194}
     -- А тетя Лара?
     -- Ничего,  она там ела,  -- кивнул он на  окно.  Те,  что  сидели  под
зонтом,  сейчас разбрелись по берегу,  собирая для костра выброшенные  морем
щепки, сучковатые ветки, окаменевшие корни. Уху  собирались  варить прямо на
берегу.
     Девочка приволокла стул к топчану, взяла початок, взобралась на  стул и
стала есть кукурузу, обмазав ее аджикой.
     -- Что-то Женя не приходит, -- сказала она, -- обычно  она  приходит  с
обедом раньше.
     Сергей  усмехнулся этому простодушию. Он знал, что  почти  каждый  день
кто-нибудь из девочек ходит в столовую, где работает мать,  и, пообедав там,
приносит обед для отца и сестры. Если отца  не было дома, обе девочки ездили
в столовую и там обедали.
     Сергей взял в руки еще теплый початок кукурузы и обмазал его аджикой.
     -- Хотите,  я вам сочинение прочту, --  сказала девочка, аппетитно жуя,
-- я его уже кончила. Только не смейтесь...
     -- Ну что ты, -- сказал Сергей и откусил от своего початка.
     Она слезла со стула, потопала в другую комнату и пришла с тетрадью.
     -- Я написала про нашего медвежонка, -- сказала она, снова взбираясь на
стул, -- вы же знаете про него?
     -- Конечно, -- сказал Сергей. Он уже слыхал про этого медвежонка.
     --  "Судьба медвежонка", -- прочла  она, распахнув тетрадь  и слизнув с
губы  крошки от  разваренной  кукурузы, словно они ей  мешали читать.  -- "В
прошлом  году, когда  папа работал на Голубом озере, один  дядя  подарил ему
медвежонка.  Этот дядя  нашел медвежонка  в  реке, потому что  был ливень  и
медвежонка смыло. Дядя этот вытащил медвежонка, а потом через неделю подарил
его папе. Может, он надоел ему, может, некому было ухаживать за медвежонком,
мы не знаем. Мы  очень полюбили нашего медвежонка,  потому что он был  очень
веселый  и неглупый. Но он был слишком  веселый. Например,  он хватал  наших
индюшек за крылья и играл с ними. Он волочил их куда-нибудь и делал вид, что
злится. На самом деле он не злился, он играл, что доказывает,  что он не был
глупым. Но индюшкам это не нравилось. Маме тоже..."
     Сергей рассмеялся, и она, прервав чтение, посмотрела на него смущенными
глазами.
     -- Смешно? -- спросила она. {195}
     -- Очень, -- сказал Сергей, любуясь девочкой.
     -- Дальше  будет грустно,  -- сказала она и  добавила, чтобы  успокоить
его: -- Но не сейчас, в самом конце.
     -- Да? -- сказал Сергей.
     -- Да, -- ответила она и, чтобы окончательно успокоить его, откусила от
своего початка. Во всяком случае, так Сергею  показалось. Он тоже откусил от
своего початка, показывая, что он спокоен.
     Она  приподняла  тетрадку  с  колен  и  стала  искать  место,  где  она
остановилась.
     -- Это  я уже читала, --  сказала  она вслух и  продолжала: -- "...хотя
медвежонок  маму любил больше  всех, потому что мама  приносила ему  вкусные
объедки.
     Мы с  медвежонком часто  игрались, возились, боролись.  И он всегда еще
хотел бороться, когда я его побарывала. А когда он меня побарывал, он уже не
хотел  бороться. Мы  с  ним каждый  день  купались  в море.  Он  очень любил
купаться и  так быстро  бежал к  морю, что  я за ним не успевала, и он  меня
тащил на цепи. За год медвежонок очень вырос, и нам стало трудно кормить его
объедками. Мы начали его пасти. То я, то моя сестра Женя, а иногда вместе.
     Над  нашим домом дубовая роща. Там кусты со всякими ягодами.  Например,
ежевика  или  черника. Трава там  жирная. Там  мы пасли медвежонка. Скоро он
научился сам туда ходить и вечером сам приходить, как домашнее животное.
     Но однажды он ушел и больше не пришел. На следующий день мы узнали, что
охотники его застрелили, приняв  за дикого. Они об этом сказали  маме, и они
хотели отдать шкуру, но мама не взяла.  Она только взяла кусок мяса,  потому
что мы  никогда не пробовали мясо медведя. В тот день мы долго плакали, мясо
долго варилось и оказалось вкусным. Мама боялась, что скажет папа.
