лся  репутацией  делового  человека, не упускающего выгодной сделки.
Макиавелли  завел разговор о состоянии дел в Имоле. И Бартоломео на все лады
стал  расхваливать  герцога.  Эль  Валентино  добросовестно соблюдал условия
капитуляции.  Запрошенная  им  сумма  выкупа  оказалась вполне приемлемой, и
большую  часть он собирался потратить на благоустройство города, ведь Имола
стала  столицей  созданного  им  государства.  Герцог  решил построить новый
дворец,  дом  собраний для купцов, где те без помех могли бы обсуждать свои
дела,  и  больницу  для  бедняков.  В  городе  царил  порядок, меньше стало
совершаться  преступлений,  а  суд творился без малейшего промедления. Перед
законом  были  равны богач и бедняк. Процветала торговля, исчезла коррупция.
Войска стояли вне  города, что снижало расходы на их содержание. Короче, к
полному удовлетворению горожан, Имола вступила в полосу благоденствия.
     - А  что произойдет  с вами, если капитаны сбросят герцога и захватят
город? - с улыбкой спросил Макиавелли.
     Бартоломео расхохотался.
     - Они  ничего  не  добьются.  Без герцога они - пустое место, и им это
хорошо известно. Вот увидите, скоро они вновь будут у него на службе.
     Макиавелли  никак не мог решить для себя, верил ли Бартоломео в то, что
говорил,  хотел  ли  верить  или  говорил  просто  для того,  чтобы поверил
Макиавелли.  За  этой  искренностью,  простодушием,  дружеской улыбкой могло
скрываться все что угодно.
     - Мессер Бартоломео,  вы  были  так  любезны,  предложив свою помощь.
Подскажите,  пожалуйста, где бы я мог остановиться на время вместе с Пьеро и
слугами.
     - Лучше бы вы попросили о чем-нибудь другом, - рассмеялся Бартоломео. -
Город заполонили   приближенные  герцога  и  все  эти  прихлебатели-поэты,
художники,   архитекторы,  инженеры,  не  говоря  уж  о  купцах,  торговцах,
приехавших сюда либо по делам, либо в поисках денег.
     -  Я  не собираюсь  оставаться  в  Имоле  дольше,  чем  того  требует
необходимость. Но я выполняю поручение Синьории и не могу заниматься делами
в монастырской келье.
     - Я  спрошу  у  тещи.  В таких делах она разбирается лучше меня. Пойду
позову ее.
     Бартоломео  вышел из кабинета, а вернувшись, предложил гостям следовать
за  ним.  Он  провел  их в большую просторную комнату с расписными стенами и
камином.  Дамы вышивали  у  огня. При появлении незнакомцев они поднялись и
ответили реверансом на их низкие поклоны.
     - Это мать моей жены, монна Катерина Каппелло, - представил Бартоломео
миловидную женщину средних лет. - А это моя жена.
     По возрасту она скорее годилась ему в дочери. Следуя моде тех дней, она
выкрасила  волосы  -  из жгучей брюнетки превратилась в блондинку, а смуглая
кожа  ее  лица, шеи и груди стала белоснежной благодаря толстому слою пудры.
Сочетание   золотистых волос  с  красивыми  черными  глазами  и  тоненькими
ниточками  черных  бровей  производило неотразимое впечатление. Светло-серое
платье с низким вырезом, широкой юбкой и пышными рукавами плотно облегало ее
стройный  стан.  Девичья  невинность  сочеталась  в  ее красоте со зрелостью
женщины. Макиавелли вдруг охватило волнение, сердце учащенно забилось.
     "Хороша,  -  подумал  он  про  себя.  - С удовольствием провел бы с ней
ночь".
     Мужчины   сели,   и  Бартоломео  рассказал  монне Катерине  о  просьбе
Макиавелли,  а затем, как  бы  вспомнив, сообщил, что Пьеро приходится ему
кузеном.  При  этих  словах  обе  женщины  улыбнулись, и  Макиавелли не без
удовольствия отметил, какие белые ровные зубки у жены Бартоломео.
     - Не хотели бы господа подкрепиться? - спросила монна Катерина.
     Сказав,  что они уже завтракали, Макиавелли отказался. Но гостеприимный
хозяин уговорил  его выпить хотя бы стаканчик вина - оно ведь еще никому не
повредило.
     - Аурелия, пойди скажи Нине, - улыбаясь, обратился он к жене.
     Молодая  женщина  вышла,  и  Бартоломео  вновь  заговорил о  жилье для
Макиавелли.
