ежащих  округу,  и  прочие  сборища.  А
шерифу даны полномочия набирать хот ь тысячу  помощников,  если  сочтет
нужным.
     Лондон взглянул на Мака, тот подмигнул.
     - Дай бог, мистер, если удастся вас в целости - сохранности отсюда
препроводить, - вздохнул Лондон. - Услышь ребята ваши слова,  на  части
вас разорвут.
     Боултер стиснул зубы, прикрыл глаза, расправил плечи.
     - Не думайте, что вам удастся меня запугать. Я сумею защитить свой
дом и своих детей, а, если придется, то и ценой жизни. А  хоть  пальцем
меня тронете, от всего вашего лагеря к утру мокрое место останется.
     Лондон сжал кулаки, шагнул вперед, но Мак проворно  преградил  ему
путь.
     - Он и впрямь не из пугливых, Лондон. Не чета другим. -  И,  круто
повернувшись, обратился к Боултеру: Мистер Боултер,  мы  проводим  вас.
Друг друга мы поняли. Теперь ясно, чего от  вас  ожидать.  Ясно  нам  и
другое: вам придется ох как крепко  подумать,  прежде  че  м  применять
против нас силу. Не забывайте, тысячи людей шлют нам продукты и деньги.
Будет нужно, и другим чем помогут. До сих пор мы вели себя тихо-смирно,
мистер Боултер, но  если  вы  начнете  подличать,  мы  все  вверх  дном
перевернем - век помнить будете.
     - На этом можно поставить точку, - холодно  подытожил  Боултер.  -
Жаль, но мне придется доложить, что вы не согласны на компромисс.
     - Компромисс! - воскликнул Мак. - Да  вы  нас  в  угол  загоняете,
какой же это  компромисс?!  -  Взяв  себя  в  руки,  он  продолжал  уже
спокойнее: - Лондон, иди слева, ты, Сэм, - справа, постараемся  вывести
этого господина целым - невредимым. А потом расскажете ребята м, что он
предлагал. Только чтоб все тихо-мирно. И пусть каждый отряд готовится к
борьбе.
     Окружив Боултера, они провели его через плотную молчаливую  толпу,
посадили в машину и долго смотрели ей вслед. Когда она исчезла из виду,
Лондон обратился к людям:
     - Если кто хочет послушать, о чем  мы  толковали  с  этим  сукиным
сыном, пойдемте к помосту, оттуда говорить удобнее, -  и  направился  к
нему первым, за ним и вся взбудораженная толпа.  Повара  даже  оставили
плиты, там варился фасолевый суп с мясом.  Мышками  выск  альзывали  из
палаток женщины и тоже спешили к помосту. Его окружили тесным  кольцом,
все вглядывались в лицо Лондона, почти неразличимое в сумерках.
     В присутствии Боултера доктор Бертон не  вымолвил  ни  слова,  его
словно и не было в  палатке,  но  вот  гость  и  провожатые  удалились,
остались лишь сидевшие на матраце Джим и Лиза; доктор  подошел  к  ним,
присел на краешек. Лицо у него было встревоженное.
     - Не иначе - ждать беды, - сказал он.
     - А нам этого  и  надо,  Док,  -  воскликнул  Джим  Чем  хуже  все
обернется, тем больший получится отклик.
     Бертон грустно взглянул на него.
     - Вы хоть видите какой-то выход. А я не вижу. И  мне  все  кажется
бессмыслицей, жестокой бессмыслицей.
     - Нельзя останавливаться на  полпути,  -  продолжал  Джим.  -  Вот
станут рабочие трудиться не на дядю, а на себя,  тогда  можно  сказать,
что дело сделано.
     - Как у вас все просто, - вздохнул Бертон. - Вот если б и мне  все
казалось столь же простым...-Он повернулся к Лизе. - А ты как  бы  нашу
задачу решила?
     Она вздрогнула.
     - Чего?!
     - Говорю, чего б тебе хотелось для счастья?
