заказ  был на  самом деле неосознанной  деликатностью  по
отношению  к  обиженному  клиенту,  он как  бы намекал ему, что только очень
острая нужда в шнурках заставила его вторгнуться в их уединенный уголок.
     Айсорка взялась за  щетки. И пока Сергей, путаясь в шнурках, совал их в
карман, клиент откинулся с прислушивающимся выражением лица, словно стараясь
уловить ритм, прерванный вторжением Сергея.
     Сергей решил  не  торопиться  в  общежитие. Он  решил  пройти  город  в
обратном направлении и снова сесть в метро на станции "Маяковская". Он знал,
что вид вечерней праздничной толпы всегда на него действует ободряюще. {269}

        ___

     Сергей встал,  вышел во двор и прошел на цементную площадку, устроенную
над  обрывистым  спуском  к  пляжу и огражденную железными прутьями барьера.
Отсюда открывался широкий кругозор на море и береговую полосу.
     Компания уже разожгла костер, а Володя прямо у кромки воды чистил рыбу.
Выпотрошив каждую рыбешку, он споласкивал ее в море и кидал в кастрюлю.
     Могучий хозяйский волкодав, лежавший на площадке, неожиданно вскочил и,
просунув  голову между прутьями ограды, стал всматриваться в соседний  двор,
улавливая  какие-то невидимые  отсюда признаки  жизни своего врага, немецкой
овчарки.
     Вдруг он, дернувшись просунутой головой,  зарычал,  почувствовав в этой
невидимой жизни  что-то раздражающее его. Дернувшись, он так  шатнул ограду,
что она еще несколько секунд после этого дрожала и звенела.
     "Ну и  силища",  -- подумал Сергей, глядя на неимоверно  толстую  шею и
широкую грудь собаки.
     -- Ты что, Вулкан, -- сказал он.
     Собака оглянулась  на  Сергея  и,  помахав хвостом,  дала знать, что ее
агрессивность не распространяется на него. После этого  она снова  просунула
голову между  прутьями и,  рыкнув,  так  дернулась,  что ограда  еще сильнее
задрожала,  чем  раньше.  Казалось,  она  давала  знать  своему  врагу,  что
миролюбивая пауза, оглядка на Сергея, к  ней, той собаке, никакого отношения
не имеет.
     Окликнув  собаку,  Сергей  вдруг  подумал,   что  его  оклик  связан  с
пошатнувшейся  оградой, с тайным восхищением силой,  преклонением перед ней,
таящимися  в  глубинах  нашего подсознания. Он подумал,  что  его  оклик был
выражением  желания прижаться  к  этой  силе,  спрятаться за нее,  в крайнем
случае заручиться ее лояльностью по отношению к себе.
     "Какая низость", --  подумал он о себе и, разозлившись,  властно позвал
собаку:
     -- А ну, Вулкан, сюда!
     Сергей  сел  на  широкую низкую скамью,  стоявшую  на площадке.  Собака
вытащила  свою толстую  шею  из-за  ограды  и подошла к  Сергею с  некоторой
угрюмой озабоченностью.
     Сергей протянул  руку,  взял собаку  за  мощную  холку  и  изо всех сил
потянул к себе, стараясь ее подволочь. Собака упрямо уперлась, не давая себя
подволочь. Но после того {270} как Сергей ее  отпустил,  она  сама подошла к
нему  и  ткнулась  ему  в  колени  своей  неимоверной  грудью,  после  чего,
неожиданно  расслабившись, громко  брякнулась возле него,  подняв  небольшую
тучу пыли. Казалось, этим падением она призналась ему: "Думаешь, легко вечно
ненавидеть? Устаешь..."
     Сейчас  Сергей  подумал, что его  второй, якобы властный  оклик  был, в
сущности,  подтверждением его первого  оклика, хотя он  думал,  что он  этим
властным окликом разрушает  свое  первое  неосознанное  желание  прижаться к
силе. На  самом  деле, подумал он,  это фамильярничание с силой было тем  же
желанием,  но еще более  порочным  из-за  своей  фальшивой  властности. Так,
подумал  он, в отношениях  с  людьми иногда подхалимство выступает  в  форме
дружелюбного хамства, то есть хамства  с подтекстом. Хамящий как бы внушает:
"Я вам хамлю именно потому, что я к вам чувствую беспредельную близость".
