ала, когда тебя  увозили,  -  было холодно, тебя  хотели укутать
потеплее, а ты не давалась...
     Мэри неожиданно заплакала. Он перепугался:
     - Я тебя обидел?
     Она покачала головой, потом вытерла слезы, напудрилась и тихо сказала:
     - Ты думаешь,  я  не чувствую, какие  мы чужие? Я из-за этого все время
болтаю, боюсь расплакаться...
     Ему хотелось  прижать  ее к себе, сказать, что он  часто  думал о  ней,
утешить, - может быть, и правда, за веселым лицом скрывается настоящее горе?
Он успел только шепнуть "Машенька", как дверь раскрылась.
     - Это Феликс. Познакомьтесь... Ну,  как было в театре? Мы пойдем вместе
ужинать, хорошо? Я буду переводчицей..
     Соколовский  приглядывался к  мужу  Мэри. Кажется, приличный  человек и
серьезный. На  финансиста  не  похож,  я  бы его принял скорее  за скрипача.
Волнистые  волосы, галстук бабочкой,  а  глаза  рассеянного  человека,  даже
мечтателя...
     Феликс  рассказал,  что  смотрел "Вишневый сад", хотя  он  не  понимает
по-русски, пьеса  его растрогала.  Они  поговорили  о  Чехове,  о  музыке, о
старинных городах Фландрии.
     -  Вы  не представляете себе, в какой обстановке мы живем!  Прежде  все
говорили только о бомбе, подсчитывали -  куда упадет,  что  исчезнет с  лица
земли. Теперь  немного успокоились: разговоры о делах, о  бумагах. На улицах
повсюду рекламы. В газетах убийства и светские сплетни. Для меня искусство -
глоток свежего воздуха. С тех пор как я встретил Мэри, мне стало легче жить.
Конечно,  мы с  ней  часто спорим,  у нас разные вкусы,  но  она  необычайно
чувствительна, как  все  русские. Жены  моих сослуживцев - мещанки,  а  Мэри
никогда не опускается до грязи жизни...
     Он ее любит,  подумал Соколовский,  это  хорошо. Чувствуется,  что  они
живут дружно.
     Евгений  Владимирович  спросил Феликса, какое впечатление  произвела на
него Москва.
     -  Трудно сразу  ответить  Для нас здесь слишком много  непонятного.  Я
ничего  не имею  против  идеи.  Когда  я  был студентом,  я  даже  увлекался
коммунизмом,  но  потом  отошел  от  политики...  Вы  много  сделали,  я  не
представлял  себе,  что Москва - такой  большой  город.  Мой  покойный  дядя
когда-то работал  в  Екатеринославе, он мне рассказывал, что в России, кроме
Петербурга, нет  городов. Нам есть чему поучиться... Мне понравилось,  что у
вас  в театрах полно,  судя  по виду, ходят и рабочие.  У нас  рабочие ходят
только  в  кино.  Мы  говорили  со студентами,  они  производят  впечатление
веселых,  наверно,  потому, что уверены в своем  завтрашнем дне. Когда я был
студентом, меня не покидала мысль: смогу ли я устроиться? Некоторые вещи мне
показались странными: у  вас, например, очень много народу и мало магазинов,
купить  трудно, да  и  выбор  небольшой,  особенно в  одежде.  Конечно,  это
пройдет, я  ведь знаю, что вы пережили во время войны... Мне  очень приятно,
что моя жена русская. Кто знает, может быть, за вами будущее?
     Мэри воскликнула:
     -  Конечно, будущее за ними! Посмотри на моего отца -  вот тебе сильный
человек. Он даже не попробовал меня распропагандировать, но я  чувствую, что
он  настоящий  фанатик,   мне  это  нравится...  -  Она   сказала  по-русски
Соколовскому: - Я  все  время  гляжу на публику.  Не сердись,  но это  очень
смешно: они танцуют вальс как наши бабушки...