     Когда  папа приехал с Голубого озера,  он ничего не сказал. Он  уехал в
Сочи  и там  пил,  пока  у  него  хватало  денег. Денег хватило  на два дня.
Оказывается, папа медвежонка  любил больше всех,  но он не  говорил об этом.
Теперь папа мечтает  вырыть во дворе бассейн и поселить в нем дельфинов.  Он
говорит, что  на дельфинов будут все отдыхающие клевать и фотографироваться,
когда они взлетают над водой. Мама говорит,  что с медвежонком он говорил то
же самое. Но папа говорит, что дельфины разумные существа. Мы  это видели по
телевизору.  Но все-таки  дельфины  это рыбы, а  рыбы не  могут  быть  умней
животных.  Особенно  такого доброго лапочки,  как  наш медвежонок". {196} Ну
как,  дядя  Сережа?  -- спросила она и прикрыла лицо тетрадью,  так что одни
черные  продолговатые  глазки  с  лукавой  застенчивостью  высовывались  над
тетрадью.
     --  Замечательно,  --  сказал  Сергей  искренне. Он  почувствовал,  что
рассказ девочки влил в него какую-то живительную бодрость.
     --  А не обманываете? -- протянула она,  уже веря в то, что  он говорит
правду. Она снова прикрыла лицо  тетрадью, и глаза ее еще ярче засияли, и он
чувствовал, что она сейчас улыбается своей огромной улыбкой.
     -- Нет, честное слово,  --  сказал  Сергей, удивляясь  и радуясь  этому
чудесному ребенку,  и  мимоходом  хмуро подумал, что  учительница явно ей не
простит нескольких мест в ее сочинении.
     --  А  Женька  говорит, что так  писать  нельзя,  что  учительница  все
исправит, -- сказала девочка и снова взялась за кукурузу, -- а  я ей говорю:
это же правда, ты скажи, разве здесь что-нибудь неправда?
     -- Может, учительнице и не понравится, -- сказал  Сергей, -- но я  тебя
уверяю, что это очень хорошее сочинение.
     --  Тогда  почему  ей не  понравится?  --  спросила она с  нетерпеливым
любопытством.
     Она задвигалась  на стуле,  и крепкая  голая нога  ее, не  достающая до
полу, стала  шлепать  по  ножке  стула, как собака шлепает хвостом,  когда с
нетерпеливой радостью ждет от хозяина еды или прогулки.
     В  сущности, это  был  труднейший  вопрос, хотя  и  направлен  точно по
адресу.
     -- Во  всяком случае, помни, -- сказал он  ей, чувствуя, что  не сможет
ответить на вопрос, --  ты  написала очень хорошее сочинение, но учительница
может его не так понять...
     -- Потому  что она  никогда  не видела нашего медвежонка?  --  спросила
девочка. Сергей  заметил,  что она иногда, как сейчас, правильно произносила
звуки,  которые  ей  обычно  не  удавались.  Сейчас  она старалась понять  и
вдумывалась в то, что говорила.
     -- Отчасти, --  сказал Сергей. Он почувствовал,  что  ему стало гораздо
лучше, боль стихала.
     Он  положил в  тарелку  кочерыжку  съеденного  початка.  Состояние  его
напоминало то, какое бывает после приступа малярии. Девочка взяла тарелку и,
продолжая догрызать свой початок, вышла из комнаты.
     Прислушиваясь к стихающей боли, Сергей погрузился в воспоминания. {197}

        ___

     Сергей  внезапно проснулся.  В  гостиничном номере  было тихо и  темно.
Рядом на  кровати спала его жена, у  противоположной стены на  диване  спала
шестилетняя дочка.  Сергей  привстал  на  кровати  и посмотрел  на  диван. В
сумеречном  свете  он  разглядел  в  небрежных,  как  бы  овевающих складках
простыни ее бегущее во сне тело -- любимая поза спящих детей.
     Жена,  в отличие от дочки, спала в  умиротворенной позе, кротко положив
ладонь под  щеку. Ее миловидное лицо  с резко  выделяющимися  бровями сейчас
выражало  безграничный   покой  и  смирение.  Да,  смирение...  Ничего  себе
смирение...
     Сергей  нащупал на  стуле часы, взял  их в руки и, повернув циферблат к
окну,  разглядел, который час: было половина второго.  Значит, он спал около
часу. Он положил часы на  стул и снова посмотрел в лицо спящей жены. Лицо ее
по-прежнему выражало покой и смирение.
