и (а коллегам приходится
вкалывать за  тебя, пусть даже никто не  справляется  с твоей работой так же
хорошо, как ты). Наверное, это и есть рай на  земле. Джим  ужасно  завидовал
всем этим скромным служащим на твердом окладе, которые по окончании рабочего
дня спокойно уходят домой и не думают о работе до завтрашнего  утра. Вот оно
- простое человеческое счастье.
     Искатели приключений, которые искренне полагают  себя рисковым людьми -
со всеми своими поездками  на велосипеде по местам боевых действий, прыжками
с парашютом, альпинизмом,  прыжками с мостов  на резиновых тросах, охотой на
крокодилов, -  даже не представляют себе, что такое настоящий риск. На свете
нет ничего опаснее, чем затевать свое дело. Когда ты сигаешь из самолета, ты
рискуешь только жизнью; когда ты владеешь компанией, пусть даже скромненькой
мелочной лавкой, ты рискуешь бессмертной душой.
     Когда  Джим  проходил мимо театра  Святого Мартина,  на  него  налетела
мелкая  худосочная шестнадцатилетка  (с ней  были еще  две подружки:  первая
такая же  мелкая и худосочная, а  вторая на редкость страшненькая), причем с
такой   силой,   которую  трудно   предположить   в   мелкой  и   худосочной
шестнадцатилетке. В  руке  у каждой было по банке пива. И они не смотрели по
сторонам, потому что приехали из Саттона-чего-то-там и были слегка не в себе
от обилия впечатлений.
     Наверное,  это единственное, что  оправдывает  проживание в  ядовитом и
шумном Лондоне; возможность  снисходительно усмехаться в адрес провинциалов,
которые  приезжают  из совершенно  дремучих  мест,  где самая  волнующая  из
новостей - это специальные скидки в местном супермаркете.
     Джима  бесили туристы.  Куда  бы  ты  ни  пошел, буквально  везде  тебя
поджидает  толпа  восторженных  школьников-итальянцев,  которые пребывают  в
твердой уверенности, что им явилось божественное откровение, потому что  они
стоят на  куске бетона  чуть  к  северу от  этой великой  сточной канавы под
названием Темза.
     Тот  черномазый удолбаный наркоман толкнул Джима совсем не  специально,
что  совсем уже ни в  какие  ворота не  лезло.  Он вообще не заметил  Джима,
который  сердито  взглянул на  него. В  этом есть  что-то не то, когда тощий
недомерок  ростом пять футов  четыре дюйма  натыкается  на здорового  мужика
ростом шесть футов и дюйм  и весом (пусть даже он управляет своей  компаний)
пятнадцать стоунов. В этом есть что-то неправильное. Джим скользнул взглядом
по прыщавой физиономии, и вдруг на него снизошло озарение. Он  понял, почему
рабство держалось так долго;  он знал собак, у которых на морде было  больше
смекалки и интеллекта, чем у этого парня.
     Искушение вмазать ему по роже -  чтобы в следующий раз этот придурочный
видел,  куда  идет, -  было  практически  неодолимым.  Джим вдруг  с  ужасом
осознал, что не сделал  этого лишь потому, что  шел на встречу с  клиентом и
кровь  у него на  рубашке  смотрелась  бы несколько  вызывающе. С  ним  явно
творилось что-то нехорошее. Ему нужно было как следует отдохнуть.
     Он нашел  нужный дом и, отдуваясь, поднялся  пешком по лестнице; четыре
пролета   по   крутым  ступенькам.   По  странному   совпадению  офисы  всех
перспективных  клиентов  располагались  на любом  этаже,  кроме  первого,  и
обязательно  в  здании  без  лифта.  Это  была  совершенно  новая  компания,
состоявшая из единственного дизайнера с козлиной бородкой и  образованием не
выше среднего.
     Но дизайнера на месте не оказалось.
     -  Мы  пытались  вам позвонить,  - сказала  секретарша  с  поразительно
искренним участием. Полчаса  назад маму дизайнера  увезли в  больницу, и ему
пришлось срочно сорваться. Мобильный у Джима был  выключен, потому что он не
купил новую батарейку, а батарейку он не купил потому, что у него не было на
нее лишних средств; у него не было лишних средств и на мобильный тоже, но не
иметь мобильного телефона сейчас считается неприличным. И вот ведь что самое
мерзкое:  это  была  действительно  уважительная причина.  Джим чуть  ли  не
пожалел,  что  это  было   не  обычное  "забыл  о  встрече"  или
"еще не пришел с обеда" -  тогда бы он с полным правом обиделся,
психанул и вычеркнул бы эту контору из списка возможных партнеров.