     Когда они встали, Феликс сказал Соколовскому, что завтра должен пойти в
министерство  внешней торговли  и не сможет поехать  с  другими туристами  в
Загорск.  Мэри  не хочет  ехать  без  него, говорит, что  ее  не  интересуют
монастыри. Может быть, Соколовский ей что-нибудь покажет?
     На следующее утро, когда  Евгений Владимирович пришел к Мэри, она сразу
сказала:
     - Тебя удивило, что у Феликса здесь дела?
     - Нисколько.
     - А  мне показалось,  что ты  удивился.  Пожалуйста,  не  думай  ничего
плохого.  У  него  просто  поручение  от  одного  из  клиентов банка  -  это
текстильная  фабрика в Вервье. Феликс  говорит, что  у них кризис, а  у  вас
очень  мало  хорошего  трикотажа.  Конечно,  Феликс  предпочел  бы  этим  не
заниматься,  но  с  поездкой  мы  залезли   в  долги.  Вообще  ты,  наверно,
представляешь себе, что мы ужасные "буржуи". А если бы ты видел  твою дочь в
Брюсселе...  Впрочем,  это  неинтересная  тема...   Я  боялась,  что  ты  не
придешь...
     - Как же я мог не прийти? Что тебе показать?
     - Ничего. Мне надоело осматривать... Лучше посидим просто.
     Мэри не походила  на вчерашнюю - не смеялась, почти ничего не говорила.
Она попросила отца:
     - Расскажи мне что-нибудь о твоей жизни, о друзьях, где ты бывал.
     Он долго рассказывал и о военных годах, и  о лесах Урала, и о Савченко,
и о своей работе, но все время ему казалось, что она его не слушает. Наконец
он сказал:
     - Ты сегодня какая-то грустная.
     Она ответила чуть раздраженно:
     -  Это тебя удивляет?  Пока ты  говорил, я думала, что все это для меня
совершенно чужое. Может быть, даже больше, чем для Феликса... А  он считает,
что я здесь у себя дома. Конечно, я умею говорить по-русски, но когда ты мне
начинаешь говорить о вашей жизни,  я ровно ничего  не понимаю. Это  ужасно -
попасть в страну, где я родилась, и все  время чувствовать себя иностранкой!
Можно впасть в полное отчаяние. Я сегодня всю ночь об этом думала...
     Ее голос дрогнул. Соколовский ласково взял ее тонкую, холодную руку.
     - Машенька, останься!  Ну, на месяц!  Поедем ко мне. Посмотришь,  тогда
поймешь... Мы с тобой подружимся...
     Она убрала свою руку и необычно резко сказала:
     - Как ты не понимаешь, что это невозможно? У меня своя жизнь... И потом
- мы достаточно друг друга измучили за один день...
     Она посмотрела на часы.
     - Скоро должен прийти  Феликс. Я понимаю, что тебе  не  так интересно с
ним  сидеть. Хотя  ты ему  очень  понравился.  Но  это не повод, чтобы  тебя
удерживать.
     Соколовский встал.
     - Что ж, тогда будем прощаться
     Она его крепко обняла и в дверях сказала:
     - Не сердись! Все получилось ужасно глупо. Пожалуйста, береги себя!
     С аэродрома  Евгений  Владимирович  поехал  не  домой,  а  к Вере.  Она
удивилась:
     - Уже? Ты сказал, что пробудешь там неделю. ..
     Он  молча сидел  в кресле; сказал,  что устал  от самолета. Вера  взяла
книгу, чтобы меньше его беспокоить своим присутствием.  Он иногда взглядывал
на нее, она не замечала или делала вид, что не замечает.
