модержавия.
После смерти Александра III заметно активизировалось земство, призывавшее нового императора Николая II "повернуться лицом к реформам". Земцы рассчитывали на склонность царя (по молодости) к либеральным идеям. Но ошиблись, впрочем, как уже бывало. Все надежды были развеяны речью Николая II, произнесенной 17 января 1895 г. Ситуация вызвала резкий протест прогрессивных общественных кругов. В своем "Открытом письме Николаю II" П.Б.Струве предупреждал о неизбежном падении самодержавия, если оно не прекратит отождествлять себя с бюрократией. По сути, начался период открытой конфронтации царизма с народом и интеллигенцией. Доверие общества к нему быстро таяло. Мысль о том, что прогресс России возможен при самодержавии, стала рассматриваться как недомыслие или измена, ибо для многих становилось очевидно, что "износившееся самодержавие обратилось в игрушку в руках шайки людей, преследующих исключительно свои личные интересы" (Чичерин).
Самодержавие было заклеймено как такое же абсолютное зло, подлежащее уничтожению, каким до "великих реформ было крепостничество", - вспоминал позднее В.А.Маклаковccliii. Поколение 90-х годов начинало видеть в нем стену, о которую разбились попытки работать на благо народа. Для активного большинства общественности оно становилось Карфагеном, который надо было разрушить. Жаждали "нового слова", им стало требование "Долой самодержавие!".
Наиболее громко после народников его произнес марксизм, но он обращался не ко всем, к тому же пропагандируемые им и реализуемые в революционной практике средства многих отталкивали. "Быть услышанным" больше шансов оказалось у либералов, часть которых начала быстро "леветь". В"новое слово" они внесли поправку, выдвинув требование конституционализма на основе народного представительства в качестве программного требования, и провозгласив идею правового государства одним из "политических заданий". На этом фоне в либеральном движении наметились некоторые сдвиги, хотя часть его, особенно земская среда, которая в 90-е годы не намеревалась выступать против правительства, еще надеялась на возможность реформации старого строя без разрушения его основ. Можно сказать, что либерализм проявлял себя чаще в умонастроениях, в сфере эмоциональной жизни, нежели в социальной практике и мотивации правительственных чиновников.
К концу 90-х годов положение дел несколько изменилось, чему в немалой степени способствовали расправа над земством, учиненная министром внутренних дел В.К.Плеве, и последовавшие один за другим земские съезды, ознаменовавшие по сути раскол в либеральном движении. Наряду с выделением ортодоксально-либерального ядра (Д.Н.Шипов, М.А.Стахович, Н.А.Хомяков) образовалось и стало набирать силу конституционалистское направление (П.И.Новгородцев, П.Б.Струве, П.Н.Милюков, С.Л.Франк), ставшее сначала ядром "легального марксизма", а позже оформившееся в либерально-конституционную партию. Появление "Союза освобождения" и "Союза земцев-конституционалистов" с печатным органом "Освобождение" в 1902 г. в Штутгарте под редакцией Струве организационно оформило этот раскол и положило начало процессу партийного оформления либерального движения, целью которого объявлялась организация либерально-умеренного крыла русского общества. Правда, удержаться на позициях "социального нейтралитета" оказалось очень трудно.
Все эти процессы вызвали выделение внутри либерализма особого направления - нового либерализма, объявившего своим политическим кредо конституционализм на основе представительной демократии. Как отмечал П.И.Новгородцев, "тот преимущественный интерес, который ранее принадлежал конституционной монархии, считавшейся наилучшим воплощением идеала правового государства для России, теперь постепенно переходил к представительной демократии... центр тяжести был перенесен на вопросы внутренней организации управления и представительства"ccliv; актуализировались вопросы политического моделирования и его связи с социальным реформированием. Это означало отход от политических предпочтений дворянского либерализма пореформенного времени, ориентированного на деятельный контакт с самодержавием, для которого консерватизм, как уже об этом говорилось, был как бы вторым лицом. (Большинство русских либералов в этот период были скорее либеральными консерваторами, чем либеральными демократами.)
Очевидность различий со старым либерализмом в полную меру выявилась, правда, несколько позже, но в середине 90-х годов тенденция уже недвусмысленно заявила о себе. А либерализм стал приобретать черты, отличные от дворянского либерализма. Исследователь проблемы В.Ф.Пустарнаков называет его либерализмом "постклассического типа", сравнительно с классическим западным либерализмомcclv. С этой характеристикой можно согласиться, а можно и спорить, но в любом случае нельзя не признать, что либерализм эпохи Александра II и либерализм 90-х годов - вещи разные.