     Молодая мать смущенно потупилась, поглядела на ребенка.
     - Корову бы хотелось, - сказала она. - Хочу масла и сыра.
     - Значит, будешь эксплуатировать корову?
     - Чего?
     - Прости, это я сдуру. А у тебя, Лиза, была когда нибудь корова?
     - Была. Я тогда под  стол  пешком  ходила.  Парное  молоко  помню.
Надоит отец немножко и дает. Теплое. Вкусное! И маленькому польза  была
б.
     Бертон уже отвернулся от нее, но она продолжала:
     - Коровы едят траву, иногда сено. Подоить не  каждый  сумеет.  Они
брыкаются.
     Бертон заговорил с Джимом:
     - А у вас была корова?
     - Нет.
     Бертон усмехнулся.
     - Вот уж не думал, что революционерам коров не полагается.
     - К чему это вы, док, клоните?
     - Да так, ни к чему. Просто что-то взгрустнулось. В войну я  прямо
со школьной скамьи в армию попал. На моих глазах одному из наших солдат
разворотило грудь; как-то раз притащили немца: глаза  выпучены,  вместо
ног - кровавые култышки.  Мне  их  точно  лучину  щепать  пришлось.  Но
кончилась война, кончились ужасы, а на меня нет-нет, да и найдет тоска,
пусто на душе сделается.
     - А вы, док, почаще о будущем думайте. Ведь  наша  борьба  породит
что-то новое, хорошее. В том и ценность этой борьбы.
     - Увериться бы в этом! Мой недолгий опыт подсказывает, что  какова
цель, таковы и средства. Неужели, Джим, вы не  понимаете,  что  насилие
породит лишь насилие?
     - Не верю, - откликнулся  Джим.  -  Все  великие  дела  с  насилия
начинались.
     - Ни в чем не сыскать начала или конца -  Мне  иной  раз  кажется,
человек занят страшной яростной борьбой, которая  тянется  из  забытого
прошлого  в  неведомое  и  непонятное   будущее.   И   человек   упрямо
преодолевает все препятствия, побеждает всех врагов, кроме одн ого - Он
не в силах победить себя. До чего же человечество себя ненавидит!
     - Мы не себя ненавидим, а частный капитал, он всех нас  на  колени
поставил, - заметил Джим.
     - Но ваши противники такие же люди, как и  мы - Человек  сам  себя
ненавидит.  Психологи  утверждают:  любовь  человека  к   самому   себе
полностью уравновешивается  ненавистью  к  самому  себе.  И  для  всего
человечества тот же закон справедлив. Мы сами с собой воюем, а  убедить
можно, лишь всех людей до единого перебив. Я сам по себе, и мне  нечего
ненавидеть. А вот что вам все это сулит, Джим?
     - Мне лично? - Джим ошалело ткнул себя пальцем в грудь.
     - Да вам. Что вам сулит весь этот шабаш?
     - Не знаю, да и не хочу знать.
     - Ну, допустим, у вас случится заражение крови или  вы  умрете  от
столбняка, а забастовка кончится неудачно? Что тогда?
     - Это неважно, док, - упорно повторил Джим. -  Совсем  неважно.  А
ведь недавно и у меня были такие же мысли, как и у вас.
     - И  как  же  вы  переменились?  -  спросил  Бертон.  Точнее,  как
менялись?
     -  Не  знаю.  Ведь  и  я  жил сам по себе, а теперь все по иному. И
случись  мне  сейчас  умереть,  дело наше не застопорится - ведь я в нем
всего  лишь  крупица  -  а  будет  расти,  крепнуть.  Мне ранение и то в
радость,   и  Джой  перед  смертью,  честное  слово,  хоть  секунду,  но
порадовался.  Подстрелили  его,  и  он  наверняка  успел сообразить, что
умирает ради общего дела, и - обрадовался. Я уверен в этом.
     Снаружи кто-то заговорил ровным низкий  голосом.  Потом  раздалось
несколько криков, потом - рев толпы, словно рык разъяренных зверей.
