шутся всегда
на основе последней войны, а когда приходит новая война, то оказывается,
что за это время условия настолько изменились, что, во-первых, дело
выходит иначе, а во-вторых, хуже, чем думали. Если Германия будет
развиваться промышленно, то она этим создает, как добавочный продукт
своего экономического развития, громадную военную способность, она
накопляет дисциплинированные массы фабричных рабочих, этот основной базис
в современной войне, она развивает химическую промышленность, дающую все
основы для военной химии, она получает средства для развития, хотя бы за
границей, громадной авиации. В Германии революция еще не победила,
гражданская война, поляризирующая общество, выдвигает в качестве
правителей Германии впредь до победы пролетариата во главу нации старый
господствующий класс юнкеров, главарей тяжелой промышленности, старое
офицерство. Господин Пуанкаре видел глазами своей души возможность
военного союза не только между победившей германской революцией и
Советским Союзом, но даже и военного союза белой Германии с Советской
Россией, ибо и по отношению к Советской России он имел громадный счет, ибо
против Советской России он вооружал ее соседей. Враг моего врага - мой
друг, в борьбе берем в союзники не только чорта, но и его бабушку.
Господин Пуанкаре начал стонать от кошмара коалиции, который не давал
когда-то спать Бисмарку, и он решил быть неумолимым. Но легче решить быть
неумолимым, чем найти поприще для проявления этой неумолимости, т.-е.
выход из положения. Господин Пуанкаре стал в фокусе всех противоречащих
решений репарационного и вообще германского вопроса.
   Главная масса избирателей во Франции это - мужик, который покупал
государственную ренту, рантье, помещающий свое имение в государственные
бумаги.
   Для них пришли плохие времена. 5-процентная бумажная рента, купленная
за 95 франков, в марте 1924 года имела стоимость 6,5 золотых франков.
Пуанкаре предчувствовал эту опасность, он видел за собой хор массы
избирателей, которые кричали: восстанови франк, дабы мы не потеряли на
нашем доверии к правительству.
   Для нас не подлежит сомнению, что Пуанкаре по существу представлял то
течение во Франции, которое добивалось от Германии денег. Но так как денег
не получал, то надо было, по его мнению, нажать на Германию. На основе
Версальского договора французские войска стали над Рейном. Перешагни Рейн,
и перед тобой лежит Рурская область. Там находится уголь и металл,
сокровища германской тяжелой промышленности. Стать твердой ногой в Рурском
бассейне - это означает не больше не меньше, как схватить за горло
германских капиталистов, властелинов германской демократии, Стиннесов,
Круппов, Клекнеров, Рехлингов и заставить их платить.
   Как, чем, господин Пуанкаре не знал. Этого не знали и его эксперты по
репарационному вопросу. Господин Седу вырабатывал каждые два месяца новый
план германских платежей. Ни один из них не решал вопроса, как может
Германия, которая балансировала перед войной свой ввоз и вывоз только
благодаря тому, что имела 40 миллиардов золотых марок, вложенных в
заграничные предприятия, как она сможет платить требуемую от нее дань,
после того, как потеряла вложенный за границей капитал, как увеличилась ее
нужда в заграничном хлебе, благодаря потере западной Пруссии, и в
заграничной руде, благодаря потере Лотарингии, после того, как не только
катастрофически пал ее вывоз, но как вообще уменьшилась емкость
заграничного рынка. Это все не касалось господина Пуанкаре. Немец выдумал
обезьяну, пусть он выдумает и платежный план. Французские войска заняли
Рур.
