уальную связь высшего накала.
     - ... и я иногда оставалась у нее ночевать.
     Тут я вдруг поняла, что ситуация изменилась: раньше Никки засыпала Розу
нескромными  вопросами, а теперь нескромные вопросы задает сама Роза. Только
камни  хранят  молчание,  несмотря  ни на  что.  К  этому  диалогу  подобное
соображение отношения не имеет, однако истинность его очевидна.
     - В этом были свои преимущества.
     И немалые. Особенно принимая во внимание габариты партнерши.


     Туша и Никки

     - Однажды - тогда я жила у Туши - возвращаюсь я поздно  вечером домой и
вижу  в  метро  этого  пидора:  ищет,  какую  бы одинокую  овечку  трахнуть.
Возвращаюсь, значит,  домой, устала как  собака,  залезаю в  койку, выключаю
свет и вырубаюсь. Просыпаюсь, думаю, утро,  но еще темно, чувствую, рядом со
мной под одеялом кто-то лежит, дышит мне в спину, тяжело  дышит, а в комнате
мужским одеколоном разит. Щетинистый подбородок мне в шею упирается, пытаюсь
прикинуть, кто бы это  мог быть. Если Туша  нас застукает, думаю,  нам обоим
несдобровать. И тут гляжу на часы и  вижу: спала-то я от силы минут десять -
значит, тот, кто ко мне в койку забрался, сделал это по собственному почину.
Что делать, ума не приложу: жар от него, как от печки, лежит, не спит и кайф
ловит -  знает ведь, сучонок, что и я не сплю. Лежим мы так несколько минут;
если  раньше он тяжело  дышал, то теперь весь заходится. И вдруг приставляет
мне к горлу  кухонный  нож. Думал, видно, сначала так меня раскочегарить, не
получилось - вот и  решил  припугнуть.  Сомневаюсь, правда, что  он бы  этим
ножом воспользовался. Развел мне ноги, только мы за дело собрались  взяться,
как входит Туша - с работы вернулась.
     А  он, гаденыш,  даже ухом не повел, представляешь? Это-то ее из себя и
вывело. Вижу, он пялится на нее, а сам думает: «Такую я еще ни разу не
драл». «Раздевайся», - говорит и ножом замахивается. Вот и
пришлось Туше сломать  ему руку выше  локтя  - с тех пор, как она  вышибалой
работала, она так всегда поступала. «Шарахнешь по кумполу, - объясняла
она мне, -  тебя потом по судам затаскают. А руку сломаешь - и все подумают,
что в шутку». А потом решила, что этого мало, и шарахнула его вдобавок
головой об стену - да  так, что в стене трещина образовалась. И во второй бы
раз врезала, да стенку, видать, пожалела.
     Лежит мой насильник на полу, нюни распустил. «Полицию, - говорит,
- вызову». Я уж собиралась было дать ему ногой по голове или по яйцам,
но  тут Туша хватает моток изоляции, затыкает ему  пасть, ставит его  раком,
достает   искусственный  член,   здоровенный,  лиловый,  с  прожилками,  как
настоящий,  только  раз в  пять больше,  -  такой  бы  на девичнике  ох  как
пригодился! Достает,  надевает  и давай  ему по полной программе впаивать. Я
думала, у него  глаза на пол вывалятся. До самого утра его щучила;  говорила
мне потом, что за  эту ночь фунтов пятнадцать сбросила. Когда наутро полиция
приехала, на него смотреть было страшно.
     Изнасилованный насильник  -  подобное  в природе  случается редко. Даже
реже, чем замороженные игуаны.  В  жизни бывает обычно иначе. Оттого-то  эта
история так поучительна.
     Роза берет меня  к  себе в  постель.  От меня она хочет не поучения,  а
экзотики.  И я готова развернуть перед  ней  эпическую пастораль,  в которой
задействованы самые экзотические пейзажи. Ее руки ложатся на ме-е-еня...


     Деревня, которой не было

     В эту деревню не приходил никто.
     Во  всех  остальных деревнях  было  что посмотреть.  В  одних  собирали
хороший урожай, в других ткали красивые ковры.  Деревня в низовьях реки была
известна   овощами   причудливой   формы:   морковью,  похожей  на   ослика,
пастернаком,  который   походил  на  местного  хозяина  жизни   и   был  ему
преподнесен,  за  что   хозяин  жизни  щедро  дарителей  отблагодарил  (хотя
некоторые  высказывали  предположение,  что  скорее хозяин жизни  походил на
пастернак,  чем пастернак  - на  хозяина  жизни),  луком - вылитой парочкой,
сливающейся в любовном экстазе.
