состава руководители  Совета вообще
сыграли заметную роль -- именно в их влиянии следует искать причин появления
некоторых, казалось бы, совершенно никому не известных кандидатур.
     Вскоре после  марта  1917 года в  составе  Верховного Совета  произошли
существенные перемены.  Из  него ушел единственный бывший там  представитель
социал-демократов (меньшевиков),  расхождения между  которым  и большинством
Совета, как я уже отмечал, выявлялись часто и ранее. Кое-кто отошел направо.
Зато оставшиеся, пополненные вернувшимися из эмиграциии масонами-парижанами,
сплотились более тесно, образовав политически довольно  однородную группу от
левых кадетов и прогрессистов до правых социал-демократов, которая в течение
почти всего  периода Временного  правительства играла фактически руководящую
роль  в  направлении  политики  последнего.  Но история  масонства  в эти  и
последующие месяцы уже выходит за рамки моего настоящего очерка.


     ПРИМЕЧАНИЯ
     Заявление, сделанное Кедриным в 1906 или 1907 годах в счет
     идти не может, ибо, как будет показано ниже, оно относится к периоду до
     оформления русского масонства в том виде, в каком оно стало играть
     политическую роль, и к тому же он признал свою принадлежность не к
     русской, а к французской ложе.
     В. П. Полонский в своей статье о "Тайном Интернационале
     Бакунина" ("Каторга и ссылка", кн. 5, 1926, стр. 77) ссылается на
     указание III Отделения о том, что Бакунин "в одно из своих посещений
     Гарибальди был принят последним в масонскую ложу". Письмо Бакунина
     к Герцену от 23 марта 1866 г. (Письма М. А. Бакунина к А. И. Герцену и
     Н.  П. Огареву.  Изд.  1896,  стр. 164)  не только  делает это указание
вполне
     правдоподобным, но и заставляет думать, что "масонский зигзаг" в био
     графии Бакунина был более серьезен, чем он сам пытается изобразить. В
     этом письме, прося друзей "перестать думать", что он "когда-либо зани
     мался серьезно франкмасонством", Бакунин прибавляет: "В Лондоне я не
     хотел разуверять тебя, Герцен, потому что не мог отвечать на другие
     вопросы". Последние встречи Бакунина с Герценым в Лондоне относятся к
     осени 1864 г. (см. составленную М. Неттлау хронологическую канву к
     биографии М. Бакунина) -- следовательно, опровергнуть упреки Герцена в
     увлечении "франкмасонерией" Бакунин нашел возможным только мини
     мум через полтора года после их появления. Следы влияния масонских
     идей в писаниях Бакунина приходится наблюдать и позднее.
     О "князе" и "княгине" Накашидзе и об их русско-польском
     масонском журнале с террористической окраской, один номер которого им
     удалось выпустить на французском языке в середине 1890-х годов в
     Лондоне, я не говорю -- это в лучшем случае была малограмотная попытка
     спекулировать на легковерии читателей.
     Статуты старого масонства запрещали масонам даже простые
     беседы между собой на политические темы как в заседаниях лож, так и
     вне  их,  ибо  считалось,  что  подобные  разговоры  только вносят семя
раздора
     туда, где должно царить согласие.
     Отмечу здесь же, что этот автор сам близок к масонам и его
     работа, по-видимому, имеет право быть рассматриваема почти как работа
     официозного историографа французского масонства -- пользоваться ра
     ботами представителей активного антимасонского движения я в данном
     очерке избегаю и в отношении Запада.


