сом людям
исторических схем, людям, исторические знания которых исчерпываются
делением истории на античную, средневековую, новую и новейшую. Можно
парадоксально сказать, что история не знает ничего кроме сочетаний, что
чистых типов нет, и если бы профессора не были породой людей из натуры
глупых, то, наверно, никогда не было бы спора между проф. Бюхером и
Майером: существовало ли в Греции и Риме натуральное хозяйство или
денежное, ибо существовали одновременно и натуральное, и денежное. Но так
как профессора глупы, то мы принуждены дискуссировать с меньшевистскими
профессорами, споря с Данами и Мартовыми насчет того, возможно ли
сочетание при диктатуре пролетариата начал социализма и начал капитализма.
Оно возможно, потому что оно существует, о его возможностях мы будем много
лет дискутировать не с Данами и Мартовыми, что больших затруднений не
представляет, а с капиталистическими трестами, которые будут пытаться нас
задушить и которых мы будем пытаться использовать для того, чтобы их
работу употребить на наше социалистическое строительство.
 
 
   * * *
 
 
   Революция дала крестьянину то, к чему он стремился. Рабочим она еще не
дала достигнуть его цели, ибо целями рабочего класса является не только
победа над капиталом, а устройство жизни на новых социалистических началах.
   Но тот, кто из этого делает вывод, что русская революция оказалась
буржуазной и что поэтому мы будем строить капитализм, похож на мотылька,
который живет только один день и поэтому его ""три слова на греческом
языке"" его "труды и дни сводятся только к утру и вечеру одного дня". Во
всех современных революциях, начиная с английской, рабочий класс выдвигал
знамя социализма. Мы происходим от тех рабочих, которые, приняв по Библии
стремление к общественному пользованию земель, во время английской
революции, в которой родился буржуазный индивидуализм и капиталистическая
Англия, шли за город и пахали необработанную землю. Над ними сначала
смеялись, их позже убивали, разгоняли, казнили, но они боролись за то,
чтобы земля всем принадлежала. Когда на горе св. Георга они собрались, на
них напала толпа. Командующий войсками английской республики генерал
Фервакс пошел посмотреть на чудаков, уговаривал их бросить нелегкую затею,
но они ответили: "Бог просветил сердце наше, дабы мы знали, что земля
создана не для того, чтобы вы были господами, а мы рабами". Вожди их,
Уистандей и др., были наказаны. Солдаты буржуазии разрушили их дома и
парламент одобрил эти действия. Мы происходим от тех, кто во время Великой
французской революции пытался колесо истории двинуть за пределы буржуазной
республики. Они не знали еще брошюр Каутского и не предчувствовали Мартова
и Дана, и осталось о них во всех руководствах истории только смутное
воспоминание. Вошли они в историю под названием "бешеных", но они были
огнем души парижских секций, пламенем французской революции. Мы родились в
крови тех рабочих масс, которые не слушались Луи-Бланов и были расстреляны
в июньские дни огнем Кавеньяка. Наши отцы - безумные коммунары, которые в
1871 г. в крестьянской Франции в одном Париже подняли знамя социальной
революции. И когда нас пять лет пытаются бросить на лопатки не только при
помощи речей, статей и брошюр 2-го и 2 1/2 -го Интернационалов, но при
помощи 3-летней войны, при помощи тяжелой артиллерии крестового похода
буржуазной прессы всего мира, церквей всего мира, используя голод, холеру
и тиф и когда все это с нами проделывают пять лет, когда после всего этого
нас боятся и нас, заклейменных, принуждены приглашать на мирные
конференции, то хотя мы знаем и все наши язвы, и все наши несчастия, и все
наши болезни, и нашу слабость, мы обращаемся духом к нашим погибшим в
неравном бою предкам и говорим: "мы начали дело и мы его закончим. Вы
погибли, а мы перенесем ваше измученное тело в нашу страну, где они будут
святынею для народа".
