лока". Милюков, не отказываясь от согласования, когда это нужно, был против
блока.  Он полагал, что партии кадетов придется бороться за  избирателя и  с
левыми партиями, и поэтому нужно стремиться возможно четче выявить свое лицо
и  свои положительные стороны и в отношениях направо, и в отношениях налево.
Линия  Милюкова опять-таки  победила значительным  большинством,  и принятый
план  намечал внесение кадетами ряда своих  законопроектов, в том числе  всю
серию разработанных в 1906-07 гг. законопроектов о свободах и т. д.
     Поражению   Некрасова,  по   словам  Милюкова,   сильно   содействовали
выявившиеся в процессе прений антипатичные черты его характера -- склонность
к интригам, большое честолюбие и т. д. "Надо сказать, что ведь Некрасов, как
человек, очень неприятный -- интриган, выбирающий самые извилистые пути".
     Потерпев поражение во время этих общих споров, Некрасов не отказался от
своих взглядов и в дальнейшем и все время упорно проводил свою особую линию,
формируя  внутри кадетской фракции свою фракцию. Это чувствовалось на каждом
шагу,  и  Милюкову  приходилось постоянно вести с ним  борьбу. Из конкретных
споров Милюков (и то после  моего напоминания) вспомнил  спор о подписях под
запросами левых. Милюков  действительно был очень недоволен тем,  что  члены
кадетской партии дают свои подписи под такими запро-


     сами левых, которые идут вразрез  с  общей линией фракции, обостряя без
нужды отношения с октябристами и т. д., и внес во фракцию предложение о даче
ее  членами подписей под чужие запросы только в тех  случаях, когда  фракция
как целое, т.  е. ее президиум,  это  разрешает. Несмотря  на  сопротивление
Некрасова, это предложение было принято, но соблюдалось далеко не всегда.
     Очень  ясно  Милюков  почувствовал  существование  особого  сплоченного
фронта в дни мартовской революции.
     Непосредственно перед нею среди деятелей  левого  крыла  прогрессивного
блока  усиленно разрабатывался  вопрос о программе  на  случай революционных
событий.  М.  М. Федоров созвал ряд собраний, которые состоялись в помещении
торгово-промышленного комитета.  Присутствовал ряд кадетов и  прогрессистов,
кое-кто  из центрального  военно-промышленного комитета, из  союзов земств и
городов;  был,  между  прочим, Терещенко.  По  какому принципу  производился
подбор --  Милюков  не знает,  этим делом ведал Федоров.  На  этих собраниях
намечена  была  программа  переворота;  конституционная  монархия, Алексей с
регентом -- Михаилом; кабинет во главе с  кн. Львовым  (кандидатура Родзянко
была отведена, и Родзянко считал в этом виновным Милюкова, за что  злился на
него; так и было,  но теперь Милюков сожалеет, что проводил Львова; что было
бы  в другом случае, не знает, но так вышло плохо)  и т. д.  Левых в кабинет
приглашать не предполагалось, считалось, что не пойдут.
     Эта программа была  принята  единогласно (о  ней  были  в  общих чертах
осведомлены  и правые  члены Прогрессивного блока,  которые не  возражали) и
считалась официальной до самой речи Милюкова  в Полуциркульном  зале.  После
нее  Милюков на совещаниях Временного комитета и др., где  решались вопросы,
наткнулся  на  сплошной  фронт республиканцев  во  главе с  Некрасовым. Этот
последний  набросал  и первый проект  заявления о  республике, заявление это
было неудачно  --  "юридически неграмотно" -- и было оставлено без внимания,
но идея отречения Михаила победила.
     О заговорах знает мало.
     Кн. Львов рассказывал  Милюкову, что вел переговоры с Алексеевым осенью
1916  г. У Алексеева был план ареста  царицы в ставке  и заточения. План был
совершенно не продуман;


     что делать  в  случае  сопротивления царя, никто  не знал.  Он  не  был
осуществлен, т. к. Алексеев захворал и принужден  был уехать в Крым -- тогда
ходили слухи, что Николай узнал и Алексеева пытались отравить.
     Вырубов рассказывал Милюкову, что он,  по  поручению  Г. Львова,  ездил
тогда в Крым к Алексееву,  чтобы  продолжить переговоры. Но Алексеев  сделал
вид, что ничего не знает и никаких таких намерений никогда не имел.
     В заговор Крымова-Терещенко-Гучкова Милюков совершенно не был посвящен,
знал только, что что-то  готовится, но что именно -- не знал. Никого Милюков
не уговаривал отсрочить переворот.
* * *
     При обсуждении вопроса о регентстве Милюков внес  предложение переехать
в  Москву,  где "верные полки найдутся". Перед этим в качестве  аргумента за
невозможность принять корону  выдвигали тот  довод,  что  с  таким известием
нельзя выйти на улицу, не найдется ни одной части, которая поддержала бы.


