авит  войска?  Капитаны  послали  в  Чезену  своих представителей, чтобы
обсудить  совместные  действия. Однако встреча закончилась безрезультатно. А
несколько  дней  спустя  в  Чезену  прибыл  Оливеротто да Фермо с конкретным
предложением капитанов.
     Еще недавно этот молодой человек заставил говорить о себе всю Италию. С
юных  лет,  оставшись  без  отца,  он  воспитывался  дядей Джованни Фольати,
братом  матери.   А  с  восемнадцати  лет  учился  военному  искусству  под
руководством   Паоло   Вителли.  После казни  Паоло  Оливеротто  примкнул к
Вителлоццо и очень скоро стал одним из лучших его офицеров. Но честолюбие не
давало ему  покоя.  Он хотел не служить, но править. И для достижения своей
цели  разработал  ловкий  план.  Он  написал дяде, что хочет посетить родной
город  и взглянуть на родительский дом. А чтобы его сограждане знали, что он
не зря прожил все эти годы, просил разрешения приехать со свитой из друзей и
слуг.  Он  писал,  что своими успехами  обязан  не  столько  себе, сколько
Джованни,   воспитавшему  его  как  сына.  Джованни  растрогался  до  слез -
племянник  не  забыл его доброту и заботу - и по прибытии Оливеротто в Фермо
предложил  тому остановиться в его доме. Но спустя несколько дней Оливеротто
переехал  к  себе,  чтобы  не  стеснять  дядю  и его семью, и пригласил всех
влиятельных  горожан Фермо на торжественный банкет. После обильного угощения
в разгар веселья в зал ворвались солдаты и перебили всех гостей. В одну ночь
Оливеротто  стал  правителем  Фермо.  И за короткое время благодаря принятым
мерам, как экономическим, так и военным, он не только укрепил свое положение
в  городе,  но и как следует припугнул соседей. Вот этого человека и послали
капитаны  к  Эль  Валентино. Они предлагали герцогу вторгнуться в Тоскану, а
если это его не устроит, захватить Синигалью. Тоскана была лакомым кусочком.
Взятие Сиены, Лукки, Пизы  и  Флоренции  сулило богатую добычу. К тому же
Вителлоццо   и  Орсини   представится возможность  свести  старые  счеты с
Республикой.  Но  Сиена и Флоренция находились под защитой короля Франции, а
герцог не  хотел  ссориться  с  союзником,  помощь  которого  еще могла ему
понадобиться.  Он сказал Оливеротто, что не пойдет на Тоскану, но с радостью
примет участие в захвате Синигальи.
     Синигальей,  небольшим,  но  стратегически  важным  городом с выходом к
морю,  правила овдовевшая сестра злополучного герцога Урбино. Она подписала
договор  с  мятежными капитанами, а после их примирения с Борджа (уже без ее
участия)  убежала в Венецию вместе с малолетним сыном, оставив Андреа Дориа,
генуэзца,  защищать  крепость. Оливеротто  захватил  город,  а затем к нему
присоединились Вителлоццо  и  Орсини. Но  тут  возникла небольшая заминка:
Андреа Дориа  соглашался  сдать  крепость  только Чезаре Борджа. Для штурма
требовались  время, деньги и люди. И здравый смысл возобладал. Теперь, когда
герцог отказался  от услуг французских наемников, капитаны чувствовали себя
куда  уверенней.  Известив  его  о  требовании Дориа, они пригласили Борджа
приехать в Синигалью.
     В это время герцог покинул Чезену и прибыл в Фано. Получив приглашение
капитанов,  он послал секретаря  с  сообщением,  что немедленно выезжает в
Синигалью, и попросил ждать его там. После подписания перемирия капитаны под
любым  предлогом  избегали  личных  встреч  с герцогом. Стараясь рассеять их
подозрения,  Борджа  велел  секретарю  передать капитанам, что отчужденность
только  мешает   их   взаимоотношениям   и   отражается   на  действенности
заключенного  соглашения.  Его же единственное желание - воспользоваться их
опытом и знаниями.
