тивоположном направлении и названивала в
"Лучшую из  собак"  разными голосами, представляясь то  польской
домохозяйкой, то  американским геологом, то итальянской велосипедисткой,  то
активисткой  экологического   движения   из   Уэльса,   то   администратором
гастролирующей  цирковой  труппы из Глазго, и, наконец, своей  самой любимой
зубным врачом  из  Ирака,  и спрашивала,  действительно  ли  сегодня  у  них
выступает блистательная Миранда Пьяно, и есть ли еще билеты.
     У нее было два часа в запасе, но она все равно умудрилась опоздать. Но,
с другой стороны, не было никакого смысла приходить раньше. Что там делать?!
Сидеть  в гримерке, исходить злобой  и завистью и обсуждать с собратьями  по
ремеслу других собратьев по  ремеслу, которых в данный момент нет в комнате,
пока Аннет, неправильная барменша, таскает вам не ту выпивку. Аннет приехала
из  Австралии, из какой-то глухой провинции, и в этом  действительно  что-то
было:  когда  человек проделал  такой  длинный  путь исключительно для того,
чтобы доставать людей  в Лондоне. Если вы просите темное пиво, она неизменно
приносит светлое.  Просите бочковое - приносит в бутылке.  Просите  бренди -
приносит виски.  Просите кофе  - приносит чай.  Миранда  как-то  попробовала
заказать бренди,  когда  ей  хотелось  виски,  но  получила  именно  бренди.
Спасения  не было. Миранда  однажды выразила недовольство, а Аннет  в  ответ
покрыла ее  матюгами.  Они  собрались все вместе и написали  свои заказы  на
листочке бумаги.
     - Вы меня что, за дуру здесь держите?! - оскорбилась Аннет. -  Вы, гады
такие,  считаете, будто я  не  способна запомнить пару-тройку напитков.  Кто
вообще это придумал?
     Все  угрюмо молчали и  разглядывали  шнурки  у себя  на ботинках. Аннет
решительно заявила, что не нальет им вообще  ничего, пока  Миранда не  съест
эту гнусную  бумаженцию у нее на глазах, а все остальные не купят ей выпить,
каждый - по разу. Это был хороший урок им всем.
     В   гримерной   было   не    протолкнуться,   и   Миранда   решила   не
"толпиться" и посидеть в зале. Она огляделась в поисках,  где бы
сесть (стульев было немного - организаторы выступления не были оптимистами);
какой-то  худой  молодой  человек  в  трикотажной  рубашке,  который  что-то
серьезно втолковывал своей девушке, заметил, что она ищет место, и  попросил
ребят за соседним столиком освободить стул  от сваленных на него  курток. Он
забрал стул и пододвинул его Миранде. Его обходительность повергла Миранду в
шок, и ей стало за него  страшно. Он был в очках. Очки тоже бывают модными и
стильными,  но  его  очки таковыми не были.  Его очки, как и все остальное в
нем,  передавали  вполне  однозначное сообщение:  побейте меня,  пожалуйста.
Наверняка его обижали в школе. Его спутница - кстати, очень даже хорошенькая
- явно не собиралась с ним спать.  Миранде хотелось сказать ему, что  нельзя
быть  таким  внимательным  к окружающим, нельзя  вот так раскрываться  перед
людьми, но она  знала, что это ничего не даст. Она поблагодарила его, кивнув
головой.
     Капитан  Никудышний уже выступал со  своей программой, которую  Миранда
видела  раз пять-шесть.  Есть комические  актеры,  программы  которых  можно
смотреть вновь и  вновь  по  десятому разу,  и все  равно  будет  смешно, но
Капитан  Никудышний к ним не относился.  Одно слово - никудышний. Но у него,
однако, была известность и  своего  рода слава, потому что два года назад на
его  выступлении умер один  из зрителей. Вряд ли  он  умер от  передозировки
смеха  - от  сердечного  приступа  умирают  везде: в  церквях, в полицейских
участках, в больницах, во сне, на лекциях, где угодно, - и тем не менее надо
признать, что это  действительно обращает на  себя внимание, когда на  твоем
выступлении кто-то кидает лыжи.