     "Хамство с подтекстом,  -- повторил  про себя  Сергей,  -- пожалуй, это
неплохо  сказано". Удачная,  как  ему  казалось,  формулировка  хамства  ему
понравилась, и он теперь без всякой мысли просто гладил черную мягкую шерсть
собаки.  Собака, лежавшая на  животе,  разомлев  от ласки, перевернулась  на
спину и подставила Сергею свой живот с желтоватой подпалиной. Боль в ноге то
затухала, то  усиливалась, но  сама амплитуда ее была уже вполне терпима. Он
снова погрузился в воспоминания...
     В  жаркий  июньский  день  Сергей  лежал  с учебником  истории  русской
литературы  в   густой  траве  подмосковного  леска.  Вокруг  него  пестрели
желто-фиолетовые цветы иван-да-марьи,  росло  подымались над  травой  стебли
колокольчиков с нежно голубеющими цветками, сияли звездочки лесной гвоздики,
кое-где белели лепестки ромашек.
     Воздух был пронизан  чириканьем  и  пеньем  птиц. В  разрывах  зарослей
орешника виднелся большой зеленоватый пруд, откуда доносились  голоса и смех
ребятишек.
     Сергей читал, вернее,  почитывал  учебник, время  от времени отрываясь,
чтоб  взглянуть на  вершины  лип  и сосен,  пронизанных  птичьими  голосами,
взглянуть на пруд, на противоположный его берег,  где плескались ребятишки и
откуда  они  прыгали в пруд, а один из  них с разбегу отрывался от берега и,
успев перевернуться в воздухе, врезался в воду.
     В нескольких шагах от Сергея из маленького,  с двумя  {271} отверстиями
дупла в стволе липы доносилось верещание  птенцов.  Несколько раз  прилетала
синица с кормом в клюве,  взволнованно чирикала некоторое время, перелетая с
ветки на ветку  поблизости от гнезда. Видно,  присутствие Сергея смущало ее.
Но  потом  она все-таки  залетала  в верхнее  отверстие дупла,  вызвав своим
появлением  восторженное  верещание птенцов,  и  через  несколько  мгновений
вылетала из нижнего отверстия.
     Близость пруда и низкое, ниже человеческого роста,  расположение  дупла
делали жизнь  это синичьего  семейства незащищенной  и хрупкой,  но это была
жизнь, и взрослая синица делала то, что ей положено делать, -- кормила своих
птенцов.
     Когда  она  прилетала,  Сергей  старался не  шевелиться,  чтобы  она не
волновалась,  и исподтишка следил за ней. Каждый раз,  прилетев, она звонким
чириканьем выражала неприятное удивление, что Сергей все еще здесь, но потом
влетала в верхнее отверстие дупла и вылетала из нижнего.
     Сергей со вчерашнего  дня жил  на даче у своего приятеля  по институту.
Сейчас он был  один, потому что  товарищ его уехал  на велосипеде в соседний
поселок, куда мать послала его за продуктами.
     Сергей  чувствовал  себя прекрасно. Предстоящий через  три дня  экзамен
мало волновал его. Он считал себя достаточно подготовленным, да еще  впереди
три огромных дня.
     Читая  учебник,  он  чувствовал  себя несколько  умнее его  содержания,
улавливая  места,  где автор,  огибая острые  углы, упрощает  смысл того или
иного произведения, улавливал и те места,  где автор не  сознательно упрощал
анализ,  но  просто  сам понимал его  беднее, чем  понимал его Сергей. И это
некоторое превосходство над текстом учебника доставляло Сергею удовольствие,
не переходящее, как он думал, в самодовольство.
     Кроме  того, он чувствовал  удовольствие от этого ленивого летнего дня,
от  лесной прохлады,  где он был защищен от жары, он чувствовал удовольствие
от  ощущения  здоровья  своего  оголенного  (в  одних плавках) тела, которое
умеренно покусывали комары и иногда щекотали забредшие на него муравьи.
     Внезапно  на том берегу  пруда раздался рокот моторов, и два грузовика,
до отказа наполненные людьми, выехали на лужайку перед прудом. Из грузовиков
с шумом, смехом, женскими визгами посыпались вниз люди.
     Несколько человек стали  сразу  же  сооружать костер,  поставив рядом с
местом будущего очага кастрюли, ведра и {272} корзины с провизией. Из одного
ведра  торчали  шашлычные шампуры. Несколько человек,  вооружившись топором,
отправились в глубь леса добывать дрова.
