у. И он  пронзительно
закричал:
   - Диана! Люс!
   На самом деле это был стук несмолкающих пулеметных очередей. Наверно,
он мог бы и раньше понять это.
   Потом  где-то  закричал  ребенок,  и  снова  вернулась   напряженная,
дрожащая тишина... Первой мыслью Лоика  было  выйти  из  этой  проклятой
коробки, из этой западни из железа и кожи, где он едва не умер. Лоик  на
ощупь нашел что-то, похожее на ручку двери, подергал ее и  почувствовал,
что дверь с его стороны открылась. Он уже вылезал  наружу,  когда  нечто
христианское шевельнулось в его  душе  и  заставило  обернуться  к  Люс;
несомненно, она была жива, потому что ползла за ним. Впервые в  жизни  у
нее был решительный вид.
   Лежавшая на боку машина казалась непривычно высокой.  Он  прополз  по
сиденьям, выпал наружу и уселся на  асфальт,  прислонившись  к  какой-то
кстати подвернувшейся подушке. Поскольку Люс смогла выбраться из  машины
не нагибаясь, она разглядела за Лоиком нечто, заставившее ее отвернуться
и зажать рот рукой. Следя за ее взглядом, Лоик  обернулся  и  обнаружил,
что спасительная подушка была на самом деле телом шофера  Жана,  бедняги
Жана, еще десять минут тому назад передававшего им корзину с едой. Одним
прыжком он оказался на ногах, отскочив от мрачной подпорки, а труп  стал
медленно клониться к земле и рухнул под тяжестью собственного веса лицом
на асфальт. Побледневший от отвращения Лоик принялся отряхивать  с  себя
пыль.
   "Это ужасно! -  подумал  он  наконец.  -  Я  видел  мгновение  ужаса,
настоящего ужаса, какого я еще не знал раньше. Если когда-нибудь со мной
заговорят о чем-то ужасном, я обязательно вспомню именно эту минуту". Но
все же его реакция на  происходящее  была  не  совсем  адекватной:  ужас
уступил место смущению за свою неловкость, за  то,  что  он  убрал  свое
плечо,  и  бедный  мертвец  рухнул,  и  падение   его   было   зловещим,
унизительным и отвратительным. Одновременно Лоик холодно рассматривал  -
и это тоже он поставил себе в  упрек  -  окружающий  пейзаж.  Он  увидел
параллельные  прерывистые  следы   от   пулеметных   очередей,   которые
изрисовали причудливыми геометрическими фигурами кромку кювета,  дорогу,
пощадили машину стариков, но повредили правое крыло, капот и левую часть
багажника "ченард-волкера", пересекли шоссе в  неизвестном  направлении,
хлестнув по асфальту, убив при этом Жана, случайно  оказавшегося  на  их
пути. (Эта случайность была отнюдь не более  глупой,  чем  любая  другая
случайность рока, но жестокость войны и сама мысль о том, что "это" было
намеренно сделано неизвестным садистом из  Мюнхена  или  еще  откуда-то,
придавали этой случайности преувеличенно глупый и непристойный смысл.) -
Жан! Бедняга Жан! - сказала Люс, опускаясь перед трупом на колени с  той
непринужденностью, которую  сохраняют  при  виде  раненых  или  погибших
женщины; мужчины же инстинктивно стараются  отойти  в  сторонку,  что  и
сделал Лоик.
   - Но что же в конце концов происходит? - закричала  Диана,  появляясь
перед машиной. Ее угрожающий  вид  мог  испугать  не  меньше  воздушного
налета.
   Хотя она и видела, что Люс склонилась над трупом  Жана,  но  сварливо
продолжила:
   - Скажет мне кто-нибудь наконец, что же происходит?
   Как будто ей не хватало фактов, и она хотела  услышать,  несмотря  на
всю красноречивость представшей перед  ее  глазами  сцены,  какие-нибудь
светские подробности или комментарии, способные - и Лоик  прекрасно  это
понимал - просветить  ее  лучше,  чем  любая  действительность,  и  даже
успокоить ее.
   - Боже мой! Какая мерзость эти "юнкерсы"!  -  проговорил  зашедший  с
другой стороны Брюно, глядя на склонившуюся Люс. Он тоже не  осмеливался
подойти поближе, как и Лоик, смущенный этой смертью. И сама мысль о том,
что он реагирует на  случившееся  так  же,  как  этот  тип,  на  секунду
заставила страдать Лоика. - Люс! Ну что же вы! Встаньте! Вы  же  видите,
что нет никакой надежды... Что же нам теперь делать с ним?
   - Его нельзя оставлять, ведь здесь  столько  муравьев!  -  простонала
Люс.