Главное их отличие обусловлено тем объективным фактом, что 90-е годы были связаны с набиравшими силу процессами капитализации российского общества, тогда как пореформенное время лишь расчищало путь капиталистическим преобразованиям. Соответственно особенностям исторической ситуации социально-политические требования нового либерализма облекались в несколько иные формулы: свобода в общественном устройстве как равенство прав, свобода предпринимательства как отсутствие монополий и вольная конкуренция, расширение функций государства вплоть до вмешательства в жизнь гражданского общества. Соответственно идея народного суверенитета, принцип разделения властей, принцип личных прав - все эти начала старой политической доктрины получали иное обоснование и иное практическое звучание. Основой стала идея солидарности, подчинения всех социальных сил общему обязывающему началу (государству) как гарантия действительной свободы. Само понятие свободы тесно увязывалось с солидарностью всех членов общества, в противном случае считалось, есть опасность ее самоуничтожения и разрушения основ государственной жизни.
Не последнюю роль в изменении либеральных воззрений сыграло и влияние западной ситуации, прежде всего успехи социал-демократического движения. Под давлением последнего многие европейские государства стали обнаруживать перемену в характере власти: она стала все чаще объявляться "социально-служебной" властью, существующей ради решения тех задач, которые стоят перед государством во всех сферах общественной жизни. Принцип правового государства стал коррелироваться с разнообразными программами, осуществляемыми государством в социокультурной политике. Правовым признавалось государство не потому, что оно делает, а потому, как оно действует, поэтому с ним связывались самые широкие программы социальной политики.
Поскольку отмеченные моменты являются составляющей буржуазного либерализма, русский либерализм 90-х годов можно назвать таковым, хотя и с определенными оговорками, ибо третьего сословия, как, впрочем, и четвертого, в качестве политической силы в это время в России практически еще не было, а классовой базой самодержавия оставалось дворянство. В силу чего новой идеологии не была свойственна остро классовая направленность. В этом плане данная Н.М.Пирумовой оценка земства как "помещичьего либерализма" выражает важнейшую характеристику всего либерального движения этого периодаcclvi. Несмотря на возрастающее экономическое влияние, русская буржуазия по-прежнему в большой степени зависела от царизма - и экономически, и политически. В конце века она была еще неконкурентоспособной не только на внешнем, но и на внутреннем рынке, нуждалась в постоянной правительственной поддержке, в покровительственных пошлинах, в покровительстве промышленности сверху. И, надо сказать, получала эту поддержку, активно осуществляемую царским правительством через политику протекционизмаcclvii. Очень медленно консолидируясь в класс, русская буржуазия предпочитала своим классовым интересам групповые. Не имея своей интеллигенции, она не признавала либерализм "своим" вплоть до 1917 года. Впрочем, и лидеры либерализма не спешили заявить о защите интересов буржуазии. А.А.Кизеветтер, один из организаторов и идеологов партии кадетов, настаивал: "...партия народной свободы не есть партия буржуазная" как рассматривающая вопросы государственной жизни "с точки зрения общенародного блага"cclviii. Ее идеалы - это свобода и социальная справедливость.
Сказанное позволяет согласиться с М. Вебером, считавшим, что русский либерализм был движим скорее не социально-экономическими интересами, а идеямиcclix. Как всякое направление общественной мысли - мы этим утверждением вовсе не отрицаем его значимости в качестве общественно-политического движения - русский либерализм более, чем западный, на всех этапах своей истории не утрачивал этой черты, оставаясь всегда (а может, прежде всего) системой взглядов образованной, гуманистически настроенной части общества, т.е. интеллигенции, которая была и организатором, и субъектом либерального движения и которая к концу века значительно возросла (за счет земской и служилой интеллигенции, людей свободных профессий, университетской профессуры.
В это время русский либерализм как общественный феномен был интеллигентским течением, как по составу его защитников, так и по пропагандируемому мировоззрению. "Никто из настоящих либералов того времени не защищал интересы какого-то отдельного класса или группы, но ратовал за интересы всего народа, всего общества, всей страны"cclx. Различные политические ситуации, уровень и направленность развития самой общественной мысли акцентировали различные его моменты - политическое кредо, философские концептуальные основания, программу социальных преобразований, критику тех или иных сторон жизни гражданского общества, вопросы тактики, но всегда русский либерализм оставался прежде всего системой идей, ориентированных на общецивилизационные, гуманистические ценности и завоевания мировой культуры. Н.А.Бердяев, несколько утрируя эту черту, отмечал: "Русские либералы были скорее гуманистами, чем государственниками"cclxi.
