поубавилась, он попал в коллекцию
сумасшедших поэтов.
     -  Меня  не  обманешь,  - заявил  он  Одилии. - Ради  себя  стараешься.
Становиться между человеком и его ногой никто тебе права не давал.
     Он был единственным пациентом  сумасшедшего  дома, кому удалось бежать.
Впрочем, далеко он не ушел; самого его нашли на кухне, а его вторую ногу - в
духовке. Отрубая  ее, он потерял так много  крови, что лишился чувств и сжег
ногу почти дотла.
     - Почему ты это делаешь? - поинтересовалась Одилия.
     - Скажи лучше,  почему этого не делаешь ты? Ты просто  мне завидуешь, -
мне ведь это пришло в голову первому. Нет, ты не знаешь, что такое жизнь.
     Деревенский  калека, потерявший на войне обе  ноги,  утопился  в пруду,
повесив себе на шею вместо булыжников пару увесистых Библий.
     Кое-какого  успеха Одилия все же добилась.  Успех:  используя  цветовой
тест,  она сумела  со временем  отучить  безумного  издателя от  его  пылких
монологов и помогла ему вспомнить, что на самом деле он никакой не издатель,
а учитель французского языка в сельской школе.
     Благодарность:
     - Ах ты, сука, - возмутился издатель,  - я, величайший книготорговец  в
истории, должен теперь по твоей прихоти ехать в какую-то дыру, где надо мной
будет смеяться каждая собака. Все, что мне теперь остается, - это попытаться
заработать  на   корку  хлеба,   вбивая   неправильные   глаголы   в  головы
двенадцатилетним недоумкам, которые не способны были бы выучить эти глаголы,
даже имей  я возможность использовать в педагогических целях  дыбу или кнут.
Но   и   на   это    надеяться   не    приходится.   Уверен,   даже    такой
«великолепной» работы  мне не дождаться, ведь  все  знают, что я
безумен,  а безумие - не самая лучшая  рекомендация  для  школьного учителя,
которому родители доверяют своих бесценных крошек.  Возможно,  уже через два
месяца я подохну с голоду. Если  же мне не повезет, то протяну еще года два.
Да, ты вылечила меня от безумия, но от моей судьбы тебе меня не вылечить.
     Прочие неудачи. «Горшки не предают, - любила  говорить Одилия.  -
Ваза не убежит. Амфора никогда не переменит о тебе своего мнения. Не бывает,
чтобы кратер  изменил  тебе  с  другой.  Стамнос  никогда не  позволит  себе
отпустить едкое  замечание  по  поводу  твоего  наряда.  Пеликес  непременно
черкнет тебе из-за границы пару строк. Если оставить арибаллос на комоде, он
терпеливо дождется твоего возвращения».
     Супруг же ее больше интересовался скотоводством  и водкой, чем древними
амфорами  и безумными поэтами. Он пил  круглые сутки, а также безостановочно
любил   грузинских  девушек,  которых  импортировал  из  Грузии  в  товарных
количествах.
     - У тебя свои увлечения. У меня - свои.
     Отдадим  графу справедливость. С  сединой пришло осознание  того, что в
жизни  он  не добился ничего,  в пьянстве же и разврате  погряз глубже самых
праздных и порочных представителей славной русской аристократии.
     - Господи, что же с вами будет? - сказала мне Одилия на смертном одре.
     Она боялась, что  мы плохо кончим. Тревожилась за всех - одушевленных и
неодушевленных.  Одилия, как  мало кто,  умела смотреть  жизни  в глаза,  ее
отличали  здоровое   любопытство,  неизменное  чувство  юмора  и  всегдашнее
присутствие  духа.  О чем я  ей только не  поведала,  когда  она  лежала при
смерти; она  увидела такое, чего не  видел ни один человек  за тысячи лет. Я
изобразила  ей носорогов  на Сене, которых в  ее время было днем  с огнем не
сыскать, - ведь я знала: уж она-то этот спектакль оценит по достоинству.
     -  Ваза разговаривает со мной, - говорила  она слугам,  и  те, понятное
дело, кивали в знак согласия.
     Приветы  и  пожелания  скорейшего  выздоровления  супруг  передавал  ей
исключительно через доктора. За целый месяц, что Одилия пролежала в постели,
граф не удосужился  навестить ее  ни  разу; больных и болезни он  на дух  не
переносил. Не присутствовал он и на похоронах - от кладбища и  могильщиков у
него портилось настроение.
