и советскому правительству
пришлось бы выбирать: либо погибнуть в борьбе, либо превратиться в орудие
буржуазии. Кто не находит в истории последних трех лет никаких оснований
для предположения, что капиталистическому общественному строю удастся
овладеть силами разложения, тому не приходится ни в коем случае
придерживаться мнения наших защитников азбучных истин, что за сделанными
хозяйственными уступками должны последовать и политические.
   История всех революций капиталистического века указывает на борьбу
социалистических и капиталистических тенденций.
Социалистическо-пролетарские тенденции в английской и во французской
революциях были побеждены буржуазными, так как капитализм находился в
возрастающей линии своего развития. Русская революция образует часть
развивающейся пролетарской мировой революции. При политической только
своей победе она меньше всего может осуществить задачи мировой революции,
преобразование капитализма в социализм, так как предпосылки для того более
всего отсутствуют в России. Судя по тому, что происходит в данную
историческую эпоху, в которую мы вступили после переворота 7 ноября 1917
г., результаты русской революции являются весьма ограниченными. Она
основательно рассчиталась только с феодальными классами и с остатками
феодализма. Буржуазия и буржуазные тенденции не могли быть искоренены, так
как до тех пор, пока в Европе господствует капитализм, эти тенденции будут
постоянно возникать из крестьянского хозяйства и будут усиливаться
вследствие капиталистического окружения советской России. Власть в руках
рабочего класса России есть средство для планомерного уничтожения
капитализма. Будучи изолированной в России, эта власть не может преодолеть
капитал. Победа мировой революции в промышленных странах откроет
возможность быстрого развития в этой области, и капитализм будет преодолен
не столько путем красного террора, сколько хозяйственными средствами.
   До этой победы пролетарской революции в промышленных странах русская
советская республика имеет своей задачей удержать власть рабочего класса,
чтобы Россия не стала резервуаром человеческих и материальных сил для
контр-революции. Если советская республика выполнит только эту негативную
задачу, то она окажет неизмеримую услугу мировой революции. Она не
позволит мировому капиталу подавить усиливающееся революционное движение
европейского пролетариата штыками русских крестьян. Если советскому
правительству удастся благодаря его реальной политике признания фактов,
каковыми они есть, и учета последних, усилить советскую Россию до такой
степени, что она сумеет играть активную роль в борьбе ближайших лет путем
военной помощи или вывозом хлеба в промышленные страны, в которых победит
пролетарская революция, то вопрос о характере русской революции будет этим
окончательно разрешен.
   До сих пор русская революция была первой и потому наиболее слабой
частью начинающегося социалистического мирового переворота. С момента ее
соединения с великим потоком мировой пролетарской революции ее дальнейшее
развитие в сторону социализма, как видной военной державы и державы с
широчайшим сельско-хозяйственным базисом, станет главной задачей
интернационального пролетариата.
   Противники русской пролетарской революции, украшающие себя перьями
марксизма, использовывают задержку в развитии мировой революции и новую
экономическую политику советского правительства, которая отчасти есть
результат медленного развития мировой революции, чтобы подорвать веру в
мировом и в русском пролетариате в собственные силы, отрицая пролетарский
характер русской революции только потому, что она не сумела одержать
победу над капиталом в один прием. Они ссылаются на свои предсказания, что
русская революция приведет к господству только буржуазию и что она
уничтожит только феодализм. Но эти сторонники буржуазного характера
революции оставляли ее в руках тех сил, которые не хотели ликвидировать
феодализм. Меньшевики, которые поддерживали правительство князя Львова и
мешали крестьянам ликвидировать крупное землевладение, меньше всего имеют
основание хвастаться признанием буржуазных границ революции. Они не
осмелились даже довести революцию и до этих границ.
   Под руководством большевиков она переступила эти границы, она вырвала
власть из рук буржуазии и начала при помощи этой власти изменять
социальные отношения в России. Каждый шаг ее вперед приводит противников
пролетарской революции в ужас.
   Каждую остановку в ее движении вперед они приветствуют. Это не должно
беспокоить борцов революции. Они знают из опыта военных действий, что
остановка в движении вперед, даже отступление является часто необходимым
предварительным условием для новых победоносных нападений.
 
 
 



К. Радек.
 
 
   ГЕНУЭЗСКАЯ И ГААГСКАЯ КОНФЕРЕНЦИИ.
 
 
   I.
 
   От Брест-Литовска до Генуи.