     А теперь ему придется тащиться сюда еще раз, чтобы выслушать сто и одну
причину,  почему они не нуждаются в его услугах по созданию веб-сайта для их
компании.  "Вот он я,  - невесело размышлял Джим, - в нужное время и в
нужном месте, но у меня все равно ничего не выходит".
     Когда он вышел обратно на Олд-Комптон-стрит, его едва не сшиб в  канаву
здоровенный  байкер,  который вывалился  из  бара,  где  торговали  спиртным
навынос. Мужик был действительно слишком здоровый, так что Джим даже не стал
рассматривать  гипотетическую  возможность  набить ему  морду  и ограничился
выразительным  взглядом.  На  спине  его  черной  косухи  было  вышито  -  в
мастерском исполнении - изображение скелета на мотоцикле.  Это был крепкий и
мощный  скелет  с хорошо развитыми  грудными мышцами,  массивными  ручищами,
высокими   резкими   скулами  и   идеальной   осанкой.   Увешенный   всякими
металлическими  прибамбасами,  в бандане на черепушке и с косой  за плечами,
скелет улыбался во  все тридцать два зуба. Внизу была надпись: Смерть гоняет
на "Харлее".
     Это  тоже была ложь.  В  прошлом месяце  Джиму  пришлось исполнить одно
неприятное   поручение:   у   его   соседа   была   собака,   старый-больной
кокер-спаниель,  которого  нужно  было свезти к  ветеринару,  чтобы тот  его
усыпил. Поначалу Джим переживал, что его полная неспособность выказать пусть
даже видимость жалости к этому шелудивому псу говорит о его столь же  полном
бездушии; но  даже  он  возмутился, когда  увидел,  с  каким скучающим видом
ветеринар исполняет свою работу. Еще секунду назад Осло был глупым, глухим и
вонючим  псом  и вдруг стал  просто комком грязной  шерсти. От  его собачьей
индивидуальности не осталось вообще ничего.  Ничего.  Ветеринар  даже  и  не
попытался как-то смягчить боль утраты, не сказал Джиму ни слова  сочувствия.
Его больше  заботило,  как  бы  успеть выпить чаю в промежутке  между  двумя
посетителями.
     Смерть  не  будет  ни наглой,  ни  дерзкой.  Она  не  будет  изящной  и
утонченной.  И сексапильной не  будет,  и впечатляющей тоже. Смерть  - слово
женского рода.  Но  смерть -  это не женщина, а  мужик типа того ветеринара.
Равнодушный.  Скучающий.  Ему  наскучило  людское  позерство,  и  сами  люди
наскучили тоже. Он лысый. И толстый. И плохо одет. Ему нечего нам сказать. У
него нет ни такта, ни денег, ни перспектив. Он невыразительный и незаметный.
У него маленький член. Он из тех, кого если и приглашают пойти на футбол, то
в  последнюю  очередь; из тех, кто будет скромно  сидеть в  длинной очереди,
дожидаясь пособия  по безработице.  Смерть - это маленький  мусорщик, тихий,
как мышь.  Он ездит  в  общественном транспорте и никогда  не скажет  ничего
интересного.
     Джим вернулся к  себе в контору.  Бетти  был на месте, хотя  делать ему
было  нечего. (Впрочем, он всегда находил,  чем заняться со  своим обожаемым
компьютером.) Бетти даже не спросил у Джима, как все прошло с  клиентом;  он
был полностью поглощен какой-то  бродилкой-стрелялкой, но  не играл, а ломал
коды паролей и переписывал их заново.
     Когда Джим  познакомился с Бетти  (который  шел  в качестве бесплатного
приложения  к   партии  машин  из  одного   обанкротившегося   компьютерного
магазина), тот  -  в  приливе непонятной,  нетипичной для  нашего  времени и
совершенно безумной откровенности - рассказал ему, что так его звали в школе
и  что  он  ненавидит это  дурацкое  прозвище. От  школы тебе не  избавиться
никогда, хотя поначалу и  кажется, что  ты распрощался с ней  навсегда. Джим
использован  любую возможность, чтобы назвать Бетти его  школьным прозвищем.
Потому  что - к  чему отрицать очевидное?  -  все мы  любим  терроризировать
ближних.
