цать Три Несчастья.  Его стараниями  она  получила  повод для
непреходящего раздражения в  детстве и материал  для своих лучших комических
сценок впоследствии. По странному  совпадению, она как раз размышляла о том,
что  надо   бы   показать  продюсеру   с  телевидения  что-нибудь  "из
Дана".  Все  номера  рано или  поздно  "изнашиваются",  но
сценки из  жизни Дана - непогрешимы и вечны,  насколько вообще что-то  может
быть вечным в мире сценического юмора.
     Вот  вкратце,  чем отличился  Дан  в  плане  несчастий  и  бедствий:  в
четырнадцать лет он поджигает школу (не нарочно - если бы нарочно,  это было
бы круто),  так  что одно  крыло выгорает дотла.  В  семнадцать он разбивает
родительскую машину.  Через  год  повторяется то же самое. В девятнадцать он
познает  радости секса, и его первая  девушка беременеет  с первого же раза,
плюс  к  тому  он  подцепляет  болезнь,  настолько редкую,  что  его  случай
обсуждается на конференциях: какая-то непонятная сыпь в форме географических
очертаний  Объединенного королевства, которая появляется  и исчезает по  его
желанию. В двадцать, после  двух  лет  безуспешных попыток найти работу, ему
удастся устроиться  на работу и продержаться  на этом месте почти три  часа,
после   чего  он   разбивает   машину   начальника,  которую   ему  поручили
припарковать. В двадцать один Дан заявляет, что Англия - это гниющий труп, и
что ему надоело задыхаться  под ошметками разлагающейся нации.  Он уезжает в
Америку:  через неделю он разбивает взятую напрокат  машину, и его упекают в
тюрягу, потому что американские власти принимают его за какого-то известного
фальшивомонетчика и  утверждают, что его  паспорт - поддельный.  Через  пару
дней недоразумение разрешается, но к тому времени Дан уже подхватил гепатит.
При отсутствии медицинской страховки.
     Оттуда - в  Фиджи,  где Дан встречает  самую  красивую женщину из всех,
кого он  знал в жизни. По непонятным причинам девушка соглашается поехать  к
нему в отель (она за рулем). Дан, ясное дело, весь в предвкушении, поскольку
"это должен  был  быть  первый раз,  когда я  сплю с  кем-то,  кто мне
действительно  нравится".  Они  раздеваются,  Дан  любуется  на  голую
красавицу у себя в  постели и еще успевает подумать: "ради этого стоит
жить",  - как  вдруг  маленький метеорит размером  с  мраморный  шарик
прошибает стену, чиркает Дана по левой ноге, пробивает пол и приземляется на
гладильный  пресс  в  комнате  этажом  ниже. Если бы Дану  хотя бы  достался
метеорит,  он  мог бы  выручить  за  него неплохую  сумму,  но администрация
заявила, что  метеорит - это собственность  отеля, а с  Дана содрали двойной
тариф, поскольку в номере их было двое.
     Потом происходит  нечто загадочнее, потому что кто-то  дает Дану взаймы
двести тысяч фунтов, и он открывает магазин аудио-техники. Если есть что-то,
в  чем  Дан разбирается  - и, похоже, действительно есть, - то это  как  раз
репродукторы  для низких и высоких частот. Дан открывает свой звуковой рай в
Кувейте,  за три  дня  до  вторжения  иракской  армии;  по сравнению  с  его
страданиями над разграбленным магазином меркнут все скорби мира.
     Итак, неизбежно, Дан возвращается домой. Но не  с пустыми  руками, а  с
пятью  кэгэ лучшего афганского героина, спрятанными  под  рубашкой. Когда  в
самолете уже объявляют посадку в Хитроу, его неожиданно  пробивает. Для него
настает  момент  непрошеной  истины, и он познает  себя. Он понимает, кто он
такой   -   человек,  которого   родная   сестра   называет   "ходячим
обломом". Его сигарета,  выкуренная украдкой за школой, за сарайчиком,
где оставляют  велосипеды, послужила причиной пожара с ущербом на  несколько
миллионов фунтов. Когда на земле царили динозавры, астероид  на другом конце
вселенной уже подписал его на административное взыскание. Он из собственного
кармана  оплатил сочный звук  офицерам иракской армии. Он отправил на свалку
столько  хороших машин. Так с  какой радости он  решил, что у него получится
стать наркодилером?! Это надо совсем уже головой повернуться...