   Диана  вопрошала  небо,  призывая  его  в  свидетели   непредвиденных
затруднений из-за шофера, находящегося не там, где ему полагалось  быть,
то есть не на переднем сиденье за рулем.
   - Что же с нами будет? - вздохнула она, выдержав пристойную паузу.
   - С нами?.. - переспросил Брюно. - Но я умею водить машину.
   И как бы в доказательство этого он с видом искушенного  знатока  пнул
ногой ближайшую шину. Но едва он сел за  руль,  как  в  "ченард-волкере"
что-то взорвалось и одновременно пошел густой дым.
   Лоик нагнулся к машине, и в это  время  откуда-то  сверху  послышался
ровный спокойный голос, привлекший внимание всех окружающих:
   - На вашей машине далеко не уедешь.
   Это был хозяин телеги, запряженной двумя першеронами, ему  надо  было
пересечь дорогу, и он пытался проложить себе путь между машиной стариков
и кучей железа, бывшей в свое время  автомобилем  "ченард-волкер"  (этот
"ченард-волкер" даже представлял свою марку  в  Довиле  летом  прошлого,
1939 года на розыгрыше "Гран-при"  Спортивной  элегантности.  "Гран-при"
был без труда выигран мадам Андре Адер, которую близкие друзья  называли
Люс. Так об этом писали в ту пору "Ля газет де От-Норманди" и "Фигаро").
   - Как видите, месье, мы здорово вляпались, - простодушно  и  довольно
доброжелательно сказала Диана. Дело в том, что в свое время  ей  удалось
посмотреть  несколько  фильмов  о  шуанах   , и  это  сблизило  ее  с  крестьянством.  Она  высоко  ценила
клошаров, испытывая к ним  сострадание,  ведь  они  забавляли  ее  своим
живописным видом, ей было интересно знать, что сделало их такими, и  она
глубоко уважала их за разрыв с ценностями этого мира. Кроме того,  Диана
заявляла,  что   чувствует   самое   глубокое   уважение   к   рабочему,
ремесленнику, представителям свободных профессий, торговцу, земледельцу,
чиновнику, предпринимателю и его помощникам,  офицеру  и  унтер-офицеру,
портье и так далее. Она также не имела ничего против консьержей  -  ведь
они часто бывали  любезными,  -  но  в  то  же  время  Диана  испытывала
презрение и чувство гадливости к среднему французу, особенно когда он  и
ему   подобные   собирались    в    толпу.    Толпа    так    отличается
отнарода,ананародДианасмотрела снисходительно-благосклонно, как на некую
незатейливую  утварь  времен   средневековья.   Вечерами   народ   чинно
располагался у домашнего очага, а вечно возбужденная  толпа  фланировала
по бульварам.
   Удивление  на   лице   крестьянина   сменилось   отвращением,   затем
безмятежностью, к которой примешивалась некоторая брезгливость при  виде
этого беспорядка. Только при виде трупа, лежащего на обочине, изменилось
выражение  его  лица;  на  нем  читались  не   столько   ужас,   сколько
доверчивость и  желание  успокоить  это  стадо  незнакомцев,  словно  он
наконец нашел с ними нечто общее.

Глава 2

   Этот буколический персонаж был среднего роста, у  него  было  тонкое,
типично  французское  лицо,  каштановые  волосы  и  светло-карие  глаза,
решительный  и  мясистый  нос  нависал  над  четко  очерченным  ртом   с
приподнятыми уголками губ. У него было  стройное  тело,  мускулистое  от
крестьянского труда, мощный торс возвышался над  узкими  бедрами,  загар
оттеняла майка потрясающей белизны.
   Лоик, в особенности  ценивший  у  мужчин  мужественность,  с  первого
взгляда понял, что этого типа следовало опасаться, особенно  женщинам  с
повышенной  чувствительностью,  равно  как  и  искушенным,  к   которым,
безусловно, нельзя было отнести Люс. Ей  понадобилось  три  года  -  ей,
одинокой,  красивой,  привыкшей  к  ухаживаниям,  -  чтобы  найти   себе
любовника, и в  качестве  такового  она  выбрала  грубого  и  банального
красавчика Брюно, и этим было все сказано.  Впрочем,  может  быть,  и  к
лучшему. Не время было  играть  в  леди  Чаттерлей,  особенно  с  лордом
Адером-Чаттерлеем, который, ожидая их со  вчерашнего  дня  в  Лиссабоне,
"бил копытом" от нетерпения отправиться в Америку.
