Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
опасались, это правда... Скажите все, и мы
разойдемся по-мирному... Что же делать, раз ваша такая специальность... Но
не губите людей!
А он привстал и головой так:
-- Так, так... Вы очень добрый человек... Продолжайте...
-- Вы,-- говорю,-- не думайте, что мы бесчувственные какие... Только
скажите от сердца и не доводите до неприятности... А вот даже как: я вам
даже пирожка принесу закусить, чтобы вы не думали...
Сказал, чтобы его в чувство ввести и открыть его планы!. А он подался
ко мне, уставил глаз и шипит:
-- Чи-то-сс? Пир-рожка-а? Это вы что же, на смех? На тебе пирожка! Ты
вот, сукин сын, такой мерзавец, Кривой... Вы меня все Кривым!.. а мы тебе
пирожка?.. А? Вам за пирожок надо покою ночного? Купить меня пирожком? А
утром вы мне пирожка предложили? Вы два пирога пекли и не предложили!..
Из-за вас меня Гайкин из лавки попросил!.. Я вам прощаю!
И так рукой торжественно, и сел на кровать. Слышу вдруг -- топ-топ.
Колюшка из-за двери голову выставил и меня за плечо:
-- Что это вы его, с квартиры гоните?
-- Ничего я не гоню! -- говорю.-- А вот опять... не в себе...
А тот действительно голову в руки и трясется. Смотрю, Колюшка сморщился
и подходит к Кривому, и голос у него дрожит:
-- Оставьте, пожалуйста... Что за пустяки и как вам не стыдно!..
Тогда Кривой поднялся, запахнул свою кофту и так трагически:
-- Можете гнать! Меня сегодня из участка выгнали, теперь вы!.. Конец!
-- Как,-- говорю,-- выгнали? за что? Ничего не пойму. А он срыву так:
-- Гоните в шею! Сейчас прямо на улицу, в темноту! Вы только погоните
-- и я в момент! Не беспокойтесь... И не вовсе пьян, а так странно. Схватил
подушку, гитару со стены сорвал, под кровать полез, шарит там, юлит,
подштанники вытащил и в простынку увязывает, книжку из-под матраса трепаную
достал, графа МонтеКриста. И увязал в узелок.
-- Думаете, места не найду? Я и без места могу... Все равно...
Шебаршит и шарит вокруг себя. Опять из узла все выкидывать стал.
-- Можете себе присвоить! Не надо мне ничего... За квартиру получите из
имения... Я рассчитываюсь... До свиданья!
Пошел было, но я его за руку -- стой!
-- С ума,-- говорю,-- не сходите и скандалу не делайте... Куда вы
пойдете, раз ночь на дворе?..
Посмотрел он на окно и назад повернул, на кровать сел. Тощий он был и
взъерошенный, и глаза какие-то такие. Видать было, что положение его очень
отчаянное, а только храбрится в нетрезвом виде. Знал я, что у Луши он
тридцать копеек занимал и вечером обещал принести и не принес. Очень упрямый
и сам стирал свои рваные подштанники в комнатке, чтобы люди не видали. И
насилу признался, что в участке служит, а все хвастал, что приказчиком в
резиновом магазине. А это он раньше в резиновом-то был, а потом, после
расстройства, запил и в писаря пошел.
И спать-то мне хочется, а он сидит и томит. Вот я и говорю:
-- Не принимайте к сердцу... Прогнали -- другое место найдете... Мало
ли местов!..
А он мне гордо так:
-- Во-первых, меня не прогоняли! Я сам приставу в морду плюнул! У меня
тетка в имении, у ней сто тысяч в банке!.. Чи-то-ссс?! Извините-с... Я не
какой-нибудь обормот!
-- Ну и хорошо, и не напускайте на себя...
-- Ну, это не ваше дело! Выговоры мне! А может, я наврал? Чи-то-ссс?! И
не знаете, гнать меня или нет. Вот молодой человек мне пиджак изгадил, а я,
может, все его пиджаки и брюки уничтожил одним почерком пера?! Чито-ссс?!
Вижу, что спятил -- и ломается. А Колюшка стоит бледный, и губы у него
трясутся.
-- Ничего-с... я шучу -- и все наврал. Никогда я сыщиком не был! Не был
я сы-щи-ком! Чи-то-ссс? Запомните это! Хорошенько запомните!! А-а...
