лядеть  хорошо для тебя.  Чтобы тебе  было приятно. - Она
отправила  в рот очередной кусочек грудки индейки. -  Чего нельзя сделать во
сне?
     Тони рассматривал что-то в воздухе - что-то, невидимое для нее.
     -  Во сне  все  возможно.  Ты можешь командовать  армией. Летать, махая
руками.  Играть в покер с  покойниками. Но есть одна вещь, которую, как  мне
кажется, нельзя сделать  во сне.  Знаешь,  что это  такое?  Тони, я  к  тебе
обращаюсь.
     Она проглотила еще кусочек.
     - Ты меня удивляешь, Тони. Ты же всегда мне талдычишь про необходимость
общения.
     Тони не сводил глаз со своей рыбки.
     - Единственное, что нельзя сделать во сне, - это увидеть сон. Если тебе
снится, что ты знахарь, который лечит внушением, ты не сможешь вздремнуть во
сне и  увидеть сон, что  ты крупный, с мировым именем специалист по колибри.
Тебе может присниться, что ты был знахарем, который лечит внушением, а потом
стал  крупным  специалистом по колибри.  Но тебе не может присниться, что ты
знахарь,  которому  снится,  что   он  колибрист,  или  как   оно  правильно
называется. Это кое о  чем говорит. И это хороший способ проверить, спишь ты
или нет: если тебе ничего не  может присниться,  значит, ты  спишь  и видишь
сон.
     - Тебе надо лечиться, Миранда.
     - А разве это я швыряю по комнате рыбок? У тебя ужин стынет.
     - Не хочу портить тебе настроение своим аппетитом.
     - Если подумать,  то я неправа; есть еще одна вещь, чего нельзя сделать
во сне?
     - Да?
     - Во сне нельзя умереть.
     Зазвонил   телефон.   Поскольку  никто   не   взял  трубку,   включился
автоответчик. Вив начала наговаривать сообщение.
     - Ты не будешь брать трубку? - спросил Тони.
     -  Нет, - сказала Миранда. - А ты никогда не задумывался,  что любовь -
это всего лишь накопленная боль?

     * * *

     По дороге  к  метро она услышала крики "спецназа", какие-то
хлопки  и  удары, а  потом, из-за угла, буквально Миранде под ноги вывалился
какой-то черный.  Он упал на  асфальт, держась  рукой  за бедро с выражением
умеренного раздражения, как будто ему свело ногу.
     Она  не  задумываясь  переступила  через  него,   а  потом  из-за  угла
показались трое полицейских, которые обступили лежащего  на земле человека с
трех сторон плотным кольцом, а Миранда пошла себе  дальше к метро. Уже потом
ей  пришло в голову, что это могло быть  опасно, но ей было не  до того. Она
думала совершенно о  другом, а в Брикстоне всегда так и делается - ты просто
переступаешь через все, что валяется у тебя под  ногами, и идешь себе дальше
своей дорогой. Просто подстраиваешься под брикстонскую толкотню. Пинок, удар
локтем,  шаг,  отгребись.  Пинок,  удар  локтем,  шаг,  отгребись,  пока  не
выберешься из толпы.
     Она не знала, в чем проблема с Брикстоном;  но был в  нем  некий изъян,
словно  здесь  из-под земли вырывались фонтаны какого-то  странного  варева,
инфернального пива  для страждущих: бессчетные поводы для жалобщиков, больше
безумия для безумцев,  больше буйства для буйных, больше  убийственности для
убийц. Экзотика дальних стран  стекается  на Хай-стрит,  словно здесь  медом
намазано, и здесь все себя чувствуют на своем месте. Как дома.
     Первым исчез продюсер,  потом пропала его секретарша, а теперь сгинул и
офис.
     Миранда  заглянула  в пустую комнату,  где не осталось  вообще  ничего,
кроме  половинки стола и плетеной корзины для бумаг, плюс еще две телефонные
книги в углу  и  несколько конвертов под дверью. Объявление "Помещение
сдается" исключало любое неверное истолкование. Миранда сделала вывод,
что теперь можно бросать это гиблое дело.
     Она  услышала  шаги  на  лестнице.   К  ее  несказанному   удивлению  и
разочарованию,  это  был  Нед собственной персоной. Он  поздоровался  с  ней
кивком, заглянул в офис, подергал  дверь - оказалось  не заперто.  Он  зашел
внутрь и уселся на телефонные книги.