     - Лондон речь держит, - определил Джим - А ребята уже распалились,
так злобой и кипят. Надо же людская злоба прямо по воздуху  передается.
Вам не понять, док. Мой старик все тоже - сам по себе. Избирали его,  и
он едва домой приползал. Один одинешенек всегда, я это отлично помню. А
я сейчас не один. И меня сейчас избить непросто - сил у меня  побольше,
чем у прежнего Джима Нолана.
     - Это как раз  мне  понятно.  Чистейший  религиозный  экстаз.  Вы,
проливая свою кровь, чувствуете себя причастными невинному агнцу.
     - О каком религиозном экстазе речь! - воскликнул Джим. - Это люди,
а не Бог. Они познаваемы!
     - Ну, а разве общность людей нельзя считать Богом?
     Джим так и вскинулся.
     - Док, у вас все слова, слова, слова. Вы строите из  них  западню,
но сами же в нее и попадете. Меня вам не поймать. Ваши слова для меня -
ничто! Я знаю, что делаю. И никакими доводами меня не свернуть.
     -  Успокойтесь,  -  мягко  проговорил  Бертон.  -   К   чему   так
волноваться. Спорить я и не собирался. Просто хотел кое-что уяснить.  А
вы - что один, что  другой  -  почему-то  яритесь,  когда  вам  вопросы
задают.
     Сумерки  сменились  ночью,  фонарь,  казалось,  горел  ярче,  свет
доставал до самых укромных уголков. Неслышно вошел Мак, он словно хотел
отстраниться от шума и криков на улице.
     - Ребята вошли в раж, - сообщил он. - Мясом с  фасолью  пообедали,
теперь у них иной голод проснулся, я это предвидел.  Пусти  их  -  весь
городок спалят.
     - Как там небо? - спросил Бертон. - Ждать завтра дождя?
     - Ночь ясная, звездная. Завтра распогодится.
     - И вот еще что. Мак. У  меня  карболка  кончилась  Еще  некоторое
время перебьемся, но случись эпидемия какая, тогда дела плохи.
     - Знаю, - кивнул Мак. - Я уже оповестил наших в городе. Они сейчас
деньги собирают. За Дейкина нужно залог внести, чтоб его выпустили. Как
его посадили я сразу за дело взялся.
     - Ничего,  вы  и  Лондона  командовать  научите,  -  Бертон  резко
поднялся с матраца, - незаменимых нет.
     Мак пристально посмотрел на доктора.
     - Что с вами? Нездоровится?
     - С чего вы взяли?
     - Да взвинчены вы очень. Устали, наверное.
     Бертон сунул руки в карманы.
     - Может быть. А может,  мне  просто  одиноко.  Чертовски  одиноко.
Работаю в одиночку, а к чему все? У вас преимущество: я у людей  сердце
стетоскопом прослушиваю, а вы чуете  его  на  расстоянии.  -  Он  вдруг
нагнулся, взял Лизу за подбородок, повернул лицом к себе ,  заглянул  в
сощурившиеся  глаза.  Молодая  женщина  легонько  тронула  доктора   за
запястье. Он тут же убрал руку в карман.
     - Жаль, док, у меня ни одной знакомой здесь нет, не мешало  б  вам
сейчас побыть с женщиной. В городе-то Дик вас быстро направил бы к кому
нужно, у него там подружек - не счесть. Но вас там могут схватить и  за
решетку упрятать. А без вашего санитарного н адзора нас  отсюда  в  два
счета выкинут.
     - Порой, Мак, вы чрезвычайно догадливы, а порой наоборот. Пойду-ка
я проведаю  Альфа  Андерсона,  сегодня  так  и  не  удосужился  к  нему
заглянуть.
     - Идите, док, глядишь, на душе и полегчает.  Ну,  а  за  Джимом  я
присмотрю.
     Док еще раз бросил взгляд на Лизу и вышел.
     Крики за стеной утихли, голоса теперь были едва слышны.  Казалось,
сама ночь нашептывала что-то за палаткой.