     V. ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ С СОКОЛОВЫМ
     Берлин, у него в Schmidts-Hotel
     Встреча первая
     На мой вопрос о масонстве:
     "Я боюсь, как бы Вы  не ошиблись в оценке этого явления, а потому, хотя
я сам не  принадлежал  к  масонам, я хочу  дать  Вам  некоторые  руководящие
указания:
     -- Теперь расслоение классовое прошло так  глубоко, что есть опасность,
что  радикальные  элементы из рабочих и буржуазных классов не смогут с собой
сговориться о каких-либо общих  актах, выгодных обеим сторонам, ибо если это
предложение будет внесено со  стороны рабочих, то буржуа  побоятся, что  это
усилит их,  а если  со  стороны буржуа,  то  испугаются рабочие.  Поэтому  я
полагаю,  что  в  такое  время создание  органов,  где  представители  таких
радикальных элементов из рабочих  и не  рабочих классов могли бы встречаться
на нейтральной почве, будет очень и очень полезно."
     "Мой друг, -- продолжил Соколов, -- согласился с этим мнением и пошел в
масонскую ложу".
     Этот друг -- несомненно сам Соколов, или кто-то из его друзей, с кем он
вошел в  масоны.  Это  ясно  из дальнейшего разговора,  где  мысли  Соколова
путались с мыслями друга, местоимения первого лица с местоимениями третьего.
     В  общем  разговоры  Соколова  были  явно  адвокатского  характера.  Он
протяженно развивал мысль, что масонское общество ничего не давало, что все,
что я объясняю масонски-


     ми  связями, может быть объяснено и  иначе:  общение  в Государственной
думе, работа общая в левой печати и  т. д. Но существования масонства  он не
отрицал даже косвенно признавал, приглашая быть осторожным и не смешать роль
масонской организации с другими, существовавшими рядом с  последней. Соколов
был разговорчив.  По  его словам, о них  [масонах ] он узнал  впервые от Ип.
Крымова. С последним он говорил в  апреле 1917 г. в Кишиневе.  Зачем Соколов
поехал туда -- не  знаю. Встретили  там  его,  говорил  он, хорошо:  "Старые
друзья в память моей работы на процессе по погрому 1903 г. даже тот же номер
в  той же гостинице  сняли, где я остановился в тот приезд.  Не успел  я как
следует осмотреть комнату,  как  мне сообщают,  что какой-то офицер  пришел,
хочет  видеть.  Думаю,  не убить ли?  Но все  равно  сказал  пустить.  Вошел
молоденький  адъютант,  рапортует,  что  генерал   Крымов  хочет  видеть   и
говорить."
     Между прочим, я руки  не подал ему. Почему -- непонятно, а после  видел
его в Крыму, он сознался:
     -- Не хотел я к Вам  идти, ненавидел тогда очень Вас за приказ No 1, но
как  адъютанту неловко  было  отказаться,  однако про себя решил,  если руку
подадите -- не дам, что бы ни вышло.
     Когда  сказал про Крымова, о котором  я немного слышал, опять мелькнула
мысль, не  убивать ли, но сразу решил, что тогда не стал  бы так официально,
через адъютанта.
     Сказал, что готов видеть, только прошу немного погодя, ибо еще не успел
умыться в назначенное время. Пришел. Говорил о развале армии, о том, что все
гибнет,  о  приказе No  1. "Революцию  я,  --  говорит,  --  понимаю: армия,
конечно,  сила, и ее надо вырвать из  рук врага. Поэтому  я  понимаю авторов
приказа  номер No  1, --  делал он  как  бы  реверанс  в сторону мою, --  но
правительства я не  понимаю.  Как оно  может  терпеть  то положение, которое
создалось  теперь?"  И  он  просил  доложить   свою  информацию  Керенскому,
подчеркивая, что так мол говорит генерал Крымов.
     Попутно Крымов  говорил,  что,  конечно, то,  что теперь творится наша,
офицеров, вина. Мы слишком долго колебались, тянули, -- а когда взялись, уже
поздно было. И попутно рассказал  кое-что о военных заговорах, что 9 февраля
1917 г. в Петербурге в кабинете Родзянко было совещание лидеров