     Миранде  было   странно,  что   он  не   выдал   свое  "семейство
шизокрылых",  хотя  ситуация  очень  даже  располагала.  Но,  с другой
стороны,  Нед,  наверное,  почувствовал, что  она не фанатка этой  культовой
фразы.
     - Похоже, они уже не вернутся, Нед.
     Нед пожал плечами:
     - Старый баркас под названием Альф.
     - Ты что, отрабатываешь на мне новый номер?
     - Наши старые лодки усложняют нам жизнь.
     - Старые лодки?
     -  Да.   Я   не   хочу  совершать  ошибку  и  употреблять   слова  типа
"желания"   или  "стремления".   Они,   видишь   ли,
поистерлись  от долгого  употребления и давно  потеряли смысл, вернее, не то
чтобы совсем  потеряли...  просто они  одновременно  бессмысленны и  слишком
многозначительны.  В  любом  веке   желания,  стремления,  амбиции  и  мечты
рассматривались  как  черты,  составляющие  самую суть  человека;  мы  все с
уважением  и даже с благоговением  замираем перед амбициями или успехом,  но
даже если придерживаться противоположной точки  зрения и  отвергать амбиции,
они все равно при тебе остаются - как объект неприятия. Не важно, стремишься
ты  к чему-либо или, наоборот, не стремишься - все равно ты об этом думаешь.
Употребляя заезженные слова, ты волей-неволей ввязываешься в борьбу, которая
длится  веками, в  то время как  "старые лодки"  лучше  передают
правду.  То,  что  ты называешь  желанием,  будь  то  желание  выступить  по
телевизору или выйти замуж и  завести двоих детей, высокий забор и собаку, я
называю старыми лодками.
     - Но  почему  именно  старыми  лодками? - спросила Миранда.  Все  равно
делать было нечего.
     - Лодки символизируют мимолетную и переменчивую природу  наших желаний,
которых носит туда-сюда по морям случая. А вообще-то это абсурд.
     - Да, без абсурда тут не обойдешься.
     - А  "старые" означает, что  наши желания-лодки скрипучие и
никчемные.
     - А почему "под названием Альф"?
     -  Потому что ассоциируется с альфой. Стремление быть  первым, позывы к
славе. Я иногда даю имена старым лодкам, чтобы было еще смешнее.
     - И тебе правда легче со своим Альфом и другими старыми лодками?
     - Трудно сказать.
     - Ты остаешься?
     - Мне все равно делать особенно нечего.
     Получив столь ощутимый удар по своей карьере, Миранда решила развлечься
и   пошла   в   магазин,   в   продовольственный   отдел   "Маркса   и
Спенсера". Она встала  в  очередь к первой же  кассе;  она  никогда не
выбирала, к какой  кассе вставать, потому что все равно неизменно вставала в
самую  долгую:  либо  с  тупой  по  жизни  кассиршей,  которая  периодически
"зависала"   на  каком-то  товаре,  у   которого  не  считывался
штрих-код, либо с покупателями впереди, которые  расплачивались самой мелкой
мелочью,  неторопливо  выуживая  ее  из многочисленных карманов.  И  вот что
интересно: каждый  уверен, что именно он всегда  встает  не  в  ту  кассу. И
скорее всего это верно.  Есть ли этому объяснение? Наверное, есть. Но какое?
Что люди в массе своей не  особенно наблюдательны? Что люди, которые стоят в
очереди в  "быстрых"  кассах, это никакие не люди, а космические
пришельцы  из  какой-то  другой  галактики,  которые  набирают  значительное
преимущество перед  человеческой расой, потому что проводят меньше времени в
очередях  в  супермаркетах?  Или  некоторые  покупатели просто  врут,  когда
утверждают,  что они  вечно встают не  к  той кассе  - наподобие  того,  как
миллионы  жалуются на  дорогую  жизнь, чтобы  их принимали  за  обыкновенных
работников?
     В  данной  конкретной очереди источником  раздражения  был  молодящийся
дяденька-металлист (длинные волосы, черная косуха), стоявший непосредственно
перед  Мирандой.  Закипая  от  злости, она  наблюдала,  как он лениво и вяло
роется  у себя  в  сумке;  и  при  этом он  вовсе не  торопился  выкладывать
содержимое своей корзинки  на кассу. Его сосредоточенные  копания  задержали
процесс  расчета, наверное, секунд  на сорок, самое большее  - на минуту,  и
Миранда  мысленно  согласилась,  что  она  никуда  не торопится  и  что  эта
потерянная минута ничего не решит в ее жизни, но ее все равно раздражал этот
тормоз. Чтобы совсем  уже  не  психануть, она принялась  изучать ассортимент
кондитерских   ингредиентов,  выставленных  у  кассы.  Ананасовый   порошок.