     Теперь он понял, отчего он проснулся. Он проснулся оттого, что давило и
беспокоило его всю последнюю  неделю их жизни в этой приморской гостинице на
Оранжевом мысе. Но что же случилось за это время?
     Неделю  тому  назад  он  с  женой,  ребенком  и  профессором  из  Киева
пережидали  ливень под тентом у входа  в ресторан.  Ливень не утихал, и  они
решили выпить по чашечке кофе по-турецки.
     Все столы были заняты, и  лишь  за  дальним  столом  сидел только  один
человек.  Когда  они подошли  к  нему,  человек  этот  гостеприимным  жестом
предложил им сесть, и они уселись. Это был мужчина лет тридцати пяти на вид,
с  мужественным лицом, в ярко-розовой  рубашке и в редких тогда еще японских
часах,  свободно  болтающихся  на  запястье.  Мужчина  ел  цыпленка  табака,
закусывая зеленью и запивая небольшими глотками рубиновой хванчкары. Бутылка
ее стояла на столе.
     -- Разве хванчкара есть в ресторане? -- спросил профессор.
     -- Для меня  у них  все  есть, -- ответил мужчина, если и  с юмором, то
хорошо скрытым.
     -- Вот это я понимаю! -- воскликнул профессор с восхищением.
     Этот  профессор  из  Киева, звали  его Василий Маркович,  жил в  той же
гостинице,  где  жил Сергей со  своим семейством.  Почти  с первого дня  они
познакомились  на пляже, {198} и  Василий Маркович с тех  пор не отходил  от
них.  Оказалось, что  он  давний  поклонник  Сергея  и  все  его  статьи  на
исторические темы прекрасно помнит.
     Сергей безусловно был польщен таким  удивительным  знанием его работ  и
только  хотел, чтобы киевский профессор свои радости по поводу статей Сергея
выражал менее бурно. Но, как и все люди, которым льстят, Сергей легко прощал
ему  эти бурные излияния,  объясняя их некоторой  провинциальной,  впрочем и
природной, бестактностью киевского профессора.
     Бурное восхищение статьями Сергея Василий  Маркович  сочетал с не менее
бурным восхищением женой и дочкой его.  Занятый  дочкой,  уча  ее  плавать и
играя с  ней  на песке, Василий Маркович  время от времени  многозначительно
посматривал на жену Сергея,  давая знать, что его  восхищение  ребенком есть
отражение его восхищения ею. Когда же он начинал ухаживать за женой Сергея и
эти  ухаживания  делались  чересчур  назойливыми,  Сергей   невольно   делал
останавливающий жест, и  тогда Василий Маркович  удивленно смотрел  на него,
словно говоря:  как?!  Разве ты не  понимаешь,  что  мои ухаживания за твоей
женой  только дань восхищения твоими статьями?!  При этом он  нередко  вдруг
начинал цитировать  какую-нибудь из статей или  разбирать какое-нибудь место
из нее, и что удивительно -- цитировал всегда точно и разбирал толково.
     И Сергей размягчался и невольно прощал Василию Марковичу его грубоватые
ухаживания  за  женой,  тем  более  что  жена вместе  с  Сергеем  втихомолку
посмеивалась  над  этими  пустопорожними  ухаживаниями  профессора.  Кстати,
Василию Марковичу было лет пятьдесят,  хотя выглядел он гораздо  моложе, был
спортивен и, как говорится, приятен во всех отношениях.
     Так обстояли дела, когда ливень загнал их под тент ресторана и они сели
пить кофе  в  обществе незнакомца в  великолепной  розовой  рубашке. Василий
Маркович быстро  разговорился с незнакомцем, и оказалось, что он, как и они,
отдыхает на Оранжевом мысе и живет в той же десятиэтажной гостинице.
     Подошел официант,  и  Сергей заказал ему  три кофе по-турецки и бутылку
лимонада  для   девочки.  После   этого   незнакомец  подозвал  официанта  и
по-грузински заказал ему бутылку  вина  и по порции  цыплят  табака на всех.
Незнакомец говорил вполголоса, так что Сергей  не был  уверен, что правильно
понял  его.  И только когда официант  притащил гору  зелени, цыплят  табака,
бутылку  хванчкары и  {199}  даже  плиточку  шоколада  для  девочки,  Сергей
окончательно уверился, что они попали в объятия грузинского гостеприимства.
     В довершение этого легкого пиршества Зураб, так  звали  этого человека,
посадил  их  в собственную "Волгу" и подвез  к гостинице,  где они жили. Так
началось их знакомство.
