ел, пил только родниковую воду, почернел и напоминал египетскую
мумию.

- Это не Агошков, - вдруг сверкнул глазами старший. - Это ты нас выдал! Ты,
дядя Слава! Потому что захотел отнять у нас Милю.

- Неправда, он не выдавал! - уже привычно - давно спорили! - заявил
младший. - Потому что он честный!

- Но Миля была у него на базе до пяти утра!

Я видел, как он внес ее в дом! На руках! Видел сам!.. Это честно?

- Ну и что? Она же свободная девушка и ходила приглашать на свадьбу. Как
посаженого отца.

- Зачем он взял ее на руки?!

- Взял, ну и что?

- А то! Она... Она спала с ним! Гляди, он в глаза нам смотреть не может!

- Потому что за тебя стыдно!

- Ты ее плохо знаешь! И его! Он же оборотень! Оборотень! Помнишь, видели в
дубраве?!.. И она!

- Не сердись на него, - попросил младший. - Он от горя совсем голову
потерял...

- Я не сержусь, - заверил Ражный.

- Почему тогда не пришел? Миля ждала. Мы все ждали и не начинали... Тут они
нагрянули. - Макс глянул на конвоиров. - Дали бы хоть свадьбу справить,
нелюди...

- Заткнись! - рыкнул на него офицер. - Пока я тебя уродом не сделал...

Одеты они были в свадебные наряды - новенький камуфляж, сейчас грязный и
изодранный во время схватки с ОМОНом, под куртками вместо тельняшек
виднелись белые рубашки и сбитые, растянутые галстуки...

- Дядь Слав, скажи им, что мы в армию непригодны, - тоскливо попросил
младший. - Скажи, что свидетельства подложные...

- Ладно, не ной! - оборвал его старший. - Отсидим, отслужим и вернемся. И
тогда отомстим!

- Сделай что-нибудь, дядя Слава, - зашептал младший. - Ты же колдун, ты же
все можешь! Сделай так, чтобы наручники рассыпались, чтобы все вернулось,
как было... Сделай? Ты ведь оживил Милю?

Омоновец не услышал, но что-то заподозрил, шевельнул стволом в сторону
Ражного.

- Отойди. Я сказал, отойди от задержанных!

- Так бывает в сказках, - сказал Ражный. - От волшебных слов спадают цепи,
и все возвращается к прежнему состоянию... Но я не знаю таких слов.

- Хватит реветь! - огрызнулся старший брат и глянул на Ражного. - Надо
уметь держать удар.

- А как же Миля?..

- Да ее удавить мало!

Младший поднял печальные глаза.

- Не давай ее в обиду, дядя Слава... Ты ведь это можешь?

- Не дам, - пообещал Ражный. - Служите спокойно.

- Агошкову скажи, подло так поступать... Мы его на свадьбу, а он...

Бежавший в леса егерь был легок на помине и пришел на базу через полтора
часа, как увезли пойманных братьев. Обтянутый темной кожей скелет каким-то
образом передвигался, причем, быстро и ловко, почти мгновенно меняя
направление, как летающая тарелка.

Зажившие было царапины на щеках, оставленные Милей, с началом великого
поста вновь открылись и теперь постоянно мокли от сукровицы...

- Со свадьбы летишь? - спросил Ражный.

- Да уж, сыграли свадебку, - проскрипел Агошков. - Покричали "горько".,.

- Младший на тебя думает, старший - на меня.... Кто-то из нас сдал.

- Эх, Сергеич!.. Добрые парни были, да все из-за московской твари, -
казалось, в этой мумии нет уже места чувствам, однако в огромных, влажных
глазах стояли горечь и боль. - Они сначала между собой распазгались, не
могли поделить, кто первый спать с ней будет. Старший поскакал в деревню,
будто бы на свадьбу кого-то пригласить, а сам за этой стервой следил. И как
увидел, что к тебе пришла - к участковому полетел, писать донос на тебя и
брата сдавать, чтоб вам не досталась. А получилось, обоих замели...

Ражный слушал его скрипучую речь, перемежаемую стуком костей, и мысленно
соглашался с Милей: времена действительно были библейскими, и новое
человечество начиналось точно так же, как прежнее, от Каина и Авеля...

