ледуя мужской  логике, он сделал  вид, что заинтересовался ею. Нельзя  было
сразу отвергать женщину,  которая оказывает  тебе  знаки  внимания, чтобы не
прослыть сентиментальным чудаком, который  держится  все время за юбку своей
жены.  Надо  было  заинтересоваться ею, а  потом  сделать  вид,  что чары ее
оказались недостаточно мощными.
     Сергеи пошел с  ней  танцевать. В отличие от  своих чар, сама  она была
достаточно мощной, и большая грудь ее во время танца требовательно упиралась
в грудь Сергея.  Она завела с Сергеем один из тех бессмысленных  разговоров,
которые ведутся на танцплощадке, и Сергей сквозь свое тошнотное состояние  с
трудом следил за смыслом ее слов.
     Она спрашивала у Сергея, почему он всегда так  поздно приходит на пляж,
почему он никогда не играет  с ними в волейбол или в карты. При этом она так
смотрела ему в {211} глаза, что ясно было ее удивление: почему он до сих пор
не  соблазнился  ею?  Она была  бы  смертельно  оскорблена, если  бы  он  ей
откровенно сказал,  что до сих пор вообще не замечал  ее существования, хотя
на пляже она всегда располагалась рядом с ними.
     -- Мы еще с вами повеселимся, -- многозначительно отвечал Сергей на все
ее вопросы.
     -- Когда? -- наконец спросила она, зардевшись, и грудь у нее задрожала.
     -- Это неважно, --  сказал  Сергей, отводя  ее  на место,  --  главное,
помните: мы с вами еще повеселимся.
     -- Хотелось бы поточней, -- вздохнула она и опустила рыбьи глаза.
     На следующий вечер Сергей с женой и  ребенком  гуляли  по  набережной в
компании знакомых по пляжу. Ни Василия Марковича, ни Зураба с ними  не было.
Зураб с утра  исчез  с  какими-то своими  приятелями  из  Тбилиси,  вероятно
закутил с ними. А Василий Маркович вечером не вышел на набережную.
     Сергей чувствовал, что жена его скучает по Зурабу, и, страдая от этого,
в то же  время испытывал злорадство  оттого, что она  напрасно  ожидает  его
прихода.
     Когда они  поравнялись  с гостиницей, жена  сказала, что  отведет дочку
спать и  останется в номере, потому что у нее  разболелась голова.  Ее стали
уговаривать вернуться, и она сказала, что вернется на набережную, если у нее
пройдет головная боль. Сергей подумал, что надо бы их проводить в номер,  но
сдержался. Ему хотелось быть с женой похолодней.
     Как только она  ушла,  ему  стало скучно с  компанией,  но  он старался
держать себя в руках и спокойно гулял вместе со всеми. В этой компании  была
женщина, с которой он танцевал накануне вечером  и  которой  обещал  большое
веселье. Как только жена Сергея ушла, эта женщина решила, что пробил ее час,
и  стала  бросать  на  Сергея  многозначительные  взгляды,  полные  ожидания
обещанной  сладкой  жизни.  Сергей взглядами  пытался  укротить ее  взгляды,
намекнуть,  что час  их  еще  не пробил, но та отказывалась  его  понимать и
требовала  обещанного  веселья.  Сергей  проклинал  себя  за  свой  шутливый
разговор  на  танцплощадке и лишний раз  убеждался, что  никогда  не следует
такими вещами шутить.
     Они долго гуляли по набережной,  и Сергею несколько раз хотелось уйти к
себе  в номер, но он сдерживал  себя,  чтобы не  казалось, что  он  не может
провести вечер без нее. {212}
     В конце  набережной  была расположена  шашлычная под открытым небом,  и
они,  усевшись за  столик,  съели  по  шашлыку,  запивая  его  терпким вином
мукузани. Сергей чувствовал все  возрастающее беспокойство  и тревогу, и ему
было  неуютно  в  компании,  и  шашлык казался чересчур обугленным,  и  вино
казалось слишком терпким.
     Ему  приходило  в  голову,  что  жена  его  покинула  компанию,  чтобы,
оставшись одной, уйти  к Зурабу. Неужели могла  осмелиться? Не может быть! А
почему бы нет? Сейчас же идти в гостиницу,  и если  ее там нет... То что? Но
Сергей никуда не уходил и только  в  половине  двенадцатого,  когда компания
разошлась по домам, вернулся в свой номер.
