т, санитарная машина ожидала у бокового входа, а за дверьми меня встретил запах каменных полов и больницы. Ничего не изменилось, только теперь была весна. Я заглянул в дверь большой комнаты и увидел, что майор сидит за столом, окно раскрыто и солнце светит в комнату. Он не видел меня, и я не знал, явиться ли мне с рапортом или сначала пойти наверх и почиститься. Я решил пойти наверх. 
   Комната, которую я делил с лейтенантом Ринальди, выходила во  двор.  Окно
было распахнуто, моя кровать была застлана одеялом, и на  стене  висели  мои
вещи, противогаз в продолговатом жестяном футляре, стальная каска на том  же
крючке. В ногах кровати стоял мой сундучок, а на сундучке мои зимние сапоги,
блестевшие от  жира.  Моя  винтовка  австрийского  образца  с  восьмигранным
вороненым стволом и удобным, красивым, темного ореха прикладом висела  между
постелями. Я вспомнил, что телескопический прицел к ней заперт  в  сундучке.
Ринальди, лейтенант, лежал на второй кровати и спал. Он  проснулся,  услышав
мои шаги, и поднял голову с подушки.
   -   Ciao!   (1)   -   сказал   он.   -    Ну,    как    провели    время?
---------------------------------------(1) Итальянское приветствие. [18]
   - Превосходно.
   Мы пожали друг другу руки, а потом он обнял меня за шею и поцеловал.
   - Уф! - сказал я.
   - Вы грязный, - сказал он. - Вам нужно умыться. Где вы были, что  делали?
Выкладывайте все сразу.
   - Я был везде. В Милане, Флоренции,  Риме,  Неаполе,  Вилла-Сан-Джованни,
Мессине, Таормине...
   - Прямо железнодорожный справочник. Ну, а интересные приключения были?
   - Да.
   - Где?
   - Milano, Firenze, Roma, Napoli...
   - Хватит. Скажите, какое было самое лучшее?
   - В Милане.
   - Потому что это было первое. Где вы ее  встретили?  В  "Кова"?  Куда  вы
пошли? Как все было? Выкладывайте сразу. Оставались на ночь?
   - Да.
   - Подумаешь. Теперь и  у  нас  здесь  замечательные  девочки.  Новенькие,
первый раз на фронте.
   - Да ну?
   - Не верите? Вот пойдем сегодня,  увидите  сами.  А  в  городе  появились
хорошенькие молодые англичанки. Я  теперь  влюблен  в  мисс  Баркли.  Я  вас
познакомлю. Я, вероятно, женюсь на мисс Баркли.
   - Мне нужно умыться и явиться с рапортом. А что, работы теперь нет?
   - После вашего отъезда мы только и знаем,  что  отмороженные  конечности,
желтуху, триппер, умышленное членовредительство, воспаление легких,  твердые
и мягкие шанкры. Раз в неделю кого-нибудь  пришибает  осколком  скалы.  Есть
несколько настоящих раненых. С будущей недели война опять начнется. То есть,
вероятно, опять начнется. Так говорят. Как, по-вашему, стоит мне жениться на
мисс Баркли, - разумеется, после войны?
   - Безусловно, - сказал я и налил полный таз воды.
   - Вечером вы мне все расскажете, - сказал Ринальди. - А сейчас  я  должен
еще поспать, чтобы явиться к мисс Баркли свежим и красивым. [19]
   Я снял френч и рубашку  и  умылся  холодной  водой  из  таза.  Растираясь
полотенцем, я глядел по сторонам, и в окно,  и  на  Ринальди,  лежавшего  на
постели с закрытыми глазами. Он был красив, одних  лет  со  мной,  родом  из
Амальфи. Он  любил  свою  работу  хирурга,  и  мы  были  большими  друзьями.
Почувствовав мой взгляд, он открыл глаза.
   - У вас деньги есть?
   - Есть.
   - Одолжите мне пятьдесят лир.
   Я вытер руки и достал бумажник из внутреннего кармана  френча,  висевшего
на стене. Ринальди взял бумажку, сложил ее, не вставая с постели, и сунул  в
карман брюк. Он улыбнулся.
   - Мне нужно произвести на мисс Баркли впечатление человека со средствами.
Вы мой добрый, верный друг и финансовый покровитель.
   - Ну вас к черту, - сказал я.