     Но как бы там  ни было, Капитан Никудышний был просто дедушкой мирового
смеха по  сравнению со  "звездным" Артуром Личем.  Вот  это  был
настоящий аттракцион.  Лич  считается культовым юмористом, и при этом в  его
репертуаре нет ни одной  смешной шутки.  Когда Миранда  только начинала свою
эстрадную карьеру,  она  с  удивлением обнаружила, что в их  жанре  работают
люди, которые  патологически  не способны  рассмешить  публику. И это нельзя
списать на бессонную  ночь,  сырой  материал или  в  зажатую  аудиторию; они
действительно  не умели  смешить.  Но  потом  она  рассудила,  что если есть
адвокаты,  которые совершенно  не  шарят в юриспруденции, врачи, которые  не
разбираются  в медицине,  бизнесмены,  которые понятия  не имеют  о том, как
делать бизнес,  то почему бы не быть и юмористам,  которые не  разбираются в
том, что смешно, а что нет? Лич выступал уже столько лет, что его приглашали
принять участие  в концертах исключительно потому, что  организаторам просто
не приходило в голову, что его можно не  пригласить, и еще потому,  что он с
прилежанием и усердием лизал задницы всем и каждому.
     Миранда не любила Лича  еще и потому, что он  был шотландцем.  Ее очень
бесило, что  все  шотландцы считали своим святым долгом, сидя в каком-нибудь
лондонском  баре,  ругать  лондонцев  и англичан,  в  том  смысле,  что  все
англичане - как бабы, что они не умеют играть  в футбол,  зато вот шотландцы
круты и неслабы.
     Когда Миранда вышла на сцену под жидкие аплодисменты, она поняла, что у
нее нет настроения выступать и  что ей не хочется, чтобы Лич, который должен
был  выступать  сразу  следом  за ней, получил "разогретый" зал.
(Она решила их остудить. Уничтожить аудиторию.
     Зрителей    было    человек     тридцать,    и     они    уже    слегка
"разогрелись" на Никудышнем.
     - Прежде  чем  мы  начнем, - сказала Миранда.  - Прошу прощения, но мне
нужно  проверить благонадежность  аудитории. Я  не  хочу  распинаться  перед
каким-нибудь стариной Томом, Диком или Гарри.  Смех -  это  искусство, я  бы
даже  сказала, высокое искусство, которое предназначено  для  людей умных  и
тонких.
     Ее слова были встречены дружным смехом.
     - Если тут в  зале  есть идиоты, то им лучше сразу уйти. Она подошла  к
девушке в первом ряду, которой было как-то уж слишком весело.
     -  Вот вы. Сколько будет семнадцать умножить на двадцать три? - Миранда
понятия не  имела, сколько  это будет.  И зачем, спрашивается, она целых два
года изучала математику в Миддлсекском университете?!
     Девушка покачала  головой. Миранда  кликнула Муссу,  местного вышибалу.
Мусса был из  Сенегала, имел диплом  врача, и Миранда доподлинно  знала, что
однажды  на  Рейлтон-роуд   его  ограбили   две   двенадцатилетние  девочки.
"Нам по двенадцать  лет, и мы тебя будем грабить", - заявили они
ему.  Мусса  особенно  подчеркнул,  что девочки  были  крупными  для  своего
возраста и  были вооружены  неким  предметом,  завернутым в плотный бумажный
пакет. Они утверждали, что  это  пистолет для оглушения скота. Мусса понятия
не имел, как  выглядит пистолет для  оглушения скота, тем более пистолет для
оглушения  скота, завернутый в плотный бумажный пакет, так что он поверил им
на слово. Однако с виду он был  вполне внушительным -  рост шесть  футов два
дюйма  - и  знал свою  роль, хотя слишком уж откровенно лыбился. По  просьбе
Миранды, он вывел девушку из зала. Зрителям это понравилось. И самой девушке
вроде бы тоже. Во всяком случае, вид у нее был довольный.
     Миранда старалась сохранять идеально серьезный вид.
     -  Сейчас  я  вам  расскажу  про  жизнь,  вселенную  и  все   остальное
["Жизнь,  Вселенная и все  остальное"  - роман Дугласа Адамса из
серии  "Автостопом  по  галактике".  -  Примеч. пер.]. Вселенная
нужна для того, чтобы  обеспечить  меня твердым,  перманентно  эрегированным
членом.  Жизнь...  я расскажу  вам  о  жизни.  Как это обычно бывает.  Жизнь
подходит к  тебе вплотную и  задает вопрос:  чего ты  хочешь больше всего на
свете - славы? богатства? секса? счастья? И ты говоришь:
     - "Славы".
     -  "Ладно,  будет  тебе  слава  -  за  скромную  плату  в  тысячу
единиц".