     Даже  Одилии,  носительнице  высшей  мудрости, светочу разума,  создать
идеальный брак оказалось, увы, не по силам.


     В ресторане

     Я - в сумке.
     Чего только Роза  сегодня со  своим лицом не  делала;  и дергала его, и
щипала, и мяла, и массировала; первые полдня она  провела в ванной, вторые -
перед  зеркалом.   Серьги  были   выбраны  спиралевидные,  олицетворяли  они
стремление с  большим  трудом и  всяческими  унижениями выучить за несколько
месяцев  азы   иностранного   языка   с  целью  понравиться   одному  весьма
симпатичному человеку, с которым вы познакомились за границей, - он должен в
скором времени к  вам приехать, но от  него до сих  пор нет  никаких вестей.
Ничего этого Роза не знает  - но  догадывается.  Она видит серьги Никки -  в
таких только в автомобильных гонках участвовать. Надевает их. В самый раз.
     Мы  сидим  за  столиком  и  ждем  мужчину.  Материализовался  он  не  в
результате   совета  Табаты,   а  вследствие   недавно  полученного  письма.
Любопытно, сможет ли Табата  после сегодняшнего вечера выбраться из колодца?
Роза пытается  выпить воды  с видом человека, который  только  что  столкнул
безумную тетушку в колодец и при этом отлично себя чувствует, - вид же у нее
такой, будто она  только  что столкнула безумную  тетушку  в колодец, однако
чувствует себя при этом не лучшим образом.
     Сумка  стоит под  столом, у Розиной  ноги.  Входит  мужчина  - высокий,
интеллигентный, образованный,  нос - уточкой. Прическа  не модная - то ли он
презирает  моду  и предпочитает  свой  собственный  стиль,  то  ли просто не
понимает, что времена меняются. Улыбка мужчины, по  которому сохнут женщины,
- должны,  во всяком случае. Да, вид заносчивый,  но ведь заносчивых женщины
любят.
     Преподаватель;  плохой  знак.  Мало  кто  занимается  преподаванием  по
собственному  желанию. Как правило,  это  неудачники:  неудачливые грабители
банков, дирижеры,  летчики  - люди, которые  так и не смогли овладеть  своей
профессией.  Преподаватель английского  языка  как иностранного - еще  хуже.
Такие имеют работу только потому, что родились в стране, чей язык пользуется
спросом. Говорит, как все преподаватели, - в расчете, что его будут слушать.
Возникает естественный вопрос: как получилось, что мужчина тридцати двух лет
с собственными  зубами  и волосами и  какой-никакой зарплатой до сих  пор не
обременен семьей?
     Роза тоже об этом думает; наверняка она  сейчас представляет  себе, как
во время  родов  ее  привяжут к  кровати шелковыми  платками, как она  будет
давать имена своим детям, как он после пятидесяти  растолстеет. Разворачивая
салфетку, она мысленно несколько  раз  его  переодевает.  Роза готовилась  к
встрече с  каким-нибудь  неуклюжим  болваном и  теперь лихорадочно  пытается
осмыслить ситуацию. Задумалась - и очень вовремя.
     - А вино,  - говорит  он, подымая бокал, - я выбрал недурное, не правда
ли?
     Роза  хмыкает.  Она  думает,  что это шутка.  И ошибается.  А  еще  она
представляет, как будет ласкать его  языком. Он  не из тех  мужчин,  которые
приносят  женщинам счастье; некоторые с ним кончают, но счастливее  от этого
не становятся; впрочем, и  несчастья - упоительно беспросветного несчастья -
он также принести  не может; кишка тонка. Вино он выбрал не ахти - мне ли не
знать; другое  дело,  что  в  любом  мало-мальски приличном ресторане совсем
плохого  вина все  равно не  подадут. Мистер Инглиш говорит. Без  умолку.  О
себе. Официант уже трижды пытался принять заказ, но мистер Инглиш всякий раз
его  отсылает,  он  даже  в  меню  не заглянул  -  столько слов  тратится на
саморекламу.    Места   работы,   небывалый   спрос,   нескончаемые   овации
работодателей. Роза начинает понимать, с кем имеет дело.  Мистер  Инглиш - и
это самое смешное -  и сам  прекрасно  понимает,  что он олух,  на свой счет
никаких иллюзий он не питает. И нужен ему вовсе не успех в жизни, а человек,
который бы в его успех поверил - хотя бы на несколько часов. В ресторане они
сидят уже пятьдесят  минут, а Роза произнесла  всего  тридцать  слов, из них
пятнадцать были сказаны официанту: сделала заказ и дважды поблагодарила.