     Все  время  он  думал  об одном: Машеньки нет, а  встретился  я с чужой
женщиной, зачем-то уговаривал себя, что это моя дочь... Может быть, она и не
такая вздорная. Каблуки  - это  она признала, что глупая  мода,  а кружки  и
спирали?..  Говорила,  что  искренне.   А  почему  нет?  Ведь  ее  воспитали
по-другому. Мне кажется,  что  у нее  какая-то  маска,  а сама действительно
мечется, но  может найти места в жизни. Она  сегодня сказала правду - ужасно
почувствовать себя дома чужой. Я не спал всю ночь, мучился; оказывается, она
думала о том же. Боюсь, что она и в  Бельгии чужая. Разве там мало людей,  с
которыми  я смог бы сговориться?  Сколько угодно!  А с ней  не вышло.  Может
быть, потому, что  мы оба слишком многого ждали от встречи... Вышло так, что
для  меня  она  чужая.  Разве она  может  понять,  чем  мы  живем?  Дурацкое
пресспапье заметила, а людей проглядела Даже ее Феликс больше понял...
     Вспомнив мужа Мэри, Соколовский  чуть усмехнулся. Говорил о Ван-Эйке, о
мистицизме, о Генделе, а  сегодня  побежал продавать подштанники... Впрочем,
чего  я на него взъелся?  Человек как будто  неплохой. Денег у них мало. Она
говорила,  что ему  противно  этим  заниматься... В  общем судить легче, чем
понять. Он как-то проще. Не понимаю,  откуда  у нее  этот тон превосходства?
Знаменитость  Лепер - вот  кого  нам не хватало!  А что мы, наперекор всему,
другой  мир создали  -  это  ей неважно...  "Отчаяние -  аттестат зрелости".
Вздор! Уж если сравнивать, так надежда - это первый и последний экзамен. Да,
именно  и  последний;   ведь  если  не   надеяться,  то   нельзя  и  умереть
по-человечески, разве что окачуриться...
     Он оборвал  себя: ну с кем я спорю?.. Встретил  чужую женщину, не понял
ее,  расстроил, да и  сам расстроился,  а  теперь  митингую. Может быть, она
действительно  в отчаянии?  Откуда я  знаю!  Ведь нельзя судить  по дурацким
треугольникам... Сейчас  сидит в поезде  и думает: "Я мечтала, что отец меня
поймет, а он  сказался бесчувственным сухарем. Мне повеситься хочется, а  он
говорил о каблуках..." Ничего не знаю... Нет, вот что я знаю: близость нужно
заслужить, выстрадать...
     Он встал и подошел к Вере.
     - Как было там? - спросила она.
     - На  аэродроме  машины  не сказалось. До города  меня  довез Маслов. А
оттуда  пришел... Нет,  теперь  я скажу правду  -  прибежал!  Именно  бежал.
Знаешь, почему? Мне нужно было как можно скорее тебя увидеть... Нет, погоди,
я  сейчас договорю... Для  тебя, как для врача, сердце  -  это мышца.  Но ты
понимаешь, что значит сердце вообще? Твое сердце... Вот где мой дом! Кончил.
Теперь можно пить чай ..

        "15"

     Соня поставила на стол три прибора. Надежда Егоровна сказала:
     - Володи нет, поехал к Бушагину на дачу.
     - Кто этот Бушагин?
     - Бухгалтер  издательства. Володю не поймешь: ни к кому не ходил, кроме
Соколовского,  а  теперь  нашел  приятеля...  Почему  он  не  встречается  с
Сабуровым? Художник, симпатичный,  и  жена  у него хорошая.  Мог бы  зайти к
Рачковскому.  А  он  выбрал  Бушагина. Жену я  его знаю,  даже  говорить  не
хочется. Лена рассказывала, что девочка ходит оборванная, матери никогда нет
дома... Не нравится мне Володя.  Он и  прежде был  невеселый, а теперь как в
воду опущенный.
     - Может быть, влюбился?
     - Да что ты, Соня! Не такой он человек, все у него шиворот-навыворот...
