дсобит?
     Лондон усмехнулся.
     - Коли позову - помогут, как же иначе?
     - Так позови, - попросил Мак, - не тяни резину.
     Он, а следом и Мак с Джимом, подошли к маленькому  костру,  вокруг
которого сидели притихшие люди; они тут же подняли головы.
     Худолицый кивнул:
     - Привет, Лондон.
     Тот громко заговорил:
     - Послушайте-ка, ребята, что вам док скажет.
     Подошли еще  несколько  человек,  заслышав  голос  своего  вожака,
однако лица у них оставались безучастными.
     Мак откашлялся.
     - У Лондона тут невестка сейчас рожает.  Он  хотел  ее  в  местную
больницу определить, но ему отказали.  Мест  говорят,  нет,  да  еще  и
бродягами вшивыми  нас  всех  обо  звали.  Что  ж,  помощи  от  них  не
дождешься. Придется самим управляться.
     Люди  вокруг  посуровели,  сдвинулись   плотнее   вокруг   костра,
безразличие отступало. А Мак продолжал:
     - Мне случалось в больнице работать, так что сейчас я  кое  в  чем
помогу, но и ваша помощь, ребята, тоже нужна. Своих бросать нельзя.
     Худолицый поднялся на ноги.
     - Дело говоришь. В чем наша помощь?
     В отблесках костра на лице Мака заиграла довольная,  торжествующая
улыбка.
     - Молодцы, ребята! Понимаете, что такое сплочен ность.  Во-первых,
поставьте греть воду, достаньте белое тряпье, прокипятите.  Где  и  как
будете доставать - дело ваше. - Он указал на троих: - Ты,  ты  и  ты  -
разожгите большой костер, раздобудьте два больших котла. Поищите литров
на пятнадцать - двадцать. Остальным - собирать  тряпье.  Все  сгодится:
носовые платки, старые рубашки, все, что угодно, лишь бы  белое.  Когда
вода закипит, бросьте тряпье в котел и полчаса  кипятите.  А  пока  мне
нужен чайник горячей воды, да поскорее.
     Люди вокруг засуетились, забегали. Мак прибавил:
     - И вот еще что. Нужна лампа, хорошая лампа. Хоть из-под земли мне
ее достаньте. Не дадут - украдите. Без света не обойтись.
     Как быстро все переменилось! Безразличия у людей  как  не  бывало.
Растолкали   спящих,   объяснили,   что   делать,   зарядили   всеобщим
возбуждением;  работалось  всем  в  охотку.  Быстро  разложили  костры,
поставили  четыре  котла  с  водой,  насобирали  тряпье.  Каждый  хотел
пособить. Один даже снял майку и бросил в котел,  а  рубашку  надел  на
голое тело. Вдруг всем сделалось хорошо,  люди  смеялись,  обменивались
шутками-прибаутками, подбрасывая в костры тополиные ветви.
     Джим стоял подле Мака и наблюдал за людьми.
     - А мне что делать? -спросил он.
     - Пошли со мной. Поможешь мне там, в палатке.
     Тут же из палатки донесся вскрик. Мак протянул Джиму пузырек и  на
ходу бросил:
     - Вот таблетки: бросишь по четыре штуки в каждый котел,  остальные
вернешь мне, потом набери ведро горячей воды - и бегом ко мне!
     Мак поспешил в палатку, а  Джим,  разбросав  таблетки  по  котлам,
зачерпнул из одного ведро воды и пошел следом за Маком. Старуха,  чтобы
не мешать, забилась в угол. Она  все  чесала  ладони  и  с  подозрением
глядела, как Мак опустил две таблетки в горячую воду и окунул руки.
     - Руки у нас должны быть чистыми, - пояснил он.
     - А что это за таблетки?
     - Двухлористая ртуть. Всегда при себе ношу. Вымойка  и  ты,  Джим,
руки, а потом принеси еще воды.