Порошок?!
     Он был репортером; специальным корреспондентом для какой-то специальной
газеты,  и  занимался он темами  специфическими.  Его  серьга  и  татуировка
опоздали лет этак на сорок  в смысле провозглашения его бунтарем, аванпостом
самоуправления  (в  конце  концов  в  наше  время  налоговые   инспекторы  с
непропирсованными сосками  уже почти  все  вымерли). Вполне может  быть, что
обстановка у него  в  кабинете подобрана так,  чтобы это не  было  похоже на
кабинет; может быть,  он работает на какую-то дизайнерскую  компанию, или на
фирму  звукозаписи,  или  -  еще  того  хуже  -  на  агентство  по  связям с
общественностью. Но  денежка  регулярно  поступает  на  счет раз в неделю, и
голоса,  которые говорят ему, что  делать,  не звучат у  него  в  голове,  а
приходят извне.
     Пока  его покупки медленно проползали мимо кассы,  он  просто  стоял  и
смотрел в  пространство.  Он  не  раскладывал их  по  пакетам,  а  кредитную
карточку соизволил достать только тогда, когда кассирша назвала общую сумму.
Больше  всего раздражало  то,  что он  даже  не понимал,  что он кого-то там
бесит.  Наоборот.  Он  искренне верил, что  проявляет внимание к окружающим.
Можно  представить, как сильно он  переживал, что правительство почти ничего
не делает в плане помощи слаборазвитым странам. Его волновал уровень жизни в
стране.  Он беспокоился  за  малоимущих  граждан.  Вне  всяких сомнений,  он
выступал против  жестокого  обращения с животными. И хотя  у  него из  сумки
торчала  пачка  каких-то  неопознанных сигарет, он  наверняка  был  озабочен
проблемами загрязнении окружающей среды в глобальном масштабе. А вот что его
совершенно не волновало, так это покупатели в очереди за ним.
     Именно  это  и раздражало, что он не  считал себя  человеком,  которому
наплевать на других. Он полагал себя искренним другом вселенной. Сострадание
и участие, готово к  немедленному  употреблению  круглосуточно семь  дней  в
неделю. Если бы он  специально старался  бесить окружающих,  это было бы еще
терпимо; она могла бы ему отомстить,  оставаясь спокойной и  невозмутимой. А
так она прямо дымилась от злости.
     У Миранды было  в  запасе несколько матерных выражений  специально  для
данного  случая; однако она не  хотела вступать  с ним в дискуссию, дабы  не
поощрять  его мнения  о  себе как о  борце  за права человека, подвергаемого
несправедливым нападкам со стороны  истеричных эгоистов. Точно так  же,  как
свет  -  это  одновременно  волны  и  частицы,  так  и  человек  может  быть
одновременно правым и неправым; старый холодильник и кенгуру - два в одном.
     Откуда берется  это  навязчивое стремление  быть  не  таким,  как  все,
желание выделяться  из общей массы? Миранда всегда недолюбливала репортеров,
но в основном из-за их застенчивости, из-за  неумения  рисковать, а вовсе не
потому,  что  считала профессию  журналиста  тупой или скучной.  Молодящийся
дяденька-металлист не хотел, чтобы  его принимали за банального работника на
окладе.  Он полагал себя свободным художником. Творческий человек  с богатым
воображением,  генератор   оригинальных  идей,  а  не   какой-то  конторский
служащий, который  отвечает на телефон. Лакей Большой Обезьяны, необузданный
творец  с богатым опять  же воображением, играющий  с красками,  словами или
сенсациями, а  не  потрошитель  рыбы,  сидящей рядом  с  другими,  ничем  не
приметными потрошителями  рыбы в одинаковой униформе, и делает свою вонючую,
безрадостную работу, которая не может быть интересной просто по определению.
Работать  на Обезьяну - это,  конечно, весьма увлекательно,  но  это еще  не
значит,  что ты чем-то лучше других. Молодящийся дяденька-металлист  думает,
что  искусство  можно разбрызгивать, как лосьон после бритья. Старая  лодка.
Старый баркас.
