдатам проводить
флорентийца  до дому. Моросил мелкий дождь, ночной холод пробирал до костей.
Когда  они  подошли  к дому, Макиавелли поблагодарил солдат и открыл дверь.
Подождав  немного,  пока  стихнут  шаги, быстро закрыл дверь и направился во
двор  Бартоломео.  Постучал,  как  было условлено. Ответа не последовало. Он
постучал  вновь.  Два  раза, один, снова два. Макиавелли ждал. Пронизывающий
ветер  завывал в узком переулке, бросая в лицо капли дождя. Неужели женщины
легли  спать? И где Пьеро? Он приказал ему ждать во дворе. Юноша еще ни разу
не подводил его. Постучав еще раз и не получив ответа, Макиавелли отправился
к  себе.  Он  поднялся в  свою  комнату  и  подошел  к  окну. Ничего, кроме
непроглядной  тьмы.  А может, Пьеро  отлучился  на  минутку  выпить кружку
горячего  вина и  уже вернулся? Макиавелли спустился вниз и вышел в ледяную
ночь. Он стучал и ждал, стучал и ждал. Руки и ноги закоченели, зубы стучали.
"Вот простужусь и умру", - бормотал он.
     В порыве гнева он едва не забарабанил по двери, но сдержался, вспомнив
о  соседях. В конце концов ему не осталось ничего другого, как признать, что
женщины  не  дождались его  и легли спать. Голодный и замерзший Макиавелли
вернулся домой.
     Он хотел есть, но на кухне не нашел ни крошки. В гостиной было холодно,
как  в склепе.  Он  даже  не  мог  пойти спать, так как предстояло написать
Синьории   о   беседе с   герцогом. Большую   часть  донесения  пришлось
зашифровывать, и на это ушло много времени. Поэтому закончил он писать лишь
в  четвертом  часу. Затем поднялся на чердак, разбудил одного из слуг, велел
ему  оседлать  лошадь  и,  как только откроют ворота, скакать с письмом во
Флоренцию.  Он подождал,  пока  слуга оденется и выйдет на улицу, и только
после этого лег спать.
     "И  эта  ночь  могла  стать  ночью  любви",  -  пробормотал Макиавелли,
натягивая на уши ночной колпак.

23

     Спал  он  беспокойно, а проснувшись, понял, что его страхи оправдались.
Он  простудился.  Подойдя  к  двери,  Макиавелли  позвал  Пьеро.  Голос  его
прозвучал, как карканье старой вороны. Юноша тут же вбежал.
     - Я  болен, - простонал Макиавелли. - У меня лихорадка. Мне кажется, я
умираю.  Принеси мне вина и что-нибудь поесть. Если я переживу лихорадку, то
умру  от  голода.  И  притащи  сюда  жаровню. Я продрог до костей. И куда ты
подевался прошлой ночью, черт побери?
     Пьеро хотел ответить, но Макиавелли замахал рукой.
     - Потом, потом. Принеси вина.
     Поев   и  выпив  горячего вина,  он  почувствовал  себя  лучше.  Пьеро
рассказал, что ждал во дворе больше часа, хотя и промок до нитки. Ждал, хотя
монна Катерина буквально умоляла его войти в дом.
     - Ты объяснил им, что произошло?
     - Я в точности передал им ваши слова.
     - И что они сказали?
     - Они сказали, что очень сожалеют.
     - Сожалеют?!  -  гневно  прохрипел  Макиавелли. - Подумать только, что
всемогущий  создал  женщину  в помощь мужчине.  Они, видите ли, сожалеют.
Интересно, что бы они сказали о смерти Гектора и падении Трои?
     - В конце концов они заставили меня войти в дом. И убедили, что услышат
ваш  стук из кухни. Они уговорили меня снять плащ и посадили у камина, чтобы
я мог высушить одежду.
     - А рыба и каплуны?
     - Мы очень долго держали их на огне. Но монна Катерина сказала, что они
сгорят, если мы их не съедим. Мы очень проголодались.
     - А я умирал от голода.
     - Мы оставили вам немного рыбы и половину цыпленка.
     - Благодарю за заботу.
     - Часы пробили одиннадцать, и монна Аурелия пошла спать.
     - Спать? - Макиавелли чуть не задохнулся от возмущения.
     - Мы  пытались  задержать  ее. Мы говорили, что вы придете с минуты на
минуту.  Но  она  ответила,  что два часа ожидания - более чем достаточно. И
если  вы  ставите  дела  выше  наслаждения,  то  чего  можно ждать от такого
любовника.  Она  сказала,  что вы  нашли  бы  возможность прервать беседу с
герцогом, если бы действительно любили ее. Мы старались убедить ее, но...
     - Как будто кому-то удавалось убедить женщину!
     - Она  не  захотела  нас слушать.  Поэтому монна Катерина решила, что
ждать больше нечего, дала мне еще кружку вина и проводила до двери.
     Тут Макиавелли вспомнил, что у Пьеро не было ключа от дома Серафины.
     - А где ты провел ночь?
     Юноша довольно улыбнулся.
     - С Ниной.
     - Значит, тебе повезло больше, чем мне, - сухо заметил Макиавелли. - Но
я думал, она отправилась к родителям.
     - Так она сказала монне Катерине. Мы заранее обо всем договорились. Она
сняла комнату у Ла Барбетины, и я сразу же пошел туда.
     (Ла Барбетина содержала публичный дом в Имоле.)
     Несколько минут  Макиавелли  молчал,  собираясь  с  мыслями. Он не мог
смириться с поражением.
     - Послушай,  Пьеро,  этот  старый  осел  Бартоломео  вернется  сегодня
вечером.  Мы  должны  действовать  быстро.  Не будем  забывать,  что Юпитер
предстал перед прекрасной Данаей в образе золотого дождя. Пойди к купцу Луке
Копелли,  у  которого я покупал перчатки для монны Аурелии, и возьми голубой
шарф  с  серебряной  вышивкой. На  днях  он показывал его мне. Скажи, что я
заплачу  через пару  дней,  как только прибудут деньги из Флоренции. Отнеси
шарф  монне Катерине и скажи ей, что я умираю от любви к Аурелии и простуды.
Но, как только мне станет лучше, мы придумаем новый план.
     Макиавелли едва дождался возвращения Пьеро.
     - Шарф  ей  понравился,  -  доложил  юноша. - Монна Катерина спросила,
сколько он стоит. После моего ответа шарф понравился ей еще больше.
     - Естественно, - хмыкнул Макиавелли. - Что еще?
     - "У  мессера  Никколо  не было никакой возможности уйти из дворца", -
объяснил я ей. Но она ответила, что это уже не имеет никакого значения.
     -  Что?  -  вскричал  Макиавелли.  -  Действительно  женщины  -  самые
безответственные  существа. Разве она не понимает, речь идет о ее будущем! Я
больше часа стоял под дождем. Ты сказал ей об этом?
     - Да. Она полагает, что вы поступили неблагоразумно.
     - Разве  можно  ждать  благоразумия от влюбленного? С таким же успехом
можно попросить море успокоиться во время шторма.
     - Монна Катерина надеется, вы позаботитесь о своем здоровье.