     Снаружи раздался голос:
     - Док, вот лампы!
     Мак поднял полот: ему передали большую керосиновую лампу и газовый
фонарь.
     - Какому-то бедняге фермеру утром придется впотьмах коров доить, -
усмехнулся Мак, прибавил  давления  в  фонаре,  включил,  газокалильная
сетка засветилась ярким  белым  светом,  в  фонаре  мерно  зашипело.  А
снаружи доносились голоса, треск сучьев для костров.
     Мак установил фонарь рядом с матрацем.
     - Все будет в наилучшем виде, Лиза, - подбодрил он роженицу и стал
осторожно снимать с нее  грязное  стеганое  одеяло.  Лондон  и  бледный
парень не сводили с него глаз Лиза вцепилась в край  одеяла,  стесняясь
своей наготы.
     - Ну, ну, мне же нужно тебя подготовить, - хотя Мак и говорил  как
мог убедительно, женщина не отпускала одеяла.
     Подошел Лондон.
     - Делай, что тебе говорят, - только и сказал он.
     Лиза испуганно взглянула на него и  разжала  пальцы.  Мак  закатал
одеяло ей на грудь, начал освобождать ее от исподнего.
     - Джим, - попросил он, - принеси-ка тряпицу и мыло.
     Джим вернулся с тряпицей, от которой еще шел пар,  и  с  тоненьким
обмылком. Мак обмыл роженице ноги, живот. Делал он все очень осторожно,
и мало-помалу Лиза успокаивалась
     Принесли  еще  прокипяченных  тряпок  Но  начались  роды  лишь   к
рассвету. Раз палатку крепко тряхнуло. Мак оглянулся.
     - Эй, Лондон, твоему парню дурно. Вынеси-ка его на свежий воздух.
     Вконец смутившись, Лондон взвалил своего худосочного сына на плечи
и вышел.
     Вот показалась голова младенца. Мак осторожно подвел под нее руку.
Лиза, обессилев, лишь застонала, и ее мучения кончились  Мак  перерезал
пуповину прокипяченным перочинным ножом. Сквозь брезентовую  стену  уже
проникли первые солнечные лучи, а фонарь в изголовье все шипел и  шипел
Мак обмыл  маленькое,  сморщенное  тельце,  потом  дочиста  отмыл  руки
старухе и лишь после этого передал ей новорожденного. Через  час  вышел
послед, и Мак вновь бережно обмыл Лизу.
     - Ну, а теперь все тряпье - вон и в костер! - сказал он Лондону.
     - Даже то, что не пригодилось? - удивился тот.
     - Да, все тряпки до  единой.  Больше  они  не  нужны.  Мак  устало
оглядел палатку. Старуха держала запеленутого  младенца.  Лиза  лежала,
закрыв глаза, и дышала ровно. - Пойдем, Джим. И нам выспаться не грех.
     На поляне еще спали. Солнце позолотило макушки ив.  Мак  с  Джимом
нашли ямку под кустом и улеглись.
     - У меня словно песок в глазах, - сказал Джим. Устал, видать. А  я
и не знал, Мак, что ты в больнице работал.
     Мак подложил руки под голову.
     - И не думал там работать
     - А где же ты научился роды принимать?
     - Да нигде не учился, не видел даже  ни  разу,  как  рожают.  Знал
только, что чистота кругом  не  помешает.  Слава  Богу,  все  обошлось.
Случись что не так - нам крышка! Старуха  куда  больше  моего  в  таких
делах смыслит. Да она и сама все прекрасно поняла.
     - Но ты так уверенно действовал!
     - Еще  бы!  Нужда  заставила.  Мы  же  должны  каждую  возможность
использовать Сейчас нам повезло Что  ж  нам,  от  своей  удачи  бежать?
