ько в том случае,
если кто-нибудь  согнал  его с земли и отнял у  него его орудия.  Могут быть
такие люди, которых гонят с одного места земли на другое, и такие, у которых
отнимали  и отняли  их  орудия труда и которых заставляют насильно  работать
чужими орудиями труда  ненужные им  предметы,  но это не значит, что  таково
свойство  производства;  это  значит только  то,  что  бывают случаи,  когда
нарушается естественное свойство  производства. Если же принимать, факторами
производства  все  то, чего может  быть лишен  рабочий насилием другого,  то
почему не считать притязания  на личность раба фактором производства? Почему
не  считать  притязаний  на  лучи  солнца,  на  воздух, на  воду  такими  же
факторами?
     Может  появиться человек,  который,  выстроив стену, заслонит соседа от
солнца;  может появиться человек, который отведет воду реки в пруд и заразит
этим  воду;  может появиться человек, который признает всего человека  своею
вещью;  но  ни  то,  ни  другое,  ни  третье  притязание, если  бы даже  оно
приводилось в исполнение насилием, не может быть признаваемо основой деления
факторов производства, и  потому так же неверно  принимать вымышленное право
на землю и орудия труда за отдельные факторы производства, как рассматривать
вымышленное право на пользование лучами  солнца, воздухом, водою и личностью
другого человека за отдельные факторы производства.
     Могут быть люди, заявляющие право на землю и орудия труда рабочего, как
были  люди,  заявлявшие притязания  на  личность рабочего, и как  могут быть
люди,  заявляющие  притязания на исключительное  пользование лучами  солнца,
водою, воздухом;  могут  быть люди,  сгоняющие рабочего с места  на место  и
силою  отнимающие  у него произведения его труда по мере их  изготовления  и
самые орудия этого  труда я  заставляющие  его  работать  не на  себя, а  на
хозяина, как это происходит на фабриках,-- все это может  быть; но работника
без земли и  орудий все-таки не может быть, точно  так же, как не может быть
человек вещью другого, несмотря на то, что люди очень долго утверждали это.
     И  как утверждение права собственности на личность  другого человека не
могло  лишить раба  его  прирожденного  свойства искать блага  своего, а  не
хозяина, так и теперь  утверждение права собственности на землю  и на орудия
труда  других  не может  лишить  работника  прирожденного  свойства  каждого
человека жить на земле и работать своими личными или общими орудиями то, что
он для себя считает полезным.
     Все,  что  может  сказать наука,  рассматривая  настоящее экономическое
положение, это то, что существуют  притязания  одних людей на землю и орудия
труда рабочих, вследствие которых для некоторой части этих рабочих (никак не
всех) нарушаются свойственные людям  условия  производства,  так что рабочих
лишают земли и орудий труда  и пригоняют к чужим орудиям труда, но никак  не
то,  что  это случайное нарушение закона  производства  и есть  самый  закон
производства.  Утверждая  то,  что  деление  факторов  производства  и  есть
основной закон  производства, экономист делает то же, что  сделал бы зоолог,
который видал бы очень  много чижиков в домиках, с обстриженными крылышками,
и  заключил бы  из  этого,  что  домик и ведрышко с  водой, поднимающееся по
рельсам,  есть  самое существенное  условие  жизни  птиц и  что  жизнь  птиц
слагается из этих  трех факторов. Как  бы много ни было  чижиков в картонных
домиках, с  обстриженными  крылышками, зоолог  не  может признать  картонные
домики естественным свойством птиц.
     Как бы много ни было  рабочих, сгоняемых  с места на место и лишаемых и
произведений  и орудий своего труда, естественное свойство  рабочего жить на
земле и работать своими  орудиями то,  что ему нужно, будет  все то же. Есть
притязания одних  людей на землю и орудия  труда рабочего, точно так же  как
были  в древнем мире  притязания одних людей на личность других; но никак не
может быть разделения  людей  на господ и рабов, как это хотели установить в
древнем  мире,  и никак не  может быть разделения  факторов производства  на
землю и капитал, как это хотят установить экономисты в современном обществе.