   Вечером в офицерской столовой я сидел рядом со священником, и  его  очень
огорчило и неожиданно обидело, что я не поехал в Абруццы. Он писал  обо  мне
отцу, и к моему приезду готовились. Я сам жалел об этом не меньше, чем он, и
мне было непонятно, почему я не поехал. Мне  очень  хотелось  поехать,  и  я
попытался объяснить, как тут одно цеплялось за другое, и в конце  концов  он
понял и поверил,  что  мне  действительно  хотелось  поехать,  и  все  почти
уладилось. Я выпил много вина, а потом кофе со стрега и, хмелея, рассуждал о
том, как это выходит, что человеку  не  удается  сделать  то,  что  хочется;
никогда не удается.
   Мы с ним разговаривали,  пока  другие  шумели  и  спорили.  Мне  хотелось
поехать в Абруццы. Но я не поехал в места, где дороги обледенелые и твердые,
как железо, где в холод ясно и сухо, и снег сухой и  рассыпчатый,  и  заячьи
следы на снегу, и крестьяне снимают шапку и зовут вас "дон", и  где  хорошая
охота. Я не поехал в такие места, а поехал туда, где  дымные  кафе  и  ночи,
когда комната идет кругом, и нужно смотреть в стену, чтобы она остановилась,
пьяные ночи в постели, когда знаешь, что больше ничего нет, кроме  этого,  и
так странно просыпаться потом, [20] не зная, кто это рядом с тобой, и мир  в
потемках кажется нереальным и таким остро волнующим, что  нужно  начать  все
сызнова, не зная и не раздумывая в ночи, твердо веря, что больше ничего нет,
и нет, и нет, и не раздумывая. И вдруг задумаешься очень глубоко и заснешь и
иногда наутро проснешься, и того, что было, уже нет,  и  все  так  резко,  и
ясно, и четко, и иногда споры о плате. Иногда все-таки еще хорошо, и  тепло,
и нежно, и завтрак и обед.  Иногда  приятного  не  осталось  ничего,  и  рад
выбраться поскорее на улицу, но на следующий день всегда опять то же,  и  на
следующую ночь. Я пытался рассказать о ночах, и о том, какая  разница  между
днем и ночью, и почему ночь лучше, разве только день очень холодный и ясный,
но я не мог рассказать этого, как не могу и сейчас. Если с вами так  бывало,
вы поймете. С ним так не бывало, но он  понял,  что  я  действительно  хотел
поехать в Абруццы, но не поехал, и мы остались друзьями, похожие во многом и
все же очень разные. Он всегда знал то, чего я не знал и что, узнав,  всегда
был готов позабыть. Но это я понял только поздней, а тогда не понимал. Между
тем мы все еще сидели в столовой. Все уже поели, но продолжали  спорить.  Мы
со священником замолчали, и капитан крикнул:
   - Священнику скучно. Священнику скучно без девочек.
   - Мне не скучно, - сказал священник.
   - Священнику скучно. Священник хочет, чтоб войну  выиграли  австрийцы,  -
сказал капитан. Остальные прислушались. Священник покачал головой.
   - Нет, - сказал он.
   - Священник не хочет, чтоб мы наступали. Правда, вы не  хотите,  чтоб  мы
наступали?
   - Нет. Раз идет война, мне кажется, мы должны наступать.
   - Должны наступать. Будем наступать.
   Священник кивнул.
   - Оставьте его в покое, - сказал майор. - Он славный малый.
   - Во всяком случае, он тут ничего не может поделать, - сказал капитан. Мы
все встали и вышли из-за стола.
 
 
     
[21] 
 
   Глава четвертая
 
Утром меня разбудила батарея в соседнем саду, и я увидел, что в окно светит солнце, и встал с постели. Я подошел к окну и выглянул. Гравий на дорожках был мокрый и трава влажная от росы. Батарея дала два залпа, и каждый раз воздух сотрясался, как при взрыве, и от этого дребезжало окно и хлопали полы моей пижамы. Орудий не было видно, но снаряды летели, по-видимому, прямо над нами. Неприятно было, что батарея так близко, но приходилось утешаться тем, что орудия не из самых тяжелых. Глядя в окно, я услышал грохот грузовика, выезжавшего на дорогу. Я оделся, спустился вниз, выпил кофе на кухне и прошел в гараж. 
   Десять машин выстроились в ряд под длинным навесом. Это были тупоносые, с
громоздким кузовом, санитарные автомобили, выкрашенные в серое,  похожие  на
мебельные фургоны. Во дворе у такой же машины  возились  механики.  Еще  три
находились в горах, при перевязочных пунктах.
   - Эта батарея бывает под обстрелом? - спросил я у одного из механиков.
   - Нет, signor tenente (1). Она защищена холмом.
   - Как у вас дела?
   -  Ничего.  Вот  эта  машина  никуда  не  годится,  а  остальные  все   в
исправности. - Он прервал работу и улыбнулся. - Вы были в отпуску?