стереглись! Гайкину напели! Он бы мне дело в компании открыл -- шинами
торговать... Лезет человек в мурью, а вы его так вот, так... кулаком в
морду?! Нате вот, плюньте мне в морду, нате!.. Молодой человек! Плюньте!..
Вы про политику можете говорить... понимаете все... плюньте!.. Вашего
парикмахера склизкого позовите... плю-уй-те!..
Реветь начал и все тянет: у-у-у... Колюшка его трясти стал за плечо.
-- Что вы говорите? Неправда!.. Мы не такие!.. А тут Луша из-за двери
выглядывает. Увидел он ее и поднялся.
-- А вы, Лукерья Семеновна, не тревожьтесь... Я вам тридцать копеек
завтра... вот с гитары... я еще не все пропил... успокойтесь...
И вдруг Черепахин и входит в одном белье.
-- Простите за костюм... Да ты угомонишься? Как вошь в пироге! Наталью
Яковлевну и всех будишь! Черт ты после этого!
Но я его остановил и говорю, что человек до умопомешательства дошел. А
он очень горячий и всегда за нас.
-- Знаю, какое у него помешательство! Ему бы теперь ассаже на
двугривенный! Так ты прямо скажи, и так дам, а то важничаешь...
А Кривой посмотрел так укоризненно и загорелся:
-- Все супротив меня! Ну, так знайте! Я всем присчитал: и приставу,
подлецу, и дорогой супруге, и всем!.. И всем вам язык покажу! Будьте
покойны! Итоги подведены. Простите меня, молодой человек! А тридцать копеек
и за квартиру за двенадцать дней получите... Вот с гитары...
И подает Луше гитару. А она замахала руками и не берет.
-- Я предложил... как знаете... Ну-с, прощайте, до радостного утра!
Сделал шаг вперед и стал руку протягивать, а сам глазом нас сверлит. А
Черепахин ему:
-- Пошел ты! Ломается, как обезьяна... Это в тебе даже и не искренне, а
так, одна трагедия глупая...
-- Ну, как угодно... Как угодно...
И вдруг свечу у меня и потушил.
-- Занавес,-- говорит,-- опущен!
Такой странный оказался человек. Напустил-напустил на себя... Легли мы,
а на душе муть.
Слышу, чиркнул спичкой за переборкой. Пригляделся я глазом в щель --
Кривой лампочку на стенке зажег. Потом стал узелок свой вытряхивать и все
головой качает. Потом поднялся, послушал и гитару на стенку повесил, а
подштанники и графа Монте-Криста под кровать сунул. Остановился середь
комнаты и осматривается. На углы посмотрел, на иконку в уголочке. Глаза
ладонями закрыл и затряс головой. Потом за волосы себя дергать стал, да
накрепко. Потом подошел к оконцу на помойку и смотрит. Прижался носом к
стеклу и смотрит. И в тишине слышно, как над головой, где у нас машинист с
железной дороги жил, граммофон камаринского играет. А там именины были. А
Кривой все в окно глядит, в темень... Так я и заснул.
А наутро, только на службу идти, уж Колюшка в училище ушел,--
неприятность. Управляющий домов барышень Пупаевых, Емельян Иваныч Ландышев.
Так и так, с первого числа надбавка вам в пять рублей!
-- Почему такой, надбавка? Прошлый год набавляли...
-- По плану. Обязательно ведено... Я ни при чем, с меня спрашивают. У
барышень расходы большие, и им не хватает. Даже обижаются на меня...
-- Это ваш произвол,-- говорю.-- Я знаю очень хорошо барышень, они
образованные и стараются для попечительства. У них вывеска даже...
А он мне и говорит:
-- Это ничего не составляет, а каждый хочет себе пользы. Сами они не
доходят, а с меня спрашивают... Хотите -- платите, не хотите -- как
хотите...
Вот как! Как заколдованный круг. И накалили же меня этими прибавками и
надбавками! Да-а... Я это теперь очень хорошо понимаю. Сами не доходят...