     Макиавелли удивился, узнав, что герцог принял приглашение капитанов. Он
не  сомневался:  высокие  договаривающиеся стороны не доверяли друг другу. И
говоря герцогу, что Андреа Дориа может сдать крепость только ему, капитаны,
по   мнению  Макиавелли,  заманивали  Эль  Валентино  в  ловушку.  Распустив
французских  кавалеристов,  герцог  ослабил  свою  армию. А войска капитанов
стояли вокруг Синигальи,  и  им  не составило бы большого труда уничтожить
Борджа и его немногочисленную свиту. Казалось невероятным, что он согласился
отдать себя  в  руки  смертельных  врагов.  Возможно, он  уверовал  в свою
счастливую  звезду  и, ослепленный  гордыней, полагал,  что одними словами
сможет склонить  их к повиновению. Он знал: капитаны боятся его, но страх и
трусов превращает  в  храбрецов.  Правда,  до сих пор фортуна благоволила к
герцогу,   но, как  известно, она  отличается  непостоянством.  Макиавелли
улыбнулся.  Разделавшись  с  герцогом, капитаны оказали бы Флоренции большую
услугу. Только ужас перед Борджа держал их вместе, а после его смерти, умело
действуя, можно будет перессорить их и уничтожить поодиночке.
     Макиавелли радовался слишком рано. Когда Орсини предложил Дориа деньги,
чтобы  тот  согласился сдать крепость капитанам, генуэзец уже получил золото
Эль  Валентино за  свой  отказ.  Герцог  разгадал замысел капитанов. В ночь
перед  отъездом из Фано он собрал у себя восемь наиболее преданных ему людей
и  приказал  им при встрече с капитанами встать по двое за спиной каждого из
них  и сопровождать до дворца, отведенного ему в Синигальи. А во дворце они
окажутся  в его власти. Чтобы никто не знал, какой силой он располагает, Эль
Валентино  разбросал  войска  по всей стране. Теперь он отдал приказ собрать
армию  на  берегу  реки в шести милях от Синигальи. Как знак полного доверия
капитанам герцог послал вперед обозы с имуществом. Он с улыбкой думал о том,
как те довольно облизываются, предвкушая богатую добычу.
     Закончив последние приготовления, Борджа отправился спать.
     Из  дворца  он  выехал, едва забрезжил рассвет. Наступил последний день
1502  года.  Все  пятнадцать  миль  от Фано до Синигальи дорога вилась между
морем  и  горами.  Впереди  ехали полторы тысячи всадников под командованием
Лодовико  делла  Мирандола,  затем  тысяча  гасконцев  и швейцарцев, за ними
герцог в  доспехах на великолепном боевом коне. Замыкала колонну еще тысяча
кавалеристов.
     Капитаны ждали герцога в трех милях от Синигальи.
     Вителлоццо Вителли, высохший от французской болезни, с запавшими щеками
и  тусклыми  полуприкрытыми тяжелыми веками глазами, не так давно заслуженно
пользовался  репутацией  лучшего  артиллериста Европы. Но ртуть, которой его
лечили,  вызывала  у  Вителлоццо  приступы  глубокой  депрессии,  и  от него
осталась  лишь тень  былого  смелого и решительного командира. Когда Паголо
Орсини привез проект договора и Бальони, правитель Перуджи, высказал свои
возражения,  Вителлоццо  поддержал  его. Он не доверял Эль Валентино. Однако
ему не хватило сил выдержать долгие споры с остальными капитанами, и в конце
концов он  подписал  текст, предложенный герцогом. Но подписал против своей
воли.  Он  направил  герцогу  смиренное письмо, в котором просил прощения за
участие  в заговоре. И хотя Эль Валентино уверял его, что прошлое забыто, на
душе  у Вителлоццо было неспокойно. Интуиция подсказывала ему: Борджа ничего
не  забыл  и  не  простил.  Согласно договору, в распоряжении герцога должен
находиться  только  один  из  капитанов.  А теперь все они собрались вместе.
Паголо Орсини пытался переубедить его. Он несколько раз ездил к герцогу, они
говорили  честно  и  открыто, как мужчина с мужчиной, и у него нет оснований
сомневаться  в искренности  Эль  Валентино.  К  тому  же  герцог  распустил
французских  кавалеристов.  Это ли не лучшее доказательство? И казнил Рамиро
де Лорку.
     - Поверь мне, мы преподали этому молодому человеку хороший урок, и я не
сомневаюсь: в будущем у нас не будет повода для недовольства.
     Паголо  Орсини,  однако,  не  потрудился  сообщить  Вителлоццо об одной
беседе с  герцогом,  в  которой  речь шла о здоровье папы. Тому шел восьмой
десяток,  и  в любой момент его мог хватить удар. Эль Валентино имел влияние
как  на  испанских кардиналов, так и на кардиналов, назначенных его отцом. В
ответ  на  гарантии  безопасности  своих  владений он обещал папский престол
кардиналу  Орсини,  брату Паголо. Завороженный столь блестящей перспективой,
Паголо верил каждому слову герцога.