   "Мировая революция только началась", - сказал Ллойд-Джордж в своем
меморандуме Версальской конференции в марте 1919 г. "Мировая революция не
кончилась", - отвечаем мы мировой буржуазии в пятую годовщину Октября.
   На Наурской станции на Кавказе на нас напали белые, когда мы
возвращались с Бакинского с'езда народов Востока. К нам пришли на помощь
бронепоезда. Когда белые отступили, мы разговорились с командой
бронепоезда. Артиллерист рабочий-путиловец показывал мне внутреннее
устройство поезда. В душной стальной камере он обратился вдруг ко мне и,
опираясь на пушку, спросил: "Когда победит мировая революция, товарищ? Мы
очень устали". С того времени миновало два года.
   Я не знаю, где теперь выжидает мировой революции путиловец-артиллерист:
погиб ли он в борьбе с поляками, с Врангелем или с бандитами, сторожит ли
он у пушки на бронепоезде или, быть может, вернувшись нищим с войны,
работает где-нибудь на заводе. Ему тяжело, но он не ждет мировой
революции, он на нее работает, ибо каждый день существования Советской
России, это есть великая работа для мировой революции. Она идет: пока что
не в шуме знамен, не в грохоте пушек гражданской войны. Буденный не поит
лошадей в Рейне, и отряды красных курсантов не борются на улицах Парижа
как подмога французским рабочим. Но кто умеет слышать - тому слышна работа
саперов революции. Капитализм сам эту работу исполняет, он роет окопы
будущих гражданских войн. Он роет их в Берлине, Париже, Лондоне, роет их в
деревнях Месопотамии, на улицах Калькутты, Бомбея, Шанхая и Токио. Люди
малого мозга и трусливого сердца видят только движение автомобилей на
Потсдаммерплац в Берлине и на Пикадилли в Лондоне, но Ллойд-Джордж,
Пуанкаре, лорд Риддинг знают, как дело обстоит. Прав Ллойд-Джордж, когда
спрашивает: "кто верит, что Россия будет безмолвно смотреть на голодную
смерть своих детей и что будет мир в Европе, когда есть голод в России?"
Советская Россия, быть может, еще не одну годовщину праздновать будет
перед тем, как будет ее с нами праздновать победоносное большинство
европейского пролетариата. Но каждый год нашего существования увеличивает
шансы на то, что русский красноармеец поможет сократить мучения родов
социализма в промышленной Европе.
   Если нам удастся только прожить и хотя бы поднять крестьянское
хозяйство, то наш штык и кусок хлеба сократят период мучений европейского
пролетариата, который в свою очередь поможет нам, мужицкой стране, не
останавливаться на полпути.
   Мы перешагнули через море крови, через море слез. Мы - первый
пролетариат мира и первая пролетарская партия мира, которая перестала
бояться наступлений, бояться отступлений, бояться мыслей, нами созданных,
бояться мыслей, нами убитых.
   Написал кто-то, что сера Советская Россия, что еще красочна Европа. Это
писал усталый революционер, который отдыхал несколько недель на
европейском досуге и, отдыхая, не заметил, как серы и грязны мысли этой
буржуазной Европы, как угасли все ее солнца. Советская Россия, грязная,
обтрепанная, оборванная, в шинели, с разбитыми стеклами вагонов, но она -
кузница новой жизни. В рассказе Вересаева "В тупике" воет истерическая
меньшевичка, полная омерзения от кровавой, грязной, обтрепанной России,
что даже если мы погибнем, то мы все-таки будем светить на небесах
истории, и даже никто не поверит, как мы были грязны в том кровавом деле,
которое мы делаем. Художник сказал глубокую правду. Врач помогает при
родах ребенка. Его руки, его халат запачканы кровью, но он помог ребенку
прийти на свет божий. Рождаются ребята и без врача, но никогда не
рождается новый мир без революции. Ипполита Тэна, иппохондрика, старого
холостяка, книгу "о французской революции" мы читаем теперь с громадным
интересом, но смеясь. Вот погубил человек Марата, написав, что он был
сифилитиком, хотя Марат ни в каком сифилисе не был повинен. Но пригодился
уже придуманный сифилис для глумления над французской революцией. Но она
вошла в историю, как зарево новой исторической эпохи, и схлынет грязь,
которой залита октябрьская революция, как всякая революция. Даже ее
нечистоты послужат для удобрения ее плодовитых земель и расти будет рожь
на вспаханных плугом революции русских землях, и кормить будет фабрики
уголь революции, добытый с глубоких шахт трудового народа России.