Может, поэтому так часто русский либерализм, включаясь в практику реформаторской деятельности, терпел поражение? В русском либерализме (во всех его исторических видах) немало романтической веры в святость общечеловеческих ценностей, и в этом смысле немало утопии, но, думается, в этом есть не только его слабость, но и сила. Терпя поражение как общественно-политическое движение, он всегда сохранял свой "непотопляемый" запас идей, составляющих общечеловеческие ценности. Наверное, в силу этой же черты он обречен быть всегда, по словам Маклакова, "вечной оппозицией", а не правящей партией. Может, в этом и есть его самая большая тайна, за которой скрыты многочисленные "почему?", с которыми люди разных поколений, в том числе и мы сегодня, обращаются к нему: почему терпит поражение на выборах, почему не может удержать власть, почему так много говорит и так мало действует - почему, почему, почему?
Но вернемся к характеристике исторической ситуации, в которой появился новый либерализм. Сказанное выше, на наш взгляд, объясняет - во всяком случае в какой-то мере, его выбор ориентации на синтез ценностей старого либерализма с программами социал-демократического движения. И с этой точки зрения приведенная выше оценка его В.Ф.Пустарнаковым его как "постклассического" верна: русский либерализм как бы перепрыгнул от российского дворянского сразу к европейскому, постклассическому либерализму. Правда, он не утратил своей специфики, что позволяет характеризовать его именно как русский либерализм, т.е. продолжающий свои традиции, а точнее, традиции русской общественной мысли, важнейшей из которых оставалась верность гуманистическим, демократическим ценностям. Как писал Струве, "всякий иной либерализм, кроме демократического, не имел бы в русском обществе почвы и не имел бы в ней отклика"cclxii.
Говоря о доктринальных особенностях нового либерализма, важно подчеркнуть еще и тот момент, что в России он формировался в условиях острой конкурентно-идейной борьбы с набравшим силу революционно-демократическим движением. Отношения полемики, притяжения и отталкивания не могли не сказаться на направленности и содержании его идей, на его стратегии и тактике как общественного движения в целом. Существенное значение имело то обстоятельство, что его социально-политическая программа испытывала влияние со стороны социализма. Однако в отношении последнего необходимо следующее уточнение, дабы избежать возможных двусмысленностей.
Речь идет о направлении общественной мысли, в рамках которого социализм понимается как углубление и расширение идей правового государства, а социализация последнего - как расширение сферы прав человека. Этому социализму неолиберализм обязан целым рядом новых положений. "В практике современного государства, - писал П.И.Новгородцев, - границы либерализма и социализма стираются; их различие в степени темпа и меры, в степени эмпирической научной точности при осуществлении своих задач"cclxiii. И тем не менее не следует абсолютизировать момент кажущейся похожести, а главное, необходимо учитывать то конкретное содержание, которое закреплялось новыми либералами за самим понятием социализм. "Когда мы говорим, что социализм, входящий в культурную работу современного государства, "врастающий" в современное общество, вполне приемлется теорией новейшего либерализма и практикой правового государства наших дней, - отмечал Новгородцев, - это значит, что мы /.../ имеем здесь в виду социализм, утерявший свое внутреннее существо и превратившийся в политику социальных реформ"cclxiv.
В таком реформированном варианте за социализмом признавалась роль ускорителя социальных реформ, осуществляемых государством. При этом полагалось, что и "самая из исторических реформ" не может осуществиться "вне путей исторической эволюции". Другими словами, с социализмом отождествлялась направленность социал-демократической практики, складывающейся из последовательного продвижения по пути реформ, ни одна из которых не может быть в этом ряду последней и конечной, а лишь ступенью на пути прогресса. (В этом смысле историческое осуществление социалистических начал, считалось, явится вместе с тем и полным крушением марксизма: эволюционным путем будет достигнуто то общественное состояние, переход к которому марксизм связывал с революцией.)
Цепочка реформ не осуществима без предварительной духовной, нравственной подготовки всего общества и потому предполагает одновременно с политической его духовную реформацию. В обращении к нравственным силам новые либералы видели свои преимущества перед марксизмом и гарантию от радикализма, полагавшегося на силу классовой борьбы и социальной революции. Спустя некоторое время это противопоставление позиций вместе с критикой большевистской идеологии прозвучит в "Вехах", авторами которых станут именно новые либералы, а еще позже, уже после октября 1917 года, в сборнике "Из глубины".