     -  А ты  говоришь:  "Согласен, пусть будет  за  скромную  плату в
тысячу единиц".
     - А жизнь  говорит:  "Нет, за скромную плату в две тысячи  единиц
будет лишь половина славы".
     - А ты говоришь: "Погоди минутку. Ты же сказала, что  целая слава
стоит тысячу единиц".
     - А жизнь говорит: "Ты не слушаешь. Я сказала, что четверть славы
стоит четыре тысячи единиц".
     - А ты говоришь: "Хорошо,  как скажешь. Сколько бы это ни стоило,
я беру". А жизнь уже и прошла. Вот вам и все остальное.
     Она довела одного мужика до поросячьего визга. В том смысле, что он уже
даже и не смеялся,  а просто повизгивал,  как поросенок, причем зрителей это
смешило больше, чем то, что делала Миранда. Она  уничтожила аудиторию. Но не
в том направлении,  в каком собиралась. Два  молодых  человека в первом ряду
буквально умирали от смеха, согнувшись чуть ли не пополам.
     - Да вам всем только пальчик покажи, вы будете ржать.
     Миранда прошла к барной стойке,  раскрыла телефонную книгу и углубилась
в чтение. Зрители вновь рассмеялись. Она нашла слабое место комедии в чистой
виде. Наверное, у каждого в жизни  бывают значимые моменты, смысл которых мы
постигаем только спустя десять, двадцать, а то и сорок лет, но Миранда сразу
же поняла, что  такой  замечательной  аудитории у нее  больше не  будет  уже
никогда. Эти зрители - ее лучшие  зрители. Сама  того не желая, она покорила
зал. Всего-то тридцать человек, но зато полностью в ее власти.
     Дальше   она   действовала,   исходя   из   тактики   "смутить  и
озадачить".  Среди артистов бытует мнение,  что истории из собственной
жизни, причем такие истории,  когда ты буквально выворачиваешься наизнанку и
выливаешь  на публику  все самое  гадкое, что в тебе  есть,  - это бесценный
источник  сценического   материала.  Однако  только  один  определенный  вид
исповеди пользуется зрительским спросом. Почти все вкалывают, как проклятые,
почти у  всех  есть  проблемы, и  люди, которые  ходят на юмористов,  платят
деньги за то, чтобы отвлечься  и  посмеяться. Им не нравится слушать, как ты
горестно сокрушаешься, что муж бросил тебя ради  какой-то  старухи с гнилыми
зубами, у которой нет за душой ни гроша, или что твоя младшая сестра умирает
от неизлечимой  болезни.  Им это не нравится даже не  потому, что они пришли
сюда развлекаться, а потому, что  они не хотят, чтобы им напоминали  о  том,
что у них есть сострадание.
     - У  меня есть  одна  проблема, - сказала Миранда, уверенная, что у нее
получится погасить  их улыбочки.  - Я даже  уже  к  психиатрам обращалась по
этому поводу. Моя мать покончила самоубийством, когда мне было двенадцать. И
вот какая моя проблема. Я очень по ней скучаю. Кто-нибудь может помочь? Есть
в зале кто-нибудь умный, кто в состоянии решить эту проблему?
     Миранда чувствовала настроение аудитории, словно плод у себя в руке. На
поверхности плода ощущалось нетерпение  и удовольствие. Такие чистосердечные
нетерпение и удовольствие, что даже среди тридцати человек  можно было легко
выделить  одного, которому что-то  не нравится или  который заснул от скуки.
Зрители  с  радостью ждали,  что  будет дальше,  куда она  их  заведет.  Они
предвкушали, что будет смешно.
     -  Кажется, нет,  - сказала  она  после  долгой паузы.  - Я  бы  отдала
двадцать лет жизни, лишь бы побыть с мамой хоть пять минут.
     Потом Миранда  просто  развернулась  и  вышла из  зала.  Первые  жидкие
аплодисменты   обернулись   бурной   овацией.   Лич   вышел   на   сцену   с
многозначительным видом. Капитан  Никудышний  изобразил  на  лице выражение:
что-черт-возьми-это-было?-но-что-бы-ни-было-это-было-круто.
     Снаружи, приплясывая от волнения, ждала выдворенная девица.
     - Мне уже можно войти обратно?