     Его охватила  паника. Настолько  сильная  паника,  что он может  только
икать и периодически похныкивать. На паспортном контроле он падет в обморок,
и ему дают воды.  Не в силах понять, почему его не задержали, он сам идет на
таможню сдаваться. Но там нет ни души. Он ждет  две минуты. А потом до  него
начинает доходить, как глупо он будет выглядеть, если появится кто-нибудь из
таможенников. Он идет себе восвояси.
     Наверное, это лучшее утро в Дановой жизни. Унылая лондонская серость  и
мелкий  дождь  кажутся  ему  восхитительными.  Спустившись  в  подземку,  он
искренне аплодирует худшему уличному  гитаристу на всей линии Пиккадилли; он
смеется, когда ему наступают на ноги и  пихают в  толпе.  Семейство каких-то
индусов  прошлось  ему  по  ногам,  а   он  лишь  улыбается.  Он  улыбается,
увертываясь от нахальных датских туристов с огромными рюкзаками.  Он идет по
адресу  на   Одд-Кент-роуд,   куда  нужно  доставить   товар.  Адрес  нигде,
разумеется, не записан. Он помнит его наизусть.
     Он понимает, почему в его жизни было столько досадных недоразумений. Он
оплатил все  счета невезений на многие годы вперед, чтобы сегодня все прошло
гладко. Сегодня ему обязательно повезет.
     Дан  видит паб  на углу и  решает зайти.  Он  уже столько  лет  не  пил
настоящего темного пива;  тем  более  ему есть что отметить. Он доказал, что
все  они были неправы - все,  кто  звал его неудачником. Он дает  себе слово
сделать что-то  хорошее:  помочь глухим детям  или  что-нибудь вроде того. В
общем,  он пьет  свою  пинту,  и  тут  к  нему подъезжает какой-то  барыга и
предлагает оторваться на кислоте. Дану смешно: у него под рубашкой пять кило
интернационального  кайфа,  а какой-то  цинготный  заморыш хочет впарить ему
откровенную  дрянь  по  цене,  явно  завышенной.  Он щедро отваливает барыге
десятку за марочку.
     Полиция находил Дана в телефонной будке. Съежившись  на полу, он рыдает
в трубку: "У меня замечательный героин, лучше просто уже не бывает. За
ним охотятся  марсиане. Они вооружены  метеоритами. Нельзя  допустить, чтобы
они его отобрали. Пришлите помощь", - а оператор на телефонной станции
пытается его успокоить. Полиция берет Дана под защиту, а запись  его  звонка
становится   хитом  подарочной   рождественской   кассеты   для  сотрудников
"скорой помощи".
     Миранда навещает  Дана в тюрьме, в основном потому, что она  никогда не
была в тюрьме, а не из желания с ним увидеться.
     - Отдыхай, - вот ее совет брату.
     Дана  признают  виновным  в  хранении  запрещенных  наркотиков,  но  он
отделывается  стандартным  "какой-то  мужик  подошел  ко мне в  баре и
предложил заработать", и не владеет никакой информацией. Поразительно,
но его  отпускают под залог  в  сто тысяч фунтов, потому  что их  отец очень
болен.  Первое,  что  он  узнает,  выйдя  на   свободу,  что   его  турецкие
работодатели арестованы все до единого,  хотя он ни слова про них не сказал.
Он всерьез опасается за свое здоровье.
     Когда Миранда  виделась  с Даном в последний раз, он старательно изучал
атлас мира. С беспрецедентной наивностью она сделала вывод, что он планирует
свое будущее после того, как отсидит положенный срок.
     - У меня три варианта. Острова Силли. Мехико. Или Турция.
     - Острова Силли?
     - Ты кого-нибудь знаешь, кто там бывал? Хотя бы одного человека?
     - Нет.
     -  Вот-вот. Я подумывал про Внешние Гебриды, но там слишком уныло, да и
от шотландцев меня трясет. Проблема с маленькими  территориями, пусть даже и
самыми отдаленными, что если  там тебя будут искать, то  найдут обязательно.
Стало быть, Мехико - лучше в том смысле, что там тебя точно никто не найдет,
в таком большом городе.
     - А Турция здесь каким боком?
     - Двойной блеф. Турки не станут  искать меня  в Турции, решат,  что мне
просто не хватит наглости прятаться на их территории.
     - Это не двойной блеф. Это просто блеф.
     -  Нет, двойной. Потому  что  это действительно вопиющая наглость. Ну и
что скажешь?
