в. С расшатанностью царской власти вновь подняла голову родовая аристократия, положив брать с царей "записи", ограничивающие их власть в свою пользу. Народ же "безмолвствовал", пока Смута не перехлестнула через край.
Найти управу на нее в порядке сословной иерархии брались, по словам С.Ф.Платонова, разные сословия московского общества, а "победа досталась слабейшему из них". Боярство, сильное правительственным опытом и кичащееся своим богатством, пало от неосторожного союза с иноверным врагом. Служилый землевладельческий класс, сильный воинской организацией, потерпел неожиданное поражение от домашнего врага - казачества, в союзе с которым мыслил свергнуть иноземное иго. И лишь посадские люди Нижнего Новгорода, Ярославля и других городов, сильные только горьким политическим опытом круговой "измены" и "воровства", собрав ополчение во главе с Дмитрием Пожарским и гениальным человеком из посада - Кузьмою Мининым, дали отпор врагам внешним и внутренним. Широкая и ясная программа ополчения позволила ему освободить Москву, сохранив за собой значение общеземского правительства до выборов "всей землей" нового царя. "С появлением этой власти Смута нашла свой конец, и новому московскому царю оставалась лишь борьба с ее последствиями и с последними вспышками острого общественного брожения"xxix.
Казалось бы, Смута могла иметь только негативные последствия. Тем более знаменательно, что русская историческая мысль сумела увидеть в ней многозначительное явление. Так, завершая свое большое исследование, Платонов пишет: "Смута смела все /.../ аристократические пережитки и выдвинула вперед простого дворянина и "лучшего" посадского человека. Они стали действительной силою в обществе на место разбитого боярства". Их усилиями была создана новая форма власти - Земский собор. "Царь и Земский собор составляли единое и вполне согласное правительство, главною заботой которого было поддержать и укрепить восстановленный государственный порядок"xxx.
С.М.Соловьев отмечает, что Смута, охватившая все слои общества, с одной стороны, разрушала старые устои, обладавшие в результате своей "вращенности" во все ткани социального организма огромной консервативной силой. С другой стороны, это был период бурного исторического творчества, когда формировались новые социальные отношения и появлялись новые люди, способные придать им соответствующую политическую форму и права гражданства. Сплочение сил народных спасло государство от гибели. Большинство людей, истомленных Смутою, хотело, чтобы все было по-старому, замечает историк. Однако старина была восстановлена лишь по видимости. "Новое с новыми людьми просочилось всюду, а старое со старыми людьми, носителями старых преданий, спешило дать место новому"xxxi.
Идея рождения порядка из хаоса была подхвачена и развита В.О.Ключевским. В русской Смуте историк увидел зарождение новых конструктивных идей, которые и стали движущей силой последующего исторического процесса. "Прежде всего, из потрясения, пережитого в Смутное время, люди Московского государства вынесли обильный запас новых политических понятий, с которыми не были знакомы их отцы, люди XVI века". К их числу относится понятие государства, его достоинство. "Прежде государство мыслилось в народном сознании только при наличности государя, воплощалось в его лице и поглощалось им. В Смуту, когда временами не было государя, или не знали, кто он, неразделимые прежде понятия стали разделяться сами собою. Московское государство - эти слова в актах Смутного времени являются для всех понятным выражением, чем-то не мыслимым только, но и действительно существующим даже без государя"xxxii. На этой почве утратила значение идея вотчинного права и рождалась политическая идея государства.
Многие историки отмечают великий парадокс итогов смутного времени для русского государства. Оно вышло из Смуты с великими территориальными потерями: открытый с таким трудом выход к балтийскому морю был снова заблокирован; Польша не рассталась со своими претензиями на Московский престол; на дорогах бесчинствовали шайки грабителей, которые легко сливались с восставшим из-за бескормицы людом; казна была пуста; крестьяне, кто мог, обратились в бега; многие пашни оставались не обработанными; система "управительной" власти, центральной и на местах, погрязла в "воровстве" или распалась. И тем не менее держава мужала и набирала международный авторитет.
В огромной мере этому способствовали Земские соборы. По понятиям того времени Земские соборы отражали мнение всей Русской земли. Впервые Земский собор был созван в 1550 г. еще Иваном Грозным, решившим на двадцатом году своей жизни окончательно избавиться от боярской опеки. Собор проходил на Красной площади, так что всякий мог признавать себя его участником. Царь каялся перед народом в своих грехах и тут же угрожал боярам, "неправедный суд творящим". Обращаясь к народу, царь обещал взять правление в свои руки и править по справедливости, призывая в свидетели и споспешники Господа Бога.