 
 
   Победоносная Октябрьская революция встретилась сразу же с глазу на глаз
с заклятым своим врагом - с германским империализмом, закованным и
вооруженным с ног до головы. Монархия Гогенцоллернов, враг даже
обыкновенной буржуазной демократии, принуждена была вступить в переговоры
с молодой не окрепшей еще рабочей Республикой, ибо Советская Республика,
порвавшая связь с Антантой, означала окончание войны на Востоке. И как бы
германский империализм ни ненавидел победоносную революцию, - в тяжелом
своем экономическом положении он принужден был итти на компромисс с нею,
итти, скрепя сердце. В то время, когда Гогенцоллернские и Габсбургские
дипломаты, господа Кюльман и Чернин, пытались ласкать зверя, говорить с
ним в тоне, который в наивных мог вызвать впечатление, что они идут на
сделку с революцией, генерал Гоффман, действительный представитель
империалистской Германии, грозил победившему русскому пролетариату
вооруженной рукой. Своей дышащей ненавистью речью против пролетарской
диктатуры он выражал истинное отношение империалистской Германии к
Советской России. Но и гладкие речи Чернина и Кюльмана были не только
дипломатическими фразами, - они были выражением рокового для германского
империализма факта, что он вступил в сношения с Советской Россией со
связанными руками. Он мог размахивать бронированным кулаком против нее, но
он не мог его опустить, ибо для схватки на западе со своими
империалистскими конкурентами ему нужна была передышка на востоке.
   Мы вспоминаем этот факт, когда пытаемся подвести итоги Генуи и Гааги,
потому, что этот факт - раскол в лагере империализма и связывание одного
врага Советской России руками другого является основным фактом всей
истории внешней политики Советской России. Он стоит у ее колыбели и он
является одним из решающих моментов ее внешнего положения и сегодня. Из
мемуаров генерала Людендорфа, из документов германского правительства о
происшествиях перед германской капитуляцией явствует, что германский
империализм до последних своих дней все еще надеялся, что он избавится от
необходимости считаться с Советской Россией, что он сумеет дать простор
своим классовым вожделениям, что ему удастся еще разгромить своего
революционного врага. Людендорф подготовлял окружение Советской России: из
Гельсингфорса должны были против нее двигаться полчища фон-дер-Гольца; из
Киева должен был наступать на Москву Эйхгорн со Скоропадским; в Царицыне
работали германские офицеры связи, подготовляя наступление Краснова; в
Пскове находилась главная квартира вербовки русской Добровольческой армии.
И даже в момент, когда история произнесла уже свой приговор смерти над
германским империализмом, генерал Гоффман пытался убедить германское
правительство, что ему удастся с теми силами, которые имелись на восточном
фронте, взять Москву и Петроград и принести союзникам к переговорам о мире
сокрушение Советской России, как искупление за все вины германского
империализма и как возможность компенсации его потерь на западе: за выдачу
Бельгии, за отказ от колоний должны были союзники отдать Германии на
разграбление Советскую Россию. План был невыполнимым не только потому, что
занесенный с июля 1918 года над головой германского империализма меч
фельдмаршала Фоша уже опустился для сокрушительного удара, не только
потому, что передача России Германии в эксплоатацию означала бы
восстановление в будущем германского империализма, но и потому, что нельзя
было Антанте после четырех лет войны под знаменем сокрушения германского
милитаризма сделать его проводником союзной "демократии" в России. Меч не
рассуждает, и капиталу безразлично, кто очищает ему путь, но массы, в руки
которых капитал вложил меч империалистской войны, думают, и нельзя вырвать
из их головы мыслей.
   Германский империализм был сокрушен и его место занял победоносный
французский и англо-саксонский империализм. С глубокой тревогой смотрел
победоносный империализм союзников на Советскую Россию. Лучше, чем
что-нибудь, выражает эту тревогу меморандум Ллойд-Джорджа от 25-го марта
1919 года, врученный Версальскому Совету Четырех, в котором он заявлял:
   "Революция находится в своем начале. В России царствует неистовый
террор. Вся Европа проникнута революционным духом. Существует не только
недовольство, но ярость и гнев рабочего класса, направленные против
условий его существования.
   Население всей Европы начинает сомневаться в закономерности
современного социального, политического и экономического порядка. В
некоторых странах, как в Германии и России, это брожение выливается в
форму открытого восстания; в других странах, как Франция, Англия и Италия,
недовольство проявляется в стачках, в нежелании работать, что
свидетельствует о стремлении к социальным и политическим реформам, равно
как к улучшению условий труда.
   "Добрую часть этого недовольства надо признать здоровой. Мы никогда не
добились бы длительного мира, если бы мы пытались вернуться к условиям,
существовавшим в 1914 году. Опасно бросить европейские массы в об'ятия
экстремистов, которые строят свои планы возрождения человечества на полном
разрушении настоящего социального порядка. Они восторжествовали в России.