     В  деревне в верховьях реки имелись волк, который ездил верхом, сорока,
которая  пила  пиво;  по  слухам,  были  там  даже горностаи, которых жители
деревни научили жонглировать.
     В  деревне у подножия  горы делали отвратительное вино,  зато  там  жил
человек по кличке Зев. Зевом его прозвали потому, что он  мог, причем в один
присест, выпить любое  количество вина. Жители деревни попробовали  было ему
подражать, однако  слегли, наиболее же рьяные подражатели и вовсе расстались
с  жизнью. Пьяницы из  соседних деревень приходили помериться  с  ним силой,
однако  и  они, выпив  два  бочонка, отправлялись на тот  свет.  Люди  более
благоразумные  платили за вино, которое  он выпивал в  таких количествах,  в
надежде,  что  в  конце  концов  он  все  же  умрет.  Разумеется,  опорожнив
три-четыре бочонка подряд, он терял сознание,  однако ассистенты  укладывали
его на спину, вставляли ему в  рот воронку и  вливали в глотку вино, пока  у
наблюдавших за этим зрелищем не кончались деньги.
     (В качестве  кратера  или скифоса я немало времени провела  в  компании
запойных пьяниц и должна  сказать,  что Зев был, вне  всяких сомнений, самым
неисправимым алкоголиком из всех, кого мне приходилось видеть, - а ведь,  не
забудьте, я жила в то далекое время, когда  к винограду и ячменю  относились
как к самым обыкновенным продуктам питания. Остается только  пожалеть, что у
такого талантливого  исполнителя  была такая  непритязательная,  деревенская
публика. Я часто потом  задумывалась над тем, был ли Зев человеком, однако в
дальнейшем  мне были представлены куда более веские доказательства того, что
с пятнадцати лет начинают пить отнюдь не только инопланетяне.)
     Практически  в  одиночку Зев  потреблял все  производившееся в  деревне
вино,  в  чем,  впрочем, не  было  ничего  дурного,  ибо в противном  случае
потребление  вина  было   бы  более   чем   скромным  -   ведь   о  подобной
невоздержанности  не могут  помыслить  даже самоубийцы.  Кончилось тем,  что
однажды, в неурожайный год, Зев, метавшийся в поисках выпивки и испытывавший
непередаваемые муки абстиненции, скончался по пути в другую деревню. Пока же
Зев был  в расцвете сил,  число  посетителей  неудержимо  росло, что  давало
деревне немалый доход, и время от времени, когда удавалось установить, что у
посетителя нет  богатых, влиятельных  и  мстительных  родственников,  жители
деревни от  нечего делать  пытали и убивали  его, останки же  использовали в
качестве удобрений.
     Жители  деревни,  где  не   было  ни  причудливой   формы  овощей,   ни
жонглирующих  горностаев,   а  также  самого  горького   пьяницы  в  истории
виноделия, собирались по вечерам после трудов праведных и, прежде чем отойти
ко сну, жаловались друг другу  на то, что о них никто  не судачит, что у них
совсем не  бывает посетителей  и - тем более - возможности  над посетителями
поизмываться.
     - Надо что-то предпринять, чтобы стать интереснее.
     - Нет, сначала надо стать интересными, а уж потом думать, как стать еще
интереснее.
     Каждый вечер они  вели одни и те же разговоры, и совершенно разные люди
твердили одно  и то же. И вот однажды вечером уродливая нищенка  из соседней
деревни, которая вышла замуж  за главного тамошнего буяна, ибо  считала, что
даже нищенствовать веселее в соседней деревне, чем в собственной, предложила
собравшимся:
     - Может, что-нибудь все-таки предпримем?
     Все молчали. Молчали потому, что своих мыслей у жителей деревни никогда
не было. Но нищенка этого не знала, а потому продолжала:
     - Почему бы нам, например, не  начать бодрствовать ночью, а спать днем?
Тогда бы  мы  прославились как  люди,  живущие во  мраке.  О  нас  стали  бы
говорить, что мы в сговоре с дьяволом.