Созванный на следующий год Стоглавый собор носил уже более деловой и конструктивный характер. На нем было запрещено местничество, когда должности в войсках и в правительстве занимали не по заслугам, а "по породе", решено начать всеобщую перепись земли, пересмотреть соотношение между пожалованными поместьями и служебными повинностями с них и проч. Здесь же были канонизированы почитаемые местные святые как общенациональные, что способствовало идейной централизации русской земли, уточнены в соответствии с традицией некоторые исповедальные формы церковной службы, рознившиеся в различных местностях, в частности двоеперстие, "сугубое" (двойное) аллилуйя, крестное хождение "посолонь" (по солнцу) и др. Решения собора по различным государственным и церковным вопросам были записаны в ста главах - отсюда и его название "Стоглавый". Но главное в другом. Было положено начало демократической по своей сути традиции если не общенародного, то всесословного обсуждения государственных дел.
Эта традиция была востребована в период Смуты и в первые годы царствования Романовых, когда авторитет царской власти либо вовсе отсутствовал, либо был весьма незначительным. Но если в период Смуты земские соборы носили характер "по случаю", то в период царствования первых Романовых они приняли почти регулярный и весьма деловой характер. Так в период царствования Михаила Романова было созвано семь соборов, на которых обсуждался и был принят целый ряд весьма "непопулярных" урядов о дополнительном обложении налогами ввиду крайнего истощения хозяйства и государственной казны, о переписи земель с целью упорядочения обложения населения налогами. На соборах обсуждались вопросы войны и мира, выборы патриарха и проч. Решения, принятые соборами, вряд ли были под силу отдельному государю той поры. Таким образом, сознание общей пользы и взаимной зависимости приводило власть и ее земский совет к полнейшей солидарности, обращало государство и собор в одну политическую силу.
Соборы продолжались и при Алексее Михайловиче, но по мере укрепления самодержавной власти последнего пошли на убыль. Собором было подтверждено вступление на престол самого царя, хотя он имел уже законное наследственное право. Собором 1648 г. было принято новое Уложение свода законов, в котором наряду с кодификацией старых были прописаны новые законы, укрепляющие прерогативы царской власти и одновременно ограничивающие произвол окружающей царя правящей клики, в том числе и духовной. "Уложение", принятое собором 1648 г., просуществовало как действующее законодательство до 1833 года, когда его сменил Свод законов Российской империи, подготовленный М.М.Сперанским. Земскому собору 1653 г., постановившему принять Малороссию по ее просьбе в состав "Всея Руси", суждено было стать последним. Укрепившаяся царская власть не нуждалась более в достаточно громоздком и отнюдь "не ручном" политическом институте. Земские соборы сделали свое дело и усилившаяся самодержавная власть не замедлила избавиться от их влияния.
1.3. Церковный раскол и неизбежность перемен
Глубокий удар по идеологическому звену русского самодержавия - православию (нанес церковный раскол XVII века. Внешним поводом раскола послужило исправление церковных книг на основе сличения их с греческими первоисточниками. Процедура, начатая до Никона и шедшая ни шатко, ни валко, пока последний не придал ей принципиально-догматическое и политическое значение. До того подобная процедура была спокойно проведена в Киеве Петром Могилой, который, кстати, предлагал московским властям свои услуги.
Возглавив реформу, Никон не ограничился исправлением ошибок, допущенных переписчиками церковных книг на основе сличения их с древними образцами. Практически, как замечает один из ведущих специалистов в этой области, Н.Ф.Каптерев, исправление церковных книг происходило преимущественно по современным греческим книгам, что сразу и почувствовали сторонники старой веры. Но Никон не останавливается и на этом. Он переносит на Русь греческий церковный обряд, греческие церковные напевы, принимает греческих живописцев, начинает строить монастыри по греческому образцу. Всюду он выдвигает на первый план греческий авторитет, отдавая ему значительное преимущество перед вековою русскою стариною, перед русскими, всеми признаваемыми авторитетами. На соборе 1656 г. Никон демонстративно заявляет: "Я русский, сын русского, но мои убеждения и моя вера - греческие". "Это публичное торжественное отречение верховного архипастыря русской церкви от русских верований и убеждений в пользу иностранных - греческих, это торжественное признание себя Никоном по духу истым греком, необходимо должно было произвести крайне неприятное и тяжелое впечатление на всех тех русских, которые не думали и не желали отказываться от своего, русского в пользу греческого, в чем, конечно, и нужды никакой не было и для Никона", заключает Каптеревxxxiii.
