ная сучка отрезала мне перец и теперь... что за хуйня, у Серебряного Серфера вообще не было перца, и он, похоже, как-то обходился, парил себе по воздуху на своей доске... я больше ничего не прошу...
     - Это мы засунем тебе в рот, Рой, открой пошире, давай-ка...
     НЕТ
     НЕТ
     НЕТ
     - Ты что-то сказал, или мне послышалось... Рой, я не слышу... что ты там говоришь, Рой, что ты хочешь мне сказать... я ведь знаю, ты хочешь этого, ты об этом и просишь... только не говори с набитым ртом... тебе нужно учиться, Рой, тебя еще многому нужно научить...
     НЕТ
     ПОЖАЛУЙСТА
     НЕТ
     КОГДА ОНА ГОВОРИТ НЕТ, ЭТО ЗНАЧИТ НЕТ.
     Z.
     ТЕРПИМОСТЬ НОЛЬ
     Она смотрит в мои глаза, в мои лишенные век глаза. И теперь мы видим друг друга. Она прекрасна. Слава Богу. Слава Богу, ей вернули, вернули то, что мы у нее отняли. Я пытаюсь улыбнуться. Во рту у меня отрезанный член, а я пытаюсь улыбнуться. Я не могу дышать, она не проявляет жалости.
     Я ее понимаю.
     Я понимаю ее страдания, ее боль, понимаю, что это должно было найти выход. Боль - она ходит по кругу. И только исключительно сильный человек может сказать: нет, хватит. Слабые люди держат все в себе и, не причиняя никому зла, терпят, пока боль не разорвет их на части.
     Исключительно сильный человек - это не про меня.
     И не про Кирсти.
     Мы обыкновенные люди, это-то и дерьмово.
     Мы оба все понимаем.
     За моей спиной встает солнце, и тень моя, вытягиваясь, убегает от него вперед. У меня тонкие, длинные ноги, густой покров, крупный клюв... ушей почти не видно, в плане ушей у меня особо больших-то никогда и не было, зато был нос всегда, в школе меня прозвали капитан Клюв... уши тут ни при чем, память у меня уже не та, да и слух тоже, зато мысли прояснились... у меня походка чучела из юморески, я покачиваюсь, как старичок, наложивший в штаны. Как я устал... я расправляю свои большие черные крылья...
     Она уходит... не уходи, Кирсти, останься подольше, досмотри до конца... но нет, нет, нет, я слышу, как она поспешно покидает палату. Потом я слышу другой голос - истерические вопли сестры Патриции Дивайн. Она смотрит, как я курю влажную, гибкую сигару своего собственного пениса, с ужасом уставившись в мои глаза, которые уже не закроются. Я слабею, но я здесь, на поверхности; мои глаза могут двигаться, и я вижу свой конец, свисающий изо рта, и ножницы, торчащие из шеи... Патриция бежит за помощью, но поздно, потому что передо мной уже стоит Джеймисон, он наводит на меня дуло, и я слышу выстрел, и теперь вс„ как одна большая
     Z.