     Все молчали, на этот раз даже дольше обычного, ведь нищенка вмешалась в
разговор, который велся из вечера в  вечер, и теперь никто не мог вспомнить,
о чем же шла речь.  На обдумывание этой идеи  у жителей деревни ушло полтора
месяца,  после  чего они  вдруг  сообразили, какое  отличное  предложение им
сделано, ужасно обрадовались и немедленно его приняли.
     Десять  дней жители  деревни спали днем  и  бодрствовали ночью,  однако
продолжать подобное  существование было  невозможно; люди то и дело наносили
себе всевозможные  травмы, не могли вскопать как следует ни одной борозды; к
тому же  крестьяне  из  окрестных  сел, не вполне  понимая, что  происходит,
забирались в деревню средь  бела дня и  уносили  все, что  только можно было
унести. В результате жители  деревни вынуждены были  вернуться к  привычному
распорядку, однако  их  не  покидало  чувство гордости  оттого,  что  о  них
наконец-то заговорили.
     - Что  бы нам  сделать такого, чтобы стать еще интереснее? - задавались
они вопросом, в приливе энтузиазма хлопая друг  друга по спине, ведь  теперь
они были знамениты - и не потому, что живут в темноте,  а потому, что иногда
живут в темноте, причем недолго  и именно  тогда,  когда  этого ждешь от них
меньше всего. Успех совершенно вскружил им голову.
     - Почему бы нам  не  поменять название деревни?  -  предложила  нищенка
после того, как спустя полгода эйфория постепенно пошла на убыль. Она пришла
к выводу, что ее жизнь  - коротка и безотрадна, а потому следует перебраться
в деревню  побольше:  там  ее  жизнь  будет,  понятно,  столь  же  краткой и
безотрадной,  зато  более  веселой  и  разнообразной. Уехать  она решила  на
следующий же день.
     В то время  деревня эта называлась просто:  «Деревня, которая  не
находится  у подножия  горы и которой  нет  ни в  низовьях  реки,  ни  в  ее
верховьях» или, если еще проще, - «Деревня, которой нет».
     - Почему бы не назвать нашу деревню просто «Жопа с ручкой»?
- предложила нищенка.
     - С чего бы это? - с недоверием переспросили односельчане.
     - Потому что это смешно. Неужели вы сами не пошли бы в деревню, которая
называется «Жопа с ручкой»? Народ повалит, вот  увидите, - будет
кому спиртное продавать.
     Жители деревни задумались, однако  никому не  пришло в голову возразить
нищенке, что  с  тем  же успехом  можно  было бы  дать  деревне какое-нибудь
громкое  имя,  например:  «Истина в  последней  инстанции»,  или
«Колдовские чары», или «Место,  лучше которого нет на всем
земном шаре», и при этом избежать позора.
     На следующий день  после того, как  деревню  назвали по-новому, нищенка
уехала.  Посетителей и  в  самом  деле заметно  прибавилось, они  приходили,
хихикали,  однако  надолго  не  задерживались,  да  и  спиртное  приобретали
неохотно.
     Кончилось, как всегда,  тем,  что явились мародеры. Начали они  с того,
что посадили на кол  двух  переводчиков, которые на вопрос «Есть здесь
что грабить?» ответили: «Жопу  с ручкой». Нищета  потрясла
мародеров. Они сожгли деревню дотла, заставили жителей целый день  бегать по
горящим углям, после чего схватили  местного нищего и пообещали, что оставят
его   в  живых,  если  тот  собственными   руками   перережет  глотки  своим
односельчанам.
     - Давайте нож, - сказал нищий.
     Ему вручили ложку.
     - Что мне с ней делать?
     - А ты подумай.
     - На это уйдет много времени.
     - Мы не торопимся.
     Ложка  была маленькой, жертвы -  большими, криком кричала вся  деревня,
однако  мародеры особого внимания на экзекуцию не обращали: они не на  шутку
увлеклись жонглирующими горностаями.


     Табата землю роет

     Такое впечатление, что у меня выросли ноги.
     Роза  всюду таскает меня  с  собой. Мы идем в гости к Табате,  где меня
оставляют в спальне, похоронив под куртками, пальто, сумками и всевозможными
запахами  их  владельцев.  Общаются гости  на другом конце квартиры, так что
даже мой острый слух не может уловить в разноголосице подробности разговора,
что,  впрочем,  нисколько меня  не волнует: вечером Роза  опустит руки в мои
мнемонические  карманы,  и  я  сделаю  то  же  самое.  К  несчастью,  ничего
развратного или непристойного  в спальне  не  происходит, и через  несколько
часов меня забирают.