Музыкальные вечера у них и ужины... И в попечительствах пекутся... барышни
Пупаевы, дай им бог здоровья... Они все науки проходили в пансионах и за
границу ездят, и им, конечно, не хватает. И сами лотереи устраивают и
салфеточки вышивают... И как же им можно проникать в дела, когда это даже и
не барышнины дела! Нежны они очень и тонки, и им, конечно, не хватает... Эх,
не то говорил ты, Кирилл Саверьяныч, не то! От этого оборот! Оборот
капиталов! Что тебе за прически и локоны по сто рублей с головы платят? Так
и мне двугривенные платят эти барышни Пупаевы и другие... Ну, так и я им
платил рублями, и они принимали, потому что это их не касается! Знаю я,
какой это оборот! на собственной шкуре знаю я всех этих барышень Пупаевых и
других, дай им бог здоровья! Да они и без здоровья здоровы, потому что поют
и играют...
А квартир нет. Много домов настроено, а жить негде, потому что все
хотят иметь доходы по плану. И так меня это расстроило...
v Постучался я к Кривому, чтобы поговорить как следует в трезвом
состоянии, но он спал и дверь запер на крючок, И Луша-то сказала, пусть
проспится после куража, а то злой будет. И стали мы рассуждать -- гнать его
или оставить. Что с него возьмешь, как он без места! И тетка-то его с ветру.
И раньше, бывало, все про тетку, а потом отрекался. Такой гордый человек! И
так все обернул ночью, что словно мы его обидели. А это в нем происхождение
такое капризное. Хвастал, что у него мать из дворянской крови и содержанкой
жила у губернатора и, может, он даже сын губернатора, а не золотарика.
Черепахину все изливал: "Мне бы надо по малой мере чиновником быть и
начальствовать, а я до такой ступени опустился. Но только я письмо в газеты
накатаю и отца своего, подлеца, так изображу, что его с места прогонят, или
пусть мне тыщу рублей пришлет,-- велосипедными шинами торговать буду!" Такие
вокруг себя сети распространил, думает -- и не узнают, а просто стыдно ему
было при его положении. Вот и врал.
Пришел я в ресторан, а в официантской наши очень горячо рассуждают. А
это Икоркин. Маленький такой и черненький, как блоха, но очень цепкий и
может говорить. И Икоркиным-то его прозвали па смех -- очень любил, как
поступил, икорку с ложечек и тарелок слизывать. Оказывается, общество
устраивается для всех официантов, для поддержки. Вот Икоркин и требовал,
чтобы записывались, по полтиннику в рассрочку. Но только нас метрдотель
разогнал и оштрафовал Икоркина на рубль за грубость. Потом мне:
-- Бери букет, который барышня забыла, вези на квартиру! Карасев
записку прислал, велел.
Поставили в картонку, пошел я по адресу. И не спросил, нужен ли какой
ответ, дорогой уж вспомнил. Пришел, на третий этаж поднялся. Старая барыня
отперла. Что такое? Букет барышне от господина Карасева из ресторана.
Плечами пожала и зовет:
-- Аля, что такое? Букет тебе!.. Вышла та, тоненькая такая, в фартучке,
прямо как девочка. Вырвала у барыни картонку, и ушли они. Слышу, разговор у
них горячий по-французски. И та кричит и другая... А я жду, будет ли ответ
какой. А ко мне девочка вышла черненькая и мальчишка. Стоят и смотрят.
Мальчик еще спросил меня, кто я такой, а потом и говорит:
-- Там наша Аля работает, где обедают... А девочка мне куклу принесла
показать, такая занятная. И вдруг барышня выбегла ко мне и так гордо:
-- Можете идти, не будет ответа!..
Так гордо, что я и не думал от нее. И лицо такое злое сделала.
Мальчишку дернула за руку, так и отскочил, и за мной дверью -- хлоп! Как
вылетел я все равно! Плюнул даже. Провались они все, а я еще ее пожалел. И
день этот выдался очень горячий, потому что в золотом салоне свадебный ужин
на двести персон -- сын губернатора женился на дочери фабриканта Барыгина,
по двадцать рублей с персоны без вина! А в угловой гостиной юбилей делали
директору гимназии. И метрдотель в наказание, что букет я от офицера принял,
отрядил меня к юбилею. А юбилей -- что! Чиновники!.. Только разговоpы, и еще
рассматривают -- двугривенный или пятиалтынный...