17

К суду Ослаба следовало готовиться точно так же, как к Свадебному или
Святому Пиру; иными словами, освободить все зависимые, невольные души,
раздать долги и, при желании, проститься с кем нужно. И все проделать так,
чтобы никто из окружающих этого не заметил, не почувствовал, и лишь потом,
когда пролетит молва о состоявшемся суде, о гибели на ристалище или бранном
поле, миг этот вспомнился. Или, напротив, если оправдали тебя, если живым и
невредимым вернулся со Сбора, никому и в голову не придет, что ты приходил
прощаться. Некоторые араксы, погрязшие в мир с головой, оттягивали срок
суда на год, а то и больше, ссылаясь на многочисленное семейство, челядь и
рабов, но таким образом избегнуть суда никому не удавалось, хотя путь был
открыт всегда - выйти из лона Сергиева воинства.

Готовиться к Судной Роще Ражный мысленно начал еще по пути из
Вятскополянского Урочища. Как и перед Свадебным Пиром, особенно не
переживал, поскольку был холост, бездетен, не имел подневольных душ,
могущих пропасть без него, а остальное, полагал, можно решить в считанные
дни. По пути заехал к охотоведу Баруздину, сказать, что в этом сезоне
охоты, скорее всего, не будет, но тот обрадовался и стал вываливать на стол
заявки.

- Нынче у нас урожайный год будет! - ликовал он. - Заказ на девять лосиных
охот, двенадцать кабаньих, пять волчьих и две медвежьих на берлогах! И все
иностранцы, платят наличными. А главное, выходим на королевский уровень.
Норвежский принц едет! За кабаном!

Пришлось разочаровать охотоведа - текущие житейские дела не являлись
долгом, который следовало возвращать, но чтобы не оставить обиженного,
Ражный позволил в его отсутствие пользоваться базой, угодьями и егерями по
своему усмотрению.

И когда вернулся домой, все-таки застал там одну подневольную душу.
Впрочем, сам он не считал ее таковой, зная страсть и стремление ее к жизни;
души этой хватило бы на целое новое человечество.

Миля ждала его уже несколько дней, тайно от Карпенко ночуя в кочегарке или
с собаками в вольере.

- Спаси Максов, - без всяких прелюдий сказала она. - Помоги мне.

Братьев Трапезниковых он тоже не относил к душам рабским. Еще было поискать
среди мирского люда таких вольных...

- Я должен скоро уехать, - проговорил Ражный, глядя в сторону. - По пути
заеду в город, попробую помочь....

Она как всегда ничего не хотела слышать, взмолилась:

- Нельзя медлить! Сейчас решается их судьба! . Помоги! Они погибнут в этом
мире. Никогда не смогут понять его, принять... В тюрьме они просто умрут от
тоски! Ты же знаешь, как умирают от тоски? Пусть идут в армию, но не в
тюрьму! А я их буду ждать. Я так сильно буду ждать, что им станет легче.

Он сел к ней спиной на ступени - она дышала в затылок.

Не так-то и легко было отдать накопившиеся долги...

- Добро... Завтра поеду, - сказал он. - Но запомни: могу спасти их от
гибели, но никогда не спасу от судьбы.

- А можно, я останусь здесь, на базе, и подожду, когда ты вернешься? -
попросила она, обжигая затылок дыханием. - Не бойся, я мешать не буду. Ты
даже не заметишь меня.

- Нельзя, - отрезал он.

- Но я не могу вернуться в Зеленый Берег. Родители Максов считают виновной
меня и прогоняют. А в лесу холодно...

Душа у Ражного дрогнула.

- Ладно, подожди на базе...

- Тогда скажи Карпенко, чтобы не выгонял из кочегарки.

- Скажу...

Несмотря на поздний вечер, Ражный развернулся и поехал в город, рассчитав
по времени, что как раз поспеет к открытию учреждений. Теперь ему чудилось,
будто по крайней мере два человека дышат у него за спиной, все время
подгоняя и заставляя оглядываться.

В областном военкомате ему сказали, что братья Трапезниковы находятся в
ведении военной прокуратуры и им грозит срок до пяти лет лишения свободы за
злостное уклонение от службы в армии и сопротивление силам правопорядка с
нанесением телесных повреждений средней тяжести: два омоновца с сотрясением
мозга и офицер со сломанной рукой находились в больнице. В прокуратуре ему
в точности повторили формулировку обвинения и намекнули, что никакие
ходатайства на областном уровне им уже не помогут.

- Это что за силы правопорядка такие, если два необученных парня поколотили
пятерых? - ворчливо спросил он и, не дожидаясь ответа, ушел.