     Это был первый раз, когда Дан спросил ее мнение. Вообще первый раз.
     -  Скажу, что  тебе  надо было выкинуть  ту марку в первую  же  урну на
Олд-Кент-роуд.
     Дан психанул. Миранда так и не поняла, повлияла ли на брата ее прямота,
но он все-таки убежал из страны. Потеря дома, разумеется, не  способствовала
восстановлению  здоровья  больного отца. Миранда  была сильно удивлена.  Дан
всегда был  генератором неприятностей, но  раньше он никогда не  делал этого
нарочно.
     Но он все равно периодически ей звонил. Она постоянно  меняла квартиры,
так  что можно было предположить, что  он каждый раз тратит немало времени и
денег, обзванивая комедийные клубы,  чтобы  ее разыскать. Он не  говорил ей,
где он. И Патрисии тоже  не говорил, потому что боялся, что она проболтается
Миранде, а  та его  выдаст властям. Если бы  не призрачная вероятность,  что
туркам  по-прежнему интересна его персона, она бы придумала,  как  разыскать
его и удавить. Но когда все остальное утратило ценность, осталась всего одна
вещь, к которой Миранда испытывала хоть какое-то уважение: жизнь. Она ценила
и уважала жизнь с семи лет, и даже однажды в саду  попыталась оживить грушу,
оснастив  ее тем, что  на  ее  детский  взгляд могло бы сойти  за внутренние
органы: орехи - вместо мозгов, трава - вместо кишок.
     Их последний разговор с Даном мало чем отличался от всех предыдущих:
     - Алло?
     В трубке - статическое шипение, которое продолжается до тех  пор,  пока
она не соображает, кто это.
     - А, это ты. Ну, рассказывай, как дела.  Что у тебя нового-интересного?
Может быть, ногу сломал или тебя молнией шандарахнуло?
     - Нет. Теперь со мной ничего такого не происходит. Я поменял имя.
     - И?
     - И все поменялось.
     Миранда знала, что в перемене имени есть свои преимущества. Собственно,
поэтому она и поменяла свое.
     - У меня все отлично. Никаких метеоритов. Никаких признаков приближения
иракской армии.
     - И как тебя теперь зовут?
     - Не скажу. Это ты меня обозвала Дан Тридцать Три Несчастья.
     Миранда честно попыталась припомнить;  наверное, это говорит о душевной
черствости, когда  ты не можешь вспомнить,  как  ты сломал чью-то жизнь.  Но
тогда  было   столько   всего  интересного,   столько  всего,  что  казалось
по-настоящему важным  - столько пищи для ненасытной пытливой души, - что она
просто  забыла.  Собственно,  это  и   неудивительно.  Все  неважное  всегда
забывается.
     Она  молчала в трубку,  очень надеясь, что Дан  звонит издалека  и этот
звонок встанет ему в копеечку.
     - Алло? Ты здесь?
     - Зачем ты мне звонишь, Дан?
     - Хочешь услышать правду?
     - Давай попробуем.
     -  Хочу  послушать, как  ты будешь  жаловаться на жизнь. Ты всегда была
самой крутой в семье, но когда-нибудь ты сломаешься. Я очень хочу послушать,
как ты будешь рыдать  и заламывать руки. Конечно, ты  будешь  бодриться,  но
когда-нибудь я тебе позвоню и пойму, что тебе очень плохо.
     - Кажется, у тебя снова обломы, Дан.
     - У меня-то нет. А вот ты уже села в автобус до деревни Большие Обломы.
Все к тому  и идет. Может быть, когда я в следующий раз  позвоню, кто-нибудь
со слезами в голосе сообщит мне, что ты покончила самоубийством.
     - Олд-Кент-роуд.
     - Эдинбург.
     - Кувейт.
     - Эдинбург.
     - Кувейт.
     - Эдинбург.
     Она  была  в  равной степени  удивлена,  что  ввязалась  в  этот  обмен
любезностями,  и полна твердой решимости оставить последнее слово за  собой.
Но  при  попытке  выкрикнуть  очередной  "Кувейт"  она  случайно
оборвала связь.

     * * *

     -  Ну  что,  -  сказала  Патрисия. -  Может  быть,  в гости  заглянешь?
Как-нибудь вечерком?
     Они очень даже приятно поговорили, гораздо  приятнее, чем Миранда имела
желание признать.