     - Это  невозможно, - покачала головой монна Катерина. - Во всем городе
не осталось ни одной свободной комнаты. Хотя, постойте. Может быть, Серафина
согласится  поселить их у себя, ведь мессер Никколо - важная персона, а этот
юноша  -  ваш  кузен.  Правда, до сих пор она отказывалась сдавать комнату.
Только на днях я стыдила ее за это. Сейчас люди отдадут что угодно за крышу
над головой.
     Как   объяснил  Бартоломео,  монна  Серафина  -  вдова  одного  из  его
посредников  в Леванте  -  живет  в  принадлежащем ему доме. Ее старший сын
работает   в  конторе  Бартоломео  в  Смирне,  а  двое младших  -  мальчик,
готовящийся  стать  священником,  и девочка лет четырнадцати - жили вместе с
ней. Из-за детей Серафина и отказывалась пускать в дом чужих людей, опасаясь
их дурного влияния.
     - Едва  ли она откажет вам, сын мой, особенно если вы проявите должную
настойчивость.
     Обращение монны  Катерины  к  этому толстяку как к своему сыну вызвало
улыбку Макиавелли:  если она и родилась раньше Бартоломео, то не больше чем
на два или три года.
     - Я отведу вас к Серафине, - кивнул Бартоломео. - Думаю, мы все уладим.
     В комнату вошла Аурелия, следом за ней служанка с серебряным подносом,
на котором стояли бокалы, бутылка вина и блюдо со сладостями. Аурелия села и
продолжила вышивание.
     - Мессер Никколо привез полотно, дорогая, - сказал Бартоломео. - Теперь
ты сможешь сшить мне рубашки. Аурелия улыбнулась, но ничего не ответила.
     - Позвольте мне показать вам, какая она искусница. - Бартоломео подошел
к жене и взял ткань, над которой она работала.
     - Нет, Бартоломео, это же не твоя рубашка.
     - Если  мессер  Никколо  никогда не видел женского белья, то ему пора
расширить свой кругозор.
     - Я женат, монна Аурелия, - улыбнулся Макиавелли.
     - Обратите внимание на красоту и изящество рисунка.
     - Неужели она придумала это сама?
     - Конечно. Она у меня просто чудо.
     Макиавелли   не  замедлил высказать  восхищение  мастерством  Аурелии,
получив  в  награду  улыбку  ее  прекрасных  глаз. Когда вино было выпито, а
сладости съедены, Бартоломео предложил пройти к вдове Серафине.
     - Ее дом совсем рядом, - сказал он.
     Мужчины  спустились  вниз,  пересекли маленький двор с водоемом и через
калитку вышли в узкий переулок. Напротив в заборе оказалась другая дверь.
     - Нам сюда, - пояснил Бартоломео.
     Такое  жилище  как  нельзя  лучше подходило  Макиавелли. Тут  он  мог
принимать  гостей без излишней огласки. Бартоломео постучал, и минуту спустя
дверь  открыла высокая седая женщина с бледным морщинистым лицом и потухшими
глазами. Подозрительный взгляд, которым она встретила незнакомцев, исчез при
виде Бартоломео, и она пригласила их войти.
     - Это  мессер  Никколо Макиавелли, первый секретарь Второй канцелярии,
посол  Флорентийской  республики,  а  юноша  - мой  кузен,  племянник моего
близкого друга и родственника Биаджо Бонаккорси, - представил их Бартоломео.
     Монна  Серафина  провела  гостей  в дом, и Бартоломео сообщил о цели их
визита. Она нахмурилась.
     - Мессер Бартоломео, вы же знаете, я всем отказываю. В доме маленькие
дети. А я ничего не знаю об этих людях.
     - Я  знаю,  Серафина,  я знаю... и могу поручиться за них. Пьеро - мой
кузен. Он станет другом твоему Луиджи.
     Серафина  продолжала   упрямиться,   а Бартоломео   с  добродушной
непосредственностью  втолковал ей,  что  дом  принадлежит  ему  и  он может
выставить  ее на улицу, а сына выгнать с работы. Серафина тяжело вздохнула и
с  мрачной  улыбкой сказала, что рада услужить Бартоломео и его друзьям. Все
устроилось как нельзя лучше: Макиавелли получил комнату и право пользоваться
гостиной. Пьеро поселился с Луиджи, а для слуг Серафина обещала постелить на
чердаке   матрацы.  Правда,  за  жилье она  запросила чересчур  много,  но
Макиавелли торговаться не стал. Он прекрасно знал: хочешь завоевать чье-либо
расположение   -  дай  себя  обокрасть.  Монне Серафине  пришлось  уступить
Макиавелли свою комнату, а самой с дочерью перебраться на первый этаж.