     Большая часть  приехавших  роилась  вокруг гармониста. Ему  вытащили из
кузова  домашний стул,  и  он уселся  на  него, придерживая  руками гармонь,
покамест  одна из  женщин не  положила ему на колени платок.  После этого он
поставил  гармонь  на  колени  и неожиданно (для  Сергея)  заиграл вальс "На
сопках  Маньчжурии". Роившиеся вокруг него люди, разделившись на пары, стали
довольно  неумело  кружиться в  вальсе. Мужчин не хватало, и  многие женщины
танцевали друг с  другом. Все они, как заметил Сергей со своего берега, были
пожилого  возраста.  Те,  что  не  танцевали,  образовав  круг,  глазели  на
танцующих.
     Несколько молодых девушек,  которых Сергей  взглядом  нащупал в  толпе,
постепенно  соединились  друг  с  другом,  словно  стянутые  его   взглядом,
некоторое  время отрешенно следили за танцующими, а потом спустились к воде.
Раздевшись, с визгом, брызгая друг на друга, они полезли в воду.
     Сергей оживился. Одна из них  показалась ему хорошенькой. Яркие губы  и
яркие глаза ее Сергей  почувствовал издали. Она  доплыла до середины пруда и
громко звала к себе подруг, но те не  решались к ней подплыть. Сергей вырвал
стебель колокольчика с самыми свежими и яркими цветами,  заложил им книгу и,
выйдя из рощицы, подошел к пруду.
     Набрав  воздуху,  он  нырнул  в  мутно-зеленую  воду  и,  пока  хватало
терпения, в полной темноте  плыл и плыл  под  водой в сторону этой девушки и
наконец, шумно фыркнув, вынырнул рядом с ней.
     -- Ой, откуда вы? --  спросила она, озираясь, словно пытаясь определить
место, с которого Сергей подплыл к ней.
     -- Оттуда, -- кивнул Сергей на свой берег.
     -- А я туда смотрела, там никого не было, -- ответила девушка.
     Они оценивающе оглядели друг друга и остались друг другом довольны.
     -- Я  нырнул, -- сказал Сергей и, невольно вдохнув полной грудью, шумно
выдохнул воздух.
     -- Надо ж, -- протянула она, -- а я под водой не умею плавать.
     -- Могу научить, -- сказал Сергей.
     --  Научите, --  ответила  она, смело и доверчиво  улыбнувшись  Сергею.
{273}
     --  Тогда поплыли к  тому  берегу, -- кивнул  Сергей на противоположный
пустынный берег.
     Они поплыли к дальнему берегу пруда.
     -- Зойка! -- кричали подружки спутницы Сергея, но та  им сначала ничего
не отвечала, а потом, обернувшись, изо всех сил крикнула:
     -- Я по-то-ом!
     Сергей про себя улыбнулся этому странному возгласу: почему потом? И что
потом? Берег, к которому  они  плыли, с одной  стороны был  покрыт зарослями
камыша,  а другая его сторона была  пологая,  с песчаной  отмелью  и  лесом,
близко подступавшим к воде.
     На мелководье возле  этого  берега Сергей и в  самом деле стал учить ее
нырять, иногда насильственно погружая ее в воду, показывая, как надо двигать
под водой руками  и ногами, но из этого  учения  ничего не  получалось.  Как
только Сергей ее отпускал, тело ее мгновенно всплывало над водой, и в лучшем
случае лишь голова старательно была погружена в воду, а тело, ее юное, милое
тело, всплывало  над водой, и Сергею  приходилось  вталкивать  его  в воду и
иногда продолжать поддерживать  его  под водой. Занятие это было  не столько
полезным для учебы,  сколько приятным для Сергея, по меньшей мере. Во всяком
случае, он учил ее нырянию, а она соглашалась  учиться до тех  пор, пока они
оба порядочно не промерзли.
     Они вылезли  на  берег  и  улеглись  на траве.  Тот  берег  пруда,  где
остановилась  компания спутницы Сергея,  сейчас  едва  был  виден. Но  из-за
зарослей камыша и  нескольких ветел, росших  у  самой  воды,  подымался  дым
разожженного  костра,  была слышна  гармошка  и  отдельные возгласы. Судя по
пиликанью  гармошки, какая-то из  женщин  перешла  на  частушки,  и,  видно,
частушки,  во всяком случае некоторые из них, были достаточно солоны, потому
что время от времени оттуда доносились всплески смеха.
     Зоя оказалась  в самом  деле миловидной девушкой с зелеными прозрачными
глазами, похожими  на  крыжовник, с большим ярким и свежим ртом, склонным по
всякому поводу смеяться, обнажая ровные белые зубы.