     -  Лучше  не  надо. Хорошего  понемножку.  - Она  не хотела,  чтобы это
прозвучало  так резко,  но отступать было поздно.  Но она  все-таки записала
адрес сестры.
     Она  разыскала  контору  продюсера,  где  в  приемной  сидела   суровая
секретарша, которая, как и большинство секретарш в приемной, была недовольна
своей работой  и мечтала о  чем-то большем.  Она  не  поверила, что  Миранде
назначена встреча,  и ее можно было  понять, поскольку продюсера не было и в
помине.  Последнее,  кстати,  окончательно   убедило  Миранду,  что  это  не
идиотский  розыгрыш. Было бы странно и противоестественно, если  бы продюсер
ждал ее на пороге, дабы вручить ей ключи от дверей к славе.
     - Ходят тут всякие, - буркнула секретарша,  которая  была француженкой.
Миранду  обуял  показательный  гнев.  В  силу  национальной  особенности,  у
британцев  патологически  не  получается   быть  грубыми;  они   могут  быть
черствыми,  резкими, раздражительными и злыми, неотзывчивыми, вспыльчивыми и
крикливыми, но они никогда не  позволят себе откровенную грубость. Французам
же  грубость,  напротив,   дается  легко  и  непринужденно,  и  по  какой-то
неисследованной  причине  (во  всяком  случае,  Миранда  не  слышала,  чтобы
кто-нибудь проводил исследования  в этой  области) французские женщины  были
гораздо грубее мужчин.
     Существует три  основных приема  для  схватки с  жизнью.  Первый  можно
условно  назвать "гибкий стебель": техника  тряпичной куклы - ты
ловишь разящий кулак судьбы в мягкую рукавицу, прогибаешься под ударом,  так
что кулак  тебя не касается или, если касается, то  не пробивает, а увязает.
Таким  образом  ты  избегаешь  горьких  разочарований и  жестоких  обломов и
побеждаешь посредством покорности. Наверное, в этом есть  смысл,  но Миранду
подобный подход не прикалывал.
     Второй  метод - прямо противоположный первому. Вместо  гибкого стебля -
ниндзя-викинг-стрелок-в-по-единке-со-смертью.                          Школа
крутого-бесстрашного-воина- тысяча-приседаний-в-день, которая учит встречать
всякий   вызов    любым   оружием,   имеющимся   в   наличии,   потому   что
бесстрашный-крутой-и-так-далее не отступает и не уклоняется от борьбы, пусть
даже  с  таким   незначительным   и   ничтожным  противником,   как   наглая
секретарша-француженка,  потому что уйти от драки - значит проявить слабость
и  тем самым  подорвать боевой  дух, что в конце  концов приведет  к полному
поражению.  Однако  Миранда  на  собственном   опыте  поняла,   что  тяжелая
артиллерия и шквальный огонь,  хотя и являются эффективным средством, далеко
не всегда приносят желанные результаты.
     Третий  метод  -  посередине  между   этими  двумя  крайностями.  Школа
всегда-держи-порох-сухим.  Ты   не  тратишь  патроны  на   мелкую  дичь,  ты
дожидаешься крупной добычи.
     Миранда тащилась  сюда через весь город. Она решила посидеть отдохнуть.
Она  рассмотрела  возможность   затащить  продюсера   в  постель,  ошарашить
стремительным  натиском,  вскружить  ему   голову   феерическим   сексом   и
восторженными  славословиями в  адрес его неистощимой потенции, сделать  его
своим верным рабом и добиться того,  чтобы секретаршу уволили без  выходного
пособия.  Только толку от этого будет ноль.  В  Лондоне  всегда можно  найти
другую работу; пусть даже  самую что ни  на  есть  низкопробную,  где платят
гроши, но найти работу ты сможешь.
     Плюс к  тому  она не собирается спать  с продюсером, чтобы  пролезть на
телевидение.  Она выбьется  на  телевидение  исключительно  потому, что  она
хороша с  точки зрения  профессиональных качеств. Миранда не отрицала, что у
нее были странные, бесприбыльные и попросту глупые сексуальные  приключения,
но спать с  кем-то, кого ты  даже  не можешь вспомнить,  - это уже чересчур.
Все-таки мы взрослеем ежеминутно.
     Она  решила, что подождет полчаса  - на случай,  если продюсер все-таки
объявится. А пока можно было развлечься, донимая секретаршу.