Однако их господство было оплачено слишком высокой ценой. Погибли сотни
тысяч людей. Железные дороги, города и все то, что было организованного в
России, почти целиком разрушено. Но каким-то путем большевики ухитрились
удержать свое влияние на массы русского народа и, что является еще более
знаменательным, они сумели создать крупную, повидимому, хорошо
дисциплинированную армию, которая в большей своей части готова перенести
любые жертвы за свои идеалы. Через какой-нибудь год Россия, проникнутая
энтузиазмом, обладая единственным войском в мире, борющимся за идеал, в
который оно верит, может начать новую войну.
   "Наибольшую опасность современного положения я усматриваю в возможности
союза Германии с Россией. Германия может предоставить свои богатства, свой
опыт, свои обширные организационные способности в распоряжение
фанатиков-революционеров, мечтающих о завоевании мира большевизмом силою
оружия. Эта опасность - не простая химера. Современное немецкое
правительство слабо и не пользуется престижем; оно держится только потому,
что вне его имеется лишь возможность захвата власти спартакистами, а для
этого Германия еще не созрела. Однако спартакисты пользуются настоящим
моментом с большим успехом, уверяя, что лишь они одни смогут вывести
Германию из невыносимых условий, в которые ее поставила война. Они
предлагают избавить Германию от всех ее долгов союзникам, а также своим
имущим классам. Они предлагают ввести полный контроль над промышленностью
и торговлей в Германии и обещают рай и обетованную землю. Правда, за это
Германии придется дорого заплатить. Года два-три будет господствовать
анархия, быть может, кровопролитие, однако, в конце концов, после этого
хаоса земля и люди ведь не исчезнут, останется и большая часть домов,
фабрик, улиц и железных дорог, и Германия освобожденная от иностранного
насилия, начнет новую эру своей истории. Если в Германии власть будет
захвачена спартакистами, она неизбежно соединит свою судьбу с судьбой
Советской России. Если это произойдет, вся восточная Европа будет
вовлечена в большевистскую революцию, и через год перед нами будет под
командой немецких генералов и инструкторов многомиллионная красная армия,
снабженная немецкими пушками и пулеметами и готовая к нападению на
западную Европу"*1.
   Так оценивали положение Ллойд-Джордж и Вильсон, и поэтому они требовали
переговоров с Советской Россией с единственной целью разоружения ее
(миссия Булита служила этой цели). Как во всех других вопросах Вильсон и
Ллойд-Джордж должны были уступить пьяному победой французскому
империализму, который надеялся сокрушить и Советскую армию. Они должны
были уступить, ибо стоящие за ними общественные круги, крупная буржуазия
решили расправиться с революцией, а не делать ей уступки. Союзники
признали Колчака, как верховного правителя России и взяли на себя
исполнение программы генерала Людендорфа и генерала Гоффмана. Но они не
были в состоянии исполнить своего решения. - Причин их банкротства много.
   В основном они сводятся к двум: первую причину надо искать в
послевоенном отношении пролетариата к буржуазии; вторую - во взаимном
недоверии русских и окраинных белых, третью - в конкуренции союзников,
которая начинается с момента их победы над Германией.
   Мировой пролетариат, ослабленный войной, развращенный политикой
реформистов, не был в состоянии поднять знамя революции против буржуазии.
Но буржуазия не была в состоянии принудить его воевать против Советской
России; союзники оказались не в состоянии послать свои войска против
Красной армии. Первая попытка сделать это окончилась восстанием во
французском флоте. Союзники принуждены были ограничиться посылкой
вооружения и денег белым. Но, делая это, они одновременно подрывали всякое
доверие белых к себе. Франция, в смертельной тревоге перед возможностью
будущего русско-немецкого союза, создала Белую Польшу. Англия, стремясь
осуществить азиатские свои планы, во время отсутствия России захватила
Константинополь - цель стремлений русских белых; навязала Персии договор,
превращающий эту страну в вассала английского империализма. Мало того:
чтобы подготовить свое будущее экономическое господство в России, она
поддерживает прибалтийскую мелкую буржуазию в ее стремлениях к
независимости, дабы сделать Ригу и Ревель на деле английскими гаванями.
Это вызывает среди белых смущение и создает в них стремление опереться на
германских белых, перекинуть мост к ним, дабы в будущем Белая Россия не
была бы отдана на с'едение победоносным союзникам (поход Бермонта с
фон-дер-Гольцом). Взаимное недоверие между русскими белыми и союзниками
обостряется, когда союзники начинают вести борьбу между собой за гегемонию
на континенте. Попытка Англии стать твердой ногой в Прибалтике вызывает у
Франции стремление сделать из Польши исключительно французский плацдарм.