     А  ее собственная  погоня за славой?  То же самое, разве что под другим
углом. Зачем ей? Почему она вдруг решила, что в конце, за финишной чертой ее
ждет  награда? Неужели это действительно важно, заметят ее  или нет? Неужели
бурные аплодисменты сделают  ее  жизнь более настоящей?  И имея  в виду, что
публика  в  массе своей  определенно  страдает отсутствием  вкуса, стоят  ли
что-нибудь эти аплодисменты?
     - Вот, скажем, слава: это хорошо или плохо?  - спросила она у мужчины в
очереди за ней.
     -  Я бы сказал, хорошо... потому что  почти  невозможно добиться славы,
если у тебя нет денег.
     Хороший  ответ. Миранда  принялась распихивать по пакетам свои покупки.
Молодящийся металлист был все еще здесь - копался  со  своей  сумкой на краю
кассовой  стойки, только место  занимал. Теперь он нацепил темные  очки а-ля
эскадрон  смерти. Для того, надо думать, чтобы выглядеть круче. Но  даже при
темных очках он источал не  больше угрозы, чем намокший бумажный пакет. Если
ты  хочешь  казаться крутым и прибегаешь для этого к  помощи вспомогательных
средств,    ты    тем   самым    заранее   расписываешься   в    собственной
несостоятельности;  минимальные  требования  к  системе  -  уметь смотреться
крутым  без  темных  очков.  Или, может  быть,  все объясняется  еще  проще:
поскольку теперь  так принято,  что  темные  очки  - это  круто,  то  каждый
придурок  уже  не   выходит  из  дома  без  темных  очков,  дабы   оправдать
коллективные ожидания и не прослыть придурком.
     Она не помнила, носил ли Ли темные очки. Но, с другой стороны, Ли  и не
был  крутым.  Маленький,  щупленький, с  уже  намечающейся  ранней лысиной и
разными возрастными болячками - хотя  ему было только чуть-чуть за двадцать,
-  он был,  наверное,  самым  скучным  из всех знакомых Миранды,  и,  кстати
сказать, совершенно  от  этого не  страдал. Но он  был единственным  наемным
убийцей, кого она знала лично.
     Они познакомились, когда она работала официанткой в  бистро, где Ли был
шеф-поваром,  что означало,  что  он самолично измельчал овощи  для  рагу  и
салатов.  Он  несколько  не  дотягивал до  уровня  хрюкотающего  продавца  с
Оксфорд-стрит, потому что  все-таки употреблял одно членораздельное  слово -
"да",  - которому в соответствии с ситуацией придавал интонацией
одно  из  трех  выражений:  удивления,  согласия  и  агрессивной  неприязни.
Однажды, во время обеденного перерыва, Миранда сидела, читала газету и вдруг
заметила, что Ли стоит к ней значительно  ближе, чем это было необходимо для
того, чтобы вскрыть пакет  с чипсами. Обычно  подобную позу мужик принимает,
когда  собирается  пригласить  тебя  на свидание. Но Ли  ограничился  только
тоскливым  взглядом  на  отсыревшие   чипсы.  Момент  прошел   и  больше  не
повторился.
     А через несколько месяцев Миранда узнала, что Ли  арестован за убийство
двоих инструкторов по стрельбе из лука, которых он застрелил, когда они пили
чай  в  какой-то кафешке в  Ипсвиче.  Она  специально пошла  на  суд,  чтобы
убедиться,  что это  тот самый Ли, а  не какой-то другой,  и таки убедилась.
Зевая,  он выслушал приговор: два пожизненных заключения  за убийство  двоих
людей, с которыми он никогда  не встречался раньше, которые  не  сделали ему
ничего  плохого  и ничем его не обидели и которые, как оказалось, были вовсе
не теми людьми, которых его подрядили убить. Помимо того, что он сам проявил
полную некомпетентность, так его еще и подставил его же  заказчик, который -
минут  за пять  до того,  как  Ли достал  пистолет и прикончил  ни в чем  не
повинных  людей, -  позвонил  в полицию и сознался, что нанял Ли,  чтобы тот
грохнул  двоих  его   соседей,  совершеннейших  дятлов,  которые  жутко  его
доставали  одним  своим   существованием,  но  теперь  передумал.  Еще  одно
подтверждение недовых старых лодок.
     Четыре  тысячи  фунтов,  которые  Ли   получил  от   заказчика,   нашли
нетронутыми у него на квартире.
