,  которым  туча
пролилась. Смотри, как он льет. Когда бы милая моя со мной в  постели  здесь
была. Когда бы милая моя  Кэтрин.  Когда  бы  милая  моя  с  попутной  тучей
принеслась. Принеси ко мне мою Кэтрин, ветер. Что ж, вот и мы попались.  Все
на свете попались, и [174] дождику  не  потушить  огня.  -  Спокойной  ночи,
Кэтрин, - сказал я громко. - Спи крепко. Если тебе очень неудобно,  дорогая,
ляг на другой бок, - сказал  я.  -  Я  принесу  тебе  холодной  воды.  Скоро
наступит утро, и тебе будет легче. Меня огорчает, что тебе  из-за  него  так
неудобно. Постарайся уснуть, моя хорошая.
   Я все время спала, сказала она. Ты разговаривал во сне. Ты нездоров?
   Ты правда здесь?
   Ну конечно, я здесь. И никуда не уйду. Это все для нас с тобой  не  имеет
значения.
   Ты такая красивая и хорошая. Ты от меня не уйдешь ночью?
   Ну конечно, я не уйду. Я всегда здесь. Я с тобой, когда  бы  ты  меня  ни
позвал.
   - Ах ты,......! - сказал Пиани. - Поехали!
   - Я задремал, - сказал я. Я посмотрел на часы.  Было  три  часа  утра.  Я
перегнулся через сиденье, чтобы достать бутылку барбера.
   - Вы разговаривали во сне, - сказал Пиани.
   - Мне снился сон по-английски, - сказал  я.  Дождь  немного  утих,  и  мы
двигались вперед. Перед рассветом мы  опять  остановились,  и  когда  совсем
рассвело, оказалось, что мы стоим на небольшой  возвышенности,  и  я  увидел
весь  путь  отступления,  простиравшийся  далеко  вперед,   шоссе,   забитое
неподвижным транспортом,  сквозь  который  просеивалась  только  пехота.  Мы
тронулись снова, но при дневном свете  видно  было,  с  какой  скоростью  мы
подвигаемся, и я понял, что если мы хотим когда-нибудь добраться  до  Удине,
нам придется свернуть с шоссе и ехать прямиком.
   За ночь к колонне пристало много крестьян с проселочных дорог, и теперь в
колонне ехали повозки, нагруженные домашним скарбом; зеркала  торчали  между
матрацами, к задкам были привязаны куры и утки. Швейная  машина  стояла  под
дождем на повозке, ехавшей впереди нас.  Каждый  спасал,  что  у  него  было
ценного. Кое-где женщины сидели на повозках, закутавшись, чтобы укрыться  от
дождя, другие шли рядом, стараясь держаться как можно ближе. В колонне  были
теперь и собаки, они бежали, прячась под днищами повозок. Шоссе было покрыто
грязью, в канавах доверху стояла вода, и земля в  полях  заде[175]  ревьями,
окаймлявшими шоссе, казалась слишком мокрой и слишком  вязкой,  чтобы  можно
было отважиться ехать прямиком. Я вышел из машины и прошел  немного  вперед,
отыскивая удобное место, чтобы осмотреться и выбрать  поворот  на  проселок.
Проселочных дорог было много, но я опасался попасть на такую, которая никуда
не приведет. Я все их видел не раз, когда мы проезжали в машине по шоссе, но
ни одной не запомнил, потому что машина шла быстро, и все  они  были  похожи
одна на другую. Я только  знал,  что  от  правильного  выбора  дороги  будет
зависеть, доберемся ли мы до места. Неизвестно было, где теперь австрийцы  и
как обстоят дела, но я был уверен, что, если дождь перестанет и над колонной
появятся самолеты, все пропало. Пусть хоть  несколько  машин  останется  без
водителей или несколько лошадей падет, - и движение на  дороге  окончательно
застопорится.
   Дождь теперь лил не так сильно, и я подумал, что скоро может проясниться.
