нской  московской  семье масонство  в  течение
нескольких поколений  переходило от  отца к сыновьям,  создав таким  образом
своеобразную семейно-ма-сонскую традицию. Но во  всех этих  случаях масонами
бывали


     только отдельные единицы, формально в масонские ложи  входившие лишь за
границей. Переносить масонскую деятельность  на русскую почву они,  кажется,
никогда не пытались, -- по крайней  мере  мне не удалось получить ни  одного
указания на такую их  деятельность или хотя бы на простой факт существования
в  те годы масонских  лож в России  вообще.  Общественно-политических  задач
масоны этих  лет  перед  собой,  по-видимому, вообще не  ставили,  увлекаясь
обрядово-созерцательными сторонами масонства,  --  обстоятельство,  делающее
этих  масонов-одиночек явлением, едва ли не совершенно лишенным интереса для
историка общественных движений в России, даже если брать этот термин в самом
широком смысле этого слова
     Но уже в те годы  интерес к масонству возникал и  в  совершенно  других
русских кругах, отнюдь не склонных к душеспасительной созерцательности: есть
указания, что  над  вопросом  о возможности  использовать форму  (или,  быть
может,  фирму)  масонства  в интересах освободительного  движения  в  России
задумывались  и  некоторые деятели определенно революционного  лагеря.  Так,
например, несомненно, что в середине 60-х годов, т. е. в годы своих наиболее
неустойчивых  идейных  мечтаний,   с  подобной  идеей  одно   время  носился
Бакунин2.
     Интерес к масонству со стороны несомненных  революционеров в  известном
отношении вполне понятен. Надо знать, что при общей, отнюдь не революционной
сущности  западноевропейского  масонства, в истории его  был  ряд  моментов,
когда  оно левым своим крылом тесно соприкасалось с радикальными, порою даже
социально-реформаторскими течениями  своих  эпох.  Так  было,  например,  во
Франции  середины 40-х  годов,  когда  парижская газета, редакторами которой
были Ледрю-Роллен и Флокон, а в числе сотрудников состояли Энгельс,  Бакунин
и др., интересовалась масонским движением и, обращаясь к масонам, настойчиво
рекомендовала  им постановку  на обсуждение в  ложах  вопроса  о "несчастном
положении пролетариата";  этот совет упал на благодарную почву, и, созванный
ла-рошель-ской  ложею  "Совершенного  Единства"  масонский конгресс  1845 г.
действительно  разбирал "вопрос о бедных  и о средствах, которыми можно было
бы остановить, развитие бед-


     ноты".  Левые  симпатии в середине 40-х гг.  пробивались и в германском
масонстве,  --  особенно в  южных ложах, --  несмотря на свойственную вообще
говоря этому последнему консервативность настроений. Очень  широко масонство
было распространено среди  буржуазно-демократических элементов  французской,
немецкой, венгерской и др. эмиграции периода после 1848 года, в то время как
масонство французское и немецкое вообще в этот период переживало определенно
реакционный уклон. Общественный подъем 60-х гг. отразился особенно сильно на
масонах французских, -- борьба последних в  1862-63  гг. с диктатурою принца
Мюрата  внутри  масонства   была  одним  из  наиболее  значительных   фактов
начинавшейся общей борьбы против Второй Империи.
     В последние  годы масонские  ложи  во  Франции часто были определенными
очагами формирования радикальных группировок, -- интересно отметить, что, по
свидетельству ряда деятелей парижской коммуны, масоны были  той общественной
средой,  которая определенно  сочувствовала  коммунарам  в  дни  версальских
расправ. Масоны же играли видную роль  в  "Лиге  мира и свободы"  конца 60-х
гг., так что Бакунин, идя на съезды последней, по существу все еще оставался
в орбите масонских связей. О радикальных течениях в  масонстве итальянском я
уже  не  говорю:  в  эпоху  борьбы  Италии  за  независимость   эти  течения
господствовали там настолько безраздельно, что смогли даже создать подлинную
традицию  масонского  радикализма,  удержавшуюся  и  много  позднее,  --  не
случайно масоны в Италии так ненавистны фашистам наших дней.
     В этих условиях удивляться  надо не тому,  что у некоторых  из  русских
революционеров, имевших случай столкнуться  за рубежом с подобными течениями
в  масонстве  западноевропейском,  появились мысли о  перенесении масонского
движения   в   Россию,   об  использовании   этой   формы   организационного
строительства в  интересах  революционного движения  русского,  а тому,  что
подобные мысли  приходили  в голову  только единицам, не находя для  себя  в
течение  долгого времени сколько-нибудь  плодотворной  почвы. Ибо  ни одного
случая перехода от  планов к  делу  --  к организационному  строительству  в
рамках и формах масонства за весь XIX век установить не удается3.