     В целях изгнания из армии реакционного офицерства при Комбе в
     военном министерстве была заведена система кондуитных списков о поли-
     тических взглядах каждого офицера (в просторечии: система фишек),
     причем для этих списков материал собирался через масонские ложи на
     местах.
     Нелишне будет здесь же напомнить, что как раз приблизительно в
     это время потерпела неудачу одна из таких попыток, предпринятая лица
     ми, часть из которых,  по-видимому, уже тогда была близка к масонам, --
я
     говорю о той попытке покойного В. П. Обнинского и его единомышленни
     ков, краткие сведения о которой мною даны в комментариях к "Письмам
     П. Б. Аксельрода и Ю. О. Мартова", Берлин, 1924, стр. 185-186.
     Утверждают, что в этот период в число масонов попал даже один
     великий князь.
     Так, относительно одного из масонов "парижского периода" мне
     известно заслуживающее доверия указание, что он состоял платным
     "информатором" И. Ф. Манасевича-Мануйлова: оказывается, что этот
     последний, даже состоя в отставке, для поддержания своего положения в
     сферах имел двух своих собственных агентов из общества, которые осведом
     ляли его о событиях и разговорах в радикальных и либеральных кругах.
     Впрочем, этот "масон" свою службу у Манасевича-Мануйлова, кажется,
     сочетал и с выполнением вполне недвусмысленных поручений одной
     иностранной державы.

     Само по себе это было верно, так как приблизительно в это время
     русское правительство особенно сильно заинтересовалось русским масон
     ством, причем активную роль в этих поисках масонов играл и сам Нико
     лай, который для доклада о масонстве специально вызвал к себе в Царское
     Село начальника петербургского охранного отделения полковника Герасимо
     ва (этот вызов тем более важен для понимания степени интереса Николая
     к вопросу о масонстве, что он был единственным за все 4 года службы
     Герасимова). Отмечу здесь, что, по рассказам Герасимова, он разочаровал
     царя, так как никаких сведений о масонах не имел и вообще считал их
     несерьезной организацией. Информация Николая о масонах, по утвержде
     нию Герасимова, шла из других источников, а не от охранного отделения.
     Возможно, что это были сведения, шедшие через Манусевича-Мануйлова.
     Анкета, о которой речь будет идти ниже, была средактирована
     так, что сама по себе она не давала еще оснований для утверждения о
     существовании организации как таковой.
     Этот рассказ был мною с его слов записан 1925 г., причем запись
     тогда же была рассказчиком (я его буду в дальнейшем называть X) просмот
     рена и исправлена -- записью этой мне придется часто пользоваться и
     ниже.
     По прочтении на заседании ложи такие ответы немедленно же
     уничтожались.
     В этой клятве были также слова о готовности бороться за свободу,
     не боясь даже смерти.
     Ввиду утверждений правой печати, стремящейся изобразить
     масонство в виде какой-то "еврейской интриги", нелишне будет отметить.


     что среди членов  Совета за 1912-16 гг. был, кажется, всего один еврей.
Все остальные были православными и в большинстве бесспорными великороссами.
     Замечу здесь же, что слово у него с делом не расходилось --
     несмотря на затруднения, стоявшие перед ним на пути к вступлению в
     армию, он этого добился, пошел на фронт, где вскоре и погиб.
     См., например, намек генерала Деникина на так называемый
     "Крымовский заговор" (план убийства царя на смотре в марте 1917 г)
     ["Очерки русской смуты", (Париж, б/г) т. 2, стр. 36, прим.]
     См. Предисловие В. А. Маклакова к парижскому изданию "Дневни
     ка Пуришкевича" (Изд. Паволоцкого, 1924).
     О какой именно брошюре идет речь, мне установить точно не
     удалось. Есть основания предполагать, что это была брошюра Пругавина
     "Старец Леонтий", которая была конфискована полицией в типографии и
     уничтожена.


ЗАПИСКИ О МАСОНСТВЕ




I. ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ С АЛЕКСАНДРОМ ЯКОВЛЕВИЧЕМ ГАЛЬПЕРНОМ
     Привел  меня  к  нему,  на  его  парижскую  квартиру, А.  Э.  Дюбуа  --
предварительно  предупредив по  телефону, что я  хочу кое о чем расспросить.
Это было  в среду, 15 августа, 1928  г. После первых фраз я  прямо  поставил
вопрос, хочет ли  он мне  рассказать о  масонской организации? А. Я. сначала
колебался: „Я переговорю с  некоторыми  коллегами", но,  увидев, что я
уже  знаю очень  многое  и  после  того, как  я объяснил  мою задачу и планы
(публиковать сейчас не хочу, если придется, снесусь  с  ним), он  согласился
рассказать. Рассказ шел в четверг, 16 августа, 1928  г. утром, и в  субботу,
18 августа, 1928 г. вечером.
     О ранних периодах русского масонства мне известно сле-дующее: несколько
русских были посвящены в масоны во Франции, в Grand Orient, еще давно. Среди
них  я  знаю  Сер-гея  Дмитриевича  Урусова,  гр.  Орлова-Давыдова,  Евгения
Ивановича Кедрина, доктора Баженова, М. С. Маргулиеса, Обнинского, Бебутова;
кажется,  был  франкмасоном  и  Маклаков;  М.  М.  Ковалевский  был  масоном
шотландским,  организо-вали ли они  в  период 1906-07  гг.  русскую  ложу  в
Петербурге или  просто сходились, я точно не  знаю, но несомненно, что в это
время они уже в России были в масонском контакте.