     За тем, как они едят, я наблюдаю  без особого интереса. Поглощение пищи
-  процедура  универсальная.  Каждое  живое  существо на  планете  стремится
отправить  себе в  брюхо всю остальную планету. Рот гоняется за ртом и в рот
попадает. Крысы,  лисы  и маркизы  делают  все, что  в  их силах,  чтобы мир
окрысился,  облисился, обмаркизился. Один едок  идет в пищу  другому  едоку,
другой - третьему, третий - четвертому, и все это происходит очень быстро. А
еще говорят, что нет такого понятия, как прогресс.
     - Один мой старый приятель предложил мне пост директора школы в  Дании,
но меня ни в  какую не хотели отпускать - Китай же для меня,  право, слишком
мал.
     Почувствовав, что Роза  корчится в  страшных муках,  официант  приносит
счет по собственной инициативе,  не дожидаясь команды мистера  Инглиша. Роза
испытывает невыразимое облегчение.
     - Вам, надо думать, очень  приятно в моем обществе,  - замечает  мистер
Ингиш.  -  Не стесняйтесь, говорите как  есть. -  И он наконец-то замолкает,
приникая к вожделенному стакану воды.
     - А меня вы ни о чем не хотите спросить? - осведомляется Роза.
     - Хочу. Можно я вас сфотографирую?
     Роза  демонстрирует  белозубую  улыбку,  тем  самым  отвечая на  вопрос
утвердительно.  Мистер  Инглиш  выхватывает  «полароид» и делает
снимок.
     - Как  все же удачно я выбрал этот ресторан,  -  говорит он,  помахивая
снимком,   чтобы  поскорей   проступило   изображение.   Достает  альбом.  -
Признавайтесь, вам ведь хочется сделать запись о том, какой прелестный вечер
вы провели.
     Лица в альбоме.
     Круглолицая блондинка,  толстенный слой пудры, улыбается  во весь  рот,
земляничного цвета щечки, держит  бокал шампанского, совсем еще молоденькая,
пьяненькая, необстрелянная. И подпись: «Салют».
     Костлявая  француженка,  лицо  квадратное,  уши  торчком.  Не  в  силах
поверить, что это произошло с ней. «Незабываемо!»
     Черноволосая,  кареглазая лингвистка. Быстро  катится вниз по наклонной
плоскости, катится - но не сдается. «Какой вечер!»
     Улыбчивая  бразильянка.  Радуется  жизни,  всезнающие  губы,  неутомимо
охотится за иностранными паспортами; то, что он - полный олух, нисколько  ее
не смущает. «Когда же я увижу твоего маленького друга?!»
     Роза пишет:  «Невероятно».  И  все  же  интересно,  чем  он
руководствуется.  Слишком  умен,  чтобы  обманываться на  ее счет, альбом же
достал раньше времени, потому  что  знает:  больше он ее  не увидит.  Мистер
Инглиш  извлекает  калькулятор  и  начинает  подсчитывать  долю  Розы.  Роза
порывается заплатить за двоих, но  он решительно  против: «Сделаем все
как полагается».
     Прощание.
     - Расскажите обо мне всем вашим подругам. - просит он.
     - Не беспокойтесь.
     К чему  отчаиваться? К  чему ломать голову?  Если  ваш номер пять тысяч
пять, дело  ваше  не  безнадежно,  однако  попотеть  придется.  Попотеть  на
Северном полюсе и померзнуть в Сахаре.
     Вернувшись  домой, Роза изливает  душу  Никки,  которая встречает ее  в
одних леггинсах: она делает на полу всевозможные упражнения - чтобы быть еще
ловчее, еще сильнее.


     Заочное соревнование

     Роза воздает мистеру Обеду-на-двоих по заслугам.
     - Не понимаю  все-таки, почему было ему не дать? - недоумевает Никки. -
По первому разу они мало чем друг от друга отличаются.
     - Нет.