     III
     Как более или менее серьезное явление, заслуживающее внимания историка,
русское масонство начало возрождаться только в первые годы XX века.
     Первоначальным  ядром этого возрождающегося  русского масонства явилась
группа  лекторов и  руководителей известной Русской высшей  школы социальных
наук, существовавшей в 1901-1905 гг. в Париже.
     В эти годы масонство французское  переживало период своего, быть может,
наивысшего  подъема.  Оно  почти  открыто  отказалось  от  старых  масонских
традиций,  давно   уже,  впрочем,  не  соблюдавшихся  во  всей  их  чистоте,
относительно  полного  воздержания   от  всякого   участия  в   политической
борьбе4  и  не   довольствуясь  изгнанием  "Верховного   Зодчего"
(псевдоним,  под  которым  в  старом  масонстве  фигурировала  идея  личного
божества)  из  своих собственных статутов,  активно вмешалось в политическую
борьбу в качестве силы,
     -- говоря словами новейшего историка французского масон
     ства, -- "систематически враждебной всякой религии"5.
     Но  в  те  годы  "религия"  в  лице  элементов,  объединявшихся  вокруг
различных религиозных организаций,  была главным  оплотом  реакции  во  всех
областях французской общественно-политической  жизни, -- в школе, в армии, в
администрации. Ввиду  этого борьба с  реакцией всюду  приводила  к борьбе  с
"религией", с клерикальными элементами
     -- во Франции она развертывалась по этой линии в течение
     почти целого десятилетия после дела Дрейфуса. Роль масон
     ства в этой борьбе была очень и очень велика -- по существу
     оно было душою всей той кампании воинствующего анти
     клерикализма, которой история судила стать, быть может,
     последней определенно прогрессивной акцией уходящего с
     политической арены французского мелкого буржуа. Своего
     апогея политическая роль масонства достигла в период
     министерства Комба -- в эти месяцы, как показала известная
     история с фишками6, масонские организации выполняли
     функции правительственных органов.
     Эта  политическая активность масонства  в те годы  сильно  импонировала
радикально-демократической  французской  интеллигенции  -- именно сочувствие
последней обеспечило