     Вскоре,  однако, эти  первые  русские  масонские ячейки пережили острый
кризис; причиной  его было  то обстоятельство,  что  Кедрин и  Баженов стали
очень много болтать о своем масонстве  и чуть не открыто появлялись на своих
дачах в масонских знаках,  в результате  чего о русских масонах  стали много
говорить в самых  широких кругах и даже стали появляться заметки в печати. С
другой  стороны  в отношении  некоторых  из масонов появилось  и  недоверие,
основанное не  на недоверии лично к ним, а к их знакомым.  Речь идет о связи
Маргулиеса  с  Бебутовым. Последнего определенно  подозревали в политической
неблагонадежности, а  т. к. Маргулиеса  считали  невоздержанным на  язык, то
недоверие распространилось и  на самого  Маргулиеса,  хотя последнего  лично
никто не думал подозревать. Маргулиес это отношение почувствовал и был очень
оскорблен.
     Все это, повторяю, вызвало первый кризис внутри русской масонской ложи,
который повел  к  тому, что  Маргулиеса  и Баженова  перестали приглашать на
собрания,  дали  им  знать,  что  их  не  зовут  на  них,  и  вообще от  них
законспирировались,  а  Кедрина, который  был  одним из  наиболее  уважаемых
членов ложи  и  даже Venetable'м, не устраняя прямо и не объявляя ему  этого
решения, стали под разными предлогами не приглашать на собрания.
     Я сам  вошел  в ложу, кажется, в 1911  году. Привлекли меня Керенский и
Барт, присяжный поверенный, сын Г. А. Лопатина.  Во время  первых разговоров
речь  шла  о моем отношении к вопросу о  желательности создания организации,
которая согласовывала бы действия разных политических партий,  поскольку они
борются против самодержавия и не думаю ли  я, что моя принадлежность к одной
из  партий  может  явиться причиною  вступления в  такую  организацию? Когда
выяснилось мое  положительное  отношение  к этим  задачам  и моя  готовность
вступить в  такую организацию,  мне поставлен был  вопрос, не смутит ли меня
несколько необычная форма новой организации, которая стремится к объединению
людей на необычной в  России  основе  --  морального  сближения.  Попутно --
правда, очень поверхностно -- было упомянуто,  что вступление в ложу связано
с  некоторым  ритуалом, и здесь же было сделано  предложение  вступить в эту
организацию.