Я прошел еще немного вперед, и, дойдя до узкой дороги с живой  изгородью  по
сторонам, меж двух полей уходившей на север, решил, что по ней мы и  поедем,
и поспешил  назад,  к  машинам.  Я  сказал  Пиани,  где  свернуть,  и  пошел
предупредить Аймо и Бонелло.
   - Если она нас никуда не выведет, мы можем вернуться и снова примкнуть  к
колонне, - сказал я.
   - А  что  же  мне  с  этими  делать?  -  спросил  Бонелло.  Его  сержанты
по-прежнему сидели рядом с ним. Они были небриты, но  выглядели  по-военному
даже в этот ранний утренний час.
   - Пригодятся, если нужно будет подталкивать машину, - сказал я. Я подошел
к Аймо и сказал, что мы попытаемся проехать прямиком.
   - А мне что делать с моим девичьим выводком? - спросил Аймо. Обе  девушки
спали.
   - От них мало пользы, - сказал я. - Лучше бы  вам  взять  кого-нибудь  на
подмогу, чтобы толкать машину.
   - Они могут пересесть в кузов, - сказал Аймо. - В кузове есть место.
   - Ну пожалуйста, если  вам  так  хочется,  -  сказал  я.  -  Но  возьмите
кого-нибудь с широкими плечами на подмогу. [176]
   - Берсальера, - улыбнулся Аймо. - Самые широкие плечи у  берсальеров.  Им
измеряют плечи. Как вы себя чувствуете, tenente?
   - Прекрасно. А вы?
   - Прекрасно. Только очень есть хочется.
   - Куда-нибудь мы доберемся этой дорогой, тогда остановимся и поедим.
   - Как ваша нога, tenente?
   - Прекрасно, - сказал я.
   Стоя на подножке и глядя вперед, я видел, как машина Пиани отделилась  от
колонны и свернула на узкий  проселок,  мелькая  в  просветах  голых  ветвей
изгороди. Бонелло повернул вслед за ним, а потом и Аймо сделал то же,  и  мы
поехали за двумя передними машинами узкой проселочной дорогой с изгородью по
сторонам. Дорога вела к ферме. Мы застали машины  Пиани  и  Бонелло  уже  во
дворе фермы. Дом был низкий и  длинный,  с  увитым  виноградом  навесом  над
дверью. Во дворе был колодец, и Пиани уже  доставал  воду,  чтобы  наполнить
свой радиатор. От долгой езды с небольшой скоростью вода вся выкипела. Ферма
была брошена. Я оглянулся на дорогу. Ферма  стояла  на  пригорке,  и  оттуда
видно было далеко кругом, и мы увидели дорогу, изгородь, поля и ряд деревьев
вдоль шоссе, по которому шло отступление. Сержанты шарили  в  доме.  Девушки
проснулись и разглядывали дом, колодец, два  больших  санитарных  автомобиля
перед домом и трех шоферов у колодца. Один из сержантов  вышел  из  дома  со
стенными часами в руках.
   - Отнесите на место, - сказал я. Он посмотрел на  меня,  вошел  в  дом  и
вернулся без часов.
   - Где ваш товарищ? - спросил я.
   - Пошел в отхожее место. - Он взобрался на сиденье машины. Он боялся, что
мы не возьмем его с собой.
   - Как быть с завтраком, tenente?  -  спросил  Бонелло.  -  Может,  поедим
чего-нибудь? Это не займет много времени.
   - Как вы думаете,  дорога,  которая  идет  в  ту  сторону,  приведет  нас
куда-нибудь?
   - Понятно, приведет.
   - Хорошо. Давайте поедим.
   Пиани и Бонелло вошли в дом. [177]
   - Идем, - сказал Аймо девушкам. Он протянул руку, чтоб помочь им вылезть.
Старшая из сестер покачала головой. Они не станут входить в пустой брошенный
дом. Они смотрели нам вслед.
   - Упрямые, - сказал Аймо.
   Мы вместе вошли в дом. В нем  было  темно  и  просторно  и  чувствовалась
покинутость. Бонелло и Пиани были на кухне.