     масонству  тот  рост его  организации, о  котором  говорит  только  что
цитированный историк  французского масонства.  Она же привлекла  к масонству
усиленное  внимание и  русской радикальной интеллигенции, группировавшейся в
те  годы  вокруг  Русской высшей  школы  в Париже.  Именно  к этому  времени
относится  вступление  сравнительно большого  количества представителей этой
интеллигенции во французские масонские ложи.
     По  своим партийно-политическим  взглядам значительное большинство этих
примкнувших  к  французскому масонству русских интеллигентов  было близко  к
"Союзу Освобождения", но лишь немногие  из  них позднее играли роль  в рядах
партии "Народной свободы"  (конституционно-демократической)  --  большинство
распылилось по мелким  группировкам вроде радикально-демократической партии,
партии   демократических   реформ   и   т.    д.    Представителей   русских
социалистических          партий          (социал-демократической          и
социалистов-революционеров) тогда среди масонов, по-видимому, совершенно  не
имелось.
     Особых  специально русских лож в этот  период -- до  октября 1905 г. --
поскольку  удается  выяснить,  создано  не  было.  По-видимому,  в  этом  не
ощущалось  и  потребности:  русские  интеллигенты  в это  время  становились
масонами  не для  того, чтобы  в  этой форме вести  какую-либо  политическую
работу в России, а для того, чтобы лучше  постичь тайну политических успехов
своих  французских политических  единомышленников,  интимнее,  ближе  с ними
сойтись. Вопрос  об  использовании  для  русского  движения организационного
опыта западноевропейского  масонства  в  этот период если  и вставал,  то не
получил  еще разрешения -- во всяком случае, масонства специально русского в
эти    годы    как    явления   сколько-нибудь    заметного    на    русской
общественно-политической арене не  появлялось. Но  определенную --  с  точки
зрения    интересов   русского    освободительного   движения,    несомненно
положительную роль -- участие русских во французских масонских ложах сыграло
уже  тогда:  постоянное общение  русских  и  французских  масонов  на  почве
совместной работы в ложах содействовало ознакомлению последних с  характером
и  задачами русского освободительного  движения и привлекало  их симпатии на
сторону


     русской  революции. Значение этого  момента  нам будет достаточно ясно,
если  напомнить, что среди руководителей возникшей как  раз в те годы  "Лиги
защиты прав человека и гражданина" были обильно представлены элементы, тесно
связанные  с французским  масонством, а  роль, сыгранная этой "Лигой" в деле
популяризации  идей русского  революционного  движения  среди  широких слоев
населения  Западной Европы,  достаточно общеизвестна, чтобы  о ней следовало
говорить подробнее.
     IV
     Октябрьская  амнистия 1905  г. открыла  двери России почти перед  всеми
старыми   эмигрантами  --   в  том   числе  и  перед   теми  эмигрантами   и
полуэмигрантами либерального лагеря, которые группировались вокруг парижской
школы. Вернулись в Россию и те из них, которые в Париже вступили в масонские
ложи; и судя по всем имевшимся в моем распоряжении указаниям, именно к этому
времени,  зиме  1905-06  гг.,  относится  и  оформление  русских  масонов  в
самостоятельную организацию. Как было  обставлено это оформление со  стороны
обрядовой, мне точно установить не  удалось --  обрядовая  сторона  русского
масонства, я должен это теперь  же оговорить, для меня остается вообще и  до
сих пор наименее выясненным  пунктом в истории русского  масонства. Известно
только,  что  русские  ложи   были   утверждены  Великим  Востоком  Франции,
представитель  которого даже специально с этой  целью  приезжал в Петербург.
Так именно эту  дату --  1906 г.  -- следует считать формально  первым годом
возрождения  масонских  организаций  в  России,  --  после почти  85-летнего
перерыва.
     К  новым  условиям  своего  существования  русское  масонство,  однако,
приспособилось далеко не  сразу, -- в течение первых 3-4 лет оно  как бы еще
только нащупывало для себя место в русской жизни, среди действующих в России
общественно-политических группировок.
     Дело было далеко не легкое.
     Старые  задачи, которые вставали  перед русскими масонами в предыдущий,
парижский, период  их существования теперь, при  перенесении деятельности  в
Россию, сходили