     Ответ  на этот вопрос я дал не сразу, а  через несколько щей. Тогда мне
объявили, что речь идет о масонской  органи-зации и что вскоре ко мне придут
официальные  представите-ли  для   переговоров  и  заполнения  анкеты.  Этот
официальный визит имел место через несколько  дней  --  пришли ко мне тот же
Барт, и еще кто-то. Я  заполнил анкету, после  чего меня попросили  придти в
определенный  день на квартиру Барта. Ничего похожего  на поездку в закрытой
карете на  неизвестную мне  квартиру, -- подобно  той поездке, о которой Вам
рассказывал  Гегечкори, -- со мной не  было. В квартире  Барта меня встретил
[неразборчиво ]  -- мой старый и хороший  знакомый,  который сказал, что моя
анкета признана удовлетворительной*, и ввел меня в зал собраний, завязав мне
предварительно  глаза. В  зале  я был подвергнут устному опросу, который был
фактически  повторением анкеты. Голоса некоторых из спрашивающих я  узнавал,
другие  были мне незнакомы;  шпаг к моей  груди  не  приставляли -- они были
отменены  еще раньше.  К  этому  времени обряд приема вообще  был  несколько
упрощен; тем  не менее обстановка произвела  на меня странное впечатление  и
даже  несколько  покоробила.  После  я  видел, что на других она производила
очень серьезное впечатление.
     Когда  с  моих  глаз  сняли  повязку,   я  увидел,   что   на  собрании
присутствуют:  Демьянов   (впоследствии   товарищ  министра  юстиции),  член
Государственной  думы Виноградов,  Керенский, Барт, Яков Яковлевич Брусов --
петербургский  архитектор,   А.  И.  Браудо,  Сергей  Дмитриевич  Масловский
(Мстиславский), Переверзев (позднее министр юстиции), Макаров.
     В организационном отношении каждая ложа имела председателя -- Venerable
--  оратора  и  двух  надзирателей, старшего и младшего, из  которых младший
исполнял функции секретаря. В нашей ложе Venerable был  Демьянов;  ора-тором
-- Переверзев, старшим надзирателем -- Макаров, младшим -- Браудо.
     Все заседания открывал Venerable, который на них и председательствовал.
После открытия заседания все усажи-

     * Анкетные  листы, как я это узнал  после,  в В. С. не передавались,  а
уничтожались на том же заседании ложи, где решался вопрос о приеме.


     вались полукругом; Venerable  задавал традиционные вопросы: "закрыта ли
дверь?" и др.
     Функции оратора сводились к наблюдению за соблюдением устава; он  же  и
хранил устав, произносил приветственные речи новым членам и т. д.
     Функции надзирателя определены в  уставе, но  фактически,  насколько  я
помню, эти  функции почти  отмерли -- кроме,  конечно, секретарских  функций
младшего надзирателя: он заносил в книжку краткие записи о заседаниях.
     Все  члены  ложи  платили  членские  взносы, их  принимал  Venerable  и
передавал секретарю Верховного Совета.
     Конспирация  в  организации  выдержана  была  очень  последовательно  и
строго. Члены одной ложи не знали никого из других лож. Масонского знака, по
которому  масоны  в  других  странах  опознают  друг  друга,  в   России  не
существовало.  Все  сношения ложи с другими ячейками организации происходили
через одного  председателя  ложи -- Venerabl'я.  Членов ложи, которые раньше
состояли  в различных  революционных организациях,  поражала  выдержанностьи
последовательность конспирации. Позднее, когда я  был секретарем  Верховного
Совета и знал по своему положению  почти  всех членов лож, мне  бывало почти
смешно  видеть,  как иногда  члены разных  лож  меня же  агитировали в  духе
последнего решения Верховного Совета, не догадываясь, с кем имеют дело.
     Вновь  вступивший  в  ложу получал  при  приеме  звание  ученика. Через
некоторое время, обычно через год, его возводили  в  степень  мастера. Право
решения  вопроса,  когда  именно   следует  произвести  подобное  повышение,
принадлежало ложе.  Но иногда повышение в степени  производили по инициативе
Верховного Совета. В  этих последних случаях действовали обычно  соображения
политического и  организационного  характера, т.  е. Верховный  Совет считал
полезным то или иное лицо, которым он дорожил, продвинуть вперед по лестнице
масонской иерархии.
     Мое  личное   отношение  к  организации,  поскольку   речь  шла  о   ее
политических  задачах и  деятельности,  было выжидательным, почти  несколько
недоверчивым. Главное, что  я в ней ценил  с самого же начала, это атмосфера
братских отношений, которая создавалась в ложах между их членами --