     Государственной  думы с генералами  -- был  Рузский, Крымов. Решено что
откладывать дальше  нельзя,  что  в апреле,  когда  Николай будет  ехать  из
ставки,  его в районе  армии Рузской  задержат  и заставят отречься. Крымову
[отводилась] какая-то большая роль.
     Позднее Соколов разузнавал в кругах  Государственной думы и  земских, и
получил сведения, что это была организация, во главе которой стояли Гучков и
Родзянко,  с  ними был  связан Родзянко-сын, полковник  (?)  Преображенского
полка,  который создал целую организацию  из крупных офицеров. Чуть  ли не и
Дм. Павлович [входил в нее ].
     Крымов по его словам  был  намечен  в генерал-губернаторы Петербурга, с
тем,  чтобы  очистить  Петербург  от  неблагонадежных элементов.  "В  момент
переворота всякое новое  правительство слабо. Надо ударить решительно, чтобы
возможные противники испугались, а то и уничтожить".
     Гучков позднее на вопрос,  зачем им нужен был Крымов,  ответил:  "Он не
постеснялся  бы  кого нужно без долгих разговоров вздернуть", --  причем  по
тону ответа было ясно, что речь идет о левых.
     О  масонах  у  Соколова  прорывалось мало:  категорически и с элементом
искренности (как бы удивлялся, как  он мог не знать?) утверждал, что впервые
слышит о Чхеидзе как о члене. Сомневался, чтобы были масонские организации в
армии и чтобы их членом был Крымов; во всяком случае уверен, что Керенский и
Крымов до революции не были знакомы.
     Когда  я сказал, что  февральские собрания  на  его, Соколова, квартире
были масонские, категорически и уверенно опротестовал. Когда я заявил, что я
не утверждаю, что все присутствующие были масоны, что я, наоборот, знаю, что
многие не были, -- собрания были лишь организованы масонами, Соколов ответил
только: "Как же их тогда можно назвать масонскими?"
     И тут же, как бы оправдывая  свое поведение, говорил, что он давно, еще
до  1905 г., старался  играть  роль  посредника между  социал-демократами  и
либералами.  Как-то  раз узнал от  одного  из друзей, что Милюков  выработал
крайне умеренную программу для Союза Освобождения  -- не  ту,  которая  была
опубликована,  и  собирается  ехать к Петрункевичу  для переговоров. Я решил
предупредить и поехал вперед. Петрун-


     кевич  принял  очень хорошо  и  привел  меня  в  восторг  своей  умелой
конспирацией: у него  в этот день был какой-то обед; я приехал до. Он провел
меня  в свой  кабинет,  где мы с ним  проговорили  часа три. Гости заседали,
потом разъехались, я за ними [... ] Соколов был также связан с Венцковским.
     Встреча вторая. Берлин, 18 января 1927г.
     По-прежнему  упорно отрицает  о  масонах: "Если бы мне пришлось  давать
показания  под присягой про  масонов, то я сказал бы, что знал о  них, через
многие связи получал информацию, но  членом никогда не был. После  революции
связи все порвались  и никаких сведений не имел, -- сердились  на  приказ No
1." Но тут же заявляет,  что знает,  что  не  было постановления  о закрытии
деятельности [масонов ].
     Охотно говорит о заговорах.
     Из кругов,  близких  Некрасову,  ему  в  начале 1917 г.  сообщили,  что
готовится арест царя с вынужденней отречения в пользу Михаила, что руководят
Гучков  и Терещенко.  Когда  среди  военных участников  назвали  Крымова, то
Соколов удивился: почему он попал? Все  остальные --  генералы,  чуть  ли не
командующие армиями,  а Крымов -- полковник. Некрасов  пояснил, что по плану
организаторов  нужен человек  на  пост командующего  войсками Петербургского
округа: "Левые  захотят воспользоваться переворотом, и необходимо  в столице
иметь человека, который не побоялся бы перевешать кого надо. Крымов такой --
он в три дня очистит Питер от всех, кто не нужен"!
     Что  такое   представляет  из  себя  Крымов,  Соколов  узнал  позже  из
разговоров  с  полковником  Готовцевым,  который  теперь  очень видный  пост
занимает у большевиков. В  1917 году Готовцев захотел уйти из строя и пришел
к Соколову просить протекции к Керенскому  для назначения на  пост директора
какого-либо военно-учебного заведения. Соколов, чтобы  узнать, с  кем  имеет
дело,  завел  разговор о прошлом и о Кры-мове, -- дело  было тотчас же после
истории Корнилова. Готовцев рассказал, что во  время  войны Крымова  считали
"хорошим  офицером с маленьким недостатком: не жалел солдат. На какую-нибудь
пустячную разведку, связанную с огромным риском, с легкой душой слал человек
по 25, зная, что