Англия смотрит на Польшу враждебными глазами. В цитированном выше
меморандуме Ллойд-Джордж говорит о Польше, как о стране, которая "во всей
своей истории ни одного раза не доказала способности к действительному
управлению собой". В то же самое время Балтийские Республики,
поддерживаемые Англией, долго встречают вражеское отношение Франции.
Единый фронт союзников против России опирается на очень слабый фундамент.
Противоречия в лагере союзников ослабляют их борьбу с Советской Россией ,
суживают размах этой борьбы. И когда Советская Россия побеждает Колчака и
Деникина, Англия отказывается от дальнейшей вооруженной борьбы.
   Весь 1920 год до марта 1921 г., до заключения торгового договора между
Англией и Советской Россией, является годом борьбы между тенденцией не
сокрушения Советской России, а стремлением разоружения ее извнутри. Еще
летом 1920 года Франция поддерживает Польшу в ее вооруженной борьбе против
Советской России, признает Врангеля. Но уже после сокрушения Врангеля во
время рижских переговоров Франция внутренне признает свое поражение в
вооруженной борьбе против Советской России. Пуанкаре и Барту выступают
публично за переговоры с Советской Россией.
   Переписка Бриана с английским правительством с ноября 1920 года до
заключения англо-русского торгового договора является выражением нового
факта, который с этого времени будет играть значительную роль в борьбе за
отношение капиталистического мира к Советской России. Бриан признает
необходимость мирных переговоров с Советской Россией и он хочет создать
общий фронт союзников для этих переговоров. Но английское правительство
оттягивает ответ на его предложение, чтобы наконец холодно ответить: мы
торговый договор заключаем и если Франция хочет - она может к нему
примкнуть. Английский капитализм пытается использовать тот факт, что он
первый повернул на мирные рельсы, он хочет пожать плоды этого первенства.
Ллойд-Джордж выступает публично, как ангел мира с Советской Россией, и
проповедует всем народам мир с нею. Но английская дипломатия не только не
делает ничего, чтобы облегчить Франции заключение мира с Сов. Россией, но,
наоборот, английская дипломатия стремится к сепаратной частичной сделке с
Россией. Приглашение Франции сесть в русском вопросе на английский корабль
является попыткой унизить Францию и таким образом оттянуть момент
франко-русской сделки. Английская игра увенчивается успехом, ибо ей
помогает нерешительность французской политики, - политики полной
противоречий, политики, не решающей сказать открыто французской буржуазии,
что она проиграла вооруженную борьбу с Советской Россией.
   Торговый договор с Англией, мирные договоры с Эстонией, Латвией,
Финляндией, Польшей, торговые договоры с Германией, Норвегией, Швецией
являются перемирием с Советской Россией, - не миром; они открывают путь
для торговли с Россией за наличные, - торговли, которая, при размерах
русского золотого запаса, не может быть значительной. Все эти договоры
оставляют открытыми все вопросы, без решения которых невозможен более
плодотворный и более продолжительный товарообмен между первым пролетарским
государством и капиталистическим миром. Но 1921 г. выводит наружу новые
факторы, действующие по направлению растущего понимания необходимости
более основательной, более продолжительной сделки с Советской Россией.
Первым этим фактором является хозяйственное и политическое положение
Европы за три года после Версальского договора, вторым - новая
экономическая политика Советской России.
   Франко-английская конкуренция, которая с силой начала проявляться во
время вооруженной борьбы союзников с Россией, разраслась в
англо-французское соперничество во всем мире, которое угрожает привести
Европу к новой войне. Обе державы, подписавшие Версальский мир, выступают
по отношению к Германии не как один фронт, а в качестве потенциальных
противников. Всякое мероприятие, предлагаемое Францией для принуждения
Германии исполнить решения Версальского договора, находит противодействие
со стороны Англии, ибо экономические последствия Версальского мира
оказались убийственными для английской торговли и промышленности, в то
время, как Франция, менее зависимая от международной торговли, эти
последствия переносит более легко. Мало того: то, что кажется безумством
французской политики - систематическое понижение курса германской марки
насильственной политикой Франции, на деле является средством достижения
более далеко идущих планов французского империализма. Экономический распад
Германии дает возможность Франции отделить Прирейнскую область и втянуть в
экономическую связь с Францией. Одновременно она открывает Франции
возможность захвата Рурского бассейна и, таким образом, - положения основы
для об'единения германского угля с французской рудой и создания базиса для
экономического господства Франции на континенте. Если уничтожение
покупательной силы Германии влечет за собой усиление безработицы в Англии,
то выполнение дальнейших планов французского империализма создает
опасность французской экономической и политической г