     А  эти-то незаконные  притязания  одних людей на свободу  других  людей
наука называет естественными свойствами производства.
     Вместо  того  чтобы   взять  основы  свои  в   естественных   свойствах
человеческих обществ,  наука взяла их  в частном  случае и, желая  оправдать
этот  частный случай,  признала  право  одного  человека  на  землю, которою
кормится другой, и на орудия труда, которыми работает  другой, т.е. признала
такое  право, которого  никогда не было и  не может быть  и которое  в самом
выражении  своем носит противоречие, потому что право на  землю человека, не
работающего на  земле,  в сущности  есть  не  что  иное, как право  человека
пользоваться землею, которою он не пользуется; право же на орудия труда есть
не что иное, как право работать орудиями, которыми он не работает.
     Наука   своим  делением  факторов   производства  утверждает   то,  что
естественное состояние рабочего  есть то неестественное состояние, в котором
он находится; точно так же,  как в  древнем мире делением людей на граждан и
рабов  утверждали,  что  неестественное  положение  рабов  есть естественное
свойство  человека.  Это-то деление, принятое наукой только для того,  чтобы
оправдать   существующее   зло,  поставленное   ею   в   основу  всех  своих
исследований,  и сделало  то, что  наука тщетно пытается  дать  какие-нибудь
объяснения  существующих  явлений и, отрицая самые ясные и простые ответы на
представляющиеся вопросы, дает ответы, не имеющие никакого содержания.
     Вопрос экономической науки в  следующем: какая  причина того,  что одни
люди, имеющие землю и капитал, могут порабощать  тех  людей,  у  которых нет
земли и капитала?
     Ответ,  представляющийся здравому  смыслу, тот,  что  это происходит от
денег, имеющих  свойство порабощать людей. Но  наука отрицает это и говорит:
это  происходит  не  от свойства  денег, а оттого,  что  одни имеют  землю и
капитал, а другие не имеют их. Мы  спрашиваем: отчего люди, имеющие землю  и
капитал,  порабощают  неимущих?  Нам отвечают; оттого, что они имеют землю и
капитал.
     Да ведь мы про  это же самое и спрашиваем. Лишение земли и орудий труда
и  есть порабощение.  Ведь  это  ответ:  facit dormire quia  habet  virtutem
dormitivam [усыпляет, потому что обладает снотворной силой (лат.)].
     Но жизнь  не  перестает ставить свой  существенный вопрос, и даже самая
наука  видит  его  и  старается  ответить  на него, но никак  не может этого
сделать,  выходя из своих основ, и вертится в своем заколдованном кругу. Для
того чтобы  сделать  это, наука  должна прежде всего  отказаться  от  своего
ложного деления факторов производства, т.е. от признания последствий явлений
за причину их, и должна искать сначала ближайшую, а потом и более отдаленную
причину тех явлений, которые составляют предмет ее исследований.
     Наука должна  отвечать на  вопрос: какая причина того,  что  одни  люди
лишены  земли  и  орудий труда, а  другие владеют  ими?  или:  какая причина
производит отчуждение земли и орудий труда у тех, которые обрабатывают землю
и работают орудиями?
     И  как только наука поставит  себе  этот  вопрос, так явятся совершенно
новые  соображения,   перевертывающие  все  положения  прежней  quasi-науки,
вертящейся  в  безвыходном  кругу  утверждений,  что  бедственное  положение
рабочего происходит оттого, что оно бедственно.
     Простым людям  кажется  несомненным, что ближайшая  причина порабощения
одних  людей  другими  -- это  деньги. Но наука, отрицая это,  говорит,  что
деньги есть только  орудие обмена,  не  имеющее ничего общего с порабощением
людей.
     Посмотрим, так ли это.
        "XVIII"
     Откуда берутся деньги? При каких условиях у народа всегда бывают деньги
и при каких условиях мы знаем народы, не употребляющие деньги?