     много  шансов  за то,  что  никто  не вернется, а если вернутся, то  со
слабым результатом. Нам это казалось „маленьким недостатком", но когда
меня разжаловали  в  солдаты (Готов-цев  дал пощечину сербскому  наследнику,
который был резок и груб с русскими офицерами; Группа последних  условилась,
что первый, кому наследник скажет грубость, нанесет пощечину;-- Готовцев это
и  сделал,  за что  царь  разжаловал его в солдаты)  и  попал к Крымову,  то
увидел, что с точки зрения солдата недостаток этот не так-то уже мал".


     VI. ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ С Т. А. БАКУНИНОЙ
     29 марта, у нее на 11, Sq. de Port-Royal
     Получает  письма от Арсеньева  о масонах. Между прочим, Арсеньев слышал
от  Вересаева,  что в  присутствии  последнего Степанов-Скворцов был  принят
Урусовым в масонскую ложу в Москве.
     Тот  же  Арсеньев сообщал,  что  с  масонами  как-то  был связан В.  Ф.
Джунковский. Масоном был Зилов, в 1906-07 гг. попечитель  киевского учебного
округа.


VII. ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ С М. С. МАРГУЛИЕСОМ
     В 1907-09  гг. Совет  русских  лож  состоял  из 5  человек.  (На Западе
состоит  из  33  человек --  эта  цифра  мистическая:  год  смерти  Христа).
Председатель  --  С. Д. Урусов,  первый  товарищ  председателя  --  Головин,
председатель  Второй  Государственной думы,  второй товарищ председателя  --
Маргулиес. Казначей -- Орлов-Давыдов. Секретарь -- Бебутов. С самого  начала
Совет ставил задачу "обволакивание власти людьми, сочувствующими масонству".
     О существовании  шведского  ритуала  "Карма  [?]" слышал, но  точно  не
знает.
     ПРИЛОЖЕНИЕ
     М. С. Маргулиес
     Рукопись дневника "Годы интервенции" (из зачеркнутого)
     стр. 328.
     "Марголин за обедом  сообщил вещь, разъяснившую мне очень много:  после
1910 г., когда Колюбакин начал возобновлять наши заснувшие в 1909 г. ложи, в
одну с Керенским  вошел и  Коновалов, и Гальперн, и Некрасов. Вошел потом  и
Соколов,  Барт,  вероятно,  Терещенко.  Теперь  понятна  связь  Керенского с
Терещенко  и Некрасовым. Намеки  Коновалова с 1916  года на его  близость  с
Керенским  и  Н. Д. Соколовым, а также приглашение А. Гальперна  управляющим
делами  Совета  министров Временного правительства."  стр. 329.  (Среда,  29
апреля 1919 г.)
     "В  9 часов  вечера  у  Ефремова  собрание русских  масонов:  Ф.  Мекк,
Кандауров,  (Коновалов  занят).  Сонно,  скучно,   дело   идет  о  волоките,
канцелярщине. Не  популяризует ни  моего, ни Савинкова положения.  Савинков,
оказывается, был только  в  1917  году  введен в  ложу  Демьянова  генералом
Шепловым."


     VIII. ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ С В. Я. ГУРЕВИЧЕМ Берлин, 10 мая 1930 г.
     Обстановка  привлечения  в  ложу:  работал во фракции трудовой  группы.
Как-то вышло  столкновение на  политической почве с Керенским. Очень острое,
чуть  ли  не  разговоры  о дуэли. После того,  как  уладилось, на новогодней
встрече  1914  г.  Керенский  подошел  и  сказал, что хочет  переговорить. В
разговоре:  существует политическая организация в масонских формах; согласны
ли?  Гуревич  согласился.  Начались переговоры. На  заседание  ложи Гуревича
привез Коровичен-ко. Обряд  посвящения:  формальностей было  мало, но клятва
была. Заседаний до высылки было мало. Вопросы исключительно политические. На
заседаниях ложи  бывали член Государственной думы  Виноградов,  Коровиченко,
Керенский, Барт, Знаменский.
     В 1917 г. ничего не слышал, но в начале  1918 была попытка  возобновить
заседания. Инициатива А. А. Исаева. Присутствовал  также Виноградов. Вопросы
борьбы с большевиками.
     В  годы  Дальневосточной  республики  Знаменский предлагал  возобновить
деятельность лож во Владивостоке. Были разговоры, но ничего не вышло.