Таким образом, раскол отнюдь не ограничивался решением частных проблем - придерживаться двуперстия или троеперстия, произносить Исус или Иисус, ходить крестному ходу "посолонь" или против солнца, - которые к тому же ранее уже были одобрены в их "старообрядческом" варианте Стоглавым собором, а об одном, но весьма существенном вопросе: "Чем определяется религиозная истина: решениями ли власти церковной или верностью народа древлему благочестию?". Старообрядцы, искренне веровавшие, что божественная благодать перешла на Москву, которая стала третьим Римом, считали недопустимым обращение к погрязшим в грехе греческим новинам. На стороне старообрядцев сосредоточилась основная масса глубоко верующего люда. На стороне реформы Никона стояли, с одной стороны, люди более образованные или вообще равнодушные, более приверженные к доводам власти, чем веры. "Болезненный и обильный последствиями разрыв между интеллигенцией и народом, - замечает по этому поводу П.Н.Милюков, - за который славянофилы упрекали Петра, совершился полувеком раньше. Этот разрыв произошел в сфере гораздо более деликатной, нежели та, которую непосредственно задевала петровская реформа. Религиозный протест, конечно, удесятерил свои силы, соединившись с протестом политическим и социальным, но это нисколько не изменяет того основного факта, что первой и главной причиной разрыва были вопросы совести. Русскому человеку в середине XVII в. пришлось проклинать то, во что столетием раньше его учили свято верить. Для только что пробужденной совести переход был слишком резок"xxxiv.
И все же своя правда, помимо чисто формального исправления накопившихся ошибок и необходимости приведения церковной службы к единообразию, была и у сторонников реформы, в том числе у Никона и у поддержавшего его царя. Если старообрядцы стремились обособиться в своем "древлем благочестии", то сторонники реформы видели ее смысл в превращении "московского" православия во вселенскую религию, дающую основание для диалога с иными вероисповеданиями. Тем самым реформа открывала путь вхождения Московской Руси в христианское религиозное сообщество. Вместе с тем в своем противоборстве обе стороны ошибались и обе понесли существенные потери. Русская православная церковь, всегда бывшая оплотом самодержавия, "раскололась": старообрядцы, или раскольники, которые считали только себя истинными верующими, дошли до полной бесцерковности с признанием только "невидимой церкви"; с другой стороны, от официальной церкви, которую воспринял патриарх Никон, чтобы навести в ней порядок, отпала, по выражению историка Н.И.Костомарова, половина Великой Руси, наиболее крепкая в вере, за церковью пошли немногие переросшие старую веру или вовсе равнодушные к религии. В более позднюю эпоху это создавало благоприятную почву для вольнодумства и поисков "новой религиозности" в форме масонства.
Но наряду с церковной реформой Никон подспудно преследовал и другую цель: возвышения церковной власти, ее полной самостоятельности по отношению к царской. Это давний спор церкви с властью. Но только такой сильный церковный лидер, каким был Никон, мог отважиться на организацию ее достижения, пользуясь "собинной" дружбой с царем. Пользуясь недостаточно окрепшим авторитетом царской власти, а также поддержкой высших церковных иерархов, Никон попытался сначала явочным порядком, а потом и через собор утвердить превосходство духовной власти по отношению к царской. Так в предисловии к новому служебнику утверждалось, что Бог даровал России "два великие дара" - царя и патриарха, которыми все строится, как в церкви, так и в государстве. Ввиду этого все православные русские должны "восхвалити и прославити Бога, яко избра в начальство и в снабдение людем своим сию премудрую двоицу: великого государя царя Алексея Михайловича и великого государя святейшего Никона патриарха". В этом предисловии бросается в глаза уравнивание титулов обоих представителей власти - светской и духовной, как равных во всем "великих государей". В полемике со своими оппонентами Никон доходит до утверждения превосходства священнической власти перед царской, ибо престол первой есть "на небеси", вторая же властвует на земле и приемлет власть свою "от помазания от священнических рук"xxxv.
Такого не мог стерпеть ни один самодержец, даже "тишайший" царь Алексей. И в этом его безоговорочно поддержали высшие представители формирующейся светской власти, а также земское духовенство, сильно пострадавшее от реформы Никона. Почувствовав неудачу своего замысла, Никон летом 1658 г. демонстративно сложил с себя патриарший сан, и церковь до 1666 г. оставалась без патриарха. Его функции поневоле выполнял богомольный царь, что приучало видеть в нем не только самодержавного государя, но и главу православной церкви. Церковный собор в присутствии вселенских патриархов после долгих и трудных дебатов осудил Никона, который кончил свою жизнь в заключении в Кирилло-Белозерском монастыре.