Начались завтраки. И уморил тут меня пакетчик! Вот поди ты, что значит
капитал! Прямо даже непонятно. Мальчишкой служил у пакетчика, а теперь в
такой моде, что удивление. Домов наставил прямо на страх всем. И ничего не
боится. Ставит и ставит по семь да по восемь этажей. Так его господин
Глотанов и называет -- Домострой! А настоящая его фамилия -- Семин, Михаила
Лукич! Выстроит этажей в семь на сто квартир и сейчас заложит по знакомству
с хорошей пользой. Потом опять выстроит и опять заложит. Таким манером домов
шесть воздвиг. И совсем необразованный, а вострый. И насмешил же он меня!
По случаю какого торжества -- неизвестно, а привез с собою в ресторан
супругу. И в первый раз привез, а сам года три ездит. Как вошла да увидала
все наше великолепие, даже испугалась. Сидит в огромной шляпе, выпучив
глаза, как ворона. А я им служил и слышу, она говорит:
-- Чтой-то как мне не ндравится на людях есть... Чисто в театре...
А он ей резко:
-- Дура! Сиди важней... Тут только капиталисты, а не шваль...
Она ежится, а он ей:
-- Сиди важней! Дура!
А она свое:
-- Ни в жисть больше не поеду! Все смотрят... А он ее -- дурой! Умора!
-- А мне так,-- говорит,-- наплевать на всех, что смотрят!
Даже не так сказал, а по-уличному.
-- На всех,-- говорит,-- мне... Я привык к свету... Нехорошо сказал.
Я-то, я-то понимаю даже их необразование. И манит меня:
-- Человек! Дай мне чего полегше...-- Прищурился на нее и говорит: --
Дай мне... соль!
А она так глаза выпучила -- не понимает, конечно. А он-то и доволен,
что дуру нашел. А сам недавно за артишоки бранился.
-- Я,-- говорит,-- думал, что мясо на французский манер, а ты мне
какую-то репу рогатую подаешь! Бона! И как принес я им камбалу, он и говорит
супруге:
-- Вот тебе соль, ешь -- не бойся... Это рыба, в море на сто верст в
глубине живет!
Умора, ей-богу. И сам-то не ест и никогда в компании не ел, а тут для
удивления заказал. А она шевельнула вилкой и говорит:
-- Чтой-то как она и на рыбу не похожа... А не вредная?
Да как распробовала, в пару-то, аромат от нее, и назад:
-- Да она тухлая совсем... Михаила Лукич! Не понимает, что такой от нее
запах постоянный. Тухлая! Уж и смеялся он, вот как покатывался!
-- Эту рыбу-то только француженки употребляют... ду-ура!..
А она чуть не плачет, красная, как свекла, стала и в прыщах.
-- Мне бы,-- говорит,-- лучше белуги бы... А он-то ей:
-- Не страми ты меня перед лакеями, ешь! Тут за порцию три с
полтиной!..
И ни малейшего стыда! А она ест и давится. И случилось нехорошо -- в
салфетку даже. А он ей угрожает:
-- Дура! Никогда больше не возьму. Необразованная!.. Сейчас подозвал
меня и так важно:
-- Дай ей... ар-ти-шоков! Вот! Это уж на смех. Потому где ей с
артишоками управиться? Вот какие люди. А сам-то, сам! Как-то привез в
кабинет девочку лет пятнадцати, так... портнишечку, и напоил. Самому лет
пятьдесят, а она девчоночка совсем. И ту-то, ту-то тоже кормил
по-необыкновенному, потешался. Устриц давал, лангустов, миног... Нарочно с
метрдотелем совещался, как бы почудней. Портнишечку!..
Все своими глазами видел и сам служил. И как иной раз мерзит и мерзит.
И образованные тоже... И никто не скажет... И ничего! Хамы, хамы и холуи!
Вот кто холуи и хамы! Не туда пальцами тычут!.. Грубо и неделикатно в нашей
среде, но из нас не отважутся на такие поступки... И пьянство, и жен бьют --
верно, но чтобы доходить до поступков, как доходят, чтобы догола раздевать
да на четвереньках по коврам чтобы прыгали -- это у нас не встречается. Для
этого особую фантазию надо. Теперь меня не обманешь, хоть ты там что хочешь
говори всякими словами, чего я очень хорошо послушал в разных собраниях,
которые у нас собирались и рассуждали про разное... Банкеты были
необыкновенные, со слезой говорили, а все пустое... Уж если здесь нет
настоящего проникновения, так на момент только все и испаряется, как после
куража. Вон теперь полнм-полны рестораны, и опять бойкая жизнь, опять все
идет как раньше... Эх, Колюшка! Твоя правда! Теперь и сам вижу, что такое
благородство жизни... И где она, правда? Один незнакомый старик растрогал
меня и вложил в меня сияние правды... который торговал теплым товаром... А
эти... кушают, и пьют, и разговаривают под музыку... Других не видал.