     Он ее застал в ванной, она  стояла  в нижней рубашке над рукомойником и
мыла  свою юбку. Она сказала, что ей стало  скучно в номере,  и она вышла на
набережную, но их уже  там не было, и она, встретив Василия Марковича,  весь
вечер искала их и нигде не могла найти. Сергей никак не  мог понять, как это
можно было их не найти, когда они весь вечер гуляли только на набережной. Но
она уверяла, что они их никак не могли найти, и Сергей  верил ей и не верил,
и было  ужасно  неприятно видеть, как  она стоит в нижней рубашке  и стирает
юбку.
     На  следующее  утро к  ним  в  номер зашел  Зураб и сказал, что в одном
сельском магазине купил вчера материал  для занавесок, но не знает, будет ли
жена  довольна покупкой,  и  хочет,  чтобы Лара женским глазом  оценила  ее.
Сергею, с  одной стороны, было приятно, что он покупает занавески и думает о
том,  понравятся  ли они его жене, это говорило  о  том, что он как будто бы
занят своими  семейными  делами. Но, с другой  стороны, он так сказал о том,
что хочет, чтобы жена его посмотрела занавески, словно одну ее  приглашал  к
себе в номер. Это было неприятно.
     -- А вы  нас совсем  забыли, --  с шутливой укоризной обратилась к нему
жена Сергея.
     -- Приехали  ребята  из Тбилиси...  Весь день  вчера кутили, -- отвечал
Зураб, и они все вместе покинули номер.
     -- Вам же  нельзя пить... Вы совсем  загубите свое сердце,  --  сказала
жена Сергея, проходя в двери лифта.
     --  Товарищи,  ничего нельзя  сделать,  -- сказал Зураб,  потирая одной
рукой грудь, где  должно было быть сердце. В узкой кабине лифта Зураб  стоял
очень прямо, как бы боясь случайно прикоснуться к жене Сергея.
     Они вошли в  номер Зураба, и  тот,  вынув из чемодана золотистую ткань,
распахнул ее на столе. Жена Сергея, пощупав материал,  приподняла его край и
посмотрела на  {213}  свет. Она  сказала,  что  это прекрасный материал  для
занавесей,  и  похвалила его  за хороший  вкус.  При  этом она, взглянув  на
Сергея,  сказала, что  он, к  сожалению, ничего не понимает в  таких  вещах.
Сергей  не  спорил,  потому что так оно и было на  самом  деле. Зураб сложил
ткань  и, бросив ее на чемодан, поставил  на  стол начатую бутылку  коньяка,
вазу с конфетами  и  предложил  выпить по рюмке.  Сергей и  Зураб выпили  по
рюмке, а жена Сергея пригубила свою.
     Вдруг   лицо  Зураба   приняло   отрешенное   выражение,  и  он  замер,
прислушиваясь  к  чему-то.  Сергей,  не  поняв,  в   чем  дело,  тоже   стал
прислушиваться, но ничего не было слышно.
     --  Что-нибудь  случилось?  -- спросил  Сергей.  Зураб  слегка покачнул
головой,   показывая,   что  ничего  не  случилось,  и  продолжая  отрешенно
прислушиваться к чему-то. Глаза у  него слегка закатились, и выражение  лица
напомнило Сергею какую-то старинную картину -- кажется, "Смерть гладиатора".
     --  Сердце?! --  первой  догадалась  жена  Сергея. Зураб слегка  кивнул
умирающим  лицом, продолжая прислушиваться  к тому,  что происходило  внутри
него.
     -- Может, позвонить в "Скорую помощь"?! -- предложил Сергей.
     -- Валидол, -- шепнул он, как показалось Сергею, посеревшими губами.
     -- Где?! -- спросил Сергей.
     Зураб,  приоткрыв  рот и глядя слегка закатившимися глазами, показал на
пиджак.  Пиджак  висел на  спинке стула. Сергей полез в карманы пиджака, но,
кроме связки ключей, ничего там не  обнаружил. Он посмотрел на Зураба, чтобы
узнать, правильно ли он его понял.
     -- В машине, -- прошептал Зураб, кивнув на ключи в руках у Сергея.
     Сергей  выскочил из  номера  и, подбежав к лифту, нажал на кнопку. Лифт
был занят. Забыв, что  они только на втором этаже, Сергей продолжал стоять и
ждать лифта  с гулко бьющимся сердцем. Он  простоял минуты две, наконец лифт
освободился,  и он,  нажав  кнопку,  вызвал  его. Тут Сергей  вспомнил,  что
гораздо  быстрее  можно  добежать  до  первого этажа, и, не дожидаясь лифта,
ринулся вниз.