     почти на  нет:  роль  посредников  между русским  и западно-европейским
либерализмом и радикализмом самостоятель-ные,  действующие  на русской почве
ложи  могли  играть только в весьма и весьма небольших пределах. Возможность
приспособленчества к существовавшей тогда "действительности" -- склонность к
каковому,  вообще говоря,  масонству была свойственна  во все  века  -- была
исключена  с   самого  начала  благодаря  сугубо  подозрительному  отношению
властей,  загонявших   масонов  в   глубокое  подполье.  Это   же   подполье
предохранило  масонские  организации  от  вырождения  в  кружки  аполитичных
собеседников  на   религиозно-философские  темы  --  для  этого  не  идут  в
нелегальные  организации: масонство  русское могло исчезнуть,  но  не  могло
выродиться  в  этом направлении.  Если  оно  хотело  существовать,  то могло
существовать только как определенно политическая организация, имеющая то или
иное политическое лицо, преследующая те или иные политические задачи.
     Русское масонство пошло этим  последним путем. После некоторого периода
колебаний   идеология   его   политических   руководителей   оформилась    в
приблизительно следующем виде: серьезным препятствием для дела политического
раскрепощения России является  раздробленность, существующая в левом лагере.
Взаимная борьба  различных партий и фракций ослабляет силу общего натиска на
самодержавие,   поэтому  прежде   всего  и  важнее  всего  достичь  хотя  бы
элементарного согласования действий групп прогрессивного  лагеря. Но попытки
прямого  согласования  деятельности  этих  групп,   все  прямые  между  ними
партийно-политические   переговоры   неизменно   кончались   до    сих   пор
неудачами7  -- очевидно, при существующем взаимном недоверии этих
группировок   подобный   путь  согласования  деятельности  следует   считать
исключенным. Надо искать новых форм  для такого согласования. Не может ли ее
дать масонская организация? Она  является организацией вне- и над-партийной;
на  ее  собраниях могут встречаться руководители всех групп, о которых может
идти речь при  постановке  вопроса о согласовании деятельности левых партий,
но встречаться они будут не как представители враждующих или по меньшей мере
конкурирующих партий, а как члены одной и той же орга-


     низации, требующей от них братского отношения друг к другу.
     Эти мысли,  при всей их  шаткости в ряде  отношений, в те годы получили
относительно  широкое   распространение   и  обеспечили  русскому  масонству
сочувствие  очень многих  общественно-политических  деятелей.  В числе таких
сочувствующих  был,  например,  П.  А.  Кропоткин,  о  котором мне  известен
следующий эпизод.
     Около 1909-1910 гг.  один интеллигент,  тогда видный социал-демократ  с
большевистскими  симпатиями,  хотя,  правда,  и не  принадлежавший  к  числу
активных  деятелей подпольной организации, которому как раз в то время  было
сделано предложение вступить  в  масонскую  организацию, обратился к  П.  А.
Кропоткину (его он знал и раньше) с просьбой сформулировать свое отношение к
этому вопросу. Ответ Кропоткина, устный, был таков (привожу его в  редакции,
которая мною записана со слов указанного интеллигента, причем этот последний
ручался за точность смысла своей передачи):
     "Теперь,  -- говорил  Кропоткин,  --  классовое  расслоение прошло  так
глубоко, что есть серьезная опасность, что радикальные элементы из рабочих и
из буржуазных  классов  не смогут в  нужный момент  сговориться между  собою
относительно действий, выгодных для  обеих сторон. Ибо если  соответствующее
предложение будет  сделано рабочими,  то буржуазия  побоится своим согласием
усилить позицию рабочих; если же с подобным предложением выступят буржуазные
группы,  то  так же к нему отнесутся рабочие. Поэтому я полагаю, что в такое
время создание организаций, в которых представители радикальных элементов из
рабочих и нерабочих классов могли бы встречаться  на нейтральной почве, было
бы очень полезным делом".
     Эта беседа -- замечу здесь же -- убедила указанного интеллигента, и  он
не  только сам вошел в ложу  и стал вообще  играть видную  роль  в масонской
организации, но и привлек некоторых из своих знакомых.
     Я не буду говорить здесь ни о слабых местах этих логических построений,
ни  о том, как  они  характерны  для  понимания  раздвоенности  политической
идеологии Кропоткина, -- мне сейчас важно только проследить ход мыслей


