се  еще  раскаленного очага, чувствуя тихое покачивание  комнаты,
слыша сдержанные голоса женщин, и среди них  голос Заиры, угадывая ее легкие
быстрые шаги. Потом он услышал, как она вошла в его комнату, что-то взяла со
стола и  вышла на веранду,  и он услышал повизгивание подбежавшей  собаки  и
понял,  что она кормит ее  остатками ужина. Потом он  услышал  голос деда из
кухни, зовущий Заиру.  Она  надела  галоши  и спустилась на  кухню, и  через
некоторое время  дверь в кухне открылась, и  Сергей услышал  звук шлепнувшей
воды и понял, что дед мыл ноги. Потом  опять раздались ее шаги на веранде, и
она, сняв галоши, открыла  дверь, мягко  и быстро ступая по полу, прошла его
комнату, вошла  в другую, о чем-то тихо разговаривая с женщинами, и разговор
постепенно укорачивался,  паузы между  отдельными  фразами  делались дольше,
потом ему показалось, что он услышал, а  может, и в самом деле услышал,  что
она дует в лампу, и он сам погрузился в сладкий глубокий сон.
     Утром он проснулся поздно  и,  проснувшись,  почувствовал, что  в  доме
никого  нет.  Голова была  совершенно ясная, и он подумал,  вот  что  значит
хорошее деревенское вино.  Он  встал с  кровати и  теперь  заметил, что  его
небрежно  скинутые  брюки, выглаженные, висят  на  спинке  стула,  а  туфли,
тщательно отмытые от деревенской грязи, стоят у  кровати. Он понял, что  это
она, и вспомнил вчерашнее ощущение тайного праздника,  и оно восстановилось,
хотя и не с такой силой. Не слишком ли я вчера глазел на нее,  подумал он  с
некоторым стыдом и, одевшись, вышел на веранду.
     Шел  мокрый  снег, и на  дворе, там, где снег протаял, зеленела  трава.
Умывальник висел  на  веранде, и  Сергей умылся пахнущей дождем  деревенской
водой.  Никого не было видно. Он вытер лицо  свежим полотенцем, висевшим тут
же, и спустился в кухню.
     Заира,  склонившись  у очага,  придвигала  к  огню  глиняный  горшок  с
фасолью.
     -- С добрым утром, -- сказала она, -- зачем встали? Спали бы еще.
     Сергей не мог понять, смеется она над ним или говорит всерьез. Было уже
начало одиннадцатого.
     -- Спасибо, я и так переспал, -- сказал Сергей и присел к огню.
     -- Сейчас я дам вам позавтракать, -- сказала она и  стала накрывать  на
стол. -- Сварить свежей мамалыги? -- опросила она. {220}
     --  Ради  бога, не  надо,  --  отвечал Сергей, чувствуя,  что при  виде
девушки проникается своим вчерашним состоянием.
     Она нарезала ему хлеба, вчерашней мамалыги, поставила тарелку  с сыром,
тарелку  с курицей  в ореховой подливе и бутылку с  вином.  Он  выпил стакан
холодного вина и приступил к курице. Ему стало хорошо.
     Она  стояла  перед ним, спрятав  руки за фартук, все такая же свежая, с
лицом, слегка разгоряченным возней у  очага. Пожалуй, она может продолжить и
вчерашний разговор, подумал он.
     -- А то оставайтесь до обеда, -- сказала она, -- пообедаете с братом, а
потом поедете.
     -- Нет, -- сказал он, -- надо ехать.
     -- Ждет кто-нибудь? -- спросила она.
     --  Нет, -- сказал он,  невольно улыбаясь  ее  любопытствуй --  дела...
Послушай, а я не слишком глазел на тебя вчера?
     -- Да нет! Что вы! -- воскликнула она и, взметнув  руки из-под фартука,
махнула ими. -- Дедушка совсем не обиделся, он все понимает.
     Другие и  в расчет не  берутся, подумал Сергей и, налив  себе еще  один
стакан вина, выпил его. Ему стало совсем хорошо.
     --  А  знаете  что,  -- вдруг  сказала  она,  и руки  ее  под  фартуком
задвигались, -- я вам напишу письмо... Можно?
     -- Конечно, -- сказал Сергей, слегка опешив.
     -- И вы мне будете отвечать? -- Руки ее так и двигались под фартуком.
     -- Обязательно, --  сказал  Сергей  и,  налив  себе третий стакан вина,
выпил.
     Она  побежала  в горницу  и принесла  карандаш  и  ученическую тетрадь.