     - А впрочем, бывает по-всякому. Приведешь его домой, думаешь  -  дело в
шляпе, а у него  не  стоит, представляешь?  Все равно  что купить  блузку, а
потом, уже дома, обнаружить, что на ней дырка или что  ее  в  машине стирать
нельзя. Подцепила я  раз одного козла, приезжаем  к нему,  а  он  на мопедах
помешался, часа два мы  с ним журналы листали - надо же  было его уважить, а
потом мне надоело, я и  говорю: «Хорошенького, - говорю, - понемножку,
не пора ли нам, дружок, в койку?» Раздеваемся, у меня все на мази, а у
него  не  стоит.  «Давай, -  говорю, -  я  тебе  помогу,  встанет  как
миленький»,  а он  говорит:  «А  у  меня, -  говорит,  -  и  так
стоит». Смотрю - а у него пистон хорошо если два дюйма, еле виден. Это
я не к  тому, чтоб  обязательно размером с небоскреб  был, многим  женщинам,
насколько я  знаю,  маленькие  даже  нравятся.  Просто  предупреждать  надо.
Вручаешь визитку со своими габаритами, и партнер заранее знает, на что идет.
Ты парня в  койку тащишь, а он тебе визитку: «В Вашем распоряжении два
дюйма, мисс. Не угодно ли удостовериться?»
     - Может, ты и права.
     - Кого я только не  перевидала, когда  за деньги этим делом занималась.
Чудик  на  чудике. Один, например,  приходил, расплачивался - а потом Библию
вслух читал. И как ты думаешь, что дальше было?
     Роза пожимает плечами.
     - Ничего не было.  В том-то и дело. Пять минут читал, я вначале думала,
это он с силами собирается, но нет: расплатится, Священное Писание почитает,
пока я ногтями занимаюсь, и отбывает. И никаких  тебе проповедей про то, что
шлюхам, мол, гореть в вечном пламени.
     - Гм-м-м.
     - Многих секс совершенно не интересовал. Секс ведь - это самое простое.
Гораздо  труднее  заставить себя над их шуточками смеяться,  за жизнь с ними
разговоры вести.  Не  подумай  только, что все  они  - краснорожие клерки из
Бирмингема, были среди  них и смазливые. Один, например, писаный  красавчик,
хотел от меня только одного: чтобы я все  его  команды выполняла. Придет,  и
начинается:  «Встань.  Сядь. Перевернись.  Дай чаю». Или отвезет
меня на  Лестер-сквер и велит ползти  за ним на  коленях и  кричать  во весь
голос «Ну  пожалуйста, Микки, давай еще разок, прошу тебя! Мне с тобой
было  так хорошо. Ты - единственный мужчина, с которым я кончаю. Побей меня,
если хочешь!»  Да,  чуть не  забыла: главный-то его  кайф заключался в
том, чтобы  я кричала все это в присутствии  французских туристок, а кто  их
разберет француженки они  или  нет,  на  них  же  не  написано. Бельгийки  и
швейцарки не годились - он почему-то именно к француженкам слабость питал. В
результате мы с ним крупно повздорили, потому что француженок этих  пришлось
полчаса ждать -  в центре Лондона, и ни одной  француженки,  представляешь?!
Полчаса на холоде простояли, а он, жмот, за простой мне платить отказался.
     - Гм-м-м.
     -  Знаешь, кто  превзошел всех?  Любитель  автостоянок, вот  кто. Его я
никогда не забуду. Приходит ко  мне  как-то одна  женщина,  респектабельная,
средних лет.  «Черт  с тобой,  -  думаю,  -  чем женские  деньги  хуже
мужских?» Но она, оказывается, хотела  мне своего супруга  пристроить.
Его уже  сколько  раз  на  автостоянках ловили:  за машину  зайдет, ляжет на
асфальт и дрочит  в  свое  удовольствие. Вот что  современные  мегаполисы  с
людьми  делают! А она плачет, бедняжка: недавно мужа посреди ночи в торговом
центре застукали - лежит в одних носках и землю орошает. Как  выяснилось, он
этим  делом уже много лет занимается  -  с  тех пор как за границей работать
стал. Где он только не фонтанировал:  и на  Эйфелевой  башне, и во Всемирном
торговом центре,  и  в  Прадо. Тадж-Махалу  и тому досталось. Откуда  только
беднягу  не  депортировали!  Однажды  вечером  застали  его за этим делом на
автостраде M25,  в  крайнем правом  ряду. Шутки шутками, а дело-то дрянь: на
работу  не  берут, въездные визы  не дают.  Не  осталось  ни одного  собора,
который бы он  не осквернил. Жена держит его взаперти: если выйдет на улицу,
на   первом  же   перекрестке  «огонь  открывает».   Чем  больше
аудитория, тем лучше стоит.  Она его к психиатру отправила,  а он по пути на
стоянку свернул, где онанировал, как выяснилось, уже не раз. Чего она только
со своим благоверным не делала  и в конце концов обратилась ко мне - решила,
что без профессионала не обойтись. Ей хотелось,  чтобы женщина оказывала  на
него физическое, а не эмоциональное воздействие.  Иными словами,  нужна была
уличная женщина, а не улица.