И смеялась девчоночка-то, портнишечка-то, смеялась... как коньяком ее
повеселили... И потом, потом туда... У нас такой проход есть... плюшем
закрытый проход... Чистый, ковровый и неслышный проход есть. И потом в этот
проход прошли...
В номера проход этот ведет, в особые секретные номера с разрешения
начальства. И само начальство ходит этим проходом. Тысячи ходят этим
проходом, образованные и старцы с сединами и портфелями, и разных водят и с
того, и с этого хода. На свиданье... И был там у нас -- и сейчас есть --
Карп, аховый насчет делов этих. Как порасскажет, что за этими проходами
творится! Жены из благородных семейств являются под секретом для подработки
средств и свои карточки фотографические под высокую цену в альбом отдают. И
альбомы эти с большим секретом в руки даются только людям особенным и
капитальным. Там стены плюшем обиты, и мягко вокруг, и ковры... и голос
пропадает в тишине, как под землей. И уж с другого конца выходят гости с
портфелями, и лица сурьезные, как по делам... А девицы и дамы чрез другие
проходы. И все это знают и притворяются, чтобы было честно и благородно!
Теперь ничему не верю, хоть ты мне в лепешку расшибись в приятном разговоре.
Тысячи в год проживают, все прошли, все опробовали -- и еще говорят, что за
правду могут стоять! Один пустой разговор. И вот проходы... И сам Карп чуть
однажды не полетел, а очень испробованный и крепкий человек. Криком одна
кричала и билась, так постучал он в дверь. И такой вышел скандал за
беспокойство, что чуть было наш ресторан со всеми проходами не полетел!
И вот как подавал я им артишоки, замутило-замутило меня, дрожание такое
в груди. Неприятность, конечно, дома, а еще у меня сердце нехорошее, жмется
и бьется: капли ландышевые пью. И так мне подкатило, хоть тут в зале ложись,
терпения нет. Пакетчик меня пальцем манит, а я идти не могу. И вдруг товарищ
подходит и говорит:
-- Скорей, жена тебя спрашивает что-то... Перемогся я, подошел к столу.
-- Нарзану мне дай, а ей солянки... Побежал я в официантскую, а Луша
сидит в платочке, бле-едная...
-- Скорей, скорей! Кривой повесился!.. Околоточный послал...
Не понял я сперва, только испугался. А она чуть не плачет:
-- Скорей, скорей! Полна квартира народу... никого нет...
Стал одеваться, пальто никак не вздену. А та-то мне:
-- Скорей, скорей... запутает он нас... околоточный сказал...
Прибежал я на квартиру. Народ со двора в окна лезет, а в квартире
полиция. Вошел в его комнатку, а уж он на полу лежит, как был, в рваной
кофте... На ремешке он задавился от брюк. На спине лежит, руки так свело и в
кулаки, как грозится. А на лицо как взглянул... страшныйстрашный. Языком
дразнится. Один глаз сощурен, а другой выперло, смотрит. Еще ночью так все
рожи корчил. Околоточный наш, Александр Иваныч, у окошечка сидит, курит, в
руке записку держит, и строгий. И околоточный-то знакомый: ему по дешевке
вино иной раз доставлял, после балов которое... Нам метрдотель с уступкой
продавал.
-- Ждать тебя мне тут? Что это у вас тут за безобразие?! И пальцем в
Кривого, и морщится. Точно я сам его удавил.
-- Что знаешь, какие причины? Нет ли чаю стакана... И всегда
обходительный был, а тут даже про чай строго. А я совсем расстроился, ничего
не понимаю.
-- Неприятность тебе будет...-- И запиской по ладошке хлопнул.-- Сын
где? Его я должен спросить... Чернил! Сейчас ему чернил и чаю подали,
ждем...
-- Прикройте его чем... Связался с дрянью, вот и... Голову закройте!
Даже и его взяло. А Черепахин тут как тут.
-- Почему вы так выражаете про м