     Живет  народец  в  Африке,  в  Австралии, как  жили  в  старину  скифы,
древляне. Живет этот народец,  пашет, водит скотину,  сады. Мы узнаем  о нем
тогда, когда начинается  история. История же начинается с того, что наезжают
завоеватели. Завоеватели же  делают всегда одно и то же: отбирают от народца
все, что только могут взять  у него: скотину, хлеб,  ткани, даже пленников и
пленниц, и увозят с собой. Через несколько лет завоеватели  приезжают опять,
но народец еще  не оправился от разорения  и  взять  у него почти нечего,  и
завоеватели  придумывают другой,  лучший  способ  пользования  силами  этого
народца. Способы эти  очень  просты  и  естественно  приходят  в голову всем
людям.  Первый способ  -- это  рабство личное.  Способ этот имеет неудобства
распоряжения  всеми  рабочими  силами   народца   и   прокормление  всех,  и
представляется естественно  второй способ: оставления народца на его  земле,
признание этой  земли своею и раздача этой земли дружине, с  тем чтобы через
посредство дружины пользоваться трудом народа. Но и  этот способ имеет  свои
неудобства.  Дружине неудобно распоряжаться  всеми произведениями народца, и
вводится третий, столь  же первобытный,  как и  первые два способа,-- способ
обязательного требования с подвластных известной срочной дани.
     Цель завоевателя  состоит в  том,  чтобы взять  с завоеванных как можно
больше произведений их труда. Очевидно, что для того, чтобы можно было взять
как можно  больше завоевателю, нужно взять те предметы, которые имеют высшую
ценность между людьми этого народца и вместе с тем не громоздки и удобны для
хранения,--  шкуры,  золото. И  завоеватели накладывают  обыкновенно срочную
дань  шкурами или золотом  на семью или племя и посредством этой  дани самым
удобным  для себя способом пользуются  орудиями труда народа. Шкуры и золото
почти все  отобрали  от  народца, и потому покоренные должны  продавать друг
другу и завоевателю и дружине за золото все то, что они имеют: и имущество и
труд. Это  самое  происходило в древности  и в  средние века,  происходит  и
теперь. В древнем мире, при частых  завоеваниях одних народов  другими и при
отсутствии сознания человеческого равенства людей, личное рабство было самым
распространенным  средством порабощения  одних  людей другими,  и  на личном
рабстве лежал  центр тяжести  этого  порабощения. В средние  века феодальная
система, т.е. поземельная собственность, связанная с нею, и крепостное право
заменяют отчасти  личное рабство, и центр тяжести порабощения  переносится с
личности на землю; в новое время, с открытием Америки и развитием торговли и
наплывом  золота,  принятого  общим   денежным  знаком,  денежная  подать  с
усилением государственной  власти  становится  главным  орудием  порабощения
людей, и на ней зиждутся все экономические отношения людей.
     В  литературном сборнике  есть  статья  профессора  Янжула, описывающая
недавнюю историю островов Фиджи. Если бы  я старался  придумать самую резкую
иллюстрацию того,  каким образом в наше время обязательное требование  денег
стало главным орудием порабощения одних людей другими, я бы не  мог выдумать
ничего более яркого и убедительного,  чем эта правдивая история,  основанная
на документах и происходившая на днях.
     Живет на островах Южного океана, в Полинезии, народец Фиджи. Вся группа
островов,  говорит профессор  Янжул,  состоит из мелких островов, занимающих
вместе приблизительно  40000  англ.  квадр.  миль.  Лишь  половина  островов
обитаема населением  в  150000 туземцев и  1500 белых.  Туземные жители  уже
довольно  давно  вышли из дикого состояния,  выдаются  своими  способностями
между другими  туземцами Полинезии и представляют  собой народ,  способный к
труду  и развитию, что  и  доказали,  сделавшись  в  короткое время хорошими
земледельцами и скотоводами.  Жители благоденствовали, но  в 1859 году новое
королевство  очутилось   в   отчаянном  положении:   народу   Фиджи  и   его
представителю Какабо понадобились деньги. Деньги 45000 долларов понадобились
королевству  Фиджи для  уплаты контрибуции,  или  вознаграждения, требуемого
Соединенными   Американскими   Штатами   за  насилия,  будто  бы  нанесенные
фиджианцами  некоторым  гражданам  Американской  республики.  С  этою  целью
американцы  прислали  эскадру, которая захватила  внезапно  несколько лучших
островов, как залог, и угрожала даже бомбардированием и разрушением колоний,
если контрибуция  не будет в известный срок  вручена представителям Америки.