     IX. ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ С Г. АРОНСОНОМ
     Аронсон от Б. Гуревича.
     В начале войны в Витебск приезжал Колюбакин; в  честь его был  устроен,
как там  это  было  принято, обед,  но на  последний, в  отличие от  прежних
приездов других  либеральных знаменитостей, не были приглашены представители
рабочих и демократических  кругов.  Уже  после  стало известно, что во время
этого обеда  Колюбакин  принял  в  масоны  Брука и  Вол-ковера (члены Первой
Государственной думы,  кадеты),  поляков-прогрессистов  Бамаса и  Федоровича
(когда-то имели связи с социалистами, отошли, но считали себя левее кадетов)
и Писаревского. В 1916 г. в Витебск приезжал Керенский, был тоже обед, после
которого  были приняты Б.  Гу-ревич  (председатель  общегородской  Витебской
больничной кассы), в 1905 г. бундовец, после беспартийный, в 1914-16 гг.  не
участвовал  даже  в  меньшевистской страховой группе) и М.  С.  Цейтлин. При
приеме спрашивали о согласии вступить  в организацию, которая ставит задачей
борьбу за "свободу и братство". Церемониал посвящения с завязанными глазами,
клятва тайны и  готовности борьбы за свободу  и братство. Деятельности  ложи
никакой не было.
     В 1917 г.  Волковер --  губернский  комиссар Временного  правительства;
после  июльских  дней  Волковер  вышел  из  кадетской  партии  и,  заявив  о
возможности  работы  на  платформе  Церетели, остался  на посту  губернского
комиссара. Писаревский --  секретарь губернского комитета, фактически вершил
делами.  Бамас  --  помощник  губернского  комиссара;  Федорович  -- уездный
комиссар. М. Цейтлин -- эсер, товарищ председателя Совета.
     Все -- со слов Гуревича, [который] рассказал это Арон-сону в Бутырках в
1918 г.


     ПРИЛОЖЕНИЕ Г. Аронсон о разговоре с Б. Гуревичем
     О МАСОНАХ
     [...] Узнал я об этом в августовский вечер 1918 г. Мы лежали на набитых
соломой матрацах на деревянных нарах, смотрели на решетчатые окна  на тающие
лучи солнца и постепенно сменяющие день сумерки и мирно  беседовали. Один из
приятелей, спутник мой по дальнейшим тюремным скитаниям,  наклонил голову  и
сказал: "Хочу  поделиться  с Вами  небольшим секретом. Думаю, что 1917 год и
особенно октябрьская революция освободили меня от присяги. Одним словом, я -
масон".  По-видимому,  этому  масону давно  уже  хотелось расстаться с  этой
тайной  и,  подстрекаемый моим  любопытством,  он  рассказал  мне  все. Дело
происходило в Витебске.
     [...} Кажется, это было в начале зимы  1914 г. В  Витебск приезжал член
Государственной  думы А.  М.  Колюбакин.  Он ехал  из  Петербурга на  фронт,
откуда,  как известно, не вернулся. В Витебске  у А. О. Волковича  состоялся
обед, и к  этому моменту относится основание местной масонской ложи. В жизни
нашего  "Прогрессивного блока" в сущности  ничего после этого не изменилось.
Продолжались заседания и беседы, в которых участвовали члены  масонской ложи
наравне с другими. Только изредка и только для заслушания какой-нибудь особо
интимной   политической   подробности  собирались  масоны  отдельно,  обычно
уславливаясь собраться несколько ранее других, приглашенных для беседы.
     Собрания  масонов бывали тогда  очень  кратки. Но интересно отметить --
они говорили друг другу "ты" -- эти люди разных возрастов  и взглядов, лично
между собой не близкие.  Рассказчик не мог вспомнить какого-нибудь заседания
ложи, посвященного обсуждению серьезных вопросов. Впрочем, он сам был введен
в ложу лишь в