сти. Пусть без
лошадей, без сумасшедшей скачки, без синего невестиного плаща - все это уже
было, да обернулось ничем! - пусть нет новой, сделанной для новобрачных
кровати, но нельзя, чтобы вовсе не было знаков и символов брачного ложа.

Обычно его готовили мать невесты и отец жениха, а если таковых не было ко
времени женитьбы - их порученцы или кто-то из близких с каждой стороны.
Доля всяких своевольников в том и заключалась, что они и меды варили сами,
и пировали сами...

Из отцовского сундука Ражный достал светоч - кованый медный треножник с
чашей на цепях, залил туда горючую жидкость из бутылочки, приготовленную из
смолы дубовых желудей, сосновой живицы, растворенной в меду камеди и
конопляного масла, после чего открыл сундук кормилицы Елизаветы. Он точно
не знал, какая именно рубаха нужна для апофеоза Пира Радости, отыскал самую
новую, расшитую красно-синими оберегами, и прежде всего решил переодеть в
нее Милю.

Она лежала на одеяле из волчьих шкур без своих нелепых нарядов, с одной
лишь бархатной лентой на горле.

- Погаси свет... Пожалуйста, - тихо попросила. - И ложись рядом. Я жду
тебя, жду...

Ражный махнул наугад по выключателю, но принес светоч и, установив его в
изголовье, стал поджигать масло в чаше. То ли оно было старым, то ли
существовала некая технологическая тайна, но пахучая, густая жидкость никак
не загоралась: пламя жило, разрасталось и обжигало пальцы лишь на спичке, а
стоило опустить ее - с шипением гасло, словно в воде. В коротких сполохах
этого огня он видел любопытные и зовущие глаза Мили, утешал ее:

- Сейчас... Обязательно получится! Я никогда не зажигал светочей...

- Верю, верю, ты же колдун. Ты же кудесник!

После очередной неудачной попытки, когда погасла спичка и в доме повис
непроглядный мрак, она дотянулась до его руки и сказала:

- Если хочешь, давай оставим ночную лампу.

- Понимаешь, мне очень важно, чтобы исполнился... определенный обряд, -
тихо проговорил он. - Это же наш праздник, особый праздник...

- Я согласна... Делай все, что хочешь.

Тогда он на ощупь снял с ее шеи потертую бархатную ленту.

- Вместо фитиля...

Огонь, будто ждал этой опоры, утвердился в чаше, вытягивая масло, и стал
расти вверх узким, малиновым языком.

- Какой странный и чудный запах, - вымолвила она, усаживаясь лицом к
светочу. - И пламя горит... Радужное.

- Сначала ты наденешь вот эту рубаху.

- Красивая... А зачем? Лучше, если я буду голой, как Ева. Ведь Ева не
носила одежд, правда?

- Прошу тебя, надень, - он положил рубаху ей на колени и сам вернулся к
сундуку кормилицы. - Сейчас я найду простынь!

Все вещи в сундуке были переложены старыми, пересохшими травами, поэтому
вокруг реял знакомый с детства терпкий и сладковатый дух. Ражный точно не
знал, какую простыню следует взять; их было множество разных, полотняных,
шелковых, шитых и с кружевами - опять же выбрал самую красивую на его
взгляд, развернул слежавшуюся ткань, отряхнул от сухих цветочных лепестков
шиповника.

Не будь он своевольником, завтра поутру ее бы вывесили на обозрение...

Огонь в светоче оживал и постепенно перекидывался с фитиля на разогретое
масло. Освещенная им девственница тонула в большеватой рубахе, выглядывали
только ступни ног и кончики пальцев из рукавов. Ражный застелил простынью
шкуры, затем перенес Милю и накрыл оставшуюся часть дивана.

- Странно, - проговорила она, всецело повинуясь его рукам. - Твои... долгие
приготовления меня возбуждают. И запахи... Ты действительно колдун! Нет,
чародей.

- Это все придумал не я...

- А кто же?

- Люди... За долгие времена, - он разгладил складки и бережно уложил
девушку. - Вообще-то, я даже не знаю, правильно ли делаю...

- Какие же это люди? Древние?

- Да, за прошлую историю человечества... Ты скоро все узнаешь. А сейчас не
думай об этом.

- Нет, для меня все очень важно! Я должна запомнить и научиться! - Миля
привстала. - Понимаю, ты совершаешь магический ритуал... Как он называется?