     На следующий  день они встретились  на пляже, и  их новый  знакомый был
очень мил и рассказывал всякие смешные истории. Одна из этих смешных историй
заключалась  в том,  что он, работая  администратором  Эндурской филармонии,
поехал  в качестве  руководителя одного из хореографических  коллективов  на
международный  фестиваль.  Он  поехал  туда  вместо  истинного руководителя,
который  заболел.   В   результате  самодеятельный   коллектив,  который  он
возглавил, взял первое  место, а  его, как руководителя,  наградили  золотой
медалью.
     И хотя Сергей почувствовал некоторую аморальность всей этой истории, но
Зураб с таким  юмором  рассказывал  о своей роли руководителя ансамбля,  что
ощущение  аморальности  не  проникало  в   глубину  души,  оставалось  чисто
риторическим. Что с него возьмешь, дитя природы, подумал Сергей, услышав эту
историю.
     Разговаривая, Зураб чаще всего обращался к жене Сергея, но Сергей тогда
не  обратил на это внимания, как  не обратил внимания на особую оживленность
Лары, на  необычный блеск в  ее  глазах.  И только  на следующее утро, когда
неожиданно в дверях их номера появился Зураб с электрической бритвой в руке,
что-то кольнуло Сергея.
     Оказывается, в  номере Зураба испортилась розетка, и  он теперь  просил
побриться у них. Было что-то непристойное в этой просьбе. Почему он, миновав
несколько этажей, пришел бриться в их номер и как он  узнал,  где именно они
живут? Но Зураб стоял, держа свою бритву в руках, так кротко склонив голову,
рубашка   на  нем  на  этот  раз  была  такая  небесно-голубая,  что  Сергей
успокоился. Когда  Зураб  начал  бриться, жена  Сергея подала ему зеркальце,
хотя тот его и  не просил. И тут опять что-то кольнуло Сергея,  но он сказал
себе,  что в  этом ничего  особенного  нет,  хотя ему, когда он брился,  она
никогда не подсовывала зеркала.
     Зураб побрился, поблагодарил  и ушел из номера, а они собрались и пошли
завтракать.  Позавтракав раньше дочери и  мужа, жена  Сергея занялась  своим
туалетом, припудривая лицо  и подкрашивая глаза. Раньше она никогда  этим не
занималась в столовой,  и Сергей догадался,  что она  сейчас этим  занялась,
потому что Зураб должен был подойти к их {200} столику. Так они договорились
еще в номере. И сейчас Сергея раздражало, что жена его занята своим лицом, а
на дочку, которая ничего не ест, не обращает никакого внимания.
     Подошел Зураб  в своей небесно-голубой  рубашке,  следом за ним подошел
Василий Маркович.  Он  взял  за  руку  девочку,  и  они все вместе вышли  из
столовой.
     Сергей отправился в свой номер,  а все остальные  пошли на пляж. Обычно
он  ежедневно работал  до обеда  и,  разумеется, не  собирался  менять  свой
распорядок, хотя  было неприятно, что  все они ушли  на  пляж, а  он  должен
возвращаться в свой номер.
     Он чувствовал,  что раздражение на  жену  не проходит. Он вспомнил, как
она  прихорашивалась  после  завтрака,  вспомнил,  что  она  обычно  кончала
завтракать позже  их,  а сегодня  кончила раньше, и  все  потому, что хотела
выиграть время для своего туалета, чтобы лучшим образом предстать перед этим
красавчиком.
     Раздражение на жену не проходило и когда он сел работать. Он думал, это
помешает работе, но работа  пошла хорошо. Он писал  комментарий  к избранным
произведениям  Плутарха, и,  так как в  запасе  у него  было несколько давно
продуманных  мыслей,  ему  хорошо  писалось.   Он  писал  до  обеда,  иногда
прерываясь именно  в тех местах, где мысль его работала особенно плодотворно
и давала богатые  варианты,  и это  было удовольствие останавливаться, чтобы
выбрать наиболее подходящее русло для живо движущейся мысли.
     Когда  жена  с  девочкой  перед  обедом  вернулись  в  номер, он  очень
удивился, что  уже прошло столько  времени. Нехотя, но  и с удовольствием он
прервал работу,  потому что  прерывать  работу,  когда хочется работать, это
отодвинуть удовольствие на будущий рабочий день.
     Взглянув  на  жену,  на  лице которой  были  следы  свежего загара,  он
вспомнил свое  утреннее раздражение, но от  него не осталось ничего. Он даже
удивился, что его могли раздражать такие пустяки.