   - Да.
   Он вытер руки о свой свитер и ухмыльнулся.
   - Хорошо время провели?
   Его товарищи тоже заухмылялись.
   - Неплохо, - сказал я. - А что с этой машиной?
   - Никуда она не годится. То одно, то другое.
   - Сейчас в чем дело?
   - Поршневые кольца менять надо.
   Я оставил их у машины, которая казалась обобранной  и  униженной,  оттого
что мотор был открыт и части выложены на подножку, а сам вошел под  навес  и
одну за другой осмотрел все машины. Я нашел их  сравнительно  чистыми,  одни
были  только  что  вымы---------------------------------------(1)   Господин
лейтенант (итал.). [22] ты, другие  уже  слегка  запылились.  Я  внимательно
оглядел шины, ища порезов или царапин от  камней.  Казалось,  все  в  полном
порядке. Ничто, по-видимому, не менялось от того, здесь ли я и  наблюдаю  за
всем сам или же нет. Я воображал, что состояние машин, возможность доставать
те или иные части, бесперебойная эвакуация больных и раненых с  перевязочных
пунктов в горах, доставка их на распределительный пункт и  затем  размещение
по госпиталям, указанным в документах, в  значительной  степени  зависят  от
меня. Но, по-видимому, здесь я или нет, не имело значения.
   - Были какие-нибудь затруднения с частями? - спросил я старшего механика.
   - Нет.
   - Где теперь склад горючего?
   - Все там же.
   - Прекрасно, - сказал я, вернулся в дом и выпил еще  одну  чашку  кофе  в
офицерской столовой. Кофе был светло-серого  цвета,  сладкий  от  сгущенного
молока. За окном было чудесное весеннее  утро.  Уже  появилось  то  ощущение
сухости в носу, которое предвещает, что день будет жаркий.  В  этот  день  я
объезжал посты в горах и вернулся в город уже под вечер.
   Дела, как видно, поправились за время моего  отсутствия.  Я  слыхал,  что
скоро ожидается переход в  наступление.  Дивизия,  которую  мы  обслуживали,
должна была идти в атаку в верховьях реки,  и  майор  сказал  мне,  чтобы  я
позаботился о постах на время атаки. Атакующие  части  должны  были  перейти
реку повыше ущелья и рассыпаться по горному склону. Посты  для  машин  нужно
было выбрать как можно ближе к реке и держать под прикрытием. Определить для
них места должна была, конечно, пехота, но считалось, что план разрабатываем
мы. Это была одна из тех условностей, которые создают у вас иллюзию  военной
деятельности.
   Я был весь в пыли и  грязи  и  прошел  в  свою  комнату,  чтобы  умыться.
Ринальди сидел на кровати с английской грамматикой Хюго в руках.  Он  был  в
полной форме, на нем были черные башмаки, и волосы его блестели.
   - Чудесно, - сказал он, увидя меня. - Вы пойдете со мной в гости  к  мисс
Баркли. [23]
   - Нет.
   - Да. Вы пойдете, потому что  я  вас  прошу,  и  смотрите,  чтобы  вы  ей
понравились.
   - Ну ладно. Дайте только привести себя в порядок.
   - Умойтесь и идите как есть.
   Я умылся, пригладил волосы, и мы собрались идти.
   - Постойте, - сказал Ринальди, - пожалуй, не мешает вылить. -  Он  открыл
свой сундучок и вынул бутылку.
   - Только не стрега, - сказал я.
   - Нет. Граппа.
   - Идет.
   Он налил два стакана,  и  мы  чокнулись,  отставив  указательные  пальцы.
Граппа была очень крепкая.
   - Еще по одному?
   - Идет, - сказал я. Мы выпили по второму стакану граппы.  Ринальди  убрал
бутылку, и мы спустились вниз. Было жарко идти  по  городу,  но  солнце  уже
садилось, и было приятно. Английский госпиталь помещался  в  большой  вилле,
выстроенной каким-то немцем перед войной. Мисс Баркли была  в  саду.  С  ней
была еще одна сестра. Мы увидели за деревьями их белые  форменные  платья  и
пошли прямо к ним. Ринальди отдал  честь.  Я  тоже  отдал  честь,  но  более
сдержанно.
   - Здравствуйте, - сказала мисс Баркли. - Вы, кажется, не итальянец?
   - Нет.
   Ринальди разговаривал с другой сестрой. Они смеялись.
   - Как странно - служить в итальянской армии.
   - Собственно, это ведь не армия. Это только санитарный отряд.
   - А все-таки странно. Зачем вы это сделали?