   Вокруг Пуанкаре началась бешеная борьба. Часть тяжелой промышленности
толкала его в Рур с совершенно другими целями. Ей начхать на германские
платежи, они ей прямо опасны. Целый ряд господ из тяжелой индустрии
великолепно понимает, что Германия может платить только вывозом. Товары
ее, брошенные во Францию, убьют французскую промышленность, брошенные на
заграничные рынки - будут представлять там громадную конкуренцию для
Франции. А Франция теперь - страна, которой вывоз нужен до зареза. Она
великая индустриальная страна, страна, которой нельзя развиваться без
иностранных рынков. Но господа тяжелой промышленности не только потому
боятся германских платежей. Крупные германские платежи могут поднять
франк. Это означает ухудшение условий экспорта. Инфляция манит, ибо она
сулит громадные прибыли. Не денег германских нужно Франции, а нужен ей
германский кокс. Его надо обеспечить сделкой с германскими
промышленниками. Но как ни тянет брачное ложе, французские промышленники
боятся силы и умелости германской тяжелой промышленности. Сделка при
равных условиях могла бы отдать перевес немецким акулам в стально-угольном
тресте. Поэтому господа тяжелопромышленники хотели оставаться в Рурском
бассейне так долго, пока под давлением французских штыков не будет
заключен договор, дающий им перевес. Но и третья группа пыталась под
флагом Пуанкаре определить направление его рурской политики. Это - группа
военных, которые убеждены, что Франция не будет вне опасности, пока
Германия не будет расчленена. Генерал Фош требовал Рейнской границы уже в
Версале. За чечевицу англо-американских обещаний, которые были обмануты,
Клемансо отказался от Рейнской границы. Франция оккупировала Рейн только
на 15 лет. А что будет дальше? Надо держаться за Рур, пока Германия не
согласится на потерю Рейнских провинций, надо поддерживать из Рура и из
Рейна баварский сепаратизм, надо отдать полякам восточную Пруссию: Тогда
Франция будет господствовать в Европе.
   Среди этих противоречивых тенденций стоял Пуанкаре, повторяя судорожно:
дайте денег, тогда уйду. И пришел момент его великой победы: Германия
потеряла второй раз войну. Она капитулировала перед Пуанкаре и, германские
промышленники бежали вперегонку к генералу Дегуту, чтобы подписывать свои
предательские договоры.
   Один из хороших знатоков кулис французской политики, господин Агенен,
представитель репарационной комиссии в Берлине, вернувшись после
капитуляции из Парижа, куда ездил к господину Пуанкаре с компромиссными
предложениями Германии, разводил руками в кругу приятелей и заявлял:
Пуанкаре теперь святой человек, к нему нельзя приближаться. Но судьба
приблизилась. В январе 1924 года началось катастрофическое падение франка.
9 марта фунт стерлингов достиг 120 франков. Так подвела международная
биржа итоги победы господина Пуанкаре.
   Падение франка имеет очень сложные причины. Экономическое развитие
Франции поднялось значительно за последние годы. Достаточно назвать
несколько основных цифр. Продукция пшеницы, которая в 1913 году равнялась
86.919 милл.
   квинтилионов, которая в 1919 г. пала до 49.653 милл. выросла в 1923
году до 79.054 милл. квинтилионов. Продукция каменного угля, которая в
1913 году равнялась 40.051.000 тонн, в 1919 году пала до 21.567.000,
поднялась в 1923 г.
   до 37.714.395 тонн. Продукция железной руды, которая с 21.918.000 тонн
в 1913 году пала до 9.430.000 в 1919 г., выросла в 1923 г. до 23.428.160
тонн.
   Потребление хлопка, которое с 268.000 тонн в 1913 г. пало до 201.000 в
1919 г., выросло до 234.000 тонн в 1923 г. Вывоз автомобилей, который с
258.000 центнеров в 1913 г. пал до 59.000 в 1919 г., вырос до 407.000 в
1923 г. Экспортный дефицит, который в 1919 г. равнялся около 24 миллиардов
франков, упал в 1923 году до 2 миллиардов. Таким образом экономический
рост Франции за послевоенное время не подлежит ни малейшему сомнению, но
половина французского бюджета расходуется на оплату процентов по долгам,
хотя Франция еще не приступила к уплате процентов по внешним долгам.