     Вителлоццо  первым  подъехал к Чезаре Борджа. По выражению его бледного
взволнованного лица можно было понять: он знал, какая участь ему уготована.
Как мало напоминал он того Вителлоццо, который когда-то собирался изгнать из
Италии короля Людовика  XII. Он хотел спешиться, но герцог остановил его,
обнял  и  расцеловал  в обе щеки. Через несколько минут к ним присоединились
Паголо Орсини и  герцог  Гравины. Эль Валентино встретил капитанов с такой
сердечностью,  с  какой встречают только старых друзей после долгой разлуки.
Но  он заметил  отсутствие Оливеротто да Фермо и, справившись о нем, узнал,
что  тот  ждет его  в городе. Герцог послал за ним дона Мигеля, а сам занял
остальных  непринужденным  разговором. Пустив в  ход все свое обаяние, он
спросил  Вителлоццо  о его  здоровье  и предложил прислать врача. С веселой
улыбкой  осведомился  о  последней  пассии  герцога  Гравины.  И  с  большим
интересом выслушал рассказ Паголо Орсини о строительстве его виллы.
     Дон  Мигель  нашел  Оливеротто  неподалеку от города, где тот муштровал
своих  людей, и посоветовал ему отвести солдат в казармы. В противном случае
их  могут  занять  солдаты  герцога.  Оливеротто  внял умному совету, отдал
соответствующие  приказания и вместе с доном Мигелем поехал к месту встречи.
Герцог принял его  так  же  тепло,  как  и  остальных,  как товарища, а не
подчиненного.
     Затем  он отдал приказ ехать в город. Вителлоццо охватил ужас. Теперь,
увидев,  насколько  сильна  армия  герцога,  он  осознал: их план обречен на
провал.  Первой  мыслью  было  вернуться к своему отряду, расквартированному
неподалеку  под  предлогом  нездоровья.  Но  Паголо  не позволил ему уехать.
Сейчас не  время, говорил он, сомневаться в честности герцога. У Вителлоццо
не хватило решимости сделать так, как подсказывало сердце. Он остался.
     - Я  убежден,  что  не  доживу до рассвета, - сказал Вителлоццо. - Но,
раз  уж вы готовы положиться на слово герцога, я пойду с вами и разделю вашу
судьбу.
     Кавалькада  въехала  в  Синигалью.  У  дверей  дворца  капитаны  хотели
попрощаться  с герцогом, но тот уговорил их войти, чтобы немедленно обсудить
план  совместных действий. Нельзя терять ни минуты, говорил он. Надо решить,
что  делать  дальше. Они согласились. По широкой лестнице Чезаре Борджа ввел
их  в  просторный зал, а затем извинился и попросил разрешение отлучиться на
минуту.  Как  только  за герцогом закрылась дверь, в зал ворвались солдаты и
арестовали  капитанов. Таким  образом Эль  Валентино повторил ловкий прием
Оливеротто,  причем  обошелся  без банкета. Паголо Орсини потребовал позвать
герцога,   но  тот  уже  покинул  дворец,  отдав  приказ  разоружить  отряды
капитанов. Людей Оливеротто, находившихся рядом, захватили врасплох. Другим,
расквартированным   за  городом,   повезло  больше.  Они  каким-то  образом
прослышали  о  судьбе  своих  командиров  и, объединившись, пробились сквозь
кольцо войск  герцога.  Чезаре пришлось довольствоваться казнью сторонников
Вителлоццо и Орсини.
     Солдаты  герцога, покончив с отрядом Оливеротто, начали грабить город.
Эль  Валентино с  трудом  восстановил порядок,  повесив несколько наиболее
рьяных мародеров.  Город гудел как потревоженный улей. Закрылись все лавки,
жители заперлись в домах. Но солдаты заставили виноторговцев выкатить бочки
и  поить их вином. На улице лежали мертвецы, и бездомные собаки слизывали их
кровь.

29

     Макиавелли  приехал в Синигалью следом за герцогом. Он провел тревожный
день.  Появляться  на  улице  одному  было  опасно,  и,  если  необходимость
заставляла  его выходить из гостиницы, где он нашел убежище, он брал с собой
Пьеро и слуг. Ему не хотелось попасть под горячую руку пьяным солдатам.
     В  восемь   вечера  его  вызвал  герцог. Обычно во  время  аудиенции
присутствовали секретари,  священнослужители или кто-нибудь еще, но на этот
раз,  к  удивлению  Макиавелли,  офицер,  приведший  его  в  кабинет, тут же
вышел, и они впервые остались одни.
     Герцог  пребывал  в  отличном  настроении,  его  глаза  сверкали, щеки
пылали румянцем. Таким красивым Макиавелли его еще никогда не видел.
     - Я оказал Флоренции большую услугу, избавив ее от смертельных врагов.
Теперь я  хочу,  чтобы  Синьория  собрала  пехоту  и кавалерию. И мы вместе
выступим на Кастелло или Перуджу.
     - Перуджу?
     Веселая улыбка осветила лицо герцога.
     -  Бальони  отказался  подписать перемирие.  Он же  сказал:  "Если я
понадоблюсь  Чезаре Борджа, пусть он приходит в Перуджу, да не забудет взять
оружие".  Именно  так я и поступлю. Борьба с Вителлоццо и Орсини обошлись бы
Флоренции  в  кругленькую  сумму.  И  вряд  ли господа из Синьории так ловко
провернули бы это дело. Я думаю, они должны отблагодарить меня.
     - Они обязательно это сделают, ваша светлость, - ответил Макиавелли.
     Герцог не сводил с него пристального взгляда.
     - Так пусть они поторопятся. Им не пришлось и пальцем шевельнуть. А то,
что  я сделал, думаю, стоит ста тысяч дукатов. Разумеется, эти деньги нигде
не зафиксированы, но я бы хотел, чтобы Синьория начала мне их выплачивать.
     Макиавелли  понимал:  члены  Синьории  придут  в  ярость, услышав столь
наглое требование, - и не испытывал ни малейшего желания сообщать об этом во
Флоренцию.
     - Ваша  светлость, - сказал он, - я обратился к своему правительству с
просьбой  отозвать  меня. Посол при дворе вашей светлости должен иметь более
широкие  полномочия. Мне кажется, вопрос о выплате целесообразнее обсудить с
моим преемником.
     - Вы правы. Мне надоела медлительность вашего государства. Пришло время
решать, со мной вы или против меня. Мне следовало уехать отсюда еще сегодня,
но я не хочу, чтобы город разграбили окончательно. Завтра утром Андреа Дориа
сдаст  мне  крепость,  и  я  пойду на Кастелло и Перуджу. Когда с ними будет
покончено, займусь Сиеной.
     - Неужели  король  Франции смирится с тем, что вы захватываете города,
находящиеся под его защитой?
     - Конечно,  нет, и  я  не настолько глуп, чтобы не помнить об этом. Я
захватываю  их не  для себя, а для церкви. Лично мне не нужно ничего, кроме
Романьи.
     Макиавелли  вздохнул,  невольно  восхищаясь  неистовством души герцога,
его уверенностью в том, что на свете нет ничего невозможного.
     - Фортуна благоволит к вам, ваша светлость.
     -  Судьба   благосклонна  к  тем,  кто  не  упускает  представившихся
возможностей.  Или  вы полагаете, что мне удалось разделаться с мятежниками
лишь благодаря счастливому случаю?
     - Я  не  могу  допустить такой  несправедливости по отношению к вашей
светлости. Уверен, вы позаботились о том, чтобы Андреа Дориа отказался сдать
крепость кому-либо, кроме вас.
     Герцог рассмеялся.
     - Вы  мне  нравитесь,  секретарь.  Вы  - один из немногих, с кем можно
поговорить. - Он замолчал, задумчиво глядя на Макиавелли. - Почему бы вам не
пойти ко мне на службу?
     - Вы  очень  добры,  ваша  светлость. Но меня вполне устраивает служба
Республике.
     - И  что вы  с этого имеете? Вам платят жалкие гроши, и, чтобы свести
концы с концами, вам приходится залезать в долги.
     Макиавелли   понял,  что  герцог  намекает  на  двадцать  пять  дукатов
Бартоломео.
     - Я  легко  расстаюсь с деньгами и, пожалуй, расточителен, - с улыбкой
ответил он. - И если иногда я живу не по средствам, в этом только моя вина.
     - У  меня  на  службе  вам  не придется беспокоиться об этом. Ведь так
приятно  иметь возможность  подарить  красивой  женщине браслет, кольцо или
брошь, особенно если хочешь добиться ее расположения.
     - Я  взял  за  правило не связываться с теми, кто слишком дорого ценит
свое целомудрие.
     - Это хорошее правило. Но иногда страсть выходит из-под контроля, и кто
знает, какую  шутку  выкинет  с  мужчиной  любовь.  Разве  вам не известно,
секретарь, на какие расходы может пойти влюбленный в добродетельную женщину?
     Герцог   насмешливо   взглянул   на  Макиавелли,  и  тот  на  мгновение
заподозрил, что Эль Валентино известно о его неудачном романе с Аурелией. Но
тут  же  отогнал  от  себя  эту  мысль.  Чезаре  Борджа  хватало забот и без
амурных увлечений флорентийского посла.
     - Я довольствуюсь малым, оставляя наслаждения и расходы другим.
     Герцог задумчиво смотрел на Макиавелли.
     - Неужели вы согласны всю жизнь быть чьим-то подчиненным? Мне кажется,
вы слишком умны для этого.
     - Аристотель учит нас: лучше всего придерживаться золотой середины.
     - То есть вы лишены честолюбия?
     - Наоборот,  -  улыбнулся  Макиавелли.  -  Мое  честолюбие - наилучшим
образом служить моему государству.
     - Именно этого  вам  и не позволят. Кому, как не вам, известно, что в
Республике   с подозрением  относятся к  талантливым людям. Там  человек
достигает  высокого  положения только потому,  что его посредственность не
представляет   угрозы для  коллег.  Поэтому  демократическим государством
управляют  не  самые  достойные, но те, чья ничтожность не вызывает опасений
остальных. Вы знаете, какие язвы разъедают сердце демократии?
     Он посмотрел на Макиавелли, ожидая ответа, но флорентиец промолчал.
     - Зависть  и страх. Чиновники завидуют друг другу. Готовы на все, лишь
бы  не дать  талантливому  человеку прославиться, даже помешать ему принять
необходимые  меры  для безопасности  и  процветания  государства.  И каждый
боится,  потому  что знает: найдутся другие, которые не остановятся ни перед
ложью, ни перед подлогом, чтобы занять его место. И что из этого следует? В
результате  больше  всего на свете они боятся ошибиться. А, как известно, не
ошибается  лишь  тот,  кто  ничего  не делает. Говорят, ворон ворону глаз не
выклюет.   Думаю,   тот,  кто  придумал  эту  поговорку,  никогда  не  жил в
демократическом государстве.
     Макиавелли   по-прежнему  молчал. Герцог говорил  правду.  Флорентиец
вспомнил,  в  какой жаркой борьбе добился он своего не слишком значительного
поста  и с какой горечью восприняли поражение другие кандидаты. И как многие
коллеги  следили  за  каждым  его  шагом,  чтобы  при  первой же возможности
потребовать у Синьории его увольнения.
     -  Государь  же  волен  подбирать  себе  людей  в  зависимости  от  их
способностей, - продолжал герцог. - Он не обязан давать человеку пост только
потому,  что ему нужна его поддержка, или потому, что за ним стоят люди, чьи
заслуги нельзя оставить без внимания. Он не боится соперников, так как стоит
выше  соперничества,  и  вместо  посредственности, находящейся под чьим-либо
покровительством,  этого  проклятия  демократии,  привлекает  к себе талант,
энергию,  инициативу  и  ум.  Не удивительно, что дела у Республики идут все
хуже  и  хуже. Способности  являются  последним  из  критериев,  по которым
занимаются у вас государственные должности.
     Макиавелли сухо улыбнулся.
     - Позвольте  напомнить  вам,  что  благосклонность  государей  слишком
непостоянна.  Они могут высоко вознести, а затем с той же легкостью сбросить
в глубокую пропасть.
     Герцог довольно хмыкнул.
     -  Вы  намекаете на  Рамиро  де Лорку. Государь  должен  уметь  как
награждать,  так  и  наказывать. Его великодушие должно быть безграничным, а
суд  - суровым.  Рамиро  совершил  тяжкие  преступления и понес заслуженное
наказание. А что бы сделали с ним во Флоренции? Там нашлись бы люди, которые
восприняли бы казнь Рамиро как личное оскорбление. За него вступились бы те,
кто  наживался на его злодеяниях. Синьория, как всегда, начала бы юлить, и в
конце концов его послали бы послом к королю Франции или ко мне.
     Макиавелли рассмеялся.
     -  Верьте  мне,  ваша  светлость,  они  пришлют  посла  с  безупречной
репутацией.
     - Представляю,  как  он