   - Не знаю, - сказал я. - Есть вещи, которые нельзя объяснить.
   - Разве? А меня всегда учили, что таких вещей нет.
   - Это очень мило.
   - Мы непременно должны поддерживать такой разговор?
   - Нет, - сказал я. [24]
   - Слава богу.
   - Что это у вас за трость? - спросил я.
   Мисс Баркли была довольно  высокого  роста.  Она  была  в  белом  платье,
которое я принял за форму сестры милосердия, блондинка с золотистой кожей  и
серыми глазами. Она показалась мне очень красивой. В руках у нее была тонкая
ротанговая трость, нечто вроде игрушечного стека.
   - Это - одного офицера, он был убит в прошлом году.
   - Простите...
   - Он был очень славный. Я должна была выйти за него замуж, а его убили на
Сомме.
   - Там была настоящая бойня.
   - Вы там были?
   - Нет.
   - Мне рассказывали, - сказала она. - Здесь война  совсем  не  такая.  Мне
прислали эту тросточку. Его мать прислала. Ее вернули с другими его вещами.
   - Вы долго были помолвлены?
   - Восемь лет. Мы выросли вместе.
   - Почему же вы не вышли за него раньше?
   - Сама не знаю, - сказала она. - Очень глупо. Это я,  во  всяком  случае,
могла для него сделать. Но я думала, что так ему будет хуже.
   - Понимаю.
   - Вы любили когда-нибудь?
   - Нет, - сказал я.
   Мы сели на скамью, и я посмотрел на нее.
   - У вас красивые волосы, - сказал я.
   - Вам нравятся?
   - Очень.
   - Я хотела отрезать их, когда он умер.
   - Что вы.
   - Мне хотелось что-нибудь для него сделать. Я не придавала значения таким
вещам; если б он хотел, он мог бы получить все. Он мог бы получить все,  что
хотел, если б я только понимала. Я бы вышла за него замуж  или  просто  так.
Теперь я все это понимаю. Но тогда он собирался на  войну,  а  я  ничего  не
понимала.
   Я молчал.
   - Я тогда вообще ничего не понимала. Я думала, так для него будет хуже. Я
думала, может быть, он [25] не в силах будет  перенести  это.  А  потом  его
убили, и теперь все кончено.
   - Кто знает.
   - Да, да, - сказала она. - Теперь все кончено.
   Мы оглянулись на Ринальди, который разговаривал с другой сестрой.
   - Как ее зовут?
   - Фергюсон. Эллен Фергюсон. Ваш друг, кажется, врач?
   - Да. Он очень хороший врач.
   - Как это приятно. Так редко встречаешь  хорошего  врача  в  прифронтовой
полосе. Ведь это прифронтовая полоса, правда?
   - Конечно.
   - Дурацкий  фронт,  -  сказала  она.  -  Но  здесь  очень  красиво.  Что,
наступление будет?
   - Да.
   - Тогда у нас будет работа. Сейчас никакой работы нет.
   - Вы давно работаете сестрой?
   - С конца пятнадцатого года. Я пошла тогда же, когда и он. Помню,  я  все
носилась с глупой мыслью, что он попадет в тот госпиталь,  где  я  работала.
Раненный сабельным ударом, с повязкой вокруг  головы.  Или  с  простреленным
плечом. Что-нибудь романтическое.
   - Здесь самый романтический фронт, - сказал я.
   - Да, - сказала она. - Люди не представляют, что такое война во  Франции.
Если б они представляли, это не могло  бы  продолжаться.  Он  не  был  ранен
сабельным ударом. Его разорвало на куски.
   Я молчал.
   - Вы думаете, это будет продолжаться вечно?
   - Нет.
   - А что же произойдет?
   - Сорвется где-нибудь.
   - Мы сорвемся. Мы сорвемся во Франции. Нельзя устраивать такие вещи,  как
на Сомме, и не сорваться.
   - Здесь не сорвется, - сказал я.
   - Вы думаете?
   - Да. Прошлое лето все шло очень удачно.
   - Может сорваться, - сказала она. - Всюду может сорваться. [26]
   - И у немцев тоже.
   - Нет, - сказала она. - Не думаю.
   Мы подошли к Ринальди и мисс Фергюсон.
   - Вы любите Италию? - спрашивал Ринальди мисс Фергюсон по-английски.
   - Здесь недурно.
   - Не понимаю. - Ринальди покачал головой.
   - Abbastanza bene (1), - перевел я. Он покачал головой.
   - Это не хорошо. Вы любите Англию?
   - Не очень. Я, видите ли, шотландка.
   Ринальди вопросительно посмотрел на меня.