Он не предполагал, что придется делать крюк и заезжать в Москву, не взял с
собой телефонов Управления погранслужбы, где оставались хорошие приятели,
которые бы могли вывести на Главную военную прокуратуру, и потому поехал
без предупреждения. Гнал, стиснув зубы и без оглядки: это дыхание в затылок
уже становилось навязчивым и тягостным, преследовало всюду - на заправках,
в ожидании, когда откроют шлагбаум на железнодорожном переезде, под
светофорами городков, которые проезжал, и даже у палатки, где покупал
минералку. Он часто и подолгу смотрел в зеркало заднего обзора, и ему
начинало чудиться, что далеко позади что-то мелькает над асфальтом, то
пропадая, то возникая вновь.

И дыхание будто бы все время становилось ближе и жарче.

Он думал, что в столичной суматохе на улицах отвлечется и забудется, но за
Кольцевой дорогой дыхание это стало резче и короче, как у запалившейся
собаки.

И лишь при выезде на Садовое кольцо, стоя в длинной пробке, внезапно
увидел, кто это дышит!

На тротуаре, среди плотной, хаотично движущейся толпы сидел волк. Люди
меланхолично и самоуглубленно обходили его, задевали руками, сумками,
детскими колясками, а он, словно бестелесный призрак, оставался неподвижным
и таким же самоуглубленным.

Вывалив язык, загнанно дышал и не сводил глаз с вожака.

Ражный не поверил, думал, чудится от бессонной ночи за рулем, тронул машину
вслед за пастообразной пробкой, проехал двадцать метров и снова увяз;
Молчун, с трудом выдирая лапы из липкой человеческой массы, проделал то же
самое и сел посередине тротуара.

Он был не призраком; он догнал его, преодолев огромное расстояние от
Вятскополянского Урочища, и уже давно бежал за машиной.

Среди араксов существовало выгодное и хитрое поверье, коим, случалось,
злоупотребляли: коль к тебе вернулся дар - от нового хозяина убежал
жеребчик, улетел сокол, ушел оставленный для науки сын - то такой возврат
следовало беречь пуще всего. Считалось, что к тебе пришла чужая удача и,
пока жив ее символ, никуда не уйдет. А вотчинникам, лишившимся даров,
оставалось руками разводить, дескать, не ко двору, не на пользу, не от
чистого сердца. Добиваться, чтоб дар отдали назад, считалось делом низким и
недостойным. Иные дошлые араксы, в основном из вольных, прежде чем воздать
хозяину Урочища, учили, например, жеребчика бегать на свист или другой
какой-то характерный звук, и если проигрывали поединок, то уходили с
ристалища и высвистывали свой дар обратно.

Молчуна и высвистывать было не нужно... Стертые лапы кровоточили и
оставляли на асфальте мокрые следы. Кроме раны, нанесенной гаишником,
появилось еще две: скользящая пулевая по передней лопатке, дробовой заряд
по заду и вдобавок прострелено ухо - верный признак, что бежал день и ночь
по дорогам и поблизости от них, а на дворе осень, охотничий сезон.

Язык не повернулся укорить волка, рука не поднялась прогнать...

Тогда он открыл дверцу. На глазах прохожих волк перепрыгнул стальное
ограждение и оказался на сидении. Он не мог опереться на сточенные вместе с
когтями подушечки передних лап и сел, подвернув их внутрь.

- Быстро ты освоил это пространство, - пробубнил Ражный, втискивая машину в
щель перед грузовиком.

С двух сторон засигналили...

Волк посмотрел на свои лапы, но даже зализывать не стал, ждал, когда
нарастет кожа. Тогда вожак прижался к газону под недовольный клекот
автомобильного потока, достал из багажника лопату и стал забрасывать в
салон землю. Молчун чуть присполз с сиденья и поставил на нее все четыре
лапы.

- Землю воруют! - прокричал за спиной мужик с красным флагом. - Товарищи!
Из Москвы иногородние вывозят землю! У него номера иногородние!

Пробка тронулась, потащила зажатую с двух сторон "Ниву", так что Ражный
заскакивал в нее на ходу.

Знакомый из Управления погранслужбы дозвонился до какого-то чиновника из
прокуратуры и послал Ражного почему-то в военный институт на Бауманской.
Там его встретил коротенький чернолицый полковник с эмблемами юриста,
выслушал, натянул на голову нелепую кепку с кокардой, сначала скомандовал -
пошли! - однако тут же сел обратно в кресло и поболтал ножками.