24

     Макиавелли  пролежал  несколько  дней,  а встав с постели, первым делом
отправился  к  фра  Тимотео.  Монах  сочувственно  кивал,  слушая  рассказ о
трагических событиях той ночи.
     - А  теперь, - закончил Макиавелли, - давайте подумаем и попробуем еще
раз избавиться от нашего дорогого Бартоломео.
     - Я сделал все, что мог, мессер. Не требуйте от меня невозможного.
     - Святой отец,  когда  наш  прославленный  герцог  напал на Форли, он
сначала  потерпел  поражение.  Но  он  не  снял  осаду,  а  прибег к военной
хитрости. И очень скоро крепость пала.
     - Я  видел  мессера  Бартоломео. Он в точности выполнил мои указания и
убежден  в  действенности вмешательства святого Виталя. Он уверен, что монна
Аурелия зачала в ночь его возвращения из Равенны.
     - Он просто дурак.
     - Хотя  я и далек от мирской жизни, но мне известно, что должно пройти
некоторое время, прежде чем станет ясно, прав он или нет.
     Макиавелли испытывал все нарастающее раздражение. Монах стремился выйти
из игры.
     - Подождите,  подождите, святой отец, не принимайте меня за круглого
идиота.  Какой бы  чудодейственной силой ни обладали святые мощи, мы знаем,
силу  импотенту  они  вернуть не способны. Я сам придумал эту историю, и вам
прекрасно известно, в ней нет ни слова правды.
     Фра Тимотео ласково улыбнулся и заговорил елейным голосом:
     - Что  мы  знаем о  путях  господних?  Разве  вы  не слышали о святой
Элизабете Венгерской? Жестокий муж запретил ей помогать нуждающимся. Однажды
она несла хлеб беднякам и встретила его на улице. Подозревая ее в ослушании,
муж спросил, что лежит в ее корзинке. "Розы", - в испуге ответила Элизабета.
Муж  вырвал  корзинку, открыл ее  и  обнаружил,  что она  сказала правду.
Произошло чудо. Ломти хлеба превратились в ароматные розы.
     - Эта  история очень поучительна, - холодно заметил Макиавелли. - Но я
не могу понять, к чему вы ее рассказали.
     - Может, и  святого  Виталя,  услышавшего  в  раю молитвы Бартоломео,
тронула  искренняя  вера этого благочестивого человека в его могущество и он
сотворил  чудо.  Разве Святое писание не учит нас, что истинная вера может
сдвинуть горы?
     Макиавелли   с  трудом  сдерживал злость.  Он  понимал,  почему  монах
отказывается  ему помочь. Полученные двадцать пять дукатов он уже отработал.
Задуманный план провалился не по его вине. Он хотел денег, а у Макиавелли их
не  было.  Цепочка,  подаренная монне Катерине, перчатки и розовое масло для
Аурелии  поглотили  все  его  средства.  Он  задолжал Бартоломео, нескольк