   - Она шотландка, и поэтому больше Англии  любит  Шотландию,  -  сказал  я
по-итальянски.
   - Но Шотландия - это ведь Англия.
   Я перевел мисс Фергюсон его слова.
   - Pas encore (2), - сказала мисс Фергюсон.
   - Еще нет?
   - И никогда не будет. Мы не любим англичан.
   - Не любите англичан? Не любите мисс Баркли?
   - Ну, это совсем другое. Нельзя понимать так буквально.
   Немного погодя мы простились и ушли. По дороге домой Ринальди сказал:
   - Вы понравились мисс Баркли больше, чем я. Это ясно,  как  день.  Но  та
шотландка тоже очень мила.
   - Очень, - сказал я. Я не обратил на нее внимания. - Она вам нравится?
   - Нет, - сказал Ринальди.
 
 
 
Глава пятая 
 
На следующий день я снова пошел к мисс Баркли. Ее не было в саду, и я свернул к боковому входу виллы, куда подъезжали санитарные машины. Войдя, я увидел старшую сестру госпиталя, которая сказала мне, что мисс Баркли на дежурстве. 
   - Война, знаете  ли.  ---------------------------------------(1)  Недурно
(итал.). (2) Еще нет (франц.). [27]
   Я сказал, что знаю.
   - Вы тот самый американец, который служит в итальянской армии? - спросила
она.
   - Да, мэм.
   - Как это случилось? Почему вы не пошли к нам?
   - Сам не знаю, - сказал я. - А можно мне теперь перейти к вам?
   - Боюсь, что теперь нельзя. Скажите, почему вы пошли в итальянскую армию?
   - Я жил в Италии, - сказал я, - и я говорю по-итальянски.
   - О! - сказала она. - Я изучаю итальянский. Очень красивый язык.
   - Говорят, можно выучиться ему в две недели.
   - Ну нет, я не выучусь в две недели. Я уже занимаюсь  несколько  месяцев.
Если хотите повидать ее, можете зайти после семи часов. Она сменится к этому
времени. Но не приводите с собой разных итальянцев.
   - Несмотря на красивый язык?
   - Да. Несмотря даже на красивые мундиры.
   - До свидания, - сказал я.
   - A rivederci, tenente (1).
   - A rivederla. -  Я  отдал  честь  и  вышел.  Невозможно  отдавать  честь
иностранцам так,  как  это  делают  в  Италии,  и  при  этом  не  испытывать
замешательства. Итальянская манера отдавать честь, видимо, не рассчитана  на
экспорт.
   День был жаркий. Утром я ездил в верховья реки, к предмостному укреплению
у  Плавы.  Оттуда  должно  было  начаться  наступление.   В   прошлом   году
продвигаться по тому берегу было невозможно, потому  что  лишь  одна  дорога
вела от перевала к понтонному мосту и она  почти  на  протяжении  мили  была
открыта пулеметному и орудийному огню. Кроме  того,  она  была  недостаточно
широка,  чтобы  вместить  весь  необходимый  для  наступления  транспорт,  и
австрийцы могли устроить там настоящую бойню. Но итальянцы  перешли  реку  и
продвинулись по берегу в обе стороны,  так  что  теперь  они  удерживали  на
австрийском  берегу  реки   полосу   мили   в   полторы.   Это   давало   им
---------------------------------------(1) До свидания,  лейтенант  (итал.).
[28] опасное преимущество, и австрийцам не следовало  допускать,  чтобы  они
закрепились там. Я думаю, тут проявлялась взаимная  терпимость,  потому  что
другое. предмостное укрепление, ниже по реке, все  еще  оставалось  в  руках
австрийцев. Австрийские окопы были  ниже,  на  склоне  горы,  всего  лишь  в
нескольких ярдах от итальянских позиций. Раньше на берегу  был  городок,  но
его разнесли в щепы. Немного дальше были развалины железнодорожной станции и
разрушенный мост, который нельзя было починить и использовать, потому что он
просматривался со всех сторон.
   Я проехал по узкой дороге вниз, к реке, оставил  машину  на  перевязочном
пункте под выступом холма, переправился  через  понтонный  мост,  защищенный
отрогом горы, и обошел окопы на месте  разрушенного  городка  и  у  подножия
склона. Все были в блиндажах. Я увидел сложенные наготове  ракеты,  которыми
пользовались для вызова огневой поддержки артиллерии или  для  сигнализации,
когда была перерезана связь. Было тихо, жарко и грязно.  Я  посмотрел  через
проволочные заграждения на австрийские позиции.  Никого  не  было  видно.  Я
выпил с