- Пир Радости... А на всяком пиру должен быть мед, - Ражный вновь осторожно
уложил ее. - Сейчас я достану его и приду. Ты лежи и слушай свое сердце.

Он спустился в подпол за бочонком старого, хмельного меда - отец завел его
когда-то именно для этого случая - налил один полный, вровень с краями,
серебряный кубок, после чего еще раз открыл отцовский сундук, достал рубаху
аракса и свой повивальный пояс - снаряжение, в котором выходил на ристалище
Свадебного Пира.

В последнюю очередь, как и в вотчинном Урочище, поставил на стол икону
Сергия.

И также не молился, как это делают обычно, ничего не просил, ибо важны были
не слова, а символы. Переоделся, ощущая, как от рубахи исходит и
впитывается в тело энергия воинского духа, после чего встал на одно колено
перед Покровителем Воинства и надолго замер со склоненной головой. Миля
окликала его по имени, звала, однако он не обращал внимания, поскольку в
этот миг не слышал слов, ибо находился уже в полете нетопыря.

Тем временем огонь светоча за отцовским мольбертом набирал силу,
разгорался, но уже не тянулся единственным языком пламени, а таял по всему
пространству чаши, озаряя ложе мерцающим светом. И вместе с ним разгоралась
самая тонкая и высшая стихия, не сравнимая даже с состоянием Правила -
энергия женского существа, по самой природе своей соединенная с Космосом.
Лишь познав ее, мужчина соприкасался с божественным началом человеческой
сути.

Он не шелохнулся, когда тлеющее пламя в чаше начало испускать клубы
рдеющего огня, плывущие и гаснущие над светочем, словно шаровые молнии, и
когда увидел, как засветилось и дрогнуло на ложе тело девственницы, а до
ушей донесся ее тихий, томительный стон. И встал после того, как в
пространстве наполненного огнем дома раздался еще бесстрастный, но
призывающий крик.

С кубком в руке он вышел к брачному ложу и прежде чем напоить медом,
усмирил этот крик своими губами - так, словно делал искусственное дыхание...


Она подняла его и взлетела сама, достав Космоса. И оставшись без сил от
полета, вместе с ним сверглась с небес и потеряла сознание на брачном ложе.

Он выждал минуту, показавшуюся вечностью, чтобы самому почувствовать
окружающее земное пространство. Потом на ощупь отыскал солнечное сплетение
между тверди грудей, надавил слегка и привел в чувство.

- Где я? - спросила Миля, не поднимая век.

- Со мной, - проговорил Ражный и поднес к ее губам мед. - Пей... Сделай
один большой глоток. Ты же хочешь пить?

Она открыла глаза и, ощутив край кубка, сделала несколько глотков.

- Обжигает... Никогда не пила такого.

- Я тоже, - он попробовал мед. - Крепкий... Закружилась голова... Говорят,
если мед сразу бьет в голову, значит. Пир затеян от души.

- Кто говорит?

- Люди говорят, опытные люди... Почему ты все время спрашиваешь? Постарайся
чувствовать.

- Спрашиваю, чтобы все запомнить.

- Зачем?.. Все повторится через несколько минут.

- Все повторится?! - почему-то изумилась и устрашилась она.

- Да. Ведь у нас праздник, апофеоз Пира Радости.

- Я больше не смогу так... По крайней мере, через несколько минут.

- Сможешь...

- Нет! Мне нужно беречь силы!

- Сегодня можно не беречь, - Ражный положил ладонь на ее живот и накрыл
его. - И завтра, и послезавтра... Так до скончания века.

- Неужели всегда вот так умирать, с каждым разом?!

- Нужно, чтобы родилось здоровое племя.

- Я согласна... Если получится. Только я должна все запомнить и
научиться...

- Пусть тебя это не волнует...

- Знаю, так бывает лишь с тобой, - Миля дотронулась до его лица. - Потому
что ты - вожак.

- Вожак?..

- Ну да, вожак стаи! - она засмеялась. - А значит, Бог. Опытный, искушенный
Бог. А с другими мужчинами все бы было иначе...

- С другими?..

- Но ты же колдун! Чародей!

- Запомни: я земной человек. И больше никогда не говори так!

Она виновато посмотрела в глаза, взяла его руку с кубком и сделала глоток-.

- Прости... Я думала, секс - это легли в постель и доставили удовольствие
друг другу. Много раз видела, подсматривала за сестрой... И не только за
сестрой!.. Или даже не в постель - где-нибудь в неосвещенном подъезде, в
телефонной будке, в ночном метро... Правда, это называется иначе уже -
просто трах...