     Когда мы  возвращаемся  домой,  Роза так счастлива  и  пьяна,  что  мне
кажется, она сейчас же отправится в  царство  Морфея, однако  она ложится  в
постель, поворачивает голову ко мне и кладет на меня руки.
     Моя сегодняшняя история: «Корейцы, которые пытались съесть Китай,
или Три брюха против империи».
     А вот ее история, которую, когда она засыпает, я читаю в ее памяти, как
по книге.
     -  А  я первым делом  беру  партнера за яйца, - говорит девица,  вокруг
которой собралось почти все мужское общество; мужчины делают вид, что такого
рода откровения - дело для них привычное.  Девица -  типаж до боли знакомый.
Вокруг таких, как она, всегда толчется много мужчин, это тертые, ушлые люди,
у которых хватает денег и досуга на массажные кабинеты и коллекционные вина.
Их  костюмы изо  всех  сил стараются выглядеть  как  можно  более  неброско,
незаметно,   однако  носят  такие  костюмы  люди,   которые   имеют  дело  с
шестизначными цифрами, а этого при всем желании не утаишь.
     Роза  ест авокадо и беседует с  юристом в золотых очках.  Лицо у юриста
одутловатое - и не от обжорства, а от жизни. Тяжелая челюсть свидетельствует
о  решительности  и   самодовольстве.   Весь   вечер   они   перебрасываются
молниеносными репликами,  точно пинг-понговым шариком,  и,  перепробовав все
возможные блюда и  темы, расстаются с ощущением, будто  знают  друг  друга с
колыбели.
     Мистер  Челюсть   (номер  сорок  тысяч   сто  девять)  издевается   над
представителями творческой элиты; Роза, в свою  очередь,  отпускает довольно
банальные шуточки по адресу  законников. (Запомните, пристрелить законника -
святое дело.) Сразу видно, Роза ужасно волнуется: а вдруг он  сделает что-то
непоправимо  гнусное или  не откликнется  на ее предложение?!  Когда  же  он
записывает  Розин  телефон, Табата,  которая стоит  в  другом конце комнаты,
расплывается  в  лучезарной  улыбке.  На  следующий  день Роза  не  покидает
квартиру ни на минуту, что, вообще говоря, довольно странно, ибо есть в доме
решительно нечего. Ни разу не  присев, она ходит взад-вперед по  квартире  -
ждет,  надо  понимать,  телефонного  звонка, во всяком случае,  каждые сорок
минут  подымает  трубку  удостовериться, что  телефон работает. И вот  после
мучительного ожидания, продолжавшегося в общей сложности одиннадцать часов и
двадцать шесть минут, телефон, словно одумавшись, наконец-то звонит.  Прежде
чем поднять трубку, Роза считает до десяти, после чего  предлагает  абоненту
поужинать в одном из четырех самых дорогих лондонских ресторанов.
     Однако на следующий день Роза передумывает и, позвонив мистеру Челюсть,
приглашает  его  не  в  ресторан,  а  к  себе  домой,  на ужин  собственного
изготовления. Что, как мы все знаем, может значить только одно.
     -  Никки, - говорит Роза, - ты не могла бы  со вторника на среду вообще
не приходить ночевать?
     - Хочешь оттянуться? Он крупный мужчина?
     - Да, но полноват.
     -  Это не  важно. Запомни раз и  навсегда:  лучше,  когда  маленький  у
большого, чем большой у маленького.
     Накануне Роза весь день стоит у плиты. А также лихорадочно убирает дом:
до двух часов ночи драит ванную и пытается вывести невыводимые пятна на полу
в  кухне. «Все равно  уборка  назрела», - успокаивает  она себя,
протирая лампочку в коридоре и подкрашивая уголок ведущей в гостиную двери.
     Звонит Табата:
     - Не торопи события. Думаю, он воспринял  твои слова правильно. Рагу из
мяса молодого барашка - аргумент очень веский.
     Звонок  в дверь. Роза  впускает мистера Челюсть, улыбаясь ему так,  как
обычно женщины улыбаются мужчинам, собирающимся отвезти их домой. Впрочем, в
следующее мгновение улыбка  исчезает  безвозвратно: мистер  Челюсть явился с
женщиной.