Вчера я зашла к нему, думала, его нет, прибрать  хотела, а он сидит, смотрит
в одну точку, не  слыхал даже,  как я вошла. А лицо у него было, Соня, такое
страшное,  я тебе передать не могу! Спросила - может быть, болит где-нибудь;
он  рассмеялся, говорит, здоров, как бык...  Знаешь, чего я боюсь? Несколько
раз  он  возвращался  сильно  навеселе.  Я  стала плохо спать, все  слышу...
Никогда  этого прежде не бывало. Говорят, что Бушагин запойный, лечили его и
не вылечили. Как бы Володя не спился .. Я теперь его лучше узнала. Он всегда
притворяется, говорит,  что доволен,  что ничего  ему не нужно. А  каким  он
может  быть  внимательным!  Меня  сколько  раз  утешал.  Волновался,  что  с
Соколовским... Вдруг начал говорить, какая замечательная Танечка.  Ну почему
он на ней не женился?
     - Я и не спросила: что с Танечкой?
     -  Вышла  замуж, за  врача, уехала с ним куда-то далеко,  в  Казахстан.
Перед отъездом зашла ко  мне,  узнать ее нельзя - сияет...  Не знаю  только,
надолго ли ее хватит. Сама говорила, что трудно от театра оторваться...
     - Актриса она слабенькая. У нас в Пензе вообще труппа сильнее.
     - А ты часто ходишь в театр?
     - Не очень.
     - А что делаешь по вечерам?
     -  Как  когда.  Бывает,  что  собрание...  Иногда  хожу  в  гости  -  к
Харитоновой  или  к Суханову.  К себе  я не зову:  ведь  нужно  пройти через
комнату Ксении Ивановны, а она в десять уже спит...
     - Соня, сколько лет Суханову?
     - Под пятьдесят Точно не знаю. А что?
     - Нет, я просто спросила. Ты ведь говорила, что он тебе нравится...
     -  Он хороший инженер,  помог мне войти  в работу. Да  с  ним интересно
поговорить. Два года провел в Китае. Вообще ему есть что рассказать.
     - Он что, холостой?
     -  Двое детей,  старшая  на  втором  курсе.  Жена у  него  противная  -
разговаривает только о тряпках или ругает домработницу, все новости с рынка.
Не понимаю, как он ее выдерживает...
     - Ты так говоришь, как будто к нему неравнодушна.
     Соня рассмеялась.
     - По-моему, Суханов даже не замечает, с кем разговаривает -  с женщиной
или с мужчиной. Вероятно, поэтому женился на Степаниде Александровне.  Такая
женщина могла бы  составить  счастье Журавлева... Савченко рассказывал,  что
Лена счастлива. Тебе она нравится?
     - Очень. И отец ее любил.
     - Я ее почти не знаю.
     - Сегодня  день рождения Наума  Борисовича, он меня позвал,  конечно, с
тобой. Я сначала подумала:  Яша  уехал,  значит,  будут  одни старики,  тебе
неинтересно - и сказала, что  ты, кажется, занята. Но Брайнин потом  сказал,
что  Придут  Коротеевы и Савченко.  Пойдем - увидишь Лену... Знаешь, Соня, я
хочу  в  ближайшие  дни  позвать   к  нам  Брайнина,   Егорова,  Коротеевых,
Соколовского. Может  быть, Вера  Григорьевна придет. Ведь  ты  у  нас редкая
гостья... Вот не знаю, удастся ли это сделать до отъезда Савченко...
     - Савченко уезжает?
     - Наум Борисович говорил. Я думала, ты знаешь...
     - Куда он уезжает?
     - В Париж, с делегацией...
     Соня так рассердилась, что забыла про самолюбие.
     - Мог  бы сказать! Очевидно, считает, что раз его посылают в Париж, ему
нечего  разговаривать с  простыми смертными!  А  между прочим, теперь многих
посылают, у нас один инженер недавно ездил в Швецию...
     -  Это он постеснялся сказать: только ты приехала,  а он уезжает. Соня,
он о тебе всегда спрашивал.