- Должно быть, крепкие пацаны, если пятерых отлупили? - спросил, глядя в
окно, - В войска их надо - не в тюрьму... Если Минобороны их отдаст -
посадим. Не отдаст - будут служить.

- Что сделать, чтоб не отдали? - спросил Ражный.

- Иди к начальнику мобилизационного управления. Как скажет, так и будет.

Возле Министерства обороны на набережной места припарковать машину не
нашлось - загнал в соседний двор.

- Сиди здесь, - сказал Молчуну и оставил щелочку над стеклом дверцы для
воздуха. - Я скоро приду.

С парадного входа его не впустили даже после обыска, проверки документов и
долгих расспросов - послали в какую-то приемную на Садовое. Ражный пошел к
машине, переоделся в камуфляж с эмблемой охотничьего клуба, после чего
спокойно прошел мимо охраны, шагая следом за рослым полковником.

Кому-то из них откозыряли...

В киоске он купил папку для бумаг, отыскал кабинет начальника управления и,
пройдя мимо адъютанта, прободал тройные двери.

За столом сидел генерал Колеватый и толстым, неумелым пальцем тыкал в
клавиатуру компьютера. Подаренная ему волчья шкура лежала под ним в кресле,
а морда - на спинке...

Пожалуй, минуту он глядел на Ражного и, отбивая какой-то внутренний ритм,
бессмысленно щелкал клавишей.

- Тебя что, в Сирое Урочище загнали? - спросил наконец Колеватый, оставляя
компьютер.

- Пока нет. - Ражный бросил папку и сел на стул.

- Скоро загонят, - то ли определил, то ли пообещал он.

- А тебя сюда подняли?

- Опустили!.. Я был начальником боевой подготовки!

- Знаю...

- Мае показалось, ты калик перехожий, - усмехнулся Колеватый. - Поруку
принес. Сердце екнуло...

- Почему - калик? А если опричник?

- Перестань, - не поверил он, однако слегка подобрел и расслабился. -
Слишком пылкий для опричины...

- Ждешь Поруку?

Уволюсь на хрен, - вместо ответа сказал генерал. - Пойду в коммерческие
структуры. Или в Росвооружение.

- Ты слышал, полководцы Сбор хотят протрубить, - сказал Ражный.

- Калики болтают... Но мне не верится. Войны не предвидится, это я тебе
говорю. Нынешние князья перед Западом хвост поджали и скулят - слышать
противно. Такой позор, стыдно по улице в форме ходить...

- Может, потому и пора Сбор трубить?

- Съезди на Валдай, спроси старца, - посоветовал Колеватый. - Я бы хоть
сейчас встал в строй, только пусть кликнут.

- Обязательно съезжу. А ты, пока не уволился, помоги двум парням, - Ражный
в привычной уже короткой форме рассказал о братьях.

Колеватый достал телефонный справочник, спросил с пониманием:

- Побочные дети?

- В какой-то степени, - неопределенно отозвался он.

- Правильно. О побочных нельзя говорить уверенно... - потыкал кнопки на
аппарате. - Куда их лучше определить?

- В пограничный спецназ.

- По стопам родителя?.. Не жалко? Война по границам империи...

- Этих не убить.

По телефону он не просил - продиктовал, что нужно сделать, и положил
трубку.

- Вечером-то что делаешь?

- Делянку хотят отвести в Судной Роще. Дровец порублю.

Колеватый вскинул глаза, медленно загасил в них естественный мирской
вопрос, развел руками.

- Тут я тебе не помощник... Хотел на дачу пригласить.

- Как-нибудь потом, - Ражный встал.

- Провожу. - Генерал достал из шкафа мундир в галунах, нашивках, блямбах и
совсем уж нелепую, латиноамериканскую фуражку, облепленную блестяшками, как
новогодняя елка.

- Красавец, - похвалил Ражный и весь обратный путь до парадного подъезда,
потом до двора, где стояла "Нива", гадал, с чего это Колеватый проявляет к
нему внимание: сочувствует, как однополчанин, или тоскует?

У машины крутились мальчишки, дразнили веточкой волка, просунув ее в щель
над стеклом. Молчун смотрел на них печально и скорбно, стоя лапами в земле.
Генерал кышкнул на них и сам заглянул в кабину.