Все-таки  это  удивительная  девушка,  подумал  Сергей,  когда  она  уселась
напротив него.
     -- Я тут переписывалась в прошлом году с одним геологом, -- сказала она
вдруг, -- они лагерем стояли недалеко от нас. Так он мне перестал отвечать.
     --  Что же случилось?  -- сказал Сергей, не понимая, зачем  она ему это
рассказывает.
     -- Не знаю, -- ответила она задумчиво, -- или погиб, или женился.
     -- Это одно и то же, -- сказал Сергей.
     -- Как?! Как?! -- воскликнула она. -- По-вашему, жениться -- это значит
погибнуть?
     -- Бывает, -- сказал Сергей, любуясь ее необычайно ожившим лицом. {221}
     --  Ну  вы даете!  -- расхохоталась  она  и  упала лицом на тетрадь. --
Послушайте, -- вдруг она подняла  лицо  и посерьезнела,  -- да ведь с такими
мыслями вы никогда не женитесь... Вы будете одиноким старцем...
     -- Ну это не обязательно, --  сказал Сергей, улыбаясь  ее определению и
ей самой.
     -- Да!  Да!  -- повторила она голосом вещуньи. -- И вы умрете  одиноким
старцем!
     Сергей посмотрел на нее и сказал ей глазами, что, пока существуют такие
девушки,  как она, ему не грозит стать  одиноким старцем. И он почувствовал,
что  она  поняла  его  взгляд.  Она  вспыхнула  от  удовольствия  и  сделала
непередаваемое движение головой, похожее на попытку отстраниться от поцелуя,
в  то же время провоцирующее  этот поцелуй. Сергею даже показалось,  что она
при  этом мурлыкнула что-то. Так они поговорили некоторое время, а потом она
записала большими буквами  его адрес в свою тетрадку. Сергей надел пальто, и
она  его  провожала до  ворот,  мелькая легкими и  быстрыми  ногами  в белых
шерстяных  носках,  чуть поеживаясь от  прохлады, потому что  вышла  прямо в
кофте, ничего не накинув на себя.
     Посреди  двора  они встретились с  ее дедом, несшим на плече  несколько
вязанок  кукурузной  соломы. На  голове  старика  поверх  шапки-ушанки  была
нахлобучена старая фетровая шляпа, неизвестно каким образом попавшая к нему.
Шумя кукурузной соломой, старик остановился и, прощаясь с Сергеем,  попросил
его достать ему порошков  от кашля и прислать их ему через своего городского
племянника, которого Сергей хорошо знал, что выяснилось еще вечером во время
застолья.  Сергей обещал прислать старику порошки от кашля, и они  дошли  до
ворот, и он попрощался с Заирой и пошел в сторону сельсовета. Сделав десяток
шагов, Сергей  оглянулся  и  увидел Заиру, стоящую на улице и  загоняющую во
двор  собаку,  успевшую  выскочить,  пока Сергей выходил  из  ворот.  Словно
почувствовав  его взгляд, она посмотрела  в его  сторону, и Сергей махнул ей
рукой, и  она взметнула руку п  ответ и  несколько  секунд смотрела  на него
сквозь пелену снега, а потом, как показалось Сергею, неохотно пошла во двор.
     Через некоторое время Сергей и  в самом деле получил  письмо от Заиры с
вложенной в него фотокарточкой и с просьбой прислать ей свою. Сергей читал и
перечитывал эти милые  каракули  с  подробным описанием событий  домашней  и
сельской жизни и не знал, как быть.
     Писать ей такое письмо, какое можно писать понравившейся {222} девушке,
он не  мог. Во-первых,  он знал, что письмо,  отправленное в деревню, читает
каждый, кому не лень, начиная от почтаря и кончая случайным односельчанином,
которому могут передать письмо, чтобы тот его отдал адресату.  Во-вторых, он
встретил ее двоюродного брата и, передавая  ему таблетки  от кашля для деда,
сказал ему, что получил письмо от Заиры. Он этого мог бы ему не говорить, но
сказал  из  присущей  ему  преувеличенной  боязни  какого-либо  коварства  в
отношениях  с  людьми.  И  он  заметил,  как  ее двоюродный  брат  мгновенно
переменился в лице, когда узнал о письме от Заиры, как отразился на его лице
страх  за  честь  рода и как  он  постепенно  успокоился,  когда  Сергей ему
объяснил, что письмо ничего личного в себе не содержит.