Конечно, девчонке помогли - это тоже неплохо, но и случись с  ней  что,
главное - чтоб мы не упустили возможность.  -  Он  повернулся  на  бок,
подперев щеку рукой. - Хоть устал как собака, зато на душе легко. Мы за
ночь  завоевали  и  доверие  Лондона,  и  доверие  мужиков.  Да  еще  и
поработать их заставили, они ж  работали  ради  себя,  отстаивали  свои
интересы, и работали сплоченно. Для  этого-то  мы  сюда  и  приехали  -
научить их бороться сообща, а  не  просто  выклянчить  себе  за  работу
лишний грош. Да ты и сам это понимаешь
     - Понимать-то я понимал, - ответил Джим, - но  не  представлял,  с
какого конца за дело браться.
     - А правило у нас  только  одно  по  обстоятельствам  использовать
любую возможность. Посторонних средств оружия или солдат - у  нас  нет.
Сегодня удачная ночь: возможность представилась -лучше не сыскать, да и
мы лицом в грязь не ударили. Лондон теперь наш Он прирожденный вожак. А
куда вести - мы подскажем, особо стараться,  думаю,  и  не  придется  А
вести людей должен всегда один из них. Мы лишь растолкуем Лондону,  что
и как делать, а действовать вожаки должны сами. Лондона мы  уже  сейчас
обучать всем премудростям начнем, а он это учение до остальных донесет.
Вот увидишь, о прошедшей ночи все в округе знать будут сегодня  же  Ну,
что ж, первый блин у нас отнюдь не комом. Конечно, потом нас  могут  за
решетку  упрятать,  дескать,  занимаетесь   врачебной   практикой   без
разрешения Но люди за нас горой встанут.
     - А как получилось, что все они вдруг  так  слаженно,  так  дружно
заработали - прямо как часы, да и с охотой.  Ведь  ты  им  и  сказал-то
всего пару слов, а им все было в радость.
     - А как же иначе? Людям нравится работать плечом к плечу. У них  в
этом потребность. Знаешь, десять человек могут поднять в двенадцать раз
больше, чем один. Чтоб их зажечь, нужна только  искорка.  Конечно,  они
недоверчивы, почти  всякий  раз,  когда  им  предлагают  делать  что-то
сообща, плоды их труда присваивает другой. Но взгляни на них, когда они
работают на себя. Сегодня как раз такой случай, они старались  не  ради
хозяина. Потому-то все у них и ладилось.
     Джим заметил:
     - Но тебе ведь так и не пригодились все тряпки. Зачем же ты  велел
Лондону их сжечь?
     -  Неужто  не  понимаешь?  Каждый,  кто  хоть  малую  толику  дал,
сознавал, что дает на общее дело, на его дело. Потому что ребенок  этот
появился на свет стараниями каждого. И отдай я кому тряпки, значит, его
помощь не пригодилась, значит,  обошлись  без  него.  Они  пожертвовали
чем-то, оторвали что-то от себя  -  и  нет  вернее  способа  объединить
людей, нацелить их на общее дело.
     - А сегодня будем работать? - спросил Джим.
     - Нет, пусть сначала весь  лагерь  узнает  о  том,  что  произошло
ночью. А к завтрашнему дню это станет уже легендой. Вот и  подождем  до
завтра. А сейчас нужно отоспаться. О лучшем  заделе  мы  и  мечтать  не
могли.
     Шелестели ивы у них над головами, изредка роняя, листья.
     - Не помню уж, когда так уставал,  -  признался  Джим,  -  а  душа
радуется.
     Мак приоткрыл глаза.
     - Ты держишься молодцом. Толк из тебя выйдет. Хорошо,  что  ты  со
мной поехал. Ты здорово помог мне ночью. А  сейчас  закрывай-ка  глаза,
хватит разговаривать, пора спать.