     В вестибюле было много народу,  и он, лавируя между людьми,  выбежал из
гостиницы, обежал ее  и вышел к  стоянке  машин. Сейчас он с ужасом подумал,
что  совершенно  не помнит машину  Зураба, только помнит, что это была {214}
"Волга".  Здесь стояла  дюжина машин. И Сергей никак не мог вспомнить машину
Зураба, но  вдруг ему  бросилась в  глаза обезьянка, висевшая внутри  машины
перед ветровым стеклом. Он вспомнил, что это машина Зураба. Потом он возился
с ключами, стараясь угадать, какой ключ именно от машины, потому что никогда
не открывал машину и не знал, каким ключом надо пользоваться.
     Покамест он возился с ключами,  вдруг ему пришло в голову, что все  это
сплошное  притворство, что  Зураб  нарочно  симулировал сердечный  припадок,
чтобы остаться наедине с его  женой. Какая низость  так думать, одернул себя
Сергей, вспомнив умирающее лицо Зураба. И тут же, не  удержавшись,  подумал:
слишком  красиво умирающее. Дрожащими пальцами он наконец  воткнул  какой-то
ключ  в  дверцу машины и повернул  его.  Дверца  открылась. Тут  он  подумал
лихорадочно:  если притворство -- никакого валидола  в машине не  будет.  Он
открыл  крышку  ящика  и  среди  нескольких  пачек  сигарет,  конфет, спичек
обнаружил металлическую трубочку,  набитую  таблетками.  Он  захлопнул ящик,
вылез из машины,  захлопнул дверцу  и  бегом  направился в гостиницу. Он  со
страхом  подумал, как  много времени он потратил, пока  догадался выбрать из
всех машин его машину и пока открывал дверцу.
     В вестибюле гостиницы все еще было много людей, и  он, лавируя, добежал
до лестницы и стал быстро, рывками через одну-две ступени подыматься наверх.
Он  выскочил  на второй этаж, пробежал по коридору, свернул  направо и вдруг
обнаружил, что начисто  забыл, какая  дверь  принадлежит  номеру  Зураба. Он
толкнулся в  одну дверь, но она оказалась запертой,  но он все-таки подумал,
что эта та дверь, и с ужасом стал стучаться в нее, уже не зная, что думать.
     Все-таки он взял себя в руки и понял, что это  не та дверь. Он отошел к
следующей  двери и, дернув ее, открыл.  Он вошел в  номер и, только  зайдя в
комнату, понял, что попал куда надо.  Зураб сидел  на прежнем месте,  и лицо
его  продолжало быть  лицом умирающего гладиатора. Но что-то в лице его жены
изменилось.  Сергею казалось,  что  она  сильно  смущена.  Он  вытряхнул  из
трубочки таблетку и дал ее  Зурабу.  Зураб  медленно поднес руку  ко  рту  и
положил под язык таблетку.
     Сергей положил  ключи  и  металлическую  трубочку на  стол.  Перед  его
глазами стояло смущенное  лицо его жены, и он  не мог  на него  смотреть. Он
подумал, что его не было около двадцати  минут.  Что за это время произошло,
почему {215} у нее  такое смущенное лицо, думал  он, все еще  тяжело дыша  и
постепенно выравнивая дыхание.
     -- Отпускает, -- наконец вымолвил Зураб.
     -- Вам  нельзя  пить, -- сказала жена Сергея, и Сергей мог  поклясться,
что лицо у нее остается смущенным, -- вы себя погубите.
     --  Не  хочется  чувствовать себя  инвалидом,  --  сказал  Зураб слабым
голосом, -- все-таки я еще молодой.
     -- Но надо же хотя бы знать меру, -- сказала жена Сергея.
     --  Это правильно,  -- ответил Зураб  и  погладил  рукой сердце.  -- Вы
идите, я немножко позже выйду... Извините за беспокойство.
     --  Ничего, -- сказал Сергей, понимая, что его слова обращены больше  к
нему.
     Все, что говорил сейчас Зураб, Сергею казалось естественным, а все, что
говорила  жена, казалось  ему натянутым, фальшивым.  Они вышли, и вид  у нее
по-прежнему был смущенный. Казалось, она  хотела бы, чтобы то, что произошло
в  отсутствие Сергея,  совсем никогда не происходило.  Казалось,  она сильно
разочарована в  том, что  произошло. Но что  кроизошло, Сергей  не знал.  Он
только знал, что что-то в его отсутствие произошло и это все еще ее смущает.