     Сейчас  в фирме  Джима  осталось лишь два  человека:  сам Джим и Бетти.
Вообще-то, если по справедливости,  Бетти - компьютерный гений - достоин был
лучшей  участи.  Если  по  справедливости,  он  должен  был  бы  работать  в
каком-нибудь  крупном  правительственном  учреждении  на  должности старшего
программиста.  Их  же фирма  использовала  в  работе уже  готовые программы,
которые Джим был вполне в состоянии освоить самостоятельно, если бы дал себе
труд  внимательно прочитать руководства.  То, что Бетти  работал в  фирме  у
Джима, было  сродни тому,  как если  бы какой-нибудь средней руки бакалейщик
нанял Эйнштейна, чтобы тот подметал полы у него в магазине.
     Тогда почему Бетти  не уходил?  Джим много чего не умел. Не умел ездить
на  одноколесном  велосипеде,  не  умел  жонглировать  мачете и  не  говорил
по-португальски.  Но  при наличии  времени  и  желания  он  мог  бы добиться
некоторых успехов в любой  из этих  областей.  Бетти же  не умел общаться  с
людьми. И был патологически не способен этому научиться. Например, он не мог
никому позвонить. Если  бы у  него в доме  случился пожар,  то  он бы скорее
сгорел заживо,  чем  позвонил  пожарным. Он мог заставить  себя ответить  на
чей-то звонок,  да и то не всегда  и скрипя зубами (и если  такое случалось,
потом он весь день себя чувствовал  абсолютно разбитым); но позвонить сам он
не мог - как не мог, например, сделать тройное сальто назад.
     При таком роде деятельности  Бетти мог  бы  заработать себе на  хлеб  с
маслом, если  бы  работал дома.  И Джим,  кстати, тоже. Но они  были связаны
неким причудливым  пактом  обоюдного обнищания.  Джим недоплачивал  Бетти  с
самого начала; потом - чувствуя себя  при  этом последней сволочью,  -  Джим
наполовину урезал ему зарплату с двухсот до  ста  фунтов  в неделю, объяснив
это фантастической  невезухой  с клиентами  (чистейшая  правда) и  клятвенно
заверив Бетти,  что сокращение зарплаты  - мера исключительная, чрезвычайная
и, разумеется, временная. Когда Джим понизил зарплату  Бетти до пятидесяти в
неделю,  он  втайне  надеялся,  что Бетти возмутится и сам попросит  расчет.
Бетти не получал ни пенни уже два месяца, но номинально он оставался штатным
сотрудником  на  твердой  ставке,  стало  быть,   сам   Джим  оставался  его
начальником.  Джим  подумывал  о  том,  чтобы  сократить  Бетти зарплату  до
тридцатки в неделю, но  решил, что не стоит, поскольку подобный шаг выставил
бы  его самого в крайне  невыгодном  свете  -  из злостного  и даже хамского
эксплуататора  он  бы  превратился  в  эксплуататора  патетического, а  Джим
ненавидел патетику.
     - Да,  я понимаю,  - пошептал  Бетти в  трубку.  У  Бетти была привычка
говорить очень тихо, когда он разговаривал по телефону, и еще прикрывать рот
рукой. Он почему-то считал, что так Джим его не услышит: в совершенно пустом
кабинете, сидя не далее чем в пяти футах от него.
     В первое время у них была секретарша,  Вера. Джиму она очень нравилась.
Он  очень  долго  соображал  почему и  наконец понял:  Вера была законченной
неудачницей.  Каждый день перед  работой она  по  два  часа изнуряла себя  в
тренажерном зале, но лишь прибавляла в весе. Ее постоянно грабили  на улице,
у  нее  угоняли  машину  и обворовывали квартиру  как минимум раз  в  месяц.
Стиральные машины рвали  ее белье.  Женатые мужчины,  с которыми она крутила
романы, обращались с ней  как с  последней шлюхой. Разумеется, все ее романы
заканчивались  плачевно. Она  постоянно собачилась  со  своими соседками  по
квартире, а все свободное время посвящала  поискам новой квартиры и попыткам
выцепить почту со старой. Она всегда забывала покупки в автобусе.
     Присутствие  Веры действовало  ободряюще,  но  Джим  оценил  это только
тогда, когда нанял Ребекку. Ребекка была настоящей красавицей, и Джим принял
ее  на  работу  прежде  всего из-за  заманчивой перспективы закрутить легкий
романчик с красивой женщиной (чего с ним не случалось уже много лет).