     5

     Полуденное солнце, обозрев верхушки яблонь, заглянуло под  тяжелые
кроны, раскидало косые лучи, отпечаталось светлыми полосами  и  пятнами
на темной земле. Яблони, разделенные широкими междурядьями, выстроились
в длинные, сливающиеся на горизонте шеренги.  В  огромном  саду  кипела
работа. К яблоням приставлены длинные лестницы, меж  рядами  -  штабеля
новеньких  желтых  ящиков.  Издали  доносился   скрежет   сортировочных
конвейеров  да  перестук  молотков.  Сборщики  с  большими  ведрами  на
веревках  через  плечо  проворно  взбирались  по  лестницам,  осторожно
снимали крупные  яблоки  с  веток,  наполняли  ведра  доверху,  так  же
проворно спускались,  высыпали  яблоки  в  ящик.  Меж  рядами  деревьев
разъезжали грузовики, на них погружали полные  ящики  и  отправляли  на
сортировку и упаковку.  Подле  каждой  кучки  ящиков  стоял  учетчик  и
помечал в блокноте, кто сколько  ведер  набрал.  Яблони  словно  ожили:
качали  ветвями,  напрягаясь  под   тяжелыми   лестницами;   сбрасывали
переспелые плоды, и они глухо стукались о  землю.  Соловьем  разливался
какой-то свистун-виртуоз, скрытый от глаз кроной.
     Джим быстро спустился с лестницы, подтащил ведро к ящикам, высыпал
яблоки. Молодой русоголовый учетчик в белых джинсах пометил в блокноте,
кивнул и предупредил:
     - Аккуратнее яблоки вываливай, а то мякушки остаются.
     - Ладно, - бросил на ходу Джим, при каждом шаге он поддавал  ведро
коленкой. Взобрался на дерево, повесил ведро на крепкую  ветвь.  И  тут
заметил еще одного сборщика, тот стоял на  толстом  суку  и  тянулся  к
ветке,  на  которой  росло  много  яблок.  Под  тяжестью  Джима  дерево
качнулось, и сборщик посмотрел вниз.
     - Привет! А я, парень, и не знал, что ты на этом дереве собираешь.
-  Говоривший  оказался  тщедушным  стариком  с  редкой,   замусоленной
бороденкой. На руках голубыми жгутами проступали  вены.  Ноги  -  точно
спички ровные и худые, не под стать огромным тяжелым башмакам.
     - Да какая разница, кто где собирает, - ответил Джим. - Только мне
кажется, ты не по годам резвый ишь, точно обезьяна по веткам скачешь.
     Старик сплюнул и внимательным взглядом проводил плевок. Водянистые
голубые глаза зло заблестели.
     - Мало ли, что тебе кажется! Вы, сопляки,  все  уже  списать  меня
готовы. Да я вас еще за пояс  заткну,  за  день  больше  яблок  соберу,
заруби себе на носу!
     Он нарочито напружил ноги, дотянулся-таки  до  ветки  с  яблоками,
обломил ее, снял яблоки, а ветку презрительно швырнул на землю.
     - Эй, поосторожней там, яблонь не ломать! - крикнул снизу учетчик.
     Старик лишь недобро оскалился, выставив большие,  как  у  суслика,
передние зубы, - по два сверху и снизу.
     - Ишь, деловой какой! - пробурчал он.
     - Студент, небось, - сказал Джим. - Куда ни сунься, непременно  на
студентов наткнешься.
     Старик присел на толстый сук.
     - А много ль они знают? Учатся-учатся в колледжах, а толку - чуть.
В блокноте чиркать умеет, а так - дурак дураком.
     - Зато нос задирать мастера, - поддержал его Джим.
     - Взять хотя бы нас, - продолжал старик, - может, мозгов у  нас  и
впрямь маловато, зато что умеем - делаем исправно.
     Джим попытался сыграть на достоинстве старика, так часто  делал  в
беседах Мак.
     - Ну, ты, к примеру, до семидесяти лет дожил, а только  и  умеешь,
что по деревьям лазать. А я так даже в блокноте чиркать или белые штаны
носить и то не дорос.
     Старик взъярился.
     - Волосатой лапы у нас нет! Без нее легкой  работенки  не  видать!