     И Сергей послал ей ответ, выдержанный в  шутливо-дружеском тоне,  такой
ответ, который мог  бы  прочесть любой ее родственник  и односельчанин и  не
нашел бы в нем ничего предосудительного. Хотя в душе его  жило очарование от
той встречи,  он  не был уверен в себе и боялся ее  подтолкнуть на  любовное
сумасбродство. Он даже фотокарточку ей послал такую, где был снят не один, а
со  своей племянницей, как  бы  затушевывая интимный смысл  подарка, словно,
выходя на эту заочную встречу с ней, взял  с собой свидетельницу, которая не
давала бы  им оставаться  один на один. И так ее домашние должны были понять
эту  фотографию,  если бы  она  им  попала  в руки.  Кстати,  присланная  ею
фотокарточка оказалась ужасной, она никак не передавала особенность ее лица,
бесконечно пульсирующего сигналами души.
     Через некоторое время переписка их заглохла по вине Сергея. Он пришел к
выводу, что  все  это ни  к  чему  не  приведет, и  перестал  ей писать,  и,
возможно, думал он иногда, она решила, что он женился или умер.
     Через  год  ее двоюродный брат  женился и  пригласил  его  на  свадьбу,
которую он  устроил в деревне, в доме у своего  отца. Это была та же деревня
Анхара. Он приехал на свадьбу и сначала в огромной толпе, стоявшей  во дворе
и теснившейся в комнатах в ожидании свадебного ужина, ее не заметил и решил,
что  она или заболела,  или  уехала  куда-то  учиться,  но  вдруг  из стайки
девушек,  стоявших возле  кухни,  выскочила  какая-то девушка  и подбежала к
нему, и он ее  узнал, только когда она  при всем честном народе бросилась  к
нему и поцеловала его. Она схватила его за руку и повела знакомить со своими
подружками,  и  он  был   радостно  ошеломлен  ее  порывом,  ее  бесконечной
необъяснимой {223}  смелостью, с  которой она, держа его под  руку,  провела
сквозь толпу, и те, кто видел их, могли решить, что он близкий друг дома или
родственник,  потому что с точки зрения патриархальных крестьян, собравшихся
здесь,  такое  поведение сочли бы чистым  безумием.  Потом  их  разъединили,
рассадили по разным местам, но она успела ему шепнуть, что заберет его спать
к себе домой.
     Они сидели далеко друг от друга под навесом огромного  свадебного шатра
из плащ-палатки, и он  издали посматривал  на нее,  и  чем больше  пил,  тем
пристальней, а она,  ничуть не смущаясь, отвечала на  его взгляд лучезарной,
ни от кого не скрываемой улыбкой.
     Потом он втянулся в дурацкое состязание соседей, и много очень выпил, и
выпил бы еще  больше, если бы к утру она не подошла к нему и почти силой, не
стесняясь крепкими выражениями, вырвала его из окружения пьяниц и  не повела
домой.
     Они шли лесной тропой, и клочья тумана висели на деревьях, цеплялись за
кустарники, белели на лесных лужайках, на одной из которых совсем близко  от
тропы паслись спутанные лошади, и он, не догадываясь, что они стреножены, не
мог  понять, почему они  такими дикими прыжками  ушли в  сторону и сгинули в
тумане. Он несколько раз останавливался в пути, чтобы унять  головокружение,
и, ощущая  приливы нежности,  притягивал ее к себе, и она  не сопротивлялась
его  поцелуям, но  и  не отдавалась им, а терпеливо  пережидала эти  приливы
нежности, как старшая  младшего, и продолжала ласково и неуклонно  вести его
домой.
     Дома  она  ввела  его в горницу,  зажгла  лампу и  стала  помогать  ему
раздеваться, говоря, что она всегда раздевает брата, когда он бывает пьяным,
но он  все-таки разделся  сам и лег на ту же  кровать, на  которой  когда-то
лежал.
     Она куда-то вышла, и пришла  в комнату  с тазиком  в руках, и поставила
его на полу  в изголовье,  и сказала, чтобы он не стеснялся,  если ему будет
плохо и его начнет рвать.
     --  Слушай,  а где все? -- сквозь головокружение, собравшись с мыслями,
удивился он, что в доме никого не видно и не слышно.
     -- Как где? На свадьбе, -- сказала она, усмехнувшись. Он снова удивился
ее   необыкновенной  смелости,   и  ему  пришло  в  голову,  что  она  самая
замечательная  девушка на  свете,  что она  самая великая девушка  из  всех,
которых  он видел, что только он  один, наконец, понял это, и ему захотелось
{224} все это ей объяснить, но  голова  так кружилась и так  его мутило, что
он, соразмерив свои желания со  своими  возможностями, понял, что ему сейчас
не поднять этой темы. Он только поймал ее руку и  положил себе  на голову ее
ладонь. И  она  стала гладить  его лоб,  и он, благодарно прислушиваясь к ее
ладони, провалился в глубокую качающуюся тьму пьяного сна.