Вторая половина уходит в преобладающей своей части на армию. Больше 100
миллиардов франков израсходовала Франция на восстановление северных
областей, покрывая эти расходы внутренними займами, которые должна покрыть
в будущем Германия. Но Германия - это понял теперь весь мир - не в
состоянии будет платить даже десятой части ожидаемой дани. Поэтому пал
франк. Пуанкаре очутился на краю пропасти. Он был принужден, несмотря на
предстоящие выборы, увеличить на 20% подати. Он имел перед собой растущую
дороговизну. В январе 1923 года индекс оптовой торговли равен был 418, в
момент победы над Руром, в январе 1924 г., он равен был 505. Дороговизна
начала расти.
   Пуанкаре пришлось обратиться за помощью к английским и американским
банкам. Это означало глубочайшее его поражение. Когда Пуанкаре отказывался
принять первый доклад экспертов, он заявил в своей речи, что он не
позволит мировым банкирам решать интересы Франции. Поход его на Рур был не
только походом против Германии, но и походом против Англии и Америки. Он
захватывал производственные залоги, дабы иметь в своих руках инициативу не
только в отношении Германии, но и в отношении Америки и Англии. Теперь он
принужден был обратиться к ним с просьбой о помощи. И Морган и Норман дали
эту помощь от имени Уолстрит и Сити. Но они дали эту помощь на основе
доверительного сообщения Франции, что она примет предложение экспертов,
что значит - согласится на интернационализацию эксплоатации Германии и
откажется от территориальных затей по отношению к ней.
   Хребет Пуанкаре был сломан. Выборы только добили его.
   Эти выборы состоялись без всяких драматических сцен, можно сказать, при
молчании избирателей, хотя 85% их приняло в них участие. Мужику, торговцу,
маленькому рантье, рабочему надоела политика больших жестов, военных
походов, военных союзов. Самое удивительное то, что внешняя политика
Франции играла минимальную роль в выборной кампании. Настроение, при
котором состоялись выборы, имело то последствие, что представители мелкой
буржуазии, левые республиканцы, так называемые радикальные социалисты (они
так называются, потому что они не социалисты и не радикалы), которые в
1919 году пошли на блок с самыми реакционными партиями, которые не смели
голосовать против Рурской политики господина Пуанкаре, набрались мужества,
пошли на соглашение с социал-демократами и свалили Пуанкаре. Выборный
французский закон обернулся теперь против национального блока. Левые
мелко-буржуазные партии, совместно с социал-демократами, с которыми
блокировались в 48 округах, отняли у Пуанкаре больше 100 мандатов.
Национальный блок вернулся с 274 мандатами против 272 мандатов левого
блока и 29 мандатов коммунистов. Поражение Пуанкаре не выражается с
достаточной ясностью в этих цифрах, ибо самое важное не то, что он потерял
100 мандатов после своей рурской победы, а то, что партии, идущие за
Пуанкаре, не смели выдвинуть старой боевой программы его. Они шли с
разбитым хребтом.
   Сдвиг налево выражается в усталости народных масс во Франции. Они
перестали быть базой для политики авантюр, в чем главное значение выборов.
Но кто думает, что эти выборы принесли какое бы то ни было решение, тот
коренным образом ошибается.
   Орган левого блока, "Эвр", следующим образом формулировал его выборную
платформу:
   1) мы хотим мира, 2) мы хотим репараций, 3) мы хотим дешевых средств
жизни, 4)
   мы хотим устойчивых денег, 5) мы хотим податной справедливости, 6) мы
хотим господства демократии над спекулянтами, 7) мы хотим свободы совести,
8) мы хотим свободы профессиональных союзов, 9) мы хотим реставрации
разрушенных областей, 10) мы хотим 8-часового рабочего дня и социального
законодательства. Это очень хорошая программа, но левый блок похож здесь
на барышню, которая заявляла, что она бы хотела еще раз быть в Ницце. А
когда ее спросили, вы уже были в Ницце, она ответила: я уже один раз
хотела! Левый блок уже много раз хотел всех этих 10 хороших вещей и даже
еще больше. Левый блок хочет мира, но первое, что сделал г.
   Эррио после своей победы, он начал уверять старых вассалов Франции,
сторожевых псов Версальского мира, натравливаемых Пуанкаре то на Германию,
то на Советскую Россию, что Франция остается их другом, как была. Это его
заявление вызвало известное недоверие в Польше и Румынии, но мы