     руководителей   русского  масонства,  и  слова  Кропоткина  важны   как
созвучный им резонанс в окружающей среде.
     Распространению  подобных   взглядов  в   определенных  кругах   сильно
посодействовала роль, сыгранная масонскими организациями в разразившейся как
раз  в то время турецкой революции -- этот момент вообще сыграл значительную
роль в развитии масонской организации русской.
     Подобная идеология у некоторых деятелей русских масонских лож сложилась
к   1909-1910   годам,   но   для   придания  этим  последним   желательного
политически-активного  характера  их  следовало  предварительно  во   многом
перестроить.  Дело  в  том, что за  парижский период масонства прием  в ложи
производился  без особого  разбора  -- во Франции  масонство  уже давно было
организацией  вполне  легальной,  соображения конспирации  при  приеме новых
членов ей были совершенно чужды. В результате  в число русских масонов тогда
попал  не  только  целый ряд лиц,  которые  неминуемо  должны  были  явиться
совершенно лишним и вредным балластом при тех новых задачах, которые перед '
русским  масонством  хотели  поставить  его  реформаторы   периода   1909-10
гг.8,  но   и   лица   в   политическом   отношении   определенно
ненадежные9.   Необходимо  было  очистить  организацию  от   всех
подобных элементов.  Эта "чистка" была проведена в  форме  роспуска  русских
масонских лож: членам их  было сообщено, что полиция напала на  след русских
масонских лож10, и что  грозит репрессией,  а  потому  необходима
самоликвидация.
     V
     На   деле   этот   роспуск   был   фиктивным,   прикрывая    проводимую
переорганизацию русских масонских лож. И действительными членами  после этой
переорганизации остались только люди вполне надежные и по своим  взглядам на
задачи  русской  масонской   организации  более  или  менее  единомышленные.
Реформированная  организация  приняла  еще  более замкнутый,  конспиративный
характер, -- гораздо более выдержанный, чем масонские организации периода до
этой  реформы.  Теперь  такая  конспиративность была  необходима не только в
целях предохранения организации от


     преследования полиции,  но и для  сохранения тайны ее  существования от
тех деятелей  левого лагеря, которых по тем или  иным причинам в организацию
эту  не  вводили.  Это было необходимо  для  того,  чтобы организация  могла
выполнять  поставленную  перед  нею основную политическую  задачу: в  рамках
масонских  лож  согласование,  хотя  бы  в известных  пределах, деятельности
лидеров  различных  политических   групп   могло  проводиться  успешно  лишь
постольку,  поскольку не  вовлеченные  в  масонскую организацию  деятели эти
групп не догадывались, что являются до некоторой степени объектами ведущейся
в  тайне  от  них  политической   игры.  Раскрытие  этой  тайны  вызвало  бы
настороженное   отношение  немасонов  к  масонам  --  это  и  наблюдалось  в
действительности  несколько  позднее  в жизни конституционно-демократической
партии,  когда  факт  принадлежности   некоторых  ее  влиятельных  членов  к
масонской организации  стал секретом полишинеля для их коллег по руководящим
учреждениям  партии  и  когда  это  явилось  причиной  трений   полуличного,
полуполитического характера внутри означенных учреждений.
     Поэтому   тайна   масонских   лож   охранялась   теперь   с  величайшей
осторожностью  --  приемы  старой   масонской  конспирации  для  этого  были
привлечены на помощь опыту русского революционного подполья. Вся эта сторона
масонства, которая  была  разработана  за  долгие  годы  его нелегального  и
полулегального    существования,    была   восстановлена   --   конечно,   в
модернизированных,  соответствующих  духу  времени,  формах.  В  организации
существовали клятвы, "испытания"  новых  "братьев",  вопрос  о каждом  новом
кандидате предварительно  тщательно рассматривался в ложах, о  нем  собирали
сведения  не  только  в  отношении  его политической  благонадежности,  но и
моральной  выдержанности, стойкости, верности раз  данному  слову. Все то  в
масонстве" что противоречило требованиям