Если говорить о влиянии на либерализм марксизма, то необходимо напомнить, что через увлечение им, прошла практически большая часть русских мыслителей конца XIX века и прежде всего те, кто заявил о себе как о "легальных марксистах". С последним были связаны попытки соединения экономического учения Маркса с социально-политическими идеями либерализма, попытки придать марксизму смягченную форму в отличие от ортодоксального толкования его плехановской школой. Этот факт, бесспорно, оказал существенное влияние на идеологическое оформление нового либерализма. (Поэтому не без основания некоторые усматривают генетические связи легальных марксистов с либерализмом 90-х годов.) Линии связи с марксизмом имели и тот общий вектор, который выражал одинаковое неприятие всех форм социального угнетения. По оценке Новгородцева, марксизмом была установлена та идейная грань, которая требовала изменения взгляда на сущность права, на принципы равенства и свободы. Немаловажное значение имел и тот факт, что легальные марксисты отвергали народническую модель некапиталистического развития России, капитализм толковался как этап, который необходимо пройти. Конечно, в такой оценке капитализма, полностью воспринятой новыми либералами, "просвечивала" определенная амбивалентность: с одной стороны, эта оценка была сущностно связана с концептуальными либеральными установками, ориентирующими на защиту идеи естественного хода истории. С другой стороны, она несла на себе печать "крещения марксизмом" - капитализм есть "зло". Заметим, что эта амбивалентность по большей части и делала его идеологией полумер, о чем мы уже говорили выше.
Однако, влияние марксизма имело свои границы и в целом новый либерализм во многом был "плотью от плоти" своего предшественника. Правда отличия от "родителя" были порой столь существенны, что современники не раз отказывали ему в праве называться либерализмом. В этой связи примечательна полемика, развернувшаяся в 20-е годы на страницах журнала "Современные записки" между В.А.Маклаковым и П.Н.Милюковым. Маклаков, обращаясь к ситуации, предшествующей 17 октября 1905 года, обвинял новых либералов, в частности кадетов, в том, что они нарушили главный принцип либерализма - вступили в борьбу с существующей властью, предали русскую государственность, отказались ее поддерживать и сыграть традиционную для либералов роль реформаторов, что стало для него равносильным самоубийству, поскольку либералы "встали тем самым на сторону революции" (свержения самодержавия). Милюков, в свое время положивший немало сил для изгнания из "Союза Освобождения" приверженцев старого либерализма (этих "идеалистов самодержавия"), признавал, без всякой доли оправдания, что в тех сложившихся условиях иначе действовать было и невозможно, ибо сама самодержавная власть не оставляла другого пути к конституционной монархии, кроме революционного. К тому же в тактических соображениях революционные методы вовсе не исключаются, поэтому революционером может стать при известных обстоятельствах и либерал. Заметим, что это не было личной точкой зрения на проблему. Другой не менее авторитетный идеолог либерализма А.А.Кизеветтер подтверждал, имея в виду программные установки партии Народной Свободы, что если в части стратегии партия остается верна эволюционизму, то с точки зрения практики она ориентирована на отказ от недооценки методов насилия.
Таким образом, новая идеология критиковала классический либерализм и за сопротивление конституционализму, который расценивался представителями последнего как "дворянская затея", и за недооценку оправданных тактическими соображениями решительных методов, вплоть до насилия, в социальной практике. Вообще именно с момента партийного оформления русский либерализм стал представлять собой очень разнородное явление, и факторами разногласия были не столько вопросы теории, сколько тактики самого движения: он шел из разных общественных групп, и разнообразные мотивы руководили людьми, присоединявшимися к либеральному движению. Позиция Маклакова и Милюкова выражала как бы два полюса в либеральных умонастроениях и ориентациях относительно целей и средств либерального движения. Но, повторяем, и согласные с формулой старого либерализма, ориентированного на реформацию общества "сверху", и не верившие в конституционные действия самодержавия, не отрицали исходных социально-философских идей старого либерализма, более того, именно эти идеи стали ядром новой социальной программы.
3.2. О праве как гарантии "минимума добра и нравственности"
Главный вектор развития нового учения был связан с толкованием права, социально-правовых функций государства, т.е. с учением о правовом государстве. Если классические либералы выступали с требованием ограничения роли государства не только в экономике, но и во всех других сферах (это считалось наилучшим способом обеспечить свободу и равенство), то новые либералы акцентировали вопрос о расширении функций государства, о их социальной направленности. Государство, надлежащим образом преобразованное, может и должно регулировать экономическую жизнь общества, поскольку отдельные классы, как бы они ни различались по своему экономическому положению, всегда преследуют свои экономические интерес