     - А вы не пробовали  улыбаться? Улыбка - вот  в чем секрет быть хорошей
секретаршей. - Миранда видела, что секретаршу трясет от злости. - Если вы не
умеете улыбаться, тогда  вам надо сменить работу. Внимание, улыбочка. -  Она
раскрыла журнал, давая понять,  что она здесь надолго. Ровно  через полчаса,
когда секретарша принялась  звонить в  полицию, Миранда  отложила  журнал  и
встала. - Да, и еще одно: по моему скромному мнению, французские  математики
все недоучки.
     Она  с  боем прорвалась  сквозь толпы  туристов  на Оксфорд-стрит.  Как
всегда,  это  ее удручало. Прогулки по Оксфорд-стрит вгоняли ее в депрессию;
их можно было сравнить с тем, как если бы вы наблюдали за массовым избиением
детей. Невозможно пройти по Оксфорд-стрит и не разочароваться в людях. Когда
попадаешь на Оксфорд-стрит, ты понимаешь, что для человечества нет  надежды.
Туристы  скупают  дешевые полицейские  каски  из  папье-маше  и  футболки  с
дурацкими надписями типа: "Мои родители были в Лондоне и не купили мне
там ничего, только эту вшивую футболку". В книжных не протолкнуться от
немцев  и  скандинавов.  Азиаты  торгуют джинсами  прямо на  улице  и  очень
довольны собой. Если в жизни  вас интересуют исключительно деньги и если вам
хочется  делать деньги, то здесь для вас - рай  земной. Недалекие  отставные
мошенники  впаривают прохожим всякий хлам на картонных коробках, и прохожие,
что характерно,  его  покупают.  Аукционные  распродажи в мелочных  лавках -
приукрашенный вариант той же самой уличной торговли, а ведь есть покупатели,
которые  свято  верят,  что  там  можно  приобрести  стоящий  телевизор  или
CD-плейер всего за пятерку. Нищие со своими собаками на поводке и  спальными
мешками, из которых они не вылазят  даже  в августе, когда на улице двадцать
пять градусов, смотрятся просто смешно.
     Жалко, что  букмекеры  не  принимают  ставки на  предсказание.  Она  бы
поставила энную сумму на то, что двадцатый век будет последним  столетием со
свободным  пространством.  Дальше история будет  делиться  на  два  периода:
"когда  было  место"  и "когда места  не  стало". Мы
будем жить в постразумной стране в мире, "в  котором нет места",
размышляла Миранда. Конец света случится  не из-за  Большого  взрыва; мы все
тихо погибнем, сжимая в руках игровой  джойстик и уткнувшись носом в задницу
какого-нибудь Паоло из Генуи.
     Туристы  курсировали  по  улице,  высматривая достопримечательности,  о
которых читали в книжках. Лондон - это круто. Почему? Потому что так говорят
американцы. А по  сути,  в Лондоне не больше  очарования, чем в  закопченных
кирпичных  постройках  викторианской эпохи. Весь  Лондон построен на мертвых
костях; здесь все  не  просто подержано  и вторично, а сто раз перепродано и
вторично.  И населяют  его самые  что  ни на есть унылые персонажи, причем в
количестве  явно  избыточном.  Лондон  -  большая  пепельница, переполненная
историческими окурками.
     Миранда подумывала о том, чтобы по  дороге домой заглянуть на Ватерлоо,
но  она  была  неподходяще  одета   для  попрошайничества,  и   ее  табличка
"Голодная  и бездомная" тоже осталась дома. Табличка работала на
ура.  Бизнесмены,   спешащие  на   поезда,   подваливали   с   непристойными
предложениями, а потом, пристыженные, бросали ей в коробку не меньше фунта.
     Она  зашла  в  магазин,   чтобы   купить   кроссовки.  В   самом  конце
Оксфорд-стрит  был  большой   спортивный  магазин.   Продавец,   который  ее
обслуживал, почему-то все время  хрюкал. Он хрюкал вежливо и учтиво, но весь
процесс  выбора  и примерки  кроссовок,  покупки и  обмена  любезностями  на
прощание сопровождался  нечленораздельным хрюканьем. Может быть,  это  самое
хрюкотание  было  его политической  декларацией,  непринятием  общепринятого
языка  в знак протеста против вселенской  несправедливости, а может быть, он
сегодня  не  выспался, или  просто хотел показать, насколько бессмысленной и
непонятной является вся окружающая нас действительность, в том числе и язык.
     Вот к этому все и идет.  Скоро всем заправлять  будут немц