     - Ты думаешь,  он меня  интересует?  Да я  с  ним  разговариваю  только
потому, что он приходил к отцу, навещает тебя... Откуда сирень?
     - Первая. Сережа принес.
     -  Ты  погляди: повсюду  "счастье"  -  семь,  восемь,  девять,  считать
надоело. Какая-то сумасшедшая сирень...
     -  Пахнет чудесно. Я  поставлю  тебе в комнату... Соня,  ты сейчас  что
будешь делать? Погода хорошая...
     -  Хочу  почитать. Я ведь утром  выходила. Мне  Суханов  дал интересную
книгу...
     Вечером Надежда Егоровна спросила:
     - Ну как-ты решила? Пойдешь к Брайниным?
     - Нет. Начала читать и не могу оторваться...
     На столе лежала  начатая книга  об электроупрочнении  инструментов,  но
Соня не читала, все время она думала о Савченко.
     Виновата,  конечно, я.  Но  разве я знала?..  Удивительное  дело, можно
всему научиться, все понять, а что у себя внутри - загадка. Когда я приехала
в Пензу, я была  убеждена, что начинается настоящая жизнь, а Савченко  - это
прошлое, как подруги, как родительский дом, экзамены. Говорила  себе: теперь
нужно  жить всерьез.  На  работе  сначала  не  клеилось.  Суханов  язвил.  Я
забывала,  где что. У себя, как  только  начинала  читать, прибегала  Ксения
Ивановна,  устраивала  сцену,  почему  я  на кухне  свет  не погасила. Казин
предложил  поехать  с ним за город, я почему-то  согласилась, он говорил  на
возвышенные темы, а потом схватил, порвал блузку, я едва отбилась.  Все было
не так, как я предполагала. А Савченко мне писал, что любит и так далее, как
будто ничего в моей жизни не изменилось.
     Конечно,  мне хотелось, чтобы он не  послушался  и вдруг приехал.  Но я
себя за это ругала. Думала, пройдет. Получилось наоборот: у него прошло, а я
схожу с ума. Готова ему кинуться на шею. Поздно... Подумать только - уезжает
в Париж  и не сказал мне, просто не  счел нужным! А я  сейчас на все готова.
Даже  при  маме  не удержалась. Впрочем, мама  убеждена,  что я  влюблена  в
Суханова.  Тем  лучше...  Но  что со мной  делается? Не могу  ни читать,  ни
сидеть,  - кажется, сейчас бы побежала к  нему... А он у Брайниных, наверно,
всех развлекает, душа общества...
     Я  с ним  вела  себя как  последняя  дура.  Говорила:  нужно  подумать,
проверить, подождать.  Наверно,  оттого, что  ничего еще  не  понимала.  Мне
казалось, что взрослая женщина должна быть  рассудительной. Отец меня за это
ругал,  а  я не  сдавалась. Говорила себе: мое призвание - математика, а  не
поэзия,  нечего разводить драмы!  Доходила  до  пошлости, стыдно  вспомнить:
сказала Савченко,  что  нужно подождать, потому  что мы не получим квартиры.
Ясно, что он меня в душе презирал. Ведь теперь я понимаю, до чего это глупо.
Теперь мне все равно, где и как, лишь бы с ним...
     Никогда  я  не  видела, чтобы  человек  так. изменился  за один год. Он
как-то  сразу  стал  взрослым, уверенным  в  себе.  Прежде  он  мне  казался
мальчишкой, а теперь я сидела вся скованная, боялась  каждого  его слова. Он
даже  помучить меня решил, отомстить за прошлое,  вспомнил,  как я повторила
слова отца, что настоящее не забывается.  И сразу обдал  холодной водой:  "У
каждого теперь своя жизнь".