     Миранда  пыталась сделать из этого  смешной  номер, но у нее ничего  не
вышло. И она даже догадывалась почему.
     Ей захотелось пить, и она зашла в первый попавшийся бар на Бревер-стрит
и взяла  пива. Она никогда  не понимала,  откуда вязалась эта  мудрость, что
печали  топят  в  вине.  Должно  быть, это  такой  хитрый  миф,  придуманный
заправилами  винно-водочной  индустрии, потому что  ей действительно было не
очень понятно,  как  пара кружек  пива  может поднять настроение и помочь ей
забыть про облом с  телевидением и про  все остальные обломы. Ей не хотелось
напиться;  ей  хотелось выступить на телевидении. Это  как  если тебе  нужны
новые  туфли,  а тебе  предлагают жареного  ежа. Среди ее  знакомых  не было
никого, чьи  печали  и вправду  утопли в  вине. Во  всяком  случае, так  вот
навскидку не вспомнишь. Хронические алкоголики типа Френка пьют потому, что,
по общему мнению, выпивка  помогает  забыться;  и ведь многие в  это  верят,
точно  так же, как две-три тысячи лет  назад люди верили, что верный  способ
избавиться  от  головной боли - это просверлить дырку в голове, или что если
кого-нибудь задушить посреди засеянного поля, то урожай будет богатым. Может
быть,  сделать  из   этого   номер?   Или  просто  позвонить   в  Ассоциацию
виноторговцев и пригрозить разоблачить всю их  лавочку, если они не признают
свою вину?
     В дальнем конце бара Миранда  заметила пожилую слепую женщину, которая,
съежившись, пробиралась к выходу. Она подумала, что надо бы встать и помочь,
но там  было немало людей, которые сидели гораздо ближе, и если они  не дают
себе  труда встать и помочь слепой женщине, то  почему она должна быть лучше
всех?! Миранда подумала,  что если она когда-нибудь ослепнет,  она вообще не
будет  выходить  из  дома, не говоря уже о том, чтобы  гулять в  одиночку по
центру Лондона.
     Слепая была  уже  у  дверей, как  вдруг дверь  распахнулась,  и  в  бар
ввалился здоровенный черный детина, который увлеченно  о чем-то беседовал со
своими двумя  приятелями.  Он налетел  прямиком на  слепую  женщину.  Законы
физики,  похоже,  ушли  на обеденный перерыв,  потому что детина свалился на
пол, а пожилая  слепая женщина устояла и  невозмутимо направилась  к выходу,
как  будто  и  не  заметив,  как  амбал весом  двадцать  стоунов  пытался ее
растоптать.
     - Смотреть надо, куда идешь, - прорычал амбал.
     Никто ничего не сказал, и не только  из опасения  навлечь на  себя гнев
амбала, а потому что всем было  стыдно и жалко его. Потому что он  был тяжко
болен. И даже не  хронической глупостью, острой недостаточностью воспитания,
черствостью или агрессивностью.  Это  был  еще  более  страшный  недуг,  чем
слепота. Миранда заметила одну характерную деталь: слепая женщина и не ждала
извинений от человека, который едва ее не убил.
     Вот  что  самое страшное;  почти  каждый день в нашей жизни  -  грубый,
жестокий  и непоправимый.  Ключевое  слово: почти.  Если бы  все было  плохо
всегда,  то проблем было бы меньше. Но  самое  страшное, что  все может быть
хорошо, но почему-то не бывает. Миранда могла бы встретиться с продюсером  и
подписать контракт, потом купить все, что нужно, без очереди и выпить в баре
нормального пива, а не безвкусного  пойла, в то  время как улыбающийся амбал
помог бы слепой женщине выйти  на улицу.  Но все  было не  так, как могло бы
быть.
     А все могло  бы  быть по-другому.  Гораздо  лучше. Ведь  можно же  было
устроить так, чтобы для каждого нашлись доброе слово и  вкусный пирог. Чтобы
каждый   из   нас   получил    свою   порцию    "пожалуйста"   и
"спасибо".  Но жизнь  -  небрежный  ученик.  Едва натягивает  на
троечку с пометкой: неплохо, но можно лучше.
     -  Жду не дождусь  двадцать  первого  века,  -  сказала Миранда  парню,
выпивавшему за соседним столиком.
     Амбал  даже   и   не  заметил,   что   своим  поведением   смутил  всех
присутствующих. Он жил в своем собственном мире, где все