     - И что же?
     -  Естественно, ничего не получилось. Я сделала все, что в  моих силах.
Отличный оказался клиент.  Супермен в своем роде. Вот только женской щели он
предпочитает щель в асфальте. Ты же знаешь,  кое-что я умею, но он  заплатил
мне и  попросил, чтобы  я сказала жене, что  мы  с ним  позабавились  вволю.
Говорят, он даже в Кремле свой след оставил.
     - Так кто же был твоим худшим клиентом?
     - Худший клиент -  это тот,  который не  объявляется. Своими  бы руками
удушила. Звонит как-то один черномазый, из Африки, и начинает мне  свой член
расписывать - давно пора, говорит, такой детородный орган в дело употребить.
Начинаем торговаться,  полчаса спорим, мы говорим, что цены не снижаем, а он
нам - что  при  его-то статях ему еще и приплатить могли бы. В общем,  сразу
видно -  в нашем  деле не фурычит. В назначенное время не приходит, звонит с
улицы, снова полчаса торгуемся и  еще  полчаса пытаемся втолковать  ему, как
дойти от телефонной будки до  нашей квартиры, - без  толку. Мы  прозвали его
Большой  Член; если все  у него в стране такие же  идиоты, я ей  не завидую.
Один раз я даже спустилась во  двор его встретить, но он куда-то подевался -
как видно, охотился за местными девицами. Есть и такие горе-клиенты, которые
сами  тебя  вызовут,  а  когда приезжаешь,  они  либо уже спать  легли, либо
передумали. Как-то раз мне целый час пришлось за город  по  вызову ехать, да
еще в два часа ночи, представляешь? Знала ведь, что добром  это не кончится,
но  поехала -  без денег сидела.  Приезжаю  в паб,  звоню,  звоню - никто не
отвечает:  видать, хозяин,  который  меня  выписал,  уже  вырубился.  Я  так
разозлилась,  что  вызвала  сразу   и  пожарную  команду,   и  «скорую
помощь», и полицию, а  потом стала  соседей будить. «Извините за
беспокойство, - говорю,  - но я  проститутка, приехала из  Лондона к мистеру
Ховарду, звоню,  а он не отвечает - уж не  случилось ли  с  ним чего?»
Взломали дверь - а  мистер Ховард мирно себе похрапывает; то-то он удивился,
когда всех нас вместе увидел...
     - М-м-м-м-м-м.
     -  Не расстраивайся. Когда я за деньги давала, иной раз целый месяц  от
клиентов отбоя нет,  а бывает,  полгода без  работы сидишь.  Главное - очень
захотеть. Знаешь что? Надо тебе лестницу попробовать.
     - Лестницу?!
     - Как-то  у меня лампочка  перегорела, а со стула я дотянуться не могу.
Пошла к  соседям лестницу взять, несу ее домой, а тут какой-то  тип вызвался
помочь. Короче, «помог» он мне в тот вечер неплохо. С  тех пор я
к этому  способу часто прибегаю. Мужчинам это  нравится -  они могут  себя с
лучшей стороны  показать, да  и  предлог  познакомиться хороший. Попробуй  -
такую  помощь предлагают  обычно  люди  серьезные, благонадежные;  ну а если
помощник  тебе  почему-то  не  покажется,  всегда  можно  будет  к   чему-то
придраться и его отшить.
     - Гм-м-м.
     Никки наклоняется, касаясь головой пола.
     - У-у-у-у-у-у-уф-ф-ф. Шея болит. Вот что значит давно не тренироваться.
И все-таки сейчас лучше,  чем  раньше.  Надо поддерживать  форму, ничего  не
поделаешь.
     По телевизору новая передача: отношения  между женщинами.  Дело идет ко
сну.
     -  Послушай,  -  Никки  мнется,  -  я  понимаю,  мое предложение  может
показаться  тебе  довольно   странным...  я  не  обижусь,  если  ты  скажешь
«нет»... Мне что-то не по себе, можно, я сегодня с тобой лягу?
     - Тогда я  не засну,  - отвечает  Роза. Меня она, как обычно,  берет  с
собой в спальню  и ставит под  одеяло, но в этот вечер почему-то  отодвигает
тумбочку от кровати и приставляет к дверям.