Церковный спор, неразрешимый на узконациональной почве, произошел перед появлением Петра Великого и тем самым, по приговору Вл. Соловьева, подготавливал почву и заранее оправдывал его преобразования, в том числе церковные. Действительно, "Упразднение патриаршества и установление синода было делом не только необходимым в данную минуту, но и положительно полезным для будущего России, - пишет мыслитель. - Оно было необходимо, потому что наш иерархический абсолютизм (имеется в виду абсолютизм церковной иерархии - Л.Н.) обнаружил вполне ясно свою несостоятельность и в борьбе с раскольниками, и в жалком противодействии преобразовательному движению: патриаршество, после раскола лишенное внутренних основ крепости и оставшееся при одних чрезмерных притязаниях, неизбежно должно было уступить место другому учреждению, более сообразному с истинным положением дела..."xxxvi. Действительно, бездействующее несколько лет патриаршество Петр заменил в 1700 г. правительствующим Синодом, т.е. светским учреждением, призванным регулировать внешние конфессиональные дела, просуществовавшем вплоть до 1917 года. В результате церковной реформы Петра российское государство становится светским государством. Православие выпадает из его основополагающих основ, оно выполняет сугубо функциональную роль, строго прописанную ему духовным Регламентом. В связи с этим необходима была новая конструктивная идея самодержавия и государства.
Глава 2. Конструирование модели Российской империи
2.1. Модернизация государства Петром Великим
Мы не зря употребили современный термин "модернизация", подчеркивая тем самым, что эволюционного пути усовершенствования тех или иных институтов у Петра просто не было. Другой путь означал путь царевича Алексея, но и он уже был закрыт церковным расколом. Необходима была решительная коренная перестройка социально-экономических политико-управленческих, культурных и религиозных отношений и институтов, то есть модернизация их в соответствии с уровнем интеллектуального развития века. И Петр в целом выполнил эту задачу. Как отмечает современный исследователь Н.И.Павленко, Петр резко интенсифицировал происходящие в стране процессы, заставил ее совершить гигантский прыжок из прошлого в будущее, пользуясь не всегда дозволенными методами. Но даже сугубо деспотические методы, к каким прибегал Петр в целях просвещения своих подданных, оказывались исторически оправданными интересами России, служили фактором прогрессаxxxvii.
При всем разнообразии дел и свершений Петра их связывает единая, целеустремленная идея, которой он не изменял никогда - это идея великого Государства, чуть позже - Российской империи. Петр всецело уверовал в спасительную силу абсолютистского государства и, по образному выражению Б.И.Сыромятникова, "всей мощью своей железной руки налег на рычаги заведенной им государственной машины, установленной в стране великих возможностей"xxxviii. Реализации этой идеи он подчинил все силы нации, требуя неукоснительного служения ей всех, от рядового дворянина, купца, церковного служки до самого царя ("На троне вечный был работник"). Основанием этой пирамиды оставался труд крепостного крестьянина, который одновременно был основной тягловой единицей и поставщиком "солдатчины". Таким образом, модернизация Петра превратила самодержавное государство в чудовищного Левиафана, требующего постоянного служения ему и жертвоприношений. Так, расшатав православие как краеугольный камень своей легитимности, самодержавие обрело новое, более мощное ее основание в идее государственности. В итоге мы с полным основанием можем характеризовать тип самодержавия, сложившийся в результате модернизации Петра, как сословно-этатистское самодержавие. В общем-то, эта идеология вполне соответствовала духу XVII века, духу Лейбница, Пуфендорфа, Гуго Гроция, идеи которых хорошо были известны "Ученой дружине" Петра. Феофан Прокопович широко использовал их в обосновании самодержавной власти Петра в своем главном труде "Правда воли монаршей", этой, по определению Ключевского, краткой энциклопедии государственного права петровской эпохи. Торопиться с реализацией этой идеи Петра побуждали как внутренние причины - продолжающаяся смута после церковного раскола, культурная отсталость общества, так и внешние - рыхлая, великая, но необустроенная Россия представлялась весьма соблазнительной приманкой для шведской и польской коронxxxix.
"Серьезные реформаторы, - пишет в своем исследовании А.И.Уткин, - глядя прямо в лицо реальности, если им не изменяло мужество, должны были признать, что наиболее нужным элементом перемен является культурная реориентация, то есть воспитание своего народа самодостаточными гражданами, а не согласными на любую долю спартанцами"xl. Это понял Петр. Но парадоксальным образом он соединил просвещение верхнего слоя общества - дворянства (со "спартанской дисциплиной" всего народа.
Модернизация государства была начата Петром с просвещения. Он не побоялся поставить своих приближенных и себя самого в роль любознательных учеников. "Великому посольству", снаряженному в Европу, последняя открылась, по выражения Ключевского, "в виде шумной и дымной мастерской с машинами, кораблями, верфями, фабриками, заводами", обилием книг, газет xli. Сравнение, по возвращению домой, было неутешительным. То, что раньше не бросалось в глаза, открылось воочию: регулярно