     Какой-то импозантный мужик, полностью  отвечавший стандартам Сохо конца
девяностых  -  стильная  стрижка, шикарные  очки, черная  кожаная  куртка, -
протолкался вперед и с таинственным видом попросил у Миранды ее телефон. Она
дала ему свой  телефон, заметив  при этом, что с чего  бы ей вдруг раздавать
свои телефоны каким-то неопознанным пижонам. Она не забрала свои  деньги. Не
то чтобы  здесь не платили артистам, просто здесь ничего не делали для того,
чтобы  максимально  облегчить этот процесс. Джек, организатор  концерта,  не
бежал из  страны, но искать его где-то  поблизости -  скажем, в радиусе пяти
миль,  - было бессмысленно.  Он  всегда появлялся в самом начале вечера, так
что  новички обретали уверенность, что по  окончании  программы  они получат
обещанный гонорар, но под  конец он испарялся. Ладно, завтра она поймает его
за обедом.
     Она кое-чему научилась: осталось только понять, чему именно.

     * * *

     - Если  ты  используешь  мой  пинцет  для  каких-то  особенных  половых
извращений, то так и скажи, - не отставала Миранда.
     - Нет, я его не использую для половых извращений.
     Тони  пытался читать  какие-то там  документы насчет учреждения детских
фондов, и она настоятельно  не давала  ему  сосредоточиться.  Ему и нужно-то
было всего пятнадцать минут тишины  и покоя, но Миранда поставила себе целью
мешать ему до упора.
     -  Если  ты мне признаешься, что  ты вообще-то гомосексуалист,  я  тебя
прощу.
     - Я не гомосексуалист.
     - Тогда, может быть, онанист?
     Тони   отложил   бумаги,   понимая,   что   пришло   время   последнего
противостояния.  Она  вдруг почувствовала  себя виноватой перед  несчастными
неизлечимо  больными  детьми, умирающими  сиротками,  которых  ее зловредные
подколки над  Тони, возможно,  лишают помощи и  поддержки. Но отступать было
нельзя. Если бить, то наотмашь; если сражаться, то  всеми  средствами, пусть
даже и неблагородными.
     - Я просто ни разу не видела, чтобы ты клеился к другим женщинам.
     Тони пошатнулся, сраженный яростным обвинением. Но устоял.
     - Может быть,  ты мне сама  кого-нибудь приведешь? -  парировал  он. Он
потихоньку  учился покорно  принимать наказание.  - Ты  даже можешь за  нами
понаблюдать.
     -  Но ведь это ты, Тони, вечно талдычишь  о настоящей любви, -  сказала
она, пытаясь сбить его бойцовское настроение резкой сменой темы.
     - А ты вечно  талдычишь о сексе. Но я  действительно убежден, что самое
главное в отношениях - это верность.
     - Самое главное - это постель.
     - Это минутное удовольствие.
     - Тут  ты прав, Тони, но если сложить все минутные удовольствия одно  к
одному,  то получится непреходящее удовольствие. А  тебе  на меня наплевать.
Деймиан  весь вечер разглядывал мою грудь, а  ты так ничего и не  сделал  по
этому поводу.
     - У тебя очень красивая грудь.
     - По-моему, Деймиан мной увлечен.
     - А  почему нет?  Ты вообще женщина  привлекательная. Я  постоянно тебе
говорю, что ты очень красивая, но ты не хочешь мне верить.
     - Это потому, что у тебя извращенный вкус.
     - Наверное, это и есть любовь, - заорал он, пиная журнальный столик. Не
самый убедительный аргумент в споре.
     Зазвонил телефон, объявляя тайм-аут. Но она поставила Тони на  место, и
это главное.  Звонил какой-то мужик. Заявил,  что  вчера  вечером был  на ее
выступлении и что она дала ему свой телефон.
     - Нет, я ничего никому не давала. Вы кто?
     - Ха-ха,  -  сказал мужик  в телефоне. Он действительно  это  сказал. А
потом  он сказал,  что  он  продюсер  на телевидении и  что он хочет  с  ней
встретиться.
     -  Френк,  ты, наверное,  еще  больший  кретин,  чем я думаю,  если  ты
думаешь, что я на такое куплюсь.
     - Я не Френк, я...
     Она рассудила, что это может быть правдой. Голос был слишком скучающим.
Такой  голос бывает у  человека, который  всю жизнь проработал  в собесе,  в
отделе,  где  выдают пособия  по  безработице. Если  бы  это  был  идиотский
розыгрыш,  звонивший  бы  выдал  себя  либо  слишком  цветистой речью,  либо
излишней манерностью, либо какой-нибудь замысловатой историей, перегруженной
деталями. Но ничего этого не  было и в помине. И никаких явных намеков типа:
приходи ко мне в офис в такой-то день, во столько-то времени.