   - Есть тут особенно нечего, - сказал Пиани. - Все подобрали дочиста.
   Бонелло резал большой белый сыр на кухонном столе.
   - Откуда сыр?
   - Из погреба. Пиани нашел еще вино и яблоки.
   - Что ж, вот и завтрак.
   Пиани вытащил деревянную затычку из большой, оплетенной соломой  бутылки.
Он наклонил ее и наполнил медный ковшик.
   - Пахнет недурно, - сказал он. - Поищи какой-нибудь посуды, Барто.
   Вошли оба сержанта.
   - Берите сыру, сержанты, - сказал Бонелло.
   - Пора бы ехать, - сказал один из сержантов, прожевывая сыр и запивая его
вином.
   - Поедем. Не беспокойтесь, - сказал Бонелло.
   - Брюхо армии - ее ноги, - сказал я.
   - Что? - спросил сержант.
   - Поесть нужно.
   - Да. Но время дорого.
   - Наверно, сучьи дети, уже наелись, - сказал Пиани.  Сержанты  посмотрели
на него. Они нас всех ненавидели.
   - Вы знаете дорогу? - спросил меня один из них.
   - Нет, - сказал я. Они посмотрели друг на друга.
   - Лучше всего, если мы тронемся сейчас же, - сказал первый.
   - Мы сейчас и тронемся, - сказал я.
   Я выпил еще чашку красного вина. Оно казалось очень вкусным после сыра  и
яблок.
   - Захватите сыр, - сказал я и  вышел.  Бонелло  вышел  вслед  за  мной  с
большой бутылью вина.
   - Это слишком громоздко, - сказал я. Он посмотрел на вино  с  сожалением.
[178]
   - Пожалуй, что так, - сказал он. - Дайте-ка мне фляги.
   Он наполнил фляги, и немного вина пролилось на  каменный  пол.  Потом  он
поднял бутыль и поставил ее у самой двери.
   - Австрийцам не нужно будет выламывать дверь, чтобы найти вино, -  сказал
он.
   - Надо двигать, - сказал я. - Мы с Пиани отправляемся вперед.
   Оба сержанта уже сидели рядом с Бонелло. Девушки ели яблоки и  сыр.  Аймо
курил. Мы поехали по узкой дороге. Я оглянулся на две  другие  машины  и  на
фермерский дом. Это был хороший, низкий, прочный дом, и колодец был  обнесен
красивыми железными перилами. Впереди была дорога, узкая  и  грязная,  и  по
сторонам ее шла высокая изгородь. Сзади,  один  за  другим,  следовали  наши
автомобили.
 
 
 
Глава двадцать девятая 
 
В полдень мы увязли на топкой дороге, по нашим расчетам километрах в десяти от Удине. Дождь перестал еще утром, и уже три раза мы слышали приближение самолетов, видели, как они пролетали в небе над нами, следили, как они забирали далеко влево, и слышали грохот бомбежки на главном шоссе. Мы путались в сети проселочных дорог и не раз попадали на такие, которые кончались тупиком, но неизменно, возвращаясь назад и находя другие дороги, приближались к Удине. Но вот машина Аймо, давая задний ход, чтоб выбраться из тупика, застряла в рыхлой земле у обочины, и колеса, буксуя, зарывались все глубже и глубже до тех пор, пока машина не уперлась в землю дифференциалом. Теперь нужно было подкопаться под колеса спереди, подложить прутья, чтобы могли работать цепи, и толкать сзади до тех пор, пока машина не выберется на дорогу. Мы все стояли на дороге вокруг машины. Оба сержанта подошли к машине и осмотрели колеса. Потом они повернулись и пошли по дороге, не говоря ни слова. Я пошел за ними. 
[179] 
   - Эй, вы! - сказал я. - Наломайте-ка прутьев.
   - Нам нужно идти, - сказал один.
   - Ну, живо, - сказал я. - Наломайте прутьев.
   - Нам нужно идти, - сказал один. Другой не говорил ничего. Они торопились
уйти. Они не смотрели на меня.