   Разъяренная Диана, у которой  на  солнце  потекла  косметика,  мрачно
смотрела, как из "ченард-волкера" валит дым. Крестьянин  сумел  проехать
между машиной с  многочисленным  семейством  -  производитель  потомства
подал назад автомобиль - и останками лимузина и оказался совсем рядом  с
ними.
   - Да уж, дымит так  дымит,  -  сказал  он,  возвышаясь  на  телеге  и
доставая из кармана сигарету. - Что же с ней случилось?
   Всегда неравнодушная к новым лицам Диана попыталась дать ответ:
   - В нее попало с самолета много пуль... ужасно много пуль... Наверно,
одна из них попала в жизненно важное место... в общем, в одну из  важных
частей ее механизма. К тому же кончилась вода. Не забудьте еще, что  это
опытная модель,  одна  из  первых  в  серии,  только  бедняга  Жан  умел
управляться с ней.
   Походя  она  указала  на  тело  вышеупомянутого  Жана,  и  крестьянин
сочувственно покачал головой, что было с его стороны довольно любезно.
   Наконец-то нашелся хоть один человек с практическим складом  ума,  не
то что этот болван Брюно! Какого  черта  ему  надо  сидеть  за  рулем  и
дергать в разные стороны рычаги? Нашел время  дергать  рычаги!  В  самом
деле! Нельзя было рассчитывать на Брюно, а еще меньше на Лоика: она сама
видела, как он строит глазки  этому  землепашцу.  Только  этого  еще  не
хватало! Только этого!
   На самом же деле Лоик рылся в своей памяти, пытаясь вспомнить,  какую
пьесу напоминало ему все  происходящее.  Наконец  он  сообразил:  Расин,
"Федра", а в "Федре" рассказ Терамена: "Он стоял на своей колеснице..."
   "Терамен - это я, - подумал он.  -  Люс  -  прекрасная  Федра,  Диана
играет роль злой Эноны, а суровый Тезей  ожидает  нас  в  Лиссабоне.  Но
какую же роль дать бедняге Брюно? С эстетической точки зрения он мог  бы
быть Ипполитом, но, учитывая  обстоятельства,  только  этот  крестьянин,
правящий  телегой-колесницей,  лавирующий  среди  пулеметных   очередей,
мчащийся по бурным волнам судьбы, мог бы быть Ипполитом".
   - О чем вы  задумались,  Лоик?  -  Голос  Эноны-Дианы  показался  ему
гневным и нетерпеливым. - Не время предаваться мечтаниям,  мой  дорогой.
Что нам делать с беднягой Жаном, который... - Она остановилась, так и не
произнеся "который больше не может сесть за руль", "мешает нам", "больше
ни на что не годен", хотя это, естественно, пришло ей на ум. Наконец она
выбрала:
   - ...его ведь нельзя оставить одного на этой дороге!.. Ну вы же  сами
понимаете...
   Она нервничала.
   - В конце концов нужно что-то, делать! А зачем другой идиот  принялся
возиться с этой машиной? Он что, хочет ее сейчас починить? Но  ведь  она
уже полыхает...
   - А почему "другой идиот"? По-вашему, я - первый? - спросил Лоик.
   - Ах, нашли время обижаться! - ответила она, впрочем  без  каких-либо
опровержений. - А что думаете вы, Люс, как нам выбраться отсюда?
   Сделав  два  шага,  она  внезапно  повернулась   к   бедной,   совсем
ошеломленной Люс.
   - В конце концов именно ваша машина завезла нас сюда! - бросила Диана
с упреком.
   - Я очень огорчена, но ведь раньше  она  прекрасно  работала,  вы  же
знаете, - сказала Люс, отступая.
   - Ее машина,  но  отнюдь  не  ее  самолет,  -  поправил  Лоик,  желая
восстановить справедливость. - И давайте поскорее забудем об  этой  куче
железа! Месье, пожалуйста! - уверенным тоном обратился он к  задумчивому
до рассеянности крестьянину. - Месье, не могли бы вы взять  тело  нашего
друга и отвезти его...
   Но его перебила преисполненная рвением Люс. Казалось, она была готова
сложить руки на груди и  упасть  на  колени.  "Ни  дать  ни  взять  само
олицетворение скорби!" - раздраженно подумала Диана.
   - О да, месье... нет ли здесь поблизости церкви или госпиталя?  Может
быть, можно найти машину "скорой помощи", чтобы отвезти  в  ней  бедного
Жана?
   - А как же, интересно, ваша "скорая помощь" сможет добраться сюда?  -
Диана метала громы и молнии. - По воздуху? Или  по  морю?  А  зачем  вам
понадобился госпиталь? Вы ведь сами видите,  что  в  госпиталь  ему  уже
поздно. А  церковь?  Разве  так  уж  важно  в  нынешних  обстоятельствах
отправиться туда, чтобы пропеть "De profundis"?  Ах нет! Вы несерьезны, Люс! Совершенно несерьезны!