     На следующий день Сергей проснулся с тяжелой головой и,  стыдясь своего
вчерашнего опьянения, все-таки помнил,  что особых  глупостей не натворил, и
радовался  этому.  Тазик,  слава  богу сухой, все еще  стоял у изголовья. Он
вышел на веранду и стал умываться. День был  солнечный,  и уже было довольно
жарко. Из  кухни доносились  голоса  людей,  и, судя  по  этим голосам,  там
продолжалось праздничное застолье, отпочковавшееся от свадьбы.
     Умывшись,  Сергей  решил  промяться   и  пошел   по  зеленому  дворику,
поглаживая прыгавшую вокруг него собачонку.
     -- Ау, засоня, -- вдруг услышал он голос Заиры откуда-то сверху.
     Сергей оглядел деревья, росшие вдоль плетня  приусадебного  участка,  и
увидел  на  вершине  большой  ольхи  выглядывающее   сквозь  зелень   листвы
улыбающееся лицо Заиры. Лицо, озаренное солнцем, сияло и покачивалось вместе
с веткой, на которой она стояла.
     -- Что ты там делаешь? -- крикнул Сергей.
     -- Рву вам свежий виноград, -- отвечала она. На ольховом дереве, как  и
на всех прочих, вилась  виноградная лоза. Черные водопады спелой  "изабеллы"
свисали с веток.
     -- Смотри не упади, -- сказал Сергей.
     --  Я  не упаду,  я привыкшая,  --  отвечала  она  и,  притянув к  себе
виноградную плеть, стала срывать с нее кисти. -- Ловите!
     Она бросила ему кисть,  и он,  мгновенно ожив, поймал просверкнувшую на
солнце тяжелую гроздь. Часть ягод разбилась  о  его  ладони,  но  кисть была
большая, и на ней было  много  сочных, пахучих виноградин. Она ему несколько
раз  кидала  грозди,  и  он  видел   сквозь  зеленую  листву  ее  радостное,
просвеченное  солнцем  лицо, и вспоминал свое  пьяное желание  объяснить ей,
какая она необыкновенная девушка, и жалел,  что все-таки не сказал  ей тогда
об  этом,  и знал, что сейчас не  сможет ей этого  сказать,  потому что если
тогда был слишком пьян для этого, то сейчас слишком трезв.
     Потом она ловко слезла  с дерева,  держа в одной руке небольшую корзину
винограда,  и, передав ее  ему, встала на {225} плетень и спрыгнула во двор.
Она  взяла у него корзину и пошла  вместе  с ним на  кухню, легко  и  быстро
перебирая своими загорелыми босыми ногами.
     Немного поев и не соглашаясь с уговорами застольцев остаться с ними, он
распрощался со всеми,  и  опять Заира пошла провожать его  до  калитки, хотя
сильно обиделась  на  него  за то, что он отказался брать с  собой  в  город
виноград. Она хотела, чтобы он угостил этим виноградом свою маму, а он никак
не мог ей объяснить,  что матери его мало  радости от этого винограда, а ему
неохота возиться с ним долгую дорогу.
     Сделав десяток шагов, он и на этот раз оглянулся, но, видно, собачка на
этот раз не выбежала на улицу, ее  не было ни  на  улице,  ни  у  ворот.  Он
подумал, что она обиделась за виноград, а может, дело  в том, что он  должен
был и не сказал тех слов, которые ночью во время пьяного прозренья нахлынули
на него?
     Примерно через  год  он  узнал,  что Заира вышла  замуж, верней,  тайно
убежала  из  дому  с   каким-то  деревенским  парнем.  Ее  двоюродный  брат,
сообщивший ему об этом, был очень недоволен и сказал, что она вышла замуж за
бездельника,  деревенского  пижона.   Сергей,  узнав   об  этом,  ничего  не
почувствовал,  кроме  легкой печали.  Дай  бог,  чтобы она  была  счастлива,
подумал он. Но, видно,  она не была счастлива, и он узнал, что через полгода
она бросила своего мужа и вернулась домой.