     -  Док  ничего  не  ест,  - сказал Мак, - и никто не видел, чтоб он
спал.  Ох,  боюсь,  не  выдержит  он.  Раньше-то  ему  все было нипочем.
Женщина  ему  позарез нужна, хотя бы на ночь, чтоб пригрела, приласкала.
Да и мне того же недостает. Тебе, Лиза, повезло - у тебя вон малыш: а то
я б дело так не оставил.
     - Чего?
     - Как малыш, спрашиваю?
     - Хорошо.
     Мак серьезно покачал головой и сказал Джиму:
     - Люблю не болтливых девчонок.
     - Что там на улице происходит? Мне  уж  тут  невтерпеж  сидеть,  -
пожаловался Джим.
     - Да так, Лондон  передал  ребятам  слова  нашего  гостя-щеголя  и
попросил  проголосовать,  доверяют  ему  или  нет.  Конечно,  все   его
поддержали. А сейчас он с командирами насчет завтра толкует.
     - А что - завтра?
     - Да гость-то наш правду говорил: завтра все дороги в  округе  для
наших ребят закроются. Не знаю, может, они забыли, что у нас еще машины
есть. Так что завтра оцеплять сады мы  не  пойдем,  а  вышлем  "летучие
отряды". Разгоним одну кучу  сборщиков,  мигом  -  п  о  машинам,  и  к
следующей. По-моему, должно сработать.
     - А где горючее возьмем?
     - Со всех машин соберем для  наших  "боевых".  А  послезавтра  еще
что-нибудь придумаем. Да,  может,  завтра  так  этих  подлюг  продажных
запугаем, что они потом и в сады то не сунутся, а мы  передохнем,  пока
новая партия "подменщиков" не прибудет.
     Джим спросил:
     - Мне можно завтра поехать, а?
     - Да какой от тебя толк! -крикнул Мак. -Там нужны крепкие  кулаки.
Ты только место в машине будешь занимать.  Подумай  сам,  куда  тебе  с
больной-то рукой?
     Откинув полог, вошел Лондон, довольный и раскрасневшийся.
     - Да, ребята, похоже, настроены по-боевому. Так разошлись, что  ни
за понюшку табаку в Торгасе камня на камне не оставят.
     - Держите их построже, - посоветовал Мак. - У них сейчас на  сытый
желудок кровь взыграла. Точно жеребцы необъезженные: выпусти  их  -  не
поймаешь.
     Лондон пододвинул ящик, сел.
     - Сейчас и  ужин  поспеет.  Слышь,  Мак,  я  все  хотел  спросить:
поговаривают, будто ты - красный. И те,  что  приезжали,  то  же  самое
твердят. Похоже, все о тебе разнюхали.
     - Вон оно что!
     - Ответь мне честно: вы с Джимом - красные?
     - А как по-твоему?
     Глаза у Лондона сердито сверкнули, но он сдержался.
     - Не юли, Мак. Мне не по  нраву,  что  наши  враги  знают  о  тебе
больше, чем я. Да я, черт возьми, вообще ничего не знаю. Явился к нам в
лагерь, подсобил. Я ни разу тебя ни о чем не спросил. Ни разу. И сейчас
бы об этом разговор не завел, кабы знал, чего от
 тебя ждать.
     Мак замялся, Вопросительно взглянул на Джима. Тот кивнул:  говори,
мол, я не против.
     - Видишь ли, Лондон, - начал Мак. - Люди к тебе  привязываются,  и
привязываются крепко. Сэм любому, кто на  тебя  косо  посмотрит,  горло
перегрызет.
     - Верно, друзья у меня хорошие, - согласился Лондон.
     - Вот и я о том же. Я ведь тоже к тебе привязался. Ну, допустим, я
- красный, что тогда?
     - Ты останешься мне другом.