Он угрожающе положил руку на ее лицо.

- Если бы ты не была целомудренной...

- А я была! - она вывернулась из-под ладони и засмеялась. - Никто не знал,
чего это стоило...

- Я подолью масла в огонь, - Ражный встал. - Чтоб ты больше не
вспоминала...

- Постой! - Миля вцепилась в его руку. - Выслушай... Я так долго берегла
себя... И так много... сражалась за свою честь, что устала. Это мучительно
- жить непорченой, как ты говоришь, - она попыталась дотянуться и
поцеловать его руку - он не позволил, стиснул ее в кулак. - Первый раз меня
чуть не изнасиловал... мальчишка из седьмого класса. А мне было всего
одиннадцать. Поймал за гаражами, содрал трусики... Я выбила ему глаз
камнем... Через год выпустили из тюрьмы отца. Он напился, изнасиловал
Надю... Помнишь мою сестру?.. И хотел меня, но я спрятала нож под подушку
и... ткнула его. Еще через год на меня напал Надин любовник - и ему
досталось... Зарезала насмерть, скальпель воткнула в самое сердце... Был
еще один, с виду добрый, но извращенец. Я ему яичницу сделала, всмятку...
Потом сбилась со счета и уже все время ходила с ножом или бритвой. Мне
девчонки говорили: найди парня, который нравится, и отдайся. И все будет
хорошо... Надя говорила то же самое. И даже судья... Это когда возбудили
пятое уголовное дело за попытку... Ну ты же сам видел и знаешь. Сначала
поймали твои егеря в лесу - отбилась; милиционер, который искал меня -
порвала ему рот... Даже когда умерла - и мертвую чуть не изнасиловали!

- Хватит, замолчи!

- Погоди!.. Знаю, я в полной твоей власти!

- Запомни, ты никогда не будешь в моей полной власти. Ни одна женщина не
бывает под волей мужчины, потому что она - чистое воплощение стихии.

- Не буду. Ты прав, не буду, потому что твоя власть надо мной
беспредельна...

- Это жуткое противоречие! Неужели ты не слышишь этого?!

- В другой раз я бы услышала... Но не сейчас. Даже мои милые Максы
соревнуются... нет, бьются за право первой ночи, - она дотянулась и
поцеловала кулак. - Ты первый мужчина, который не пытался... Никогда не
посягал на меня. Наоборот, берег! Прогонял, чтобы сберечь. Я не знала, что
думать! Измучилась от мыслей... И еще - твой аскетический образ жизни,
слава сектанта, колдуна или волшебника... Когда ты меня оживил - все
поняла: ты Бог. Оказалось, ты Бог! Потому повинуюсь тебе и боюсь еще
больше, чем всех. Молиться на тебя стану! И Максов заставлю, чтобы
молились...

- Ты несешь... полный бред! - Ражный натянул рубаху и поднял пояс. -
Отдохни, пожалуйста... Постарайся заснуть. Сейчас погашу светоч, обниму
тебя крепко и усыплю...

- Это все от любви...

- Но пока я ее... не чувствую. Не вижу!

- Я люблю тебя! Люблю, как Бога! Это совсем иная любовь!

- Хочу, чтоб любила меня, как мужчину! И больше никак!

- Но это невозможно... Это исключено!

- Прссти, что-то я не понял, - он ощутил неприятный озноб, зазвенело в
ушах. А Миля вскочила с ложа, встала на колени, ухватив подол его рубахи.

- Не сомневайся, я в здравом рассудке! Я не сошла с ума! Разве это плохо,
если мы с Максами станем молиться на тебя?

- При чем здесь Максы?! - закричал Ражный и поставил ее на ноги.

- Максы?.. Считаешь, они ни при чем?

- Я ничего не считаю, я не хочу слушать вздор! - насильно уложил в постель
и укрыл одеялом.

- Разве это вздор? Я выхожу замуж!

- Ты уже вышла замуж. Все остальное - формальности.

- Нет, еще не вышла, - засмеялась она и притянула Ражного к себе, - только
собираюсь... Завтра свадьба!

- Почему завтра?..

- Боже мой! Прости! Ты еще не слышал об этом?.. Неужели никто не сказал?

- Нет...

- Мне кажется, об этом знает весь мир. - Миля погладила его грудь, тронула
пальчиками горло. - Но если не слышал - я тебе обязана сказать: я выхожу
замуж!