     Однажды  они  в  городе  столкнулись лицом  к  лицу. Она  шла  со своим
двоюродным  братом.  Увидев  его,  она  вспыхнула,  даже  как  бы  рванулась
броситься ему  на грудь и в следующее мгновение, словно вспомнив все,  что с
ней случилось, погасла и, поздоровавшись  виновато,  нет,  скорее обреченно,
опустила  глаза.  Сергей  был  потрясен  этой  вспышкой  и  этим   печальным
отрезвлением, и он  хотел ей сказать, что она ни в чем не виновата, что если
кто-нибудь в чем-то виноват, то только он.  Но он ничего не сказал, а только
пригласил их в кафе  и, выбрав  удобное мгновенье,  когда брат ее пошел мыть
руки, спросил ее, почему она ушла от мужа.
     -- Он оказался грубым, -- сказала она тихо и снова опустила голову.
     Бог  знает, что  скрывалось  за этими словами.  Потом  Сергей  уехал  в
Москву, в аспирантуру  Института  общественных наук, и там получил  еще одно
письмо  от  нее,  в  котором она,  рассказывая о  своей  деревенской  жизни,
почему-то описала  лунную ночь, и Сергей понял  глубокий  смысл  этого {226}
наивного, бедного описания,  и  смысл  этот  заключался в ее  одиночестве, в
ощущении  бессмысленно уходящей жизни и страстной мечте о любви. В конце она
ему желала большого счастья и обещала всегда, везде  и всю жизнь любить его,
как брата.  Письмо почему-то было написано  красными  чернилами, --  видимо,
других не нашлось в доме.
     Потом Сергей-узнал, что она вышла замуж за какого-то учителя и тот увез
ее в свою  глухую деревушку на границе между Абхазией и Мингрелией и там они
живут.
     Через  год,  летом, приехав в  Мухус,  он встретился  с  ее  двоюродным
братом, и тот сказал, что у Заиры  родился ребенок, и предложил поехать в их
деревушку и навестить ее.
     Они приехали  туда и очень тепло и гостеприимно были встречены Заирой и
ее мужем.  Это  был высокий,  горбоносый,  крутогрудый человек  с выражением
тайной непреклонности на лице. В этой мингрельской деревне  жили два десятка
абхазских семейств,  и  он  в собственном доме устроил  школу для  абхазских
ребятишек и был директором и единственным учителем этой школы.
     Сергею  показалось, что Заира  снова ожила  и  теперь вполне счастлива,
занятая мужем, ребенком, хозяйством.
     --  А ты  что ж не женишься? -- спросила  она у него, пеленая ребенка и
укладывая его в люльку. Впервые она с ним перешла на "ты", словно,  возясь с
ребенком,  держа его и повертывая в своих больших ладонях, она сравнялась  с
ним в возрасте и даже стала чуть-чуть старше его.
     --  Да  не знаю, -- сказал Сергей, и  в самом деле не  умея  объяснить,
почему он не женат.
     --  Я же говорила, --  напомнила она, --  умрешь одиноким старцем, если
будешь много выбирать.
     Она продолжала пеленать ребенка, повертывая его в своих больших, ловких
ладонях, и сейчас Сергею показалось,  что она демонстрирует своего  ребенка,
показывает его здоровую полноценность  и намекает, что такой  же ребенок мог
быть у него, да вот он не захотел. Во всяком случае, Сергею так показалось.
     Интересно, любит ли он ее,  думал Сергей о муже Заиры, и если любит, то
как?  Ему  когда-то   казалось,   что   такой   девушке   нужна   особенная,
всепоглощающая, ураганная любовь,  а вот  она живет  с  человеком,  который,
кажется, целиком  занят  делами своей  школы, и  как будто  бы все  у  них в
порядке.
     К вечеру муж Заиры,  звали его Валико,  пригнал свою лошадь с луга,  на
ночь он  собирался  поехать на мельницу. Въезжая  на неоседланной лошади  во
двор,  он  в  воротах  {227}  встретился с Заирой,  которая,  подметя  двор,
выносила из него мусор.  То  ли думая, что гости поглощены игрой в нарды, то
ли  вообще забыв о них, Валико шутливо стал теснить на  лошади свою жену, не
давая ей пройти в ворота, то и дело наезжая на нее  лошадью и оттесняя ее от
ворот и не давая ей пройти стороной.  И столько было иносказательной ласки в
этом  наезжании лошадью и столько было  нежного стеснения в ее  защищающемся
жесте, в ее отворачивающемся, зардевшемся лице, что Сергей  невольно опустил
глаза, словно видел такое, что не рассчитано на посторонний глаз.
     И сейчас,  вспоминая  ту последнюю встречу и вспоминая  ту свою  давнюю
неосуществившуюся любовь к ней, он неудержимо захотел увидеть ее снова, и не
только увидет