   - Я вам приказываю вернуться к машине и наломать  прутьев,  -  сказал  я.
Первый сержант обернулся.
   - Нам нужно идти. Через час  вы  будете  отрезаны.  Вы  не  имеете  права
приказывать нам. Вы нам не начальство.
   - Я вам приказываю наломать прутьев, - сказал я. Они повернулись и  пошли
по дороге.
   - Стой! - сказал я. Они продолжали идти по топкой дороге с  изгородью  по
сторонам. - Стой, говорю! - крикнул я.  Они  прибавили  шагу.  Я  расстегнул
кобуру, вынул пистолет, прицелился в того, который  больше  разговаривал,  и
спустил курок. Я промахнулся, и они оба бросились бежать.  Я  выстрелил  еще
три раза, и один упал. Другой пролез сквозь изгородь и скрылся  из  виду.  Я
выстрелил в него сквозь изгородь, когда он побежал  по  полю.  Пистолет  дал
осечку, и я вставил новую обойму. Я  увидел,  что  второй  сержант  уже  так
далеко, что стрелять в него бессмысленно. Он был  на  другом  конце  поля  и
бежал, низко пригнув голову. Я стал заряжать пустую обойму. Подошел Бонелло.
   - Дайте я его прикончу, - сказал он. Я передал ему пистолет, и  он  пошел
туда, где поперек дороги лежал  ничком  сержант  инженерной  части.  Бонелло
наклонился, приставил дуло к его голове и нажал спуск. Выстрела не было.
   - Надо оттянуть затвор, - сказал я. Он оттянул затвор и выстрелил дважды.
Он взял сержанта за ноги и оттащил его на край  дороги,  так  что  он  лежал
теперь у самой изгороди. Он вернулся и отдал мне пистолет.
   - Сволочь! - сказал он. Он смотрел на сержанта. - Вы видели,  как  я  его
застрелил, tenente?
   - Нужно скорей наломать прутьев, - сказал я. - А что, в другого я  так  и
не попал? [180]
   - Вероятно, нет, - сказал Аймо. - Так далеко из пистолета не попасть.
   - Скотина! - сказал Пиани. Мы  ломали  прутья  и  ветки.  Из  машины  все
выгрузили. Бонелло копал перед колесами. Когда все было готово,  Аймо  завел
мотор и включил  передачу.  Колеса  стали  буксовать,  разбрасывая  грязь  и
прутья. Бонелло и я толкали изо всех сил, пока у нас не  затрещали  суставы.
Машина не двигалась с места.
   - Раскачайте ее, Барто, - сказал я.
   Он дал задний ход, потом снова передний. Колеса только глубже зарывались.
Потом машина опять уперлась дифференциалом, и колеса  свободно  вертелись  в
вырытых ими ямах. Я выпрямился.
   - Попробуем веревкой, - сказал я.
   - Я думаю, ничего не выйдет, tenente. Здесь не встать на одной линии.
   - Нужно попробовать, - сказал я. - Иначе ее не вытащишь.
   Машины Пиани и Бонелло могли встать на одной линии только по длине  узкой
дороги. Мы привязали одну машину к другой  и  стали  тянуть.  Колеса  только
вертелись на месте в колее.
   - Ничего не получается, - закричал я. - Бросьте. Пиани и Бонелло вышли из
своих машин и вернулись к нам. Аймо вылез. Девушки сидели на камне, ярдах  в
двадцати от нас.
   - Что вы скажете, tenente? - спросил Бонелло.
   - Попробуем еще раз с прутьями, - сказал я. Я  смотрел  на  дорогу.  Вина
была моя. Я завел их сюда. Солнце почти  совсем  вышло  из-за  туч,  и  тело
сержанта лежало у изгороди.
   - Подстелим его френч и плащ, - сказал я. Бонелло пошел за ними. Я  ломал
прутья, а Пиани и Аймо копали впереди и между колес. Я надрезал плащ,  потом
разорвал его надвое и разложил в грязи под колесами, потом навалил  прутьев.