     Жена сняла халат и, показывая ему спину, спросила:
     -- Хорошо я загорела?
     -- Прекрасно, -- ответил он  и, подойдя к дочке, поцеловал ее и взял на
руки.
     -- Папа, а мы с дядей Васей доплыли до флажка, -- похвасталась дочка.
     -- Молодец, -- сказал Сергей и, подбросив, поймал девочку. {201}
     -- Па, еще! -- кричала девочка каждый раз, когда Сергей ее подбрасывал,
и было приятно видеть ее испуганное и одновременно радостное лицо, взвеянное
платьице, ловить  в ладони ее горячее от солнца тело, плавно притормаживать,
ловя его, и снова подбрасывать над собой.
     Они пошли обедать, и у Сергея было легкое,  хорошее настроение, чувство
исполненного  долга  и  ощущение  предстоящих   часов  долгого   сладостного
безделья.
     Пообедав, они вернулись  в номер  и легли отдыхать, зашторив стеклянную
дверь, выходящую на балкон  в  сторону моря. Балконная дверь была открыта, и
изредка между шторами в комнату проникали струи прохладного бриза.
     В полутьме красиво золотилось загорелое тело  жены. Сергей посмотрел на
диван, где ничком лежала дочка, выбросив одну руку вперед, словно замерший в
движении пловец. Сергей понял, что  она спит,  и,  протянув руку, положил ее
жене  на плечо. Жена поднесла палец к губам, показывая, что  дочка  может их
услышать. Но Сергей протянутой рукой стал гладить ее прохладное плечо,  шею,
грудь.  Потом  она тоже протянула  руку и стала ласкать его, и было  приятно
чувствовать  на  себе ее  прохладную  руку,  и  сладость  прикосновения  все
обострялась  и обострялась, и  она время  от  времени,  поворачивая  голову,
смотрела в сторону спящей дочки и наконец, привстав, дотянулась до простыни,
висевшей на спинке  кровати,  еще  раз взглянула  в  сторону спящей девочки,
взмахнула простыней,  и,  когда  простыня  плавно  осела,  он  уже  бесшумно
прижался к ее горячему, туго стянутому от морской соли телу.
     Потом  они  лежали, откинув  простыню,  и она ушла  в ванную, а он  под
прохладный звук журчащей воды уснул.
     -- Вставайте, лежебоки, пора на пляж! -- сказала жена и тряхнула его за
плечо.  Сергей проснулся, но  ему было  лень двигаться. -- Хватит  спать, --
повторила она и, подойдя к дочке, стала ее теребить.
     -- А почему папа не встает, -- захныкала девочка, -- пускай сперва папа
встанет.
     -- Будете разнеживаться -- уйду одна, -- сказала  жена и стала надевать
голубой купальник.
     -- Вот и не уйдешь, -- сказала девочка.
     -- Вот увидите, -- ответила мать и вышла на балкон. Сергей видел сквозь
штору, что  она  перевернула купальник, висевший на перилах балкона, и, сняв
пляжное полотенце, висевшее там же, положила его в сумку.
     В одном купальнике она подошла  к трюмо  и стала подкрашивать  ресницы.
Лучи  солнца  косо били  в  комнату  {202}  сквозь  полуоткрытую  штору  над
балконной дверью. Было жарко, и Сергея снова разморила дрема.
     -- Ах, вы все еще лежите, --  услышал он  сквозь дремоту, -- так  я иду
одна.
     Сергей услышал, как хлопнула входная дверь, и с трудом открыл глаза. Он
очень удивился, что она исполнила  свою угрозу. Он посмотрел на  диван,  где
лежала девочка Она лежала, опершись ручонкой о подбородок, и, хлопая сонными
глазами,  смотрела  на отца. Она тоже была удивлена, что мать исполнила свою
угрозу.
     Через  полчаса, когда  Сергей с  дочкой пришли на пляж,  он увидел, что
жена  его сидит рядом  с Зурабом  и  оживленно беседует. Увидев ее  стройную
фигуру в купальнике, доброжелательно приближенную  к  собеседнику, блестящие
глаза, разведенные руки и чуть приподнятые  плечи, все эти  жесты,  которыми
она  помогала  себе,  стараясь  быть  выразительной,  Сергей  задохнулся  от
возмущения. Так вот куда она спешила!
     Заметив Сергея  с дочкой  и  поняв, что  он почувствовал  ее  необычное
оживление,  и поняв, что  он  догадался теперь, куда  она  так