     Она  сказала, что работает на фабрике  (Сергей тут  же забыл,  на какой
именно, и потом никак не мог припомнить), что  живет в нескольких километрах
отсюда, в  поселке Дубки, а приехали  они сюда вместе  с  работниками своего
цеха на пикник.
     Есть что-то разбойное в ее прозрачных глазах, подумалось Сергею, и он с
удовольствием  смотрел на ее лицо и на {274} эти  ее  казавшиеся  разбойными
из-за своей прозрачности глаза.
     --  Студентик, --  сказала  она,  узнав,  что Сергей  студент,  и своим
голосом извлекая из этого слова чувственный смысл.
     "Пожалеть хочет", -- подумал Сергей радостно и предложил своей спутнице
поискать в  лесу  земляники. Они вошли и  лес, время  от  времени припадая к
земле  там,  где  кустилась  земляника, и  Сергей  угощал ее самыми  спелыми
ягодами, и она его несколько раз угостила лучшими из найденных ягод.
     Каждый  раз, когда она первой замечала кустики земляники, она так нежно
становилась  на  колени,  словно  хотела  погладить маленькое  животное  или
схватить ребенка, только что сделавшего свои первые шаги. Сергея волновала и
умиляла эта ее очаровательная манера припадать к земляничным кустам.
     Чуть подальше от опушки леса стали попадаться кустики черники, усеянные
черными капельками ягод, и  они стали  собирать чернику, из  кустов  которой
каждый раз вылетало облачко комаров. Срывая  ягоды черники,  Сергей никак не
мог  привыкнуть к мысли, что вот эти кустики, не  превышающие уровень травы,
-- та же черника,  которая у него на родине  растет  деревцами,  иногда выше
человеческого роста.
     И здесь, когда она обнаруживала кустики черники, она нежно припадала на
колени,  словно  для  того, чтобы  обнять ребенка  или  погладить  маленькое
животное.
     В конце концов, когда она еще раз коленопреклонилась, Сергей, присевший
было рядом  с  ней  на корточки, тоже  стал на колени, придвинувшись к  ней,
обнял ее  одной рукой и.  чувствуя коленями ее колени и  чувствуя  грудью ее
влажный прохладный лифчик и одновременно горячее тело, поцеловал ее в губы.
     Сергей почувствовал, что она  нетерпеливо и доверчиво прильнула к нему,
отвечая на его  поцелуй,  и  вдруг  что-то  в голове  у него  зазвенело.  Он
выпрямился вместе с ней, встал  на ноги и, прислушиваясь к  далекому  теперь
звуку  гармошки  и гомону на  берегу пруда, схватил  девушку за  руку и стал
быстро продвигаться вместе с  нею вперед, в сторону, противоположную от этих
звуков, и она, покорно поспевая, шла за ним.
     Они продрались  сквозь  орешник,  вышли на  небольшую полянку, усеянную
широкими листьями отцветшего ландыша, прошли  ее, и Сергей вдруг одной ногой
провалился в какое-то заросшее высокой  травой болото, громко  чмокнув {275}
грязью, с трудом вытащил ногу, по колено почерневшую от торфяной жижи.
     Но  то,  что  влекло  его  в гущу  леса,  было  сильней  этой маленькой
неприятности,  и он, вырвав несколько клоков  травы, вычистил  ногу и, снова
взяв девушку за руку, обошел болотистую низину, вышел на маленькую поляну  и
остановился возле молодого клена,  прислушиваясь  к уже  неслышимому пруду и
чувствуя,  что  никого  нет  в  целом  мире,  кроме  него и этой  девушки  с
прозрачными глазами и ярким ртом.
     Он  обнял ее и  надолго  прильнул к  ее  губам, чувствуя на себе широко
раскрытые  прозрачные,  сладостно  преступные  глаза, и, вдруг  заметив, что
глаза ее закрываются, осторожно положил ее на траву.
     Сергей  уже  знал женщину,  целовался с девушками, но  такой  внезапной
головокружительной близости  у  него никогда  не было. И  он  не  знал,  как
преодолеть  чувство стыда  и  неловкости,  которое  ему  сейчас все больше и
больше мешало.
     Вдруг девушка  нащупала что-то  на  его груди  и  приподняла лепесточек
мертвого мотылька.
     -- Коле'тая, -- сказала она, придерживая мотылька двумя пальцами.
     -- Что? -- спросил Сергей, не поняв, что она сказала.
     -- Колетая бабочка, --  сказала  она,  поворачивая  пальцы  так,  чтобы
Сергею видно было, что она держит в руке. Сергей снова ее не понял.