9

     Договорившись  с  Серафиной,  Бартоломео вернулся домой, а Макиавелли и
Пьеро  пошли  пообедать  в  "Золотой  лев".  Когда  обед  подходил  к концу,
появились  слуги, прибывшие из Скарперии. Макиавелли попросил Пьеро показать
им дорогу в монастырь и забрать оставленные там переметные сумы.
     - Возьми полотно и сходи к мессеру Бартоломео. Уговори служанку отнести
его  дамам.  Она  ведь прехорошенькая,  эта служанка. Воспользуйся случаем,
познакомься  с ней  поближе.  Потом  возвращайся  к  Серафине и жди меня. -
Макиавелли  помолчал  немного  и добавил: - Женщина она словоохотливая и, по
всей  видимости,  любит  посплетничать.  Посиди  с  ней, поговори. Она будет
только рада.  Расскажи  ей  о своей  матери. И  разузнай,  что сможешь, о
Бартоломео,  его  жене и монне Катерине. Серафина наверняка имеет зуб против
нашего приятеля,  слишком уж многим она ему обязана. Ты юн, у тебя открытое
честное  лицо, и, если ты сумеешь расположить ее к себе, она выплеснет все,
что  накопилось  у  нее  на  душе.  А  для тебя это будет хорошим уроком. Ты
поймешь, как с помощью добрых слов и сладких улыбок можно заставить человека
обнажить свои чувства.
     - Мессер Никколо, а почему вы так уверены, что монна Серафина ненавидит
Бартоломео?
     - Я  вовсе  не уверен. Возможно, она всего лишь глупая болтунья. Но не
забывай:  он  богат,  она  бедна  и  целиком  зависит от его милости. А ноша
благодарности  нелегка.  Поверь  мне, куда легче простить оскорбление врагу,
чем благодеяние другу.
     Макиавелли  сухо  улыбнулся  и вышел. Его ждала встреча с неким Джакомо
Фаринелли,  изгнанным  из  Флоренции  вместе  с  Медичи  и в настоящее время
служившим  у  герцога. Желая  вернуться  во  Флоренцию  и  получить обратно
конфискованное  имущество,   Фаринелли   всеми  силами  старался  завоевать
расположение флорентийского посла. Он подтвердил сказанное утром Бартоломео.
Новых  подданных  герцога  вполне  устраивало  его  правление  - суровое, но
справедливое.  Тирания сменилась  свободой,  которой они не знали уже сотню
лет.  Взяв по одному мужчине из каждого дома, находившегося в его владениях,
герцог создал собственную армию, куда более надежную, чем отряды наемников.
Гасконцев  в  любой момент мог отозвать их король, швейцарцы с удовольствием
переходили  на сторону  того, кто  больше  платит,  а  там,  где проходили
германцы,  оставалась  выжженная земля. Солдаты же герцога, вымуштрованные и
хорошо вооруженные,  гордились  своей желто-красной формой и по его приказу
пошли бы в огонь и в воду.
     - А что слышно о капитанах Вителлоццо и Орсини? - спросил Макиавелли.
     - Ничего. Никто не знает, что они делают.
     - А какое настроение во дворце?
     - Все  ведут  себя  так, как  будто  ничего  не произошло, - ответил
Фаринелли.  -  Герцог  почти  все  время  проводит  в  своих апартаментах. А
секретари  даже веселы. Во всяком случае, я давно не видел мессера Агапито в
таком благодушном настроении.
     Макиавелли нахмурился. Герцог что-то замышлял, в этом он не сомневался.
А  Фаринелли  - хотя и старался рассказать все, что знал, - похоже, так и не
поумнел. Макиавелли вернулся к себе. Пьеро терпеливо ждал его.
     - Ты передал полотно?
     - Да.  Мессер Бартоломео ушел во дворец. А служанка просила подождать,
пока  она  отнесет  полотно.  Потом  вернулась и сказала, что госпожа лично
хочет поблагодарить меня. И я поднялся наверх.
     - Выходит, ты не подружился со служанкой?
     - Не представилось случая.
     - Ну, чтобы сказать девушке, как она мила, особого случая не требуется.
     - Госпожа  и  ее мать встретили меня очень приветливо. Угостили вином,
фруктами, пирожными. И забросали вопросами.
     - О чем же они спрашивали?
     - В  основном о вас. Давно ли вы женаты, на ком, хороша ли собой монна
Мариетта.