     безусловное  доверие друг  к другу, стремление  к взаимной поддержке, к
помощи друг другу. Это были  действительно отношения братьев в лучшем смысле
слова.  Позднее   я   изменил  свой  взгляд  и  на  политическую  роль  этой
организации, так как  увидел, что она дает  возможность объединять  действия
разных политических групп там, где в других условиях это было бы невозможно.
Примером этого я считаю работу думской ложи, о чем позднее.
     В  течение первого года своего пребывания в ложе  я  был совершенно  не
посвящен в жизнь организации, можно сказать, ни  о  чем даже не догадывался.
Ждал только, что  могут быть  разные  сюрпризы, например относительно  круга
лиц, охваченных организацией, но какие именно, не подозревал. Приблизительно
через год  после моего вступления  в  ложу меня сделали мастером  и  выбрали
делегатом от ложи на очередной конвент. Меня несколько удивило, почему выбор
пал  на  меня -- только  после  я  узнал,  что  сделано это было по указанию
Верховного Совета и какие именно мотивы руководили последним.
     Конвент  этот  состоялся летом,  кажется, 1912  года в  Москве.  Выборы
производились по одному от ложи: кроме того, присутствовали члены Верховного
Совета.  Из  участников  этого   конвента  я  помню  Колюбакина,  Некрасова,
Степанова, Виноградова, А.  И.  Браудо,  Константина  Григорьевича Голубкова
(член петербургской городской  управы, кадет),  кажется,  Керенского  --  от
Петербурга,  Балавинского,  Головина  (Председатель  Второй  Государственной
думы), Урусова (член Первой Государственной думы), Обнинского --  от Москвы,
Грушевского,  Василенко,  Штейгеля --  от  Киева;  Кильвейна --  из Нижнего;
одного  делегата из  Минска (фамилию не помню, какой-то присяжный поверенный
по имени Иван Иванович), и одного делегата из Одессы (фамилии тоже  не помню
--  по профессии он был врачом и  участвовал во всех конвентах, на которых я
был; он вообще был самым видным  деятелем  организации  в Одессе). Возможно,
что я  из  этих переименованных  пропустил 2-3  присутствовавших, но  вообще
перечень этот почти полон.
     Собрался   этот  конвент  очень  конспиративно;  все  сношения  по  его
подготовке как и по подготовке всех следующих конвентов да и вообще сношения
с провинцией велись не


     путем  переписки, а через специальные  объезды членов Верховного Совета
или их представителей.
     Председательствовал на конвенте Некрасов.
     Первым в порядке для конвента стоял вопрос о консти-туировании  русской
масонской организации. Были  сделаны сообщения --  докладчиком от Верховного
Совета был Некрасов -- что в России имеется всего около 14-15 лож, из  них в
Петербурге  5, 3-4 в Киеве, 1-2 в  Москве,  и  по  одной в  Нижнем, Одессе и
Минске  -- и что  это  число  достаточно  для выделения  русских  масонов  в
самостоятельную организацию наряду с другими Великими Востоками.
     Предложение   это   встретило   только   слабые  возражения.  Некоторые
сомневались,   возможно   ли  совершить  подобное   выделение,   не  получив
предварительного согласия от Великого  Востока  Франции.  На это  сторонники
немедленного решения  вопроса  отвечали  указанием, что  санкцию  от Франции
можно  будет  получить  потом.  По  существу  против  предложения  никто  не
возражал, и вторая точка зрения победила значительным большинством.
     Зато большие  споры  разгорелись  по  вопросу  о  том,  какое  название
надлежит присвоить организации:  в этой связи поднялся спор между русскими и
украинскими ложами.  Подавляющее  большинство  конвента стояло  за  название
"Великого  Востока России";  Грушевский же  требовал, чтобы в  названии ни в
коем случае  не  было слова  "Россия". Он занимал в этом вопросе  совершенно
непримиримую  позицию,   отрицая  вообще  за  Россией,  как  государственной
единицей, право на целостное существование; его с рядом оговорок поддерживал
Василенко.
     Против Грушевского выступали все остальные,  и  спор,  временами  очень
резкий, длился два  дня. Самыми лучшими были выступления Колюбакина (который
вообще производил подкупающее  впечатление), Некрасова и Штейнгеля, который,
хотя  и представлял Киевские  ложи, но целиком  присоединился к  сторонникам
"российской   ориентации".   Крайними   централистами  выступали   Степанов,
Обнинский и  я  --  я тогда  был против даже  федерации. Я выступил с  очень
резкой  филиппикой  против  Грушевского  и   заявил,  что  было  б