 
 
 



К. Радек.
 
 
   КОММЕНТАРИИ К ТРЕТЬЕМУ КОНГРЕССУ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА.
 
 
   Работа первого Конгресса Коммунистического Интернационала имела один
совершенно определенный смысл. Он собрался в марте 1919 года, когда нигде
еще не был изжит Капповским правительством демобилизационный кризис, хотя
германская буржуазия уже начала оправляться после подавления январского
движения. Стоит только вспомнить тогдашнее положение: по всей Германии
прокатилась волна забастовок, бежавшее в Веймар Национальное собрание
часто оставалось отрезанным от внешнего мира; порыв возбуждения пронесся в
странах Антанты, так как все думали, что борьба Вильсона против
аннексионистских поползновений Клемансо и против стремления английского
капитала к полному экономическому порабощению Германии может повести к
крупным столкновениям, к которым не останутся безучастными и народные
массы; стоит вспомнить тогдашнее положение Англии в связи с требованиями
горнорабочих, положение в Италии - и тогда всякому станет понятно, почему
первый Конгресс Коммунистического Интернационала считал путь
(международной революции) более коротким и мог надеяться на близкую победу
европейского пролетариата.
   Между первым и вторым Конгрессом прошел год тяжелой, великой,
поучительной борьбы пролетариата. Советская Россия поочередно победила
Колчака, Деникина, Юденича, она ликвидировала английскую экспедицию в
Архангельск и, голодная, истекая кровью, шла подобно огненному столпу
впереди поднимавшихся пролетарских масс всего мира. Но тогда как борьба
Советской России выявляла победоносную мощь борющегося пролетариата, в то
же время ход вещей на Западе наглядно показал, насколько туго и медленно
приходит в движение пролетариат в старых капиталистических странах. В
странах центральных держав буржуазия устояла, несмотря на понесенное ею
крупное поражение. В Германии она сумела, с одной стороны, обещая
пролетариату социализацию, а, с другой стороны, одновременно организуя
белую гвардию, преодолеть первые грозившие ей опасности, и малочисленный
еще авангард немецкого пролетариата начал серьезно задумываться над этим
фактом. Конечно, рабочие массы становились более радикальными.
   Социал-демократия значительно утратила почву под ногами. Массы
независимых рабочих - а независимая социал-демократия ввиду нелегальности
коммунистической партии являлась аккумулятором революционной энергии
пролетариата - признали диктатуру пролетариата и бурно клокотали. Но
лучшая часть коммунистов стала приходить к сознанию, что все это - только
начало; особенно после того, как немецкая буржуазия, приняв Версальский
мир, развязала себе руки для борьбы против рабочего класса, для лучших
элементов коммунистической партии стало ясно, что теперь необходимо шаг за
шагом не только привлекать широкие рабочие массы на сторону идей
Коммунистического Интернационала, но и организационно их сплачивать.
Буржуазия с помощью социал-демократии ликвидировала рабочие советы, и
тогда с очевидностью обнаружилось, что ареной, где будет происходить
борьба за рабочий класс, являются профессиональные союзы, что вопрос об
отношении коммунистической партии к профессиональным союзам есть вопрос
решающий для судьбы коммунизма в Западной Европе. Летом и осенью в
коммунистической партии Германии возникает горячий спор,
откристаллизовавшийся с политической стороны в резолюциях Гейдельбергского
партейтага, а с теоретической - в ряде моих брошюр, написанных из тюрьмы.