- И с этого шкуру сдерешь? - спросил, намекая на полученный после поединка
утешительный подарок.

- Когда-нибудь, - пообещал Ражный, садясь за руль. - Если раньше с меня не
снимут...

- Матерый волчара!..

- Это не волчара.

- Но и не пес.

- И не пес...

- А кто?

- Канис сапиенс. - Ражный запустил двигатель.

- Понятно, - обронил Колеватый и, склонившись, снял фуражку, всунул голову
сквозь опущенное стекло. - Ражный, научи драть шкуру? В долгу не останусь.

- В коммерческих структурах научат. Или в Росвооружении.

Он вытащил голову, установил на ней свой потешный убор.

- Счастливо дровец порубить! Волк смотрел на него так же печально, как на
мальчишек, и долго провожал взглядом, пока машина не влилась в поток,
ревущий вдоль водного потока Москвы-реки...


Калик с известием явился как всегда неожиданно, и не в пример другим, был
печальным и немногословным, может, оттого что приносил поруки нерадостные,
суровые - приглашения на Судный Пир.

Ехать на Валдай Ражный решил немедля, наутро же и стал готовиться в дорогу.
Зависимых душ и долгов не оставалось, заботы по хозяйству на базе он
взвалил на Карпенко и от греха подальше разобрал правило на повети:
выпустил песок из мешков, смотал веревки, снял блоки со сторожками и
спрятал все в разные потаенные места. Прошел всю территорию, поговорил с
гончаками в вольере и в последнюю очередь пошел на могилу отца. Удерживаясь
от соблазна прикоснуться к камню, постоял возле него в поклоне аракса - на
одном колене, попросил:

- Сила есть. Дай мужества выстоять в Судной Роще.

Как и тогда, семь лет назад, он приехал в Валдайское Урочище и в первый
день решил не объявляться, бросив "Ниву" на дальних подступах, возле
деревни. Дальше он пошел пешком, и примета была добрая: едва ступил на
дорогу, как пошел осенний ветреный дождь...

Волк бежал впереди и чуть сбоку, как балерина, на подвернутых носочках,
отчего появлялось чувство, будто собирается оттолкнуться и взлететь. А он
шел неторопливо, с удовольствием ощущая твердь под ногами и вспоминая, как
приезжал сюда с чувством мести, из которой потом вышел потешный поединок.
Теперь и вовсе жизнь соединила с боярым мужем, как в братании - рук не
разомкнуть. Отец предугадал, как распорядится судьба, поручил сына
Пересвету и тем самым благословил на это братское соединение...

Умиротворенный такими библейскими мыслями, Ражный прошагал половину пути и
остановился на краю широкой свежевырытой траншеи, пересекающей дорогу и все
открытое пространство от горизонта до горизонта - шла какая-то стройка и
вдали, в поле, работала техника. Волк тоже смотрел и поджимал хвост.

По дну канавы тянулись четыре нитки толстенных труб, сбегающих с валдайских
холмов и уходящих вдаль по другую сторону дороги. Они еще не были
соединены, готовые плети лежали рядом и сверкали, будто хлебозоры, яркие
вспышки электросварки. А за отвалом земли поднималась новая дорожная насыпь
с черным, свежим асфальтом, уложенным и раскатанным на удивление ровно, так
что дождевая вода, сбегая на обочины, покрывала его как стеклом. И дорога,
и трубопровод были гигантскими, прямыми, и исполненными скрытой внутренней
мощи. Неукротимо прорезая пространство - холмы, поля, дома, огороды и
скотные дворы, создавали неземной ландшафт, а строители этого
циклопического сооружения выглядели муравьями, ползающими по канаве и вдоль
нее.

У горизонта махали ковшами ярко-желтые, бесшумные экскаваторы, ползали
трубоукладчики и асфальтовые катки...

Ражный спустился в траншею, перескочил через трубы и хотел уже подняться по
деревянному строительному трапу, однако волк схватил одного из сварщиков за
робу и потянул от трубы. Не отрываясь от дела, тот оттолкнул Молчуна,
отмахнулся ногой, как от надоедливой мухи; волк в свою очередь перехватился
за рукав и дернул сильнее. Сварщик поднял маску, на мгновение замер, после
чего присел перед волком, откинув держак с электродом.

- Витюля? - наугад крикнул Ражный.

- Сергеич?.. Ты? Или не ты? - произнес неуверенно.

- Что тут делаешь, Витюля?

-