Потому-то и ездят на нас все, что лапы у нас нет.
     - Ну и что же, по-твоему, делать?
     И враз, словно выпустили из  старика  воздух,  поник  он.  Пропала
ярость. Взгляд сделался нерешительным, да же испуганным.
     - А Бог его знает. Мириться - вот и все. Нас,  как  стадо  свиней,
гоняет нужда по всей стране, и такой вот молодчик студент еще  и  пинка
даст!
     - Он-то не виноват.  Работа  такая.  Хочешь  место  со  хранить  -
работай как велели.
     Старик ухватил еще одну ветку с яблоками, снорови сто обобрал ее и
осторожно сложил яблоки в ведро.
     - В молодости еще думал: можно  что-то  изменить,  сейчас  мне  уж
семьдесят один, - устало вздохнул он.
     Проехал грузовик с ящиками яблок.
     Старик продолжал:
     - Я на севере лес валил, а тут эти  ИРМовцы  <  Члены  профсоюзной
организации "Индустриальные рабочие  мира",  сокращенно  "ИРМ">  такого
шороха навели! Я лесоруб что надо,  лучше  не  сыскать.  Да  и  сейчас,
видишь, еще неплохо с деревьями управляюсь. А тогда надежд у меня  было
- хоть отбавляй. Конечно, ИРМовцы и хорошего кое-что сделали:  до  них,
например, сортиров не было, только ямы понарыты; помыться  негде  было.
Но плетью обуха не перешибешь. Построили нам  и  туалеты,  и  души,  да
только все потом прахом пошло, - рука старика безотчетно  потянулась  к
следующей ветке. - Вступал я  в  профсоюзы,  как  же!  Бывало,  выберем
председателя, не успеешь оглянуться, а он  уж  задницу  хозяевам  готов
лизать, и начхать ему на наши интересы.  Мы,  знай,  платим  взносы,  а
казначей нас же еще и ругает. Не знаю, может, вы,  молодые  да  ранние,
лучше понимаете, что к чему. А мы что смогли, то и сделали.
     - А сейчас, значит, готовы хозяевам уступить? Джим в упор взглянул
на старика.
     Тот устроился поудобнее на толстом суку, держась лишь одной рукой,
пальцы у него были большие, но костлявые.
     - Нутром чувствую: что-то будет. Ты, небось, скажешь, что я совсем
рехнулся, уж если раньше все хорошо продумывалось, и то без толку, чего
же теперь ждать. И все ж я что-то нутром чую.
     - Так что чуешь-то?
     - Сразу и не скажешь. Знаешь,  когда  вода  закипает,  рябь  идет,
пузырьки. Вот и сейчас что-то вроде. Я ведь с бродягами-сезонниками бок
о бок всю жизнь проработал. И  сейчас  вижу:  задумки  у  них  никакой.
Просто  само  по  себе  все,  как  вода  закипает.  -  Глаза   у   него
затуманились. Он вскинул голову, так что разгладились складки  кожи  на
дряблой шее. - Просто мы слишком долго  голодали,  слишком  долго  нами
хозяева помыкали. Объяснить не берусь, а вот нутром чую.
     - Так что ж это? - снова спросил Джим.
     - Злоба! - выкрикнул старик. - Вот что!  Знаешь  ведь,  как  перед
дракой сначала кровь в голову ударит, аж жарко станет, потом вроде  как
под ложечкой засосет, и внутри все  задрожит.  Вот  и  сейчас  так  же.
Только не в одном человеке, а в целом миллионе. И этот  миллион  -  как
один великан, его и бьют, и голодом морят,  и  вот  он  приготовился  к
драке, и внутри  аж  все  дрожит.  Сами  парни  еще  не  понимают,  что
происходит, но лопнет у нашего великана терпение, и ни один  в  стороне
не останется. Даже подумать страшно. Они всем глотки перегрызут, сожрут
с потрохами. - Старик покачнулся и вцепился обеими руками  в  ветку.  -
Нутром чую, закипает-закипает вода. И так бывало повсюду.