В итоге этой дискуссии сложилось убеждение, что коммунистические партии
Запада должны приготовиться к длительному периоду борьбы, и что в этой
борьбе привлечение на свою сторону большинства рабочего класса, завоевание
его массовых органов станет актуальной задачей, без разрешения которой
нечего и думать о захвате власти. Во время этих споров прочно было
осознано одно: пролетарские массы еще пропитаны старой реформистской
идеологией и стеснены в своих действиях социал-демократическими партиями и
профсоюзами, поэтому на Западе, в противоположность России, можно в
меньшей степени рассчитывать на изнутри идущие движения рабочих.
Низвержение пролетарской диктатуры в Венгрии при полном безмолвии
западно-европейского пролетариата, - факт, что в Италии, несмотря на
колоссальное разложение общественных отношений, пролетарские движения все
больше и больше терпели неудачи, медленное развитие французского и
английского пролетариата - на этой почве стал упрочиваться теоретически
уже и раньше представлявшийся вероятным взгляд о медленном пути
западно-европейской революции, - взгляд, раньше недостаточно воспринятый
во всем своем значении и объеме и во всяком случае не ставший общим
достоянием коммунистов. Летом 1920 г., незадолго до второго Конгресса
Коммунистического Интернационала, появилась брошюра Ленина о детской
болезни радикализма, по содержанию вполне совпадавшая с точкой зрения,
высказанной мной в многочисленных брошюрах, наиболее же систематично
развитой в "Развитии мировой революции и тактике Коммунистического
Интернационала"
   (написана в ноябре 1920 г.); тем не менее брошюра эта вызвала известную
сенсацию. Подобное впечатление от Ленинской брошюры лучше всего
доказывает, что в коммунистических рядах она натолкнулась на известные
эмоциональные пережитки, а эти последние заключались не в чем ином, как в
надежде на скорую и близкую победу. Второй Конгресс Коммунистического
Интернационала работал всецело под знаком идеи, сложившейся и
откристаллизовавшейся в недрах германского рабочего движения, - идеи о
необходимости большой подготовительной работы со стороны Коммунистического
Интернационала, о необходимости завоевания широких массовых организаций,
использования всех средств буржуазной демократии для борьбы за диктатуру
пролетариата. Но второй Конгресс заседал в тот момент, когда советская
Россия от обороны против белой Польши перешла к наступлению. Победоносная
борьба Красной армии пробудила живейшие надежды в сердцах не только
участников Конгресса, но и в широких массах европейского, прежде же всего
- германского пролетариата. Когда Конгресс заканчивался, красные войска
советской России приближались к Варшаве, и не один участник Конгресса
уезжал из России с вопросом в душе, не значительно ли ближе победа в
европейском масштабе, чем это предполагалось при вынесении Конгрессом
резолюции, устанавливавшей в качестве ближайших задач Интернационала
образование крупных пролетарских коммунистических партий. В представлении
многих линия Конгресса не только преломилась, но даже и вовсе
переломилась. Позволю себе здесь припомнить разговор с одним из лучших
наших товарищей, рассказавшим мне в те дни, как при чтении моих брошюр о
тактике у него создалось впечатление, будто в них что-то не так, неверно.
Теперь же, - добавил он, - я знаю, в чем была ложность вашей точки зрения.
Именно - в перспективе медленного хода мировой революции. Ведь
самоочевидно, что, благодаря нашим победам в Польше, вскоре разразится
революция в Германии, а этим собственно уже достигнута будет главная
победа в мировом масштабе. События в Италии, захват фабрик рабочими еще
более окрыляли эти надежды, при чем большую роль играли также перспективы
на дальнейшее продвижение Красной армии. На поражение Красной армии в
польской войне многие товарищи взглянули лишь как на короткую отсрочку в
этом ходе событий, и еще в ноябре 1920 г. тов. Бухарин написал статью, где
не только теоретически доказывал допустимость революционных наступательных
войн, но и заявлял: "мы живем на переломе, на границе между пролетарской
обороной и пролетарским наступлением на твердыни капитализма.