И  он знал,  что  он никогда у  нее не  спросит  о том,  что произошло в его
отсутствие,  потому что  это  было унизительно и потому что она  никогда  не
скажет ему правды.  Пожалуй,  если бы  попытка узнать правду  была бы только
унизительна,  он  бы  пошел  на  это  унижение. Но это  было  унизительно  и
исключало возможность узнать правду, и он знал, что никогда не спросит у нее
об  этом. Но  он  безусловно знал, что что-то в его отсутствие произошло. По
крайней мере, были сказаны какие-то слова.
     В ту ночь  Сергей долго не спал и думал о своей давней, нежной, никогда
не  осуществившейся любви к девушке  Заире. Сергей тогда  работал в Мухусе в
Институте усовершенствования учителей. Во время  одной из своих командировок
он  приехал  в  село Анхара,  и  вечером,  после посещения  школы и беседы с
учителями, его повел к себе ночевать молодой председатель сельсовета.
     Когда  они  открыли  калитку и  вошли во  двор, было уже темно. Залаяла
собака  и серым комом побежала в  их  сторону, но  не  успела добежать,  как
какое-то  существо обогнало собаку, бросилось к ним, на  мгновенье припало к
Сергею,  поцеловало  его в щеку, отпрянуло,  и  Сергей почувствовал, что это
очень  молодая девушка, и от нее пахло дымом {216} абхазской кухни, юностью,
первым снегом,  который лежал  на крышах  домов,  на еще  не  высохшей траве
большого  двора,  под кукурузными ожинками убранного поля.  И  Сергею  сразу
сделалось необыкновенно весело  и легко. Сергей догадался, что это сестричка
хозяина.
     -- Вас там встретит его сестрица, -- сказал один из учителей, отправляя
Сергея ночевать с председателем сельсовета. Он это сказал с какой-то улыбкой
в голосе, которая запомнилась Сергею. И вот теперь этот ничем не заслуженный
маленький праздник  поцелуя.  Отпрянув  от  Сергея, она повисла на  брате, и
Сергей, словно заряжаясь воздухом веселья, который она, как облачко, навеяла
своим дыханьем, спросил:
     -- Что, давно не виделись?
     -- Да что ты, -- отвечал брат, отпихивая сестричку, -- с утра из дому.
     -- Обедать  не  приходил! --  крикнула она  и  весело  рассмеялась, идя
впереди и отстраняясь от собаки, прыгавшей вокруг нее.
     Сергею  навсегда запомнился этот зимний, вечер,  этот  большой  двор  с
белеющими   пятнами  снега,  эта  девушка,   угадывающаяся   в   полутьме  и
выделяющаяся  из  полутьмы  белыми шерстяными носками, ее  отстраняющиеся от
прыгающей  собаки движения, ее быстрая,  легкая  походка,  как  бы  шутовски
повторяющая  походку зрелой женщины, знающей свое  дело  и  умеющей достойно
встретить гостей.
     Они вошли  в  кухню,  и  Сергей,  разглядев девушку, обрадовался своему
предчувствию. Она  была  некрасива, но  необыкновенно  хороша вишнями  глаз,
широкой улыбкой, нежной линией профиля.
     В  кухне было несколько женщин, а  у  очага в  войлочной  шапочке сидел
величавый  старик  с  морщинистым  лицом,  озаренным рембрандтовским  светом
горящего очага.
     Сергея  представили старику, женщины засуетились, и одна из них подошла
к старику и, низко склонившись к его уху, стала ему шептать что-то.  Сергей,
внутренне усмехнувшись, догадался, о чем она спрашивала. Он был уверен,  что
женщина  справлялась  об  уровне приема,  который надо оказать гостю. Скорее
всего,   она   спрашивала,  стоит  ли  зарезать  какую-нибудь  живность?  Не
удостаивая ее словами, старик коротким кивком одобрил предполагаемый уровень
приема.
     Немного поговорив с Сергеем и установив, что  он знаком  со многими его
чегемскими родственниками, старик сказал:
     -- Заира, отведи гостя в горницу,  и  мы туда придем...  Нечего  тут  в
грязи копошиться... {217}
     Заира зажгла керосиновую лампу  и повела Сергея в горницу. Они вышли из
кухни  и поднялись по  лестнице и, пройдя длинной  верандой, вошли в большую
комнату.  У входа  в горницу Заира  скинула галоши, в  которых она  была,  и
осталась в шерстяных носках. Пока они  шли из  кухни, подымались на веранду,
двигались по веранде,  Сергей любовался ее  длиннорукой  фигурой,  обтянутой
шерстяной кофтой домашней вязки,  ее светло-каштановой косой, болтающейся на
спине, быстрым мельканьем ее ног в белых толстых шерстяных носках, ее легкой
и  в то же  время  торжественной походкой,  словно она  возглавляла какое-то
шествие со светильником в руке.