     Ясно,  что  и  любовь  у  него другая, отсюда уверенность.  А  обо  мне
вспоминает  с   усмешкой:  был  мальчишкой   и   почему-то  мне  понравилась
практическая  особа, которая  все  время считала, взвешивала.  Не  должна  я
больше о нем  думать!..  А о  чем, спрашивается, мне думать?.. Мама говорит,
что Володя запил с  горя. Это  не выход.  Терпеть не могу пьяных... В  Пензе
буду работать и меньше о  нем думать. А здесь это мука: знать, что он близко
и чужой...  Конечно, и сумею  совладать с собой.  Если мы встретимся до  его
отъезда, не подам виду. Пусть  думает, что и  у меня своя жизнь...  Но  я-то
знаю, что мне от этого не освободиться...
     Позвонили. Наверно, пришел к маме какой-нибудь  из  папиных  мальчишек.
Рыженький Сережа  в полном восторге: сдал экзамены и  гуляет по  Ленинской с
Ниной...
     Соня открыла дверь. Савченко!
     Она спокойно с ним поздоровалась, провела к себе.
     - Мамы нет, она у Брайниных.
     - Я знаю. Меня тоже звали.
     - Что ж ты не пошел?
     - Хотел зайти к тебе.
     - Очень мило с твоей стороны. Хочешь чаю?
     - Нет, спасибо. Я ненадолго - у меня работа. Как ты проводишь отпуск?
     -  Очень  хорошо.  Отдыхаю.  А вот сегодня  решила  немного поработать.
Видишь?
     - Я  эту книгу  читал.  Как  раз  из той  области, которая меня  теперь
занимает. Кстати, у меня интересная новость...
     - Уже знаю. Ты, кажется, на седьмом небе?
     - Да. Но ты не  знаешь, почему. Сегодня Голованов сказал, что заказчики
заинтересовались проектом  Соколовского.  Посылают сюда двух  инженеров.  На
следующей   неделе   должно  состояться   совещание.   Теперь   и  Голованов
заколебался. Ужасно обидно, что я не смогу присутствовать!
     - Зато ты будешь гулять по улицам Парижа. Это не Пенза... Почему ты мне
не сказал, что едешь в Париж?
     -  Я и сам не подозревал.  Голованов мне  сказал на  следующий день.  А
насчет проекта я  узнал только сегодня. На заводе все об этом  говорят... Ты
понимаешь,  что это значит? Соколовский думал не только о нашем заводе, но о
заказчиках - ведь  для  них  это  огромный  шаг вперед. Демин сразу понял...
Жалко, что я не могу тебе подробно рассказать...
     - Почему? Меня это очень интересует. Ты так спешишь?..
     - Нет. Но сейчас я не могу объяснить - не выйдет...
     - Понимаю: твои мысли уже далеко.
     - Наоборот. Слишком близко...
     Он спохватился: "Зачем я это сказал".. И голос меня  выдал...  Не нужно
было  на  нее  смотреть!?  Он хотел сказать,  что  Соня, наверно, не так его
поняла: он имел ввиду завод. Он даже выговорил:
     - Ты думаешь...
     А договорить не смог. Он стоял в смятении у стола. Соня подошла к нему,
тихо сказала:
     - Я ничего не думаю...
     И начала его целовать.
     В  столовой  стенные часы пробили десять, одиннадцать, двенадцать.  Они
ничего не слышали.
     Вдруг Соня вздрогнула: "Это  мама!.."  Она  быстро вскочила и повернула
ключ в двери.
     Сильно пахла сирень, и Соня шепнула Савченко:
     -  Я еще  днем подумала, что это сумасшедшая  сирень: чуть ли не каждый
цветок - "счастье"...

        "16"

     Поздно ночью Соня тихо провела Савченко по  темному коридору. Уехал  он
день спустя. На аэродроме Соня сказала:
     -  До  твоего  возвращения я  маме  ничего  не  скажу,  а в Пензе сразу
поговорю  с   директором.   Надеюсь,  отпустят,  хотя   Журавлев,   конечно,
постарается напакостить. Егоров мне говорил, что здесь меня возьмут... Но ты
мне пиши, это главное. И потом, когда будешь