   Топнув ногой, она повернулась к крестьянину, видя в нем единственного
достойного собеседника.
   - А как же машина? С ней действительно больше ничего нельзя  сделать?
- спросила Люс с тем же невинным видом.
   -  Ну,  на  машину  вы  можете  больше  не  рассчитывать,  -   сказал
крестьянин.
   И как  бы  желая  подчеркнуть,  что  этот  приговор  окончательный  и
обжалованию не подлежит, он,  перегнувшись  на  другую  сторону  телеги,
выплюнул длинную струю коричневатой слюны. Обеих женщин  передернуло,  и
они опустили глаза, как будто он  без  всякого  предупреждения  предстал
перед ними голым. Реакция Лоика была такой же, но он подумал:  "Странно,
несмотря  на  эти  привычки,  в  парне  нет  ничего  шокирующего.  Нужно
поговорить с ним как мужчина с мужчиной (к этой формулировке он прибегал
довольно редко).
   Мне  нужно  вытащить  отсюда  моих  женщин".  Повернувшись  к   своим
компаньонкам по путешествию, он увидел их,  обессиленных,  взъерошенных,
без косметики.
   Одна из них кудахтала, другая хранила молчание, но у обеих был жалкий
вид.
   И чувство сострадания, желание защитить их, что было совершенно внове
для него, захватили его целиком. "К счастью, я здесь, -  подумал  он,  -
рядом с Тарзаном-Лермитом они могут ничего не бояться".
   - Ну-ка, милые дамы, - бросил он шутливым тоном,  которым  говорил  в
прежние времена, в те счастливые времена, когда они переходили из салона
в салон, попивая коктейли и высмеивая отсутствующих, - подойдите к этому
молодому красавцу, он там, в машине, и скажите ему, чтобы он достал  все
вещи; вы сделаете доброе дело. А мне надо  переговорить  с  нашим  новым
товарищем. Ну же, вперед!..
   Наверное,  в  его  голосе  им  послышались  властные  нотки,  и   они
повиновались. Он же хладнокровно уселся на подножку  телеги,  удивляясь,
как его еще ноги держат.
   - Скажите-ка мне, старина, вы ведь не оставите меня  одного  с  этими
двумя бедными женщинами и с тем типом,  который  только  и  делает,  что
дуется? А? В жизни  каждого  мужчины  бывают  слишком  тяжелые  моменты,
правда, я серьезно...
   Парень посмотрел на него своими странного цвета глазами -  карими,  с
желтыми и серыми крапинками  -  и  неожиданно  улыбнулся.  У  него  были
плотные, очень белые зубы, еще не испорченные курением.
   - Я не брошу вас в этой передряге, - вымолвил он наконец. -  Особенно
вместе с мертвецом! Не очень-то это удобно в такое время. С таким грузом
вас никто не возьмет.
   Он задумался на мгновение, сплюнул в другую сторону, чуть не попав  в
Лоика, отчего беднягу дипломата всего передернуло.
   - Так! Вот что я  сделаю:  я  отвезу  вас  к  себе  домой.  А  завтра
отправлюсь подыскивать для вас машину. Моя  мать  устроит  этих  дам  на
ночлег, а что касается мужчин, там посмотрим... может быть, вы проведете
ночь в амбаре.
   Но-о! Пошла!
   Он слегка приподнялся, и лошади шагнули вперед. Лоик отступил, подняв
руки вверх.
   - Эй, подождите! Я должен им все объяснить.
   Несчастный крестьянин не мог и представить себе, что  значит  принять
решение, когда рядом с тобой Диана Лессинг и Люс  Адер;  одна  чрезмерно
решительная, другая - полная противоположность, неизвестно, кто  из  них
больше мешал... да еще не забудьте этого  маленького  зануду  Брюно.  Во
всяком  случае,  он,  Лоик,  отправится  вместе  с  этим   крестьянином,
единственным в окрестностях человеком,  которому  не  занимать  здравого
смысла, подумал Лоик, бросая  взгляд  на  нескончаемую  вереницу  машин,
тянущуюся до самого горизонта. Ферма! Ферма  с  холодной  водой,  свежим
сеном, настоящая ферма с лошадьми, с преданными собаками. Запах  зеленой
травы и земли он не вдыхал с  самого  детства,  а  это  вам  не  воздух,
которым дышишь в Довиле или в Каннах.