     Но у Ребекки  был один недостаток: она была  счастлива. Однажды вечером
Джим  зашел в один бар и увидел Ребекку в компании  друзей. Она смеялась, ей
было классно, и  глядя на все это безобразие, Джим решил ее уволить. Дела  в
конторе шли хуже некуда, и он бы уволил ее  так и так, но  толчком послужило
именно  то,  что Ребекка имела наглость получать удовольствие от жизни. Джим
вдруг осознал,  что за последние пять лет - пока он занимался своим скромным
бизнесом - он не был  счастлив ни разу. У него не было рака, он не испытывал
настоящей  нужды, не пребывал  в безысходном отчаянии  двадцать четыре  часа
семь дней в  неделю,  но он либо работал как проклятый,  либо беспокоился  о
работе, либо  безуспешно пытался устроить свою личную  жизнь. Каждое утро он
просыпался  невыспавшимся и  разбитым и  оставался таким  же невыспавшимся и
разбитым до вечера. Целый день ходил вялым и мутным. Ни минуты воодушевления
или бодрости. За  все это он  отомстил Ребекке, что возмутило его самого, но
смутно и  словно издалека  - как это  бывает, когда  смотришь  по телевизору
очередной  плохо снятый репортаж  о  жестоких репрессиях в некой  непонятной
стране, которую ты никогда не сумеешь найти на карте;  всего лишь  "ну
надо же, что творят" перед тем, как достать еще пива из холодильника.
     - Я понимаю, - сказал Бетти в трубку.
     Джим  улыбнулся  блистательной  Серафине,  которая  как  раз входила  в
соседнюю дверь. Он так до сих пор и не  понял, зачем ей свой офис. Тренер по
фитнессу,  которая выезжает к клиентам на  дом, могла бы  вести  все дела по
мобильному  телефону.  Наверное,   офис  для  Серафины   был  показателем  и
подтверждением успеха,  как  и  ее спортивный автомобиль.  Она приходила два
раза в неделю. На полчаса или -  от силы - на  час. Как обычно, на ней  было
платье самых что ни  на есть  невозможных цветов,  сегодня - ярко-зеленое  с
ядовито-желтым. Крошечная  облегающая  фитюлька, на грани разрыва растянутая
на  ее  безупречных формах. Хотя  при ее красоте и фигуре Серафина могла  бы
напялить на себя мешок для мусора  и все равно привлекать к себе восхищенные
взгляды  мужчин; на нее можно было смотреть и смотреть, но сколько  бы ты ни
смотрел, тебе  все равно  было  трудно поверить,  что  такое  роскошное тело
вообще существует в  природе. В  этом и заключалась  ее работа - безупречная
вариация проституции.
     Еще два-три года  назад Джим бы попробовал  к  ней  подкатиться.  Ясное
дело, она  была слишком красивой  и преуспевающей женщиной, чтобы его понять
(мы говорим "Серафина" - подразумеваем  "Успех"), но
он бы попробовал все равно.  Он проигрывал свою битву;  внутри обосновывался
неприятный  застой.  Он  стал  замечать странный запах -  запах  нестираного
кухонного полотенца, который преследовал его повсюду. Он принимал душ каждый
день, но запах  все равно оставался.  Он ежедневно менял  белье, остервенело
терся мочалкой, не жалел ароматных лосьонов, но впечатление  было такое, что
его   постоянно   обрызгивали  этим  запахом   увядания.  Его   тело  заживо
разлагалось, еще не успев лечь в могилу.
     Нет.  Сейчас  для него было бы истинным наслаждением заполучить хорошую
качественную фотографию  Серафины  в голом виде, которая всегда была  бы при
нем для продолжительной стимуляции  воображения. Так было бы проще для всех.
И никому бы от этого не было плохо. Когда  Джим учился в школе и представлял
себе взрослую жизнь, больше  всего его привлекало то -  хотя он бы в жизни в
этом не  признался, - что  у него  будет жена, ради которой не  жалко  будет
умереть  и  которая   будет  готова  умереть  ради  него.  Теперь  же  выбор
ресторанов, где можно поужинать  (по средствам), и фильмов,  которые хочется
посмотреть обоим, необходимость постоянно следить за собой, чтобы не сказать
чего лишнего  или  вообще  чего-нибудь  не  того, -  вес  эти  "мелкие
радости" казались  ему слишком обременительными и напряженными. Именно
его   неуместные   замечания  обычно  и  приводили  к  разрыву  с  подругами
("Лейбористы   должны   победить",    "У   тебя   шикарные
ноги",  "Я  тебя  люблю");  на  самом деле, гарантированно
безопасных  фраз  не  существует   вообще,  но  можно  хотя  бы  попробовать
отфильтровать  те  заявления,  которые стопроцентно  губят  отношения, и  по
возможности их избегать.