     - Ну, вот и славно. Я и впрямь красный. И никакой тайны  из  этого
не делаю. Говорят, дескать, я эту стачку затеял. Но пойми же: рад бы  я
ее затеять, да одному не под силу. А здесь  и  сил-то  прикладывать  не
пришлось. Все само собой закрутилось.
     Лондон глядел на него внимательно и  настороженно,  словно  боялся
вспугнуть мысль Мака, которую он, Лондон, медленно пережевывал.
     - А что вы с этого имеете? - спросил он.
     - Ты о чем, о деньгах, что ли? Да ни гроша не имеем.
     - Тогда зачем вам все это надо?
     - Трудно объяснить... Ну, вот, скажем, ты горой стоишь за Сэма, за
всех, кто с тобой колесит по стране. А я  -  за  каждого  американского
работягу душой болею.
     - И даже за тех, кого не знаешь?
     - Даже за тех! Да и Джим такой же, как и я.
     - Ну и ну! Прямо чертовщина какая-то! Не  дурачишь  меня,  парень?
Неужто ни гроша за свою работу не получаете?
     - А мы разве сюда на "роллс-ройсах" прикатили?
     - Ну, может, потом?
     - Когда - потом?
     - Потом, когда забастовка кончится, тогда и огребете.
     - А этого "потом" у нас просто не будет. Кончим работу здесь,  нас
следующая забастовка дожидается.
     Лондон смотрел на Мака прищурившись, словно хотел прочитать мысли.
     - Что ж, поверю, - раздумчиво произнес он. - Пока ты меня  еще  не
пробрасывал.
     Мак крепко хлопнул его по плечу.
     - Спросил бы раньше, я бы таиться не стал.
     - Ничего против красных я не имею, - сказал Лондон. - Хотя  только
и слышишь, как их поносят. Сэм, конечно, и зол бывает и вспыльчив, но о
нем и слова плохого никто не скажет. Пойдемте-ка, поедим.
     Мак поднялся.
     - Я, Джим, вам с Лизой ужин принесу.
     Уже выходя, Лондон сказал:
     - Эх, ночь-то какая светлая! Я и не знал, что сегодня полнолуние.
     - Ничего подобного!
     - Да ты взгляни! Видишь, какая луна выкатывает!
     - А почему ж не с востока? Да это ж... Господи! Это ж у  Андерсона
полыхает! Его дом подожгли! Собирай ребят! Где ж наши охранники  были?!
Быстрей  ребят  собирай! - И  он  бросился  к  деревьям,  за   которыми
занималось красное зарево.
     Джим  соскочил  с  матраца  и  бросился  вслед  за  Маком.  Он и не
чувствовал   боли  в  плече.  Вот  что-то  пророкотал  Лондон,  затопало
множество  торопливых ног. Около деревьев Джим припустил быстрее - из-за
вершин  уже  показался  дымный  гриб,  в  красных  бликах мелькали языки
пламени.  За  топотом ног слышался зловещий треск. С пожарища доносились
отчаянные  крики, приглушенный собачий вой. От деревьев побежали длинные
тени.  На  задах  в  саду  тоже  хозяйничал  огонь, там суетились темные
фигуры.  Впереди  Джима,  тяжело  топая,  бежал  Мак.  Все  ближе жаркое
дыхание пожара. Джим догнал друга.
     - Горит сарай, - выдохнул он. - Яблоки успели вывезти?
     - Джим! Ты-то какого черта увязался! Яблоки там, в  сарае.  А  вот
где наши охраннички, хотел бы я знать! Ни на кого положиться нельзя!
     Сад кончился. На открытом месте их сразу опалило жаром. Все четыре
стены сарая были охвачены пламенем, золотистые языки уже  жадно  лизали
крышу. Охрана столпилась у маленького дома  Андерсона,  притихшие  люди
смотрели на пожар, а перед ними прыгал и корчился Андерсон.
     Мак остановился.
     - Мы уже ничем не поможем. Наверное, газолином облили.
     Мимо  пронесся  Лондон,  страшным  было  его  лицо.   Подбежав   к
охранникам, он закричал:
     - Где вас черт носил! Проворонили все на свете!