Американцы были  одни  из первых колонистов,  которые вместе с  миссионерами
появились  на Фиджи. Выбирая или захватывая под теми  или другими предлогами
лучшие куски земли  на островах и устраивая там хлопчатобумажные и  кофейные
плантации, американцы нанимали целые толпы туземцев, связывая их незнакомыми
для  дикарей  контрактами  или   действуя   через  особых   подрядчиков  или
поставщиков живого  товара. Столкновения между такими хозяевами-плантаторами
и  туземцами, на  которых  они смотрели как на рабов, были неминуемы,  и вот
некоторые-то из них и послужили поводом к американской контрибуции. Несмотря
на свое  благосостояние, на Фиджи почти до настоящего времени уцелели  формы
так  называемого  натурального  хозяйства,  имевшие место  в Европе  лишь  в
средние века: деньги между туземцами  не обращались, и  вся  торговля  имела
исключительно   меновой   характер;  товар  менялся  на  товар,  а  немногие
общественные  и  государственные сборы взимались прямо сельскими продуктами.
Что  было   делать  фиджианцам   с  их   королем  Какабо,  когда  американцы
категорически   потребовали  45000  долларов   под  угрозой  самых   тяжелых
последствий  в  случае   их  невзноса?   Для  фиджианцев  самая  эта   цифра
представляла  нечто непостижимое,  не  говоря  уже  о  деньгах, которых  они
никогда не  видали  в  таких размерах.  Какабо,  посоветовавшись  с  другими
вождями, решился обратиться к английской королеве и сначала стал просить  ее
принять острова под свой протекторат, а позднее  прямо под свое  подданство.
Но англичане  отнеслись осторожно  к этой  просьбе  и  не  спешили  выручить
полудикого монарха  из  его затруднения.  Вместо  прямого ответа снарядили в
1860  году специальную экспедицию с целью исследования островов Фиджи, чтобы
решить, стоит ли их присоединять к британским владениям и  тратить деньги на
удовлетворение американских кредиторов.
     Между тем  американское правительство продолжало настаивать на уплате и
удерживало в качестве  залога в  своем фактическом владении несколько лучших
пунктов,  а  присмотревшись  к  народным богатствам, прежние 45000  долларов
повысило на 90000 и угрожало еще повысить, если Какабо не уплатит их  скоро.
Тогда, теснимый  со  всех сторон, бедный Какабо,  незнакомый  с европейскими
способами кредитных сделок,  по совету европейских колонистов  начал  искать
денег  в  Мельбурне, у купцов, во что  бы то  ни  стало  и  на каких  угодно
условиях, хотя бы пришлось уступить частным лицам все  королевство. И  вот в
Мельбурне, на  вызов Какабо, составляется торговая компания. Эта акционерная
компания,  принявшая название Полинезийского общества  (Polinesian company),
заключила с владетелями Фиджи договор на  самых выгодных  для себя условиях.
Принявши на  себя долг американскому правительству и обязавшись уплатить его
взносом  в известные сроки, компания получила за это по первому уговору 100,
а  затем 200 тысяч акров лучшей  земли по  своему  выбору, свободу на вечные
времена от  всяких налогов  и  пошлин  для всех  своих факторий, операций  и
колоний  и  исключительное право на продолжительное  время заводить  в Фиджи
эмиссионные банки с привилегией  неограниченного выпуска билетов. Со времени
этого договора, заключенного окончательно в 1868 году, у фиджиан, рядом с их
местным правительством  с  Какабо  во  главе,  очутилась  другая  власть  --
могущественная торговая фактория с  обширными земельными владениями  по всем
островам и решительным влиянием в управлении.