     Скоро все должно кончиться. Злость и ярость почти иссякли.  Но это было
не  то состояние смирения,  в  которое специально  вгоняют  себя  безнадежно
больные люди,  когда  понимают,  что ярость  и  злость им ничем  не помогут.
Банкротство стало бы облегчением, бальзамом на рану, потому что тогда у него
появилось бы оправдание,  чтобы  сдаться  без боя.  Может быть, он бы  сумел
устроиться  куда-нибудь на работу.  Богатым он бы, конечно, не стал, но зато
жил бы себе без напрягов и тяжких раздумий.
     - Я понимаю, - сказал Бетти и повесил трубку.
     -  Тут это... ну, в  общем... я  скоро вернусь. - Бетти надел  куртку и
вышел, оставив  Джима одного в кабинете,  в этой ненасытной пасти - размером
20 на 22 фута  и 10 футов в высоту, - которая жрала только наличность. Бетти
пошел чего-то  там  исправлять.  У  него были  друзья,  которые работали  на
крупные фирмы и которые  время от времени обращались к нему за помощью, если
что   вдруг  напортачили.   Когда  у  кого-то  из   этих  высокооплачиваемых
суперспециалистов случался конкретный затык, когда что-то  вдруг  замыкало в
их гениальных мозгах, а клиенты уже поторапливали, они  потихонечку вызывали
Бетти, чтобы  он разрешил  эту безвыходную  ситуацию.  Ясное  дело,  ему  не
платили ни цента. Однако он все равно с удовольствием брался  за эту работу,
но только в том случае, если проблема была действительно серьезная.  Простые
проблемы (компьютер, не  включенный в сеть) приводили  его в  бешенство;  но
настоящее  бедствие, на  преодоление  которого  уходило пять  суток  упорной
работы  без перерывов  на сон  и еду,  вливало  в него  столько сил, что  он
буквально летал на крыльях.
     Когда Джим  начинал, в Лондоне было всего  три  дизайнерские  компании.
Тогда  главной  проблемой  было  растолковать  потенциальным заказчикам, что
такое  веб-сайт.  Имелось  три варианта ответа "нет". Вариант: я
этого не  понимаю. Вариант: это очень  интересно, и вы  абсолютно  правы, но
сначала  пусть все устаканится, а потом мы  обязательно с  вами  свяжемся. И
вариант: спасибо, у нас уже есть свой веб-сайт.
     А потом откуда-то  вдруг появились  десятки конкурентов. Плюс к тому  у
крупных  компаний  теперь  были  свои  дизайнерские  отделы, а мелкие  фирмы
предпочитали покупать готовые сайты "массового производства", не
озадачиваясь оригинальными разработками. Джим стоял  у истоков этой  золотой
лихорадки, а в итоге остался с носом. Он на собственном опыте  убедился, что
пионеры  не достигают "богатства и  славы"; пионеры без  гроша в
кармане  либо  тихо  спиваются  в  каком-нибудь затрапезном  баре  в тщетных
поисках благодарных слушателей, либо умирают от холода, а закутанные в  меха
грабители и пираты топчут их кости.
     Джим склонился над компьютером Бетти.  Это  был его личный комп.  Из-за
острой нехватки  свободных  средств  Джим  просто  не мог  обеспечить  Бетти
казенной  машиной.  Тем  более такой мощной.  Это  была самая  современная и
продвинутая модель на текущий месяц, с самым козырным процессором.
     Бетти,  однако, совершенно  не разбирался  в "железе". Джим
тоже особенно  не  разбирался, но его скромных познаний хватило на то, чтобы
раскрутить  корпус  и достать материнскую  плату.  Он положил ее  на  пол  и
осторожно наступил на нее ногой. Потом он вернул плату на место.
     Теперь  ему  есть  чем заняться, пока меня не будет,  подумал Джим. Эта
поездка во Францию - даже не отпуск. Это - его последний шанс.
     Дождь обрушился  на приземлившийся  самолет с таким остервенением,  как
будто пытался пробить  обшивку и добраться до Джима. Глядя в  иллюминатор на
сплошную стену  воды, за  которой едва угадывалось