     Один из охранников крикнул, перекрывая шум и треск:
     - Ты же сам за нами человека прислал! Мы полпути прошли,  тогда  и
увидели, как амбар занялся.
     Ярость в Лондоне враз утихла, разжались кулаки.  Словно  взывая  о
помощи, повернулся он к Маку с Джимом, в  глазах  у  тех  играли  блики
пламени. К  ним  подскочил  Андерсон,  он  неистово  трясся,  дергался.
Приблизившись к Маку, вскинул голову и бросил ему в лицо :
     - Тварь ты подлая! - Голос  у  него  сорвался,  старик  зарыдал  и
повернулся к пылавшему факелом сараю. Мак обнял было  старика,  но  тот
сбросил его руку. С пожарища сладковато тянуло горелыми яблоками.
     Мак устало и безнадежно поник.
     - Видит бог, я такого исхода не хотел,  -  сказал  он  Лондону.  -
Бедный старик, всего урожая лишился! - Он  умолк,  пораженный  какой-то
догадкой. - Господи! А ты, Лондон, охрану в лагере оставил?
     - Нет, мне и в голову не пришло...
     Мак так и взвился.
     -  Пойдемте  же  все  вместе, да поскорее. Вдруг они нас нарочно из
лагеря  выманили.  Оставь  людей  здесь,  чтоб хоть дом сберегли. - И он
припустил обратно, наперегонки со своей же длинной тенью. Пытался бежать
вровень  и  Джим, но его замутило, ноги сделались ватными. Его обгоняли,
обгоняли,  обгоняли.  Вот он и один, едва волочит ноги, шатается, словно
пьяный,  чуть  не падает, когда нога попадает в рытвину. Не видно зарева
над палаточным лагерем. Джим побрел по тропинке меж яблоневых рядов. Вот
позади  с  треском обрушились амбарные стены. Джим даже не обернулся. Он
не  прошел  и  половины,  как  ноги  сами собой подогнулись, и он рухнул
наземь.  Над головой в небе он увидел сполохи пожара, а с другой стороны
- холодно мерцавшие звезды.
     Там и наткнулся на него Мак, пустившийся разыскивать Друга.
     - Что с тобой, Джим?
     - Да ноги подустали малость. Я сейчас отдохнул и дальше  пойду.  В
лагере все в порядке?
     - К счастью. Не добрались до нас пока.  У  нас  один  покалечился.
Упал да ногу вывихнул. Нужно дока разыскать. Какие ж мы дураки, как нас
запросто  вокруг  пальца  обвели:  один  отвлек  охрану,  а   остальные
газолином сарай облили, да спичкой  чиркнули  и  глазом  м  оргнуть  не
успели - все прибрал огонь. Теперь уж Андерсон спуску не даст. Выгонит,
наверное, завтра.
     - И куда ж мы тогда?
     - Не твоя забота! У тебя и так еле-еле душа в теле.  Дай-ка  руку,
один не доберешься. А дока ты, случаем, на пожаре не видел?
     - Нет.
     - Он собирался проведать Альфа. А вот вернулся ли - я не  заметил.
Так, поднимайся, поднимайся. Придется тебе постельный режим прописать.
     Огонь пошел на убыль. Он уже не тянулся Жадными языками к небу,  а
все больше припадал к земле.
     - Держись за меня крепче. Ну и разошелся же Андерсон! Слава  богу,
хоть дом его цел.
     Их нагнали Лондон и Сэм.
     - Ну, как там в лагере?
     - Все в порядке. Никто пока не трогал.
     - А что с парнем?
     - Да после ранения ослабел малость. Поддержите-ка  его  с  другого
бока.
     Так втроем они  доволокли  Джима  до  лагеря,  уложили  в  палатке
Лондона на матрац.
     - Не видел ли кто дока? - снова спросил Мак. - Там один  из  наших
ногу вывихнул.
     - Да нет, он мне вообще не попадался.
     - Куда ж