     - Добрый  вечер, Роза. Познакомьтесь, это моя жена, Джеки.  Надеюсь, вы
не против, что мы пришли вместе?
     - Нет, конечно, - машинально произносит Роза. - Проходите.
     Мистер и миссис  Челюсть весело щебечут. Роза угрюмо молчит. Она подает
закуску: пирожки с грибами. Гости в  восторге. Больше переносить это Роза не
в состоянии.
     -  Послушайте...  вы должны  меня  извинить... но я больше не могу... Я
полагала, что Саймон не женат. Простите, но я не вижу смысла...
     - А рагу между тем пахнет потрясающе, - вздыхает миссис Челюсть.
     - У меня пропал аппетит.
     - Право же, Роза,  какая, в сущности, разница, женат я или нет? Давайте
поужинаем, а потом обговорим условия.
     - Условия?!
     - Будем  же  откровенны.  Вы находите  меня привлекательным.  Я  нахожу
привлекательной вас. Всем нам нужна l'amour. Пусть будет, как будет. А Джеки
может нами полюбоваться со стороны.
     - Разумеется, - говорит Джеки, - l'amour - это именно то, что нужно нам
всем. Должна вам  сказать, Роза, что и я нахожу вас весьма привлекательной и
готова всячески вам соответствовать.
     - Пожалуйста, уходите.
     - Может, вы бы хотели посмотреть, как это получается у нас?  Товар, так
сказать, лицом.
     - Нет.
     - Признаться,  Роза, я не  ожидал  от  вас подобного  поведения.  Джеки
слишком хорошо воспитана, чтобы читать вам мораль, но представьте, каково ей
- получить отказ без всяких объяснений.
     Роза демонстрирует своим гостям, как открывается входная дверь.
     - Вы  правы.  Мы,  видимо, и в самом деле  ведем себя излишне настырно.
Давайте вот  как договоримся. Мы будем  в  пабе на углу.  Запишите мой номер
мобильного и, если окажется, что по телевидению сегодня смотреть нечего и вы
передумали, обязательно нам позвоните. С вас еще рецепт пирожков с грибами.
     Роза опускается на диван и впивается ногтями себе в локти.
     Во  все  времена принято  превозносить  тех,  кому  сопутствует  успех:
богатых, предприимчивых, хозяев жизни, лидеров. Как же это о-о-ошибочно, кто
бы  знал! Ведь, во-первых,  все эти  люди  совсем не так  благополучны,  как
кажется,   а  во-вторых,  по  ним  совершенно  невозможно  судить  обо  всех
остальных.
     Властелины,  миллионеры, хозяева  жизни  - исключение,  не  они  должны
подавать  нам пример. Мы должны  подражать не им, а неудачникам:  оставшимся
без   медалей   конькобежцам,   разорившимся   филателистам,    изверившимся
изобретателям,  ожесточившимся государственным  чиновникам,  всем тем,  кто,
несмотря   на   одаренность,   образованность,   энергию,    влачит   жалкое
существование. Пусть люди не считают, что жизнь им не удалась, пусть знают -
они живут как все.  Из тех,  кто отбивается  от  жизни с помощью спиртного и
наркотиков, не следует делать национальных героев.
     На  каждого  победителя приходится тысяча проигравших  и еще две тысячи
тех, кто почему-то забывает  явиться, или заболевает гриппом, или переживает
ссору с  любимой девушкой и поэтому не успевает  вовремя  подать необходимые
бумаги. Если кто-то не понимает в жизни, так это  именно победители. Жизнь -
это  не победа,  не первое место,  а борьба за  третье. И тем не  менее люди
превозносят победителей, проигравшие же  упорно им подражают  в надежде хоть
что-то у  них  перенять.  Вопрос: чем отличается миллионер от  Немиллионера?
Ответ: миллионами.
     Следует уяснить себе не  то,  как  добиться успеха,  что по определению
является уделом немногих  избранных, а  как не  отвести глаз, глядя  в  лицо
неудаче,  как  перенести затхлый  запах  обыденности. Мы  должны поднять  на
пьедестал  нищего  маляра,  который  потерял работу  и  которого забирают  в
полицию, даже если он попытался вынести из магазина всего-то  навсего фляжку
дешевого  виски; который за тридцать  лет  каторжного труда не нажил ничего,
кроме залитого  краской  комбинезона, и дочь которого, единственн