   Крестьянин занервничал:
   - Делайте что хотите, понятно? Но я не могу  тратить  на  вас  время.
Нужно собрать урожай, пока боши не подожгли его. Еще хорошо,  что  стоит
жара! В общем, если хотите ехать со мной, то поехали,  но  только  сразу
же!
   - Едем, едем! Спасибо! - сказал  Лоик.  И,  повинуясь  инстинкту,  он
протянул руку и представился:
   - Лоик Лермит.
   - Морис Анри.
   С самым серьезным видом они пожали друг другу руки, и Лоик побежал  к
своему гарему, застав при этом в полном разгаре  перепалку  из-за  того,
что Брюно продолжал дуться.
   - Диана, Люс, послушайте: этот крестьянин предлагает  отвезти  нас  к
себе и разместить на  ночь.  Завтра  он  отправится  на  поиски  машины.
По-моему, для нас это единственный выход.
   - Провести ночь у этой деревенщины! Чтобы оказаться по шею в навозе?
   Нет, да вы сошли с ума, мой дорогой Лоик! - Брюно побелел  и  стиснул
от ярости зубы: страх еще не успел полностью овладеть им. - Я  не  сноб,
но все же! Видно, что вы не знаете французских ферм!
   На мгновение у Лоика от  ярости  закружилась  голова,  перед  глазами
поплыло. Ему захотелось ударить этого лощеного альфонса.
   - Вы несете чушь, Брюно. Во-первых, вы сноб!  А  во-вторых,  это  вам
мало что известно о французских фермах,  во  всяком  случае,  не  больше
моего. Для нас это единственный выход, если мы не хотим провести ночь на
дороге. В общем, я пойду! Что же до "деревенщины", то он предлагает  нам
четверым свой кров, и лично я нахожу его очень любезным! Я  отправляюсь!
А вы, дамы?
   - Я тоже пойду, -  сказала  Диана.  -  Провести  ночь  среди  шума  и
беспорядка, да еще запах бензина и все эти люди, которые  нас  обворуют,
как только наступит ночь! Нет уж, спасибо! Я иду с вами, Лоик.
   И  она  приняла  вид  мужественной  женщины,  заранее  смирившейся  с
убогостью деревенской жизни. Бросив взгляд на Брюно,  отвернувшегося  от
нее, Люс посмотрела на Лоика и сказала к общему изумлению:
   - Делайте что хотите, Брюно, но я не оставлю бедного Жана  на  земле,
где ползают муравьи. Я пойду с ними, вот и все.
   - Я обязан идти с вами, вам это прекрасно известно, - прошипел Брюно.
- Я не могу оставить вас одну на этой ферме, Бог знает у кого...  но  вы
за это заплатите!
   Он сослался на свой долг, и ему явно стало легче. И днем  эта  дорога
была кошмарной, а уж ночью... Пожав плечами,  Лоик  возглавил  маленький
караван.
   - Не забудьте чемоданы! - бросил он Брюно.
   Он вдруг ощутил  себя  властным  и  решительным  мужчиной,  настолько
решительным, что окружающие исполняют его приказы. Такое тоже было с ним
впервые. Впервые за много лет...
   - Но не просите меня пускаться в разговоры или  пожимать  руку  этому
типу! - крикнул Брюно им вслед. - Об этом не может быть и речи!
   - Уж на это мне абсолютно наплевать! - сказал Лоик.
   Покорно идущие  рядом  с  ним  женщины  молча  кивнули,  одобряя  его
действия.
   Поведение Лоика все больше удивляло. "И забавляло", - думала Диана.
   - Эй, вам стоило бы поторопиться, потому что завтра к  этому  времени
да вдобавок при такой жаре ваш приятель протухнет, - сказал  крестьянин,
подтверждая этими изысканными речами свое приглашение.
   Вздрогнув, обе женщины послушно  забрались  в  телегу  и  уселись  на
единственное сиденье рядом с кучером. Жан был уложен вдоль  боковины,  а
Брюно и Лоик, чьи ноги, свесившись с телеги, болтались в пустоте, а  дух
был смущен, несли подле него траурную вахту.

***

   Часом, а может быть, двумя или тремя  позже  (от  тряски  часы  Дианы
испустили дух) их деревенский кортеж  ехал  через  равнину,  похожую  на
тысячи других мрачных равнин, которые им уже пришлось  проехать.  В  это
время крестьянин, удобно подпираемый  слева  Дианой,  а  справа  -  Люс,
нарушил тишину, царящую в полях, остановил телегу и,  указав  кнутом  на
по-прежнему пустой горизонт, сказал:
   - Ну вот мы и приехали!
   Вокруг, кр