- Поздравляю... Но за кого?!

- Тебе покажется странно, - безвинно проговорила она. - Все необычно... Я
еще сама не привыкла... Сначала хотела выйти за старшего. И мы с ним даже
поцеловались... Но младший увидел и сказал, что покончит с собой...
Застрелится, если я выйду за старшего. Он может, я знаю, потому что любит
без ума... И тогда я решила... за младшего. Мы с ним тоже поцеловались... А
старший смотрел и был такой несчастный! Такой одинокий!.. Я подумала, и
теперь выхожу сразу за обоих.

- Действительно, необычно, - подтвердил Ражный.

Масло в чаше выгорело досуха и теперь затлел фитиль - черная бархатная
лента. Отвратительно запахло жженой тряпкой...

Миля замерла, потом вдруг заговорила с жаром:

- Ты же не осуждаешь? Нет? Другого выхода у меня не было! Они согласны, они
готовы жениться на мне одной! Не бойся, они не подерутся. Это же здорово -
у меня будет сразу два мужа!

- А их родители? - тупо спросил он. - Они согласны?

- Еще бы! Сам подумай: если я выйду только за одного Макса, где они возьмут
невесту для второго? Ну, где здесь взять?.. Тем более, они в розыске,
свататься не поедешь, сразу схватят.

Ражный принес ковш, хотел затушить ленту, но вода тотчас же закипела в
раскаленной чаше.

- Мне повезло, да? - засмеялась она. - Они такие разные, мне будет не
скучно! Это ничего, что нет никакого образования. Зато они чистые и
искренние! Меня никто так не любил, как Максы!..

Он не дослушал этой песни счастья, сел, заткнул уши, обхватив голову
руками.

А когда отнял ладони, будто напоролся на обидчивый вопрос.

- Такое чувство, будто ты меня осуждаешь?

- Я плохой судья, - не сразу признался Ражный, - Не могу быть
бесстрастным...

- Бесстрастным?.. Это интересно! Может, ты жалеешь?

- О чем?

- Что я выхожу замуж за Максов.

- Напротив, рад за тебя, - со скрытым сарказмом проговорил он. - Повезло,
сразу, два мужа... И я не желаю быть третьим.

- Ты первый! Самый первый! Самые лучший! Самый чистый и бескорыстный!

- И за все это ты решила отблагодарить меня? Наградить? - он отвернулся от
красивого, сияющего в сумраке тела, ибо вдруг вспомнил его мертвым...

- Не спрашивай. Все скажу сама. - Миля нашла его руку, с трудом обхватила
ладонями и замерла на мгновение. - Нет, не наградить... Ты говорил, первый
мужчина закладывает в женщину души... Души и сердца всех будущих детей. И я
отважилась, пришла к Богу. К моему Богу. Но просить тебя... о милости, об
услуге... Ты бы меня не понял и прогнал, как всегда. Прости меня, ведь ты
же Бог! А я так хочу, чтобы мои дети были такими же сильными и
благородными, как ты.

Ражный отнял кулак из ее рук, с трудом запихал в карман.

- А если я обманул?

- Не обманул!.. Я много думала и сделала открытие. Ты абсолютно прав!
Природа совершенна, и ее не обманешь.

- Чем же тебя не устраивают Максы? Они чистые и благородные молодые люди.
Правда, скрываются от призыва, но это из-за тебя.

- Они сейчас спорят, делят право первой ночи, а выбирать все равно буду я.
- Миля положила голову ему на колени. - Они такие разные, что не могу
выбрать. А ты один и цельный...

- Кстати, женихи знают, куда ты пошла? И зачем?

- Нет, даже не подозревают... Я же пока свободна и гуляю сама по себе, как
кошка.

- Но потом обнаружится... Она зажала его рот ладонью.

- Максам все равно, какая буду я. Целомудренная или порочная. Они любят
меня.

- Чего же они делят? Какое право?

- Право первой ночи.

- Она будет первая?!

- От кого первого рожу ребенка. С твоей душой.

Ражный снял ее одежду с мольберта, бросил на кровать.

- Одевайся! И уходи...

- Прошу тебя, не спеши! - взмолилась она. - Ты не понял главного! Это вовсе
не игра, не разврат! Я иду на это осознанно!

- Тем хуже! Убирайся!