     Она наблюдала  за тем,  как  Тони изучает журнальный столик на  предмет
возможных повреждений. Вот ведь как  в жизни  бывает. Ты выдаешь  совершенно
несмешной номер,  и кто-то,  кого ты  не  можешь вспомнить, приглашает  тебя
выступить  по телевизору, в  то время как ты занята дрессировкой  Пони. Надо
сходить в библиотеку и посмотреть, нет ли подобных примеров в истории.
     - Ты... ты  мой бог и господин,  - сказала она, ткнув пальцем в Тони, и
вывалила из рубашки левую грудь, стараясь придать ей уныло-жалобный вид; она
ни капельки  не сомневалась, что  доведет Тони  до сексуального бешенства из
состояния  бессильной ярости  меньше, чем за полминуты.  Тони,  конечно  же,
понимал,  что она над ним издевается, но  он даже понятия не имел насколько.
На свете не существует  такого  мужчины, которому бы  не польстило  подобное
заявление. Им всем хочется думать, что в этом есть доля правды.
     Она вышла на Оксфорд-серкус и попыталась сообразить, где тут поблизости
можно купить  более или менее  приличный пинцет и  не рано ли ей  рваться на
телевидение. Определение  смешного, над  которым  она билась  уже три  года,
по-прежнему  не давалось.  В надежде раскрыть секреты юмора  и разобраться в
его   законах  она  растащила  "по  винтикам"  тысячи   шуток  и
анекдотов.  Потому  что,  если  знать эти  законы, можно производить юмор  -
по-настояшему  смешной  юмор  -  в  неограниченных  количествах  и по  любой
заданной теме. Но пока что она ничего не добилась.  Может, она не такая уж и
остроумная. В последнее время подобные опасения возникают все чаще. Она ни с
кем это не обсуждала, потому что если высказываешь мысли вслух, они начинают
распространяться. Да, все правильно: она не такая уж и остроумная, во всяком
случае, не такая, как ей бы  хотелось, она еще учится этому ремеслу, - и тем
не менее она не хуже, чем большинство коллег-юмористов.
     Миранда  пошла   вдоль  по  Оксфорд-стрит,   невольно  прислушиваясь  к
разговорам прохожих.  Нормального чистого английского языка теперь уже  и не
услышишь на  улице, разве что  в редких  случаях,  да и  то, как правило, от
людей с очень уж глупым видом.
     Если  остановить любого из  этих  прохожих,  то  вряд  ли  даже один из
пятидесяти сможет внятно объяснить, что такое электричество, не говоря уже о
каком-нибудь булевом логическом выражении.  Чем лучше работают автоматы, тем
меньше люди  думают  головой.  Да и зачем  нагружать  мозги, если достаточно
просто нажать на кнопку?! Ткнул пальцем - и все заработало. Кнопочная нация.
Кнопочные  автоматы,  произведенные  в  дальних  странах.  Скоро  у  нас  не
останется ничего своего, кроме нашего британского акцента, жаргона и местных
говоров  и  наречий американцы  не  купят ни  в  жизнь. Мы  будем гулять  по
бетонным улицам с бетонными деревьями и играть в игры на мощных компьютерах,
которые бесконечно превосходят нас по интеллекту.
     На Уордур-стрит  Миранда увидела на другой стороне  улицы свою  сестру.
Они минут пять стояли, улыбаясь друг  другу и дожидаясь, пока в потоке машин
не образуется хотя бы какой-то  просвет. Миранда увидела, что просвет сейчас
будет,  и засомневалась:  переходить  самой или  остаться на месте, и  пусть
переходит сестра? Даже  думать об этом было бы проявлением  слабости, и, как
только проехал тот грузовик, она решительно шагнула на проезжую часть.
     - Три года прошло, - сказала Патрисия.
     Миранда на секунду задумалась и поправила:
     - Четыре.
     Она всегда хорошо помнила даты.
     Они мило болтали  минут пятнадцать. Миранда отметила про себя, что  это
действительно нехорошо - не знать, где живет твоя родная сестра. Не общаться
- это одно, но не знать, где не общаться - совсем другое.
     -  От Дана чего-нибудь  слышно?  -  спросила Патрисия. Дан периодически
звонил Миранде. Дан - это их брат, которого чуть ли не с рождения называли в
семье  Дан Трид