     - Но ведь нужно все продумать. - Джима даже  бросило  в  дрожь  от
волнения. - Составить план и направить людей, чтоб на пользу им вышло.
     Старик, похоже, выдохся после столь пламенной речи.
     - Когда великан  начнет  все  крушить,  никакими  планами  его  не
сдержать - будет бросаться на все и вся и рвать  на  части.  Уж  больно
изголодался да и лиха натерпелся. А хуже всего то, что уж  очень  долго
его унижали как могли.
     - Но если найдется несколько предусмотрительных людей и они все же
составят план...не унимался Джим.
     - Надеюсь, не доживу до этого дня, - покачал головой старик. - Они
ведь друг другу горло перегрызут, перебьют друг друга. И  не  останется
ни людей, ни сил, и все пойдет постарому. Глаза б мои  всего  этого  не
видели, умереть бы до этого дня. Вы, сосунки, еще на что-то  надеетесь.
- И он полез с полным ведром вниз. - А  у  меня  уже  надежды  никакой.
Ну-ка, уйди с дороги. Болтовней много не  заработаешь,  пусть  студенты
языки чешут.
     Джим переступил с лестницы  на  ветку  и  пропустил  старика.  Тот
высыпал яблоки, и направился к  другому  дереву.  Все  так  же  шуршали
конвейеры в сортировочной и стучали молотки.  А  по  шоссе  проносились
грузовики. Джим взял полное ведро, отнес к ящикам. Учетчик снова сделал
пометку в блокноте.
     - Будешь баклуши бить - много не заработаешь, еще нам  задолжаешь,
- предупредил он.
     Джим покраснел, набычился.
     - Занимайся-ка лучше своей писаниной, - буркнул он.
     - Ишь, какой сердитый!
     Джим взял себя в руки и смущенно улыбнулся.
     - Что-то устал я с непривычки, - примирительно сказал он.
     Русоголовый усмехнулся.
     - Известное дело, намаешься, так на всякого лаять станешь. Ты б на
дерево залез да там и устроил перекур.
     - Так и сделаю, - и Джим направился к яблоне. Поднявшись,  повесил
ведро на ветку и принялся собирать яблоки. А вслух произнес:
     - Вот и я, как цепной пес, злой стал. Нельзя так. Хватит того, что
отец в злобе жил.
     Работал он теперь не спеша, каждое движение  стало  расчетливым  и
выверенным, как у машины. Солнце уже  клонилось  к  закату,  вот  почти
скрылось, лишь на верхушках деревьев догорали последние блики. Далеко в
городке прозвучал гудок. Но Джим все работал и работал. Уже смеркалось,
когда наконец остановился конвейер и учетчики объявили:
     - Кончай работу! На сегодня все!
     Джим спустился на землю, высыпал последнее ведро, поставил  его  в
ряд с другими. Учетчик записал общее количество, подвел итоги. Сборщики
некоторое время еще не расходились,  сворачивали  самокрутки,  негромко
переговаривались. Потом не спеша пошли по яблоневой аллее к дороге,  за
которой их ждал кров.
     Впереди Джим увидел старика,  прибавил  шагу,  догнал  его.  Шагал
старик тяжело, худые ноги сгибались плохо.
     - А, опять ты, - узнал он Джима.
     - Не пойти ли вместе, думаю.
     - Да кто ж тебе мешает? - старик, очевидно, был доволен.
     - Родные-то у тебя здесь есть?
     - Родные-то? Нет.
     - Так если ты один-одинешенек, прилепился бы к  какой  богадельне,
пусть местные власти тебя поят-кормят.
     Старик ответил с холодным презрением.
     - Я деревья валил, мне равных не было.  Ты,  сосунок,  и  леса-то,
поди, не видел. Все равно ничего не  поймешь.