- Послушай еще минуту, не гони! Я все думала - зачем? Зачем храню
целомудрие? Кому нужна такая архаика - девственность? Во имя чего страдаю,
отбиваюсь, стою насмерть?! И поняла!.. Мы возродим человечество! В его
благородном, божественном качестве!.. Да, именно так! Ты же сам, сам
заронил в меня эти мысли! Посмотри, разве можно жить в том мире, который
нас окружает? Который называет себя цивилизацией?! А мы начнем с малого,
как первые люди на земле. Я стану рожать каждый год по одному ребенку. Мы
посчитали, успею родить двадцать пять - тридцать детей! Мы выведем из лесов
новый, благородный народ!

- А куда вы денете старый народ? Это человечество?!

- Оно вымрет... Оно обречено на вымирание, неужели ты не видишь? Разврат,
ложь, насилие! И уже ничего живого, человеческого!

- Два мужа - это нормально, да? Это по-божески?

- Мне нужно двух мужей! Один не справится!.. Ну почему в библейские времена
это возможно? Почему Лоту позволено рожать от дочерей, чтобы восстановить
здоровое человечество? Кто его сейчас осудит?.. Напротив, ничего, кроме
благодарности! Нас с Максами невозможно осудить даже за кровосмешение!.. И
разве сейчас наше время - не библейское?!

Он насильно запихал ее в свитер, схватив поперек туловища, напялил юбку,
завернул в шаль. Миля как-то невзрачно сопротивлялась, однако скоро
сдалась, обмякла, но голос оставался твердым и жестким:

- Хорошо. Пусть будет так.... Знала, что прогонишь, но знала, зачем шла.
Это трудно осознать сразу!.. Но ты Бог и волен поступать, как хочешь.
Просто теперь вижу, что мой обман - благородный обман.., А свадьба все
равно завтра. И моя последняя молитва к тебе - приди! У меня нет родителей,
так будь моим отцом. Посаженым отцом!

- Ты сумасшедшая! - крикнул Ражный в лицо, - И Максы твои сошли с ума! Вы
все сумасшедшие!

Как и в прошлый раз, он вытолкал Милю на крыльцо, бросил ей туфли.

Она успела забросить эти туфли назад - буквально в узкую щель закрываемой
двери.

- Пойду босой!.. Не забудь! Завтра, в два часа! Ражный закрылся на ключ,
после чего вставил в петли засов и остался сам с собой, будто с холодной,
тяжкой каменной глыбой...


На следующий день до полудня он не находил себе места и несколько раз,
словно во сне, вдруг просыпался в момент, когда отвязывал лодку, собираясь
куда-то плыть, обнаруживал себя в машине .с запущенным двигателем или
спохватывался, что идет по зарастающему проселку и прошел уже немало.

В Зеленый Берег можно было попасть по воде и по суше...

А вечером он услышал крики на другом берегу, затем щелкнул пистолетный
выстрел - кто-то просил лодку. Это случалось редко, потому что дорогой
через реку лет двадцать никто не ходил, некуда было идти: в той стороне на
сотню километров никто не жил. Ражный отвязал дюральку и поплыл на
веслах...

Братьев Трапезниковых вели пять человек - участковый милиционер, три
омоновца с автоматами и офицер. Вели, словно колодников в прошлые времена:
каждый был в наручниках, и кроме того, третьи кандалы сковывали их вместе.
И к этим третьим были привязаны две веревки, своеобразные растяжки, чтобы
держать спереди и сзади, как держат дикого медведя, когда выводят на люди.
И все меры предосторожности были неслучайными: физиономии у конвоиров
напоминали жареные баклажаны, особенно досталось омоновцам и офицеру, рука
которого висела на перевязи. Но на самих Максах ни царапинки.

С перевозом вышла заминка, точнее, ситуация, как в загадке про волка, козу
и капусту - маленькая лодка не поднимала четверых. Первым рейсом повезли
двух омоновцев и участкового, так что Ражный остался на том берегу и успел
поговорить с братьями. Автоматчик пытался уложить их на землю, однако Максы
не послушались и сели у воды.

- Дядя Слава, ты не знаешь, кто нас выдал? - спросил младший.

- Не знаю, - проронил Ражный, ощущая гнетущее чувство жалости и
опустошенности.

- Может, Агошков?.. Но мы его на свадьбу пригласили, чтоб помириться. И он
пришел.

Егерь скрывался в лесах с тех пор, как зарезал Каймака в гостинице. Его
никто не преследовал, не разыскивал, однако он все равно прятался и
приходил домой по ночам, принося семье пропитание. Но сам уже больше года
ничего не