     Оставив Сергея  в горнице,  она  вышла и снова пришла  с охапкой дров в
руках. Грохнула  дровами у очага и  снова вышла и принесла из кухни  большую
дымящуюся головешку. Сидя  на корточках у очага, она раздувала огонь,  время
от  времени  поглядывая  на  Сергея, который  сидел возле  очага.  Вдруг она
бросила взгляд на его руку и, заметив кольцо, вспыхнула любопытством.
     -- Вы женаты?
     -- Нет, -- сказал Сергей.
     -- У вас невеста! -- выкрикнула она.
     -- Нет, -- усмехнулся Сергей, -- это просто так.
     -- Можно, я примерю, -- сказала она, глядя на его кольцо.
     -- Пожалуйста, -- сказал Сергей и снял кольцо, -- это подарок матери.
     -- У вас мама умерла? -- спросила она, и лицо ее сморщилось от жалости.
     -- Да нет, -- ответил Сергей, -- она жива.
     -- Жива, как хорошо, -- сказала она, и лицо ее расцвело.
     Она примерила  кольцо  на  несколько  пальцев,  и  Сергей  любовался ее
большой ладонью, вылепом  длинных  пальцев. Лапастая рука породистого щенка,
подумал Сергей.
     -- Красивое, -- сказала  она, не без  сожаления  возвращая ему  кольцо,
вернее, сама пытаясь продеть  в кольцо его  палец. Прикосновение ее  пальцев
было   ужасно  приятно,  и  Сергей  замер,  в  то   же  время  поражаясь  ее
необыкновенной смелости.
     В очаге гудел огонь, и блики  пламени озаряли ее  живое, сейчас глубоко
задумавшееся  лицо.  Из  курятника доносился  гомон разбуженных кур,  откуда
извлекали птиц, обреченных на заклание.
     --  Такие, как вы, --  вдруг сказала она, словно  не  обращаясь {218} к
нему, а отвечая своим мыслям, -- на сельских не женятся.
     -- Почему? -- спросил он, опять удивляясь ее необыкновенной смелости.
     --  Я  же знаю, -- сказала она,  пожимая плечами. Она смотрела на  него
строгим взглядом, ожидая, что он скажет  в оправдание,  и готовая  выслушать
его  оправдание, хотя  чувствовалось, что этот вопрос она хорошо обдумала  и
оправдаться будет не просто. В это время на  веранде  раздались шаги и голос
ее деда. Она продолжала на него смотреть тем же взглядом, словно готовая  и,
вероятно,  действительно  готовая  продолжать этот немыслимый  разговор  при
дедушке  и старшем брате. Поняв, что Сергей не будет сейчас с ней продолжать
этот  разговор, она легко  поднялась с корточек и прикрутила фитиль в лампе,
стоявшей на карнизе очага. Она здесь царит, подумал Сергей,  и она никого не
боится.
     Потом было долгое застолье у горящего очага, и она весь вечер разливала
вино  и  подавала  к  столу всякую  еду. И  Сергей  все время чувствовал  ее
присутствие и,  пока не охмелел, украдкой поглядывал на нее, а охмелев, стал
и более пристально смотреть на нее, что было замечено за стольцами.
     -- Сдается мне, -- сказал старик, -- что Заира сглазила нашего гостя.
     Все рассмеялись, а Заира, подойдя к деду, со смехом обняла  его сзади и
поцеловала  в  голову.  И  стало  понятно, что  суровый старик обожает  свою
внучку.
     Поздно ночью Сергей вышел  из-за  стола и спустился во двор. Двор белел
от только что выпавшего снега, воздух был  свеж, но  было совсем не холодно.
Голова кружилась, из дому доносился приглушенный шум затянувшегося застолья,
и  он думал об этой странной  девушке, светящееся лицо которой он весь вечер
чувствовал  над  собой.  Поднявшись на  веранду,  он  заметил  у  дверей  ее
маленькие  галоши и  с непонятным умилением  долго  смотрел  на них.  Тайный
праздник души, подумал Сергей о своем состоянии и вошел в комнату.
     Потом соседи, вызванные  к  застолью,  разошлись по домам, и все  стали
укладываться  спать.  Заира  предложила   Сергею  вымыть  ноги,  но   Сергей
отказался. Она  постелила ему постель, взбила подушку, то  и дело поглядывая
на Сергея, как бы  подтрунивая над его опьянением, а на самом деле, чувствуя
его состояние, радостно одобряла его.
     Заира  ушла в  другую  комнату. Сергей  разделся и лег,  {219} чувствуя
лицом жар в