     --  Неужели  не  видишь,  --  удивилась  девушка,  снова  показывая  на
мотылька, -- она же колетая.
     "То есть околевшая, мертвая", -- наконец мелькнуло у Сергея в голове, и
он радостно засмеялся.
     Они  шли  назад,  и  Сергей  чувствовал  себя неловко. К  тому  же  его
раздражала нога,  провалившаяся  в болото. Обсохшая  грязь стягивала икру  и
напоминала об этом глупом событии.
     Вдруг  девушка,  взглянув   на   Сергея  своими  прозрачными   глазами,
рассмеялась, и Сергей стал просить ее сказать, над чем она смеется.
     --  Я  подумала,  какой  ты  шел  сюда  и  какой  идешь  обратно,  -- с
обезоруживающей простотой сказала она.
     Она снова  рассмеялась.  Сергей  смутился,  хотя  и не показал вида,  а
только  улыбнулся  ей. В  самом деле,  вспомнил  он,  с  какой  вдохновенной
бодростью   он  продирался   сквозь  кусты,   когда   шел   сюда,   и  какой
уныло-притихший он теперь возвращается. {276}
     "Как она естественна  во  всем",  -- подумал  Сергей, восхищаясь  ею  и
чувствуя, что сам он не может быть таким и, наверное, никогда не сможет.
     Они вошли в воду и  проплыли  вместе до середины пруда. В  воде  Сергей
почти перестал чувствовать смущение. Они договорились встретиться сегодня на
платформе этого дачного поселка в восемь часов вечера. Было решено,  что они
сходят на танцплощадку в Дубки, где она жила.
     Доплыв до середины пруда, Сергей кивнул ей, и  они расплылись  в разные
стороны.  Выходя из воды,  Сергей  вымыл ногу. Он вошел  в рощицу, подошел к
своему  месту  и  оделся.   Он   поднял   книгу,  выкинув  увядший   стебель
колокольчика, которым заложил страницу.
     На той стороне пруда  продолжала играть  гармошка,  и  какая-то женщина
напевала частушки. Одну из них Сергей расслышал:

     Одному тебе, миленок,
     Отдаю свою красу,
     А красы моей не хватит,
     Я бутылку припасу.

     Над жаром огня дозревали шашлыки, и оттуда уже доносился запах жареного
мяса.  Сергей ощутил голод  и  пошел к даче своего  приятеля. Сейчас он  уже
никакого смущения не чувствовал, и,  наоборот, то, что  было  у него  с этой
девушкой, играло и пело внутри него. Его сейчас восторгало не только то, что
было  в лесу,  а и то, что он может восхищаться  простой  девушкой и простая
девушка может его полюбить.
     Сергей уговорил своего приятеля пойти вечером вместе с ним на свидание.
Он  сказал ему, что у пруда познакомился с очень милой девушкой, что сегодня
они должны еще раз встретиться и пойти в поселок Дубки на танцплощадку.
     Приятеля  долго  уговаривать не пришлось. Он  облачился  в  белоснежный
летний костюм,  Сергей почистил и отгладил свои серые шерстяные брюки, надел
еще достаточно свежую ковбойку, и они пошли.
     Когда они  пришли  на платформу, она уже стояла там. Сергей  ее впервые
видел одетой, да еще, готовясь к свиданию,  она постаралась одеться получше,
и  Сергея несколько покоробила ее попытка быть модной. На ней было полосатое
платье мешком, как  тогда было модно, но на ней оно  сидело чересчур мешком.
Кроме того, она пощипала себе брови.
     -- Не найдется  ли у вас подружки? -- спросил приятель, {277} знакомясь
с ней. Он всегда так говорил, если его знакомили с чьей-нибудь девушкой.
     --  Найдется,  найдется,  --  серьезно уверила  она  его  и обещала  на
танцплощадке познакомить его с хорошей девушкой.
     Они перешли на другую сторону  железной  дороги,  где ютились маленькие
дачные участки, некоторые заросшие травой и одичавшими фруктовыми деревьями,
а  некоторые,  наоборот, сиявшие чистотой  и точностью  прополотых грядок  и
опрятно  выбеленных яблонь.  Пройдя  несколько улочек, поросших  травой,  на
одной из которых паслась огромная костлявая корова на длинной  веревке, а на
другой -- маленькая коза  с огромным выменем,  они вышли  к открытому полю с
желтеющей до горизонта пшеницей.
     Они  шли  полевой тропинкой, и их несколько раз догоняли  велосипедисты
или ехали навстречу