     До сих пор правительство Какабо довольствовалось для своих потребностей
теми материальными  средствами, которые заключались в  различных натуральных
сборах  и  небольшой  таможенной пошлине с привозных  товаров, С заключением
договора  и основанием могущественной  Полинезийской компании его финансовые
обстоятельства изменились. Значительная  часть лучших  земель  во  владениях
отошла  к  компании, следовательно,  сборы  уменьшились;  с  другой стороны,
компания,  как  мы знаем, выговорила себе  беспошлинный, свободный привоз  и
вывоз всяких товаров, а чрез это и доход от пошлин также упал. Туземцы, т.е.
0,99 всего населения, всегда были плохими плательщиками  таможенных налогов,
так как ничего  почти не потребляют  из  европейских товаров, кроме немногих
тканей  и  металлических  изделий,  теперь  же,  чрез освобождение вместе  с
Полинезийской  компанией наиболее состоятельных  европейцев  от  таможенного
налога, доход  короля Какабо делался окончательно ничтожным, и он должен был
позаботиться о его дополнении. И  вот Какабо  начинает совещаться  со своими
белыми друзьями о том, каким образом отвратить беду, и получает от них совет
ввести первый прямой налог в стране и, чтобы менее утруждать себя, вероятно,
в форме денежного сбора. Налог был установлен в форме всеобщей  или подушной
подати в размере фунта стерлингов на всякого мужчину и 4 шиллингов на всякую
женщину по всем островам.
     Как мы уже говорили, даже  до сих пор  на островах Фиджи существует еще
натуральное  хозяйство  и меновая торговля.  Очень  немногие туземцы владеют
деньгами. Их богатство состоит  исключительно из различных сырых продуктов и
стад, а  не в  деньгах. Между тем новый  налог требовал в  известные периоды
времени  во  что  бы  то  ни  стало  денег,  для  семейного  туземца  весьма
значительных в общей  сложности.  До  сих пор  туземец не  привык ни к каким
индивидуальным тягостям  в пользу правительства,  кроме личных  повинностей;
все  сборы, какие случались, уплачивались общиной или деревней, к которой он
принадлежал, и с  общих полей, с которых получает он свой главный доход. Ему
оставался один исход: искать денег у белых колонистов, т.е. обратиться или к
торговцу, или к  плантатору. Первому он  должен был продать свой продукт  по
какой угодно  цене, так как  сборщик  податей требовал  деньги  к известному
определенному сроку,  или  даже  занять  денег  под  будущий  продукт,  чем,
конечно, торговец  пользовался, чтобы  брать  безбожные проценты;  или же он
должен был обратиться к плантатору и продать ему свой труд, т.е. поступить в
рабочие. Но заработная плата оказалась  на о.  Фиджи, вследствие,  вероятно,
единовременного  большого  предложения,  очень  низкою,  не  более, согласно
показанию настоящей  администрации,  одного  шиллинга в неделю для взрослого
мужчины, или 2 фунтов 12  шиллингов в год,  и, следовательно, лишь для того,
чтобы получить  деньги, необходимые только  для  уплаты  за самого  себя, не
говоря о  семействе,  фиджианец должен бросить  свой дом, семью, собственные
земли  и  хозяйство  и,  переселившись  часто  далеко,   на  другой  остров,
закабалить себя плантатору,  по крайней мере,  на полгода, чтобы выручить  1
фунт стерлингов, необходимый для  уплаты нового налога; для уплаты же налога
за  все семейство  он должен был искать  других  средств. Понятен  результат
такого порядка:  с полутораста тысяч подданных Какабо собирал всего  6 тысяч
фунтов стерлингов. И вот начинается усиленное вымогательство податей, дотоле
незнакомое,  и   ряд  принудительных  мер.  Местная   администрация,  прежде
неподкупная,  весьма скоро  стакнулась с белыми плантаторами, которые начали
вертеть   страною.  За   неплатеж   фиджианцы   притягиваются   к   суду   и
приговариваются, кроме судебных издержек, к заключению в тюрьму  на сроки не
менее  как на полгода.  Роль  этой  тюрьмы играют  плантации первог