Мы приготовились, и Аймо  взобрался  на  сиденье  и  включил  мотор.  Колеса
буксовали, мы толкали изо всех сил. Но все было напрасно.
   - Ну его к ...! - сказал я. - Есть тут у вас  что-нибудь  нужное,  Барто?
[181] Аймо влез в машину к Бонелло, захватив с собой сыр, две бутылки вина и
плащ. Бонелло, сидя за рулем, осматривал карманы френча сержанта.
   - Выбросьте-ка этот френч, - сказал я. - А что будет с выводком Барто?
   - Пусть садятся в кузов, - сказал Пиани. - Вряд ли мы далеко уедем.
   Я отворил заднюю дверцу машины.
   - Ну, - сказал я. - Садитесь.
   Обе девушки влезли внутрь и уселись в уголке. Они как будто и не  слыхали
выстрелов. Я оглянулся назад. Сержант лежал на дороге в  грязной  фуфайке  с
длинными рукавами. Я сел рядом с Пиани, и мы тронулись. Мы  хотели  проехать
через поле. Когда машины свернули на поле, я слез и пошел вперед. Если б нам
удалось проехать через поле,  мы  бы  выехали  на  дорогу.  Нам  не  удалось
проехать.  Земля  была  слишком  рыхлая  и  топкая.  Когда  машины  застряли
окончательно и безнадежно, наполовину уйдя колесами в грязь, мы  бросили  их
среди поля и пошли к Удине пешком.
   Когда мы вышли на дорогу, которая вела назад, к главному шоссе, я  указал
на нее девушкам.
   - Идите туда, - сказал я. - Там люди.
   Они смотрели на меня. Я вынул бумажник и дал каждой по десять лир.
   - Идите туда, - сказал я, указывая пальцем. - Там друзья! Родные!
   Они не поняли, но крепко зажали в руке деньги  и  пошли  по  дороге.  Они
оглядывались, словно боясь, что я отниму у них деньги. Я  смотрел,  как  они
шли по дороге, плотно закутавшись в шали, боязливо оглядываясь на  нас.  Все
три шофера смеялись.
   - Сколько вы дадите мне, если я пойду в ту сторону,  tenente?  -  спросил
Бонелло.
   - Если уж они попадутся, так пусть лучше в толпе, чем одни, - сказал я.
   - Дайте мне две сотни лир, и я пойду назад, прямо  в  Австрию,  -  сказал
Бонелло.
   - Там их у тебя отберут, - сказал Пиани.
   - Может быть, война кончится, - сказал Аймо.
   Мы шли по дороге так быстро, как только могли. Солнце пробивалось  сквозь
тучи. Вдоль дороги росли [182] тутовые деревья.  Из-за  деревьев  мне  видны
были наши машины, точно два больших мебельных фургона, торчавшие среди поля.
Пиани тоже оглянулся.
   - Придется построить дорогу, чтоб вытащить их оттуда, - сказал он.
   - Эх, черт, были бы у нас велосипеды! - сказал Бонелло.
   - В Америке ездят на велосипедах? - спросил Аймо.
   - Прежде ездили.
   - Хорошая вещь, - сказал Аймо. - Прекрасная вещь велосипед.
   - Эх, черт, были бы у нас велосипеды! - сказал Еонелло. - Я плохой ходок.
   - Что это, стреляют? - спросил я. Мне показалось, что  я  слышу  выстрелы
где-то вдалеке.
   - Не знаю, - сказал Аймо. Он прислушался.
   - Кажется, да, - сказал я.
   - Раньше всего мы увидим кавалерию, - сказал Пиани.
   - По-моему, у них нет кавалерии.
   - Тем лучше, черт возьми, - сказал Бонелло. - Я  вовсе  не  желаю,  чтобы
какая-нибудь кавалерийская сволочь проткнула меня пикой.
   - Ловко вы того сержанта прихлопнули, tenente, -  сказал  Пиани.  Мы  шли
очень быстро.
   - Я его застрелил, - сказал Бонелло. - Я  за  эту  войну  еще  никого  не
застрелил, и я всю жизнь мечтал застрелить сержанта.