   Решить этот вопрос мы должны будем если не сегодня, так завтра. Поэтому
теоретическая ясность и полное понимание проблемы необходимы всем". В
статье тов. Бухарина нас интересует здесь не абсолютно правильный
теоретический ход доказательства того положения, что революционное
наступление не только принципиально допустимо, но даже обязательно, если
пролетарское государство обладает для него достаточной силой, а
общественные условия в соседних с ним странах способствуют назреванию
переворота; нам гораздо интереснее, что для автора в данном случае речь
идет не о революционной философии вообще, а об актуальном философствовании
при помощи штыка.
   Период, отделяющий нас от второго Конгресса, не ознаменовался, однако,
никакими пролетарскими завоевательными войнами. Он был заполнен глубоким
процессом консолидации, сплочения крупных коммунистических массовых
партий, возникших на основе тактики второго Конгресса. В Германии
независимая социал-демократическая партия раскололась, и образовалась
объединенная коммунистическая партия. В Чехо-Словакии шел процесс перехода
большинства политически-организованных рабочих от социал-демократии через
социализм левого толка к коммунизму. Во Франции значительное большинство
прежней социалистической партии перешло в лагерь коммунизма. В Норвегии
массовая партия пролетариата отклоняла всякие попытки нападок на ее
коммунистический характер. В Италии попытка большинства руководителей
уклониться от практического признания коммунизма, от очистки партии от
оппортунистских элементов, повлекла за собою раскол в Ливорно. Если бы
третий Конгресс Коммунистического Интернационала собрался в марте, он
прошел бы под одним единственным лозунгом: борьба с полу-центристскими
элементами, сделавшими попытку саботировать резолюции Коммунистического
Интернационала, принятые вторым Конгрессом.
   Что пережили мы в период от августа 1920 г. до марта 1921 г.? В Италии
пролетариат выступил в крупном массовом движении, ставившем себе целью
захват фабрик. В случае успеха, это движение, ввиду полной беспомощности
буржуазии, могло бы иметь результатом овладение фактическим контролем над
промышленностью и вооружение пролетариата. Но оно потерпело крушение, так
как итальянская социалистическая партия, входящая в состав
Коммунистического Интернационала, не только не решилась стать во главе
масс, но совместно с бюрократией профсоюзов прямо-таки предала их
буржуазии. В чем была основа политики итальянской партии?
   В господстве в ней частью явно центристских элементов вроде Турати,
Тревеса, Модильяни, д'Арагона, частью - элементов, на словах отрекавшихся
от реформизма, от политики примирения с буржуазией, но не отваживавшихся
на борьбу с нею.
   Ливорно было лишь результатом фактического союза приверженцев Серрати с
приверженцами Турати, капитуляцией Серрати перед буржуазией, подобно тому
как 4-е августа 1914 г. явилось последствием капитуляции центра германской
социал-демократии перед ревизионистами, результатом отклонения пропаганды
массовой стачки, на которой настаивало левое крыло радикалов, блоком Гаазе
с Давидом и Легиеном. Ливорно показало, что тот, кто в период
революционных действий масс отказывается от борьбы, становится бессильным
провести и революционную пропаганду, агитацию и организацию. Ибо
революционная агитация, революционная организация подготовляют
революционную борьбу. Кто боится революционной борьбы, тот должен
отказаться и от ее подготовки. Установленные вторым Конгрессом 21 условие
являются мерами для подготовки революционной массовой борьбы. Поэтому хотя
на словах они и могут быть приняты полуцентристскими элементами, но на
деле никогда не проводятся ими в жизнь.
   Ливорно поставило на очередь вопрос о борьбе с полуцентристскими
элементами в Интернационале, а вместе с тем и вопрос о характере
коммунистических массовых партий. Там же обнаружилось, что недостаточно
иметь массовую партию, именующую себя коммунистической, и если
Коммунистический Интернационал не желает стать великой ложью, он должен
стремиться создавать массовые партии, охватывающие сознательно
революционные массы