     - А с Серафиной ты поговорил?
     - В  отношении  нее,  мессер,  вы  оказались  правы.  И  если бы вы не
пришли, она продолжала бы говорить. Я думал, она никогда не остановится.
     Пьеро закончил рассказ, и Макиавелли довольно улыбнулся.
     -  Ты   молодец,  Пьеро.  Я  знал,  стареющая  женщина  не  останется
равнодушной к твоей юности и доверится тебе.
     Пьеро удалось разузнать довольно много. Герцог благоволил к Бартоломео,
и  в Имоле тот стал чуть ли не первым человеком. Все отмечали его честность,
доброту,  щедрость  и  набожность.  Аурелия  была  его третьей женой. Первая
умерла от  холеры  через  восемь  лет после  женитьбы.  Со  второй  он жил
одиннадцать  лет,  до самой ее смерти. Обе принесли ему хорошее приданое, но
не  порадовали детьми.  Три  года  он оставался вдовцом, а потом неожиданно
женился  на  Аурелии,  уроженке Синигальи, маленького порта на Адриатическом
море. Ее отец был владельцем и капитаном торгового судна, возившего товары в
далматские  города. Во время шторма он пропал без вести вместе с кораблем, и
его вдове пришлось зарабатывать на жизнь вышиванием. К тому времени она жила
только с одной дочерью: две старшие вышли замуж, а сын исчез вместе с отцом.
Аурелии  исполнилось  шестнадцать,  когда  ее  случайно  увидел  Бартоломео.
Красота  девушки поразила его. Конечно, ни по происхождению, ни по положению
она  не была для него выгодной партией. Но он страстно мечтал о сыне. Дважды
женившись на бесплодных женщинах, он не хотел и в третий раз совершить ту же
ошибку. Бартоломео навел справки и узнал, что монна Катерина родила шестерых
(двое  умерли  в  младенчестве),  а  у каждой из  ее замужних  дочерей по
три-четыре   ребенка.  Но  Бартоломео  не  торопился.  Через  посредника  он
предложил  монне Катерине поселиться с дочерью на одной из вилл, недалеко от
Имолы,  и   в случае рождения  ребенка  пообещал  признать  его  законным
наследником.  Он  даже намекнул,  что женится на Аурелии, если та родит ему
сына.  Но  монна  Катерина  - либо по религиозным убеждениям, а скорее всего
житейский  опыт  подсказал - с негодованием отвергла это предложение. Скорее
она  отдаст  любимое  дитя в монастырь, чем позволит стать наложницей купца.
Красота  Аурелии  не  давала  Бартоломео  покоя. Пожалуй, ни одна из молодых
женщин Имолы не привлекала его так, как она. К тому же ни у одной из них не
было  столько  сестер  и  племянников. Человек  дела, Бартоломео прекрасно
понимал:  за  нужный  товар  платят  назначенную  цену.  Он попросил у монны
Катерины  руку Аурелии  и  сразу  получил  ее благословение. А поразмыслив
хорошенько,  пришел  к выводу, что благоразумнее будет взять в Имолу и монну
Катерину: та в его отсутствие присмотрит за молодой женой.
     - "Старый дурак доверяет ей. Вы только посмотрите на нее, похожа она на
верную жену?  Уверена,  как  только муженек выходил в море, она моментально
забывала о добродетели", - передразнивая Серафину, рассказывал Пьеро.
     - Несомненно,  она  не  любит  монну Катерину, - заметил Макиавелли. -
Интересно,  почему?  Скорее  всего, сама хотела выйти замуж за Бартоломео. А
может, просто завидует?
     Молодые  жили  счастливо. Бартоломео восхищался молодой Аурелией, дарил
ей  красивые  наряды и украшения. Покорная и почтительная, она выполняла все
желания  мужа. Однако со дня свадьбы прошло уже три года, а детей у них все
не  было.  Бартоломео  страдал. Теперь, став графом, он хотел наследника как
никогда раньше.
     - А  не  намекала  ли  монна Серафина, что прекрасная Аурелия изменяет
мужу? - улыбаясь, спросил Макиавелли.
     - Нет.  Она  редко  выходит  из  дому,  только к мессе и обязательно с
матерью  или  со служанкой. По словам монны Серафины, Аурелия очень набожна,
считает прелюбодеяние смертным грехом.
     Макиавелли задумался.
     - Когда  ты  рассказал  обо  мне,  ты  случайно не упомянул, что монна
Мариетта беременна?
     Пьеро покраснел.
     - Я думал, это не секрет.
     - Ничего страшного. Хорошо, что они узнали.
     Макиавелли многозначительно улыбнулся.
     Как  уже говорилось, женился он на монне Мариетте не по любви. Она была
рачительной  хозяйкой  и  в  скором  будущем  готовилась  стать  матерью его
ребенка,  и  прекрасной  матерью, Макиавелли в этом не сомневался. Он уважал
Мариетту,  однако  не  считал  себя  обязанным хранить ей верность. Аурелия
поразила  его. Макиавелли  взволновала  не  только  ее красота: еще ни одна
женщина не вызывала у него такого страстного желания.
     "Она  будет  моей,  даже  если  мне придется умереть", - подумал он про
себя.
     Макиавелли  хорошо  разбирался в психологии женщин: редкая из них могла
устоять перед его напором. Он не питал иллюзий относительно своей внешности.
Многие мужчины  были красивее, да и богаче, чем он. Но Макиавелли как никто
умел  расположить женщину к себе. Он забавлял их, и его комплименты пришлись
бы  по вкусу любой. А главное, он пылко влюблялся в них и его чувство редко
оставалось без ответа.
     "Когда  женщина  каждой  клеточкой  ощущает  страсть мужчины, она может
устоять, если только безумно влюблена в другого", - как-то сказал он Биаджо.
     Макиавелли  и  мысли  не допускал, что Аурелия любит своего мужа, этого
толстяка,  лет на двадцать старше ее. И Бартоломео, конечно, понимал, какая
опасность  ему грозит - в городе много молодых мужчин, приближенных герцога,
несомненно,   заметивших   красоту   Аурелии,  -  и  наверняка принял меры
предосторожности.  Подозрительного  вида  слуга  явно  приставлен следить за
своей  госпожой.  Да и мать Аурелии всегда начеку. Правда, в молодости монна
Катерина,  по  словам  Серафины,  любила погулять, но теперь, в более зрелом
возрасте,  она могла  вознегодовать  от  одного  намека на внебрачную связь
дочери.  И  Бартоломео вряд  ли  простит  измену.  Он человек тщеславный, а
Макиавелли  знал:  нет людей  более  мстительных,  чем  тщеславные. Короче,
Макиавелли  брался за сложное дело, но, уверенный в себе, не сомневался, что
справится   с любыми трудностями.  Ему  предстояло  усыпить бдительность
Бартоломео  и  наладить отношения с монной Катериной. Хорошо, что он поручил
Пьеро  поговорить  с Серафиной. Теперь он имел хоть какое-то представление о
положении дел. Но нужно узнать все до мельчайших подробностей. А со временем
он что-нибудь да придумает. Придется поломать голову, цель стоит того.
     - Пошли  ужинать,  -  позвал  он Пьеро. Из "Золотого льва" они вновь
вернулись  в  дом  Серафины.  Она  сидела на кухне и штопала чулки. Отправив
Пьеро спать, Макиавелли спросил разрешения и присел погреться у огня. Скоро,
он  полагал, монна Катерина начнет расспрашивать Серафину о ее постояльце, и
ему  хотелось, чтобы  она  представила его в выигрышном свете. Он рассказал
Серафине   о   своей  поездке  во  Францию,  о встречах  с  королем  и  его
министром-кардиналом,  о любовных похождениях знатных дам. Затем заговорил о
Мариетте  и, тяжело вздохнув, долго сокрушался, что ему пришлось оставить ее
одну, а он так хотел быть рядом с ней. Макиавелли не составило труда убедить
Серафину,  что у  нее поселился  честный, добропорядочный человек и верный
любящий  муж.  Он  сочувственно выслушал рассказ Серафины о болезни и смерти
мужа,  о  лучших,  но  уже  ушедших  днях,  о  том,  как трудно прокормить и
поставить на ноги детей. План Макиавелли удался на славу. Он просто очаровал
Серафину.  А когда он признался в том, что у него больной желудок, Серафина,
вполне естественно,  предложила  готовить ему и Пьеро. Макиавелли это очень
даже устраивало - удобно и дешево. Поблагодарив Серафину, он поднялся к себе
и читал Ливия, пока не заснул.

10

     Утром  Макиавелли решил  подольше не вставать. Он открыл одну из песен
"Ада". Дантову  поэму Макиавелли  знал  почти  наизусть  и  не  переставал
восторгаться  красотой ее языка. Чтение доставляло ему истинное наслаждение.
Но сейчас он никак не мог сосредоточиться, время от времени откладывал книгу
и  погружался  в  размышления. Его  преследовал  образ  Аурелии,  сидящей