   - Застрелил курицу на насесте, - сказал Пиани. - Не  очень-то  быстро  он
летел, когда ты в него стрелял.
   - Все равно. Я теперь всегда буду помнить об этом. Я  убил  эту  сволочь,
сержанта.
   - А что ты скажешь на исповеди? - спросил Аймо.
   - Скажу так: благословите меня, отец мой, я убил сержанта.
   Все трое засмеялись.
   - Он анархист, - сказал Пиани. - Он не ходит в церковь.
   - Пиани тоже анархист, - сказал Бонелло.
   - Вы действительно анархисты? - спросил я.
   - Нет, tenente. Мы социалисты. Мы все из Имолы. [183]
   - Вы там никогда не бывали?
   - Нет.
   - Эх, черт! Славное это местечко, tenente. Приезжайте туда  к  нам  после
войны, там есть что посмотреть.
   - И там все социалисты?
   - Все до единого.
   - Это хороший город?
   - Еще бы. Вы такого и не видели.
   - Как вы стали социалистами?
   - Мы все социалисты. Там все до единого  -  социалисты.  Мы  всегда  были
социалистами.
   - Приезжайте, tenente. Мы из вас тоже социалиста сделаем.
   Впереди дорога сворачивала влево и  взбиралась  на  невысокий  холм  мимо
фруктового сада, обнесенного каменной стеной. Когда дорога пошла в гору, они
перестали разговаривать. Мы шли все четверо в  ряд,  стараясь  не  замедлять
шага.
 
 
 
Глава тридцатая 
 
Позднее мы вышли на дорогу, которая вела к реке. Длинная вереница брошенных грузовиков и повозок тянулась по дороге до самого моста. Никого не было видно. Вода в реке стояла высоко, и мост был взорван посередине; каменный свод провалился в реку, и бурая вода текла над ним. Мы пошли по берегу, выискивая место для переправы. Я знал, что немного дальше есть железнодорожный мост, и я думал, что, может быть, нам удастся переправиться там. Тропинка была мокрая и грязная. Людей не было видно, только брошенное имущество и машины. На самом берегу не было никого и ничего, кроме мокрого кустарника и грязной земли. Мы шли вдоль берега и наконец увидели железнодорожный мост. 
   - Какой красивый мост! - сказал Аймо. Это был длинный железный мост через
реку, которая обычно высыхала до дна.
   - Давайте скорее переходить на ту сторону, пока его не взорвали, - сказал
я. [184]
   - Некому взрывать, - сказал Пиани. - Все ушли.
   - Он, вероятно, минирован, - сказал Бонелло. - Идите вы первый, tenente.
   - Каков анархист, а? - сказал Аймо. - Пусть он сам идет первый.
   - Я пойду, - сказал я. - Вряд ли он так минирован,  чтобы  взорваться  от
шагов одного человека.
   - Видишь, - сказал Пиани. - Вот что значит умный человек. Не то  что  ты,
анархист.
   - Был бы я умный, так не был бы здесь, - сказал Бонелло.
   - А ведь неплохо сказано, tenente, - сказал Аймо.
   - Неплохо, - сказал я. Мы были уже у самого моста. Небо  опять  заволокло
тучами, и накрапывал  дождь.  Мост  казался  очень  длинным  и  прочным.  Мы
вскарабкались на железнодорожную насыпь.
   - Давайте по одному, - сказал я и вступил на мост. Я  оглядывал  шпалы  и
рельсы, ища  проволочных  силков  или  признаков  мины,  но  ничего  не  мог
заметить. Внизу, в просветах между  шпалами,  видна  была  река,  грязная  и
быстрая. Впереди, за мокрыми полями, можно было разглядеть под дождем Удине.
Перейдя мост, я огляделся. Чуть выше по течению на реке был еще мост. Пока я
стоял и  смотрел,  по  этому  мосту  проехала  желтая,  забрызганная  грязью
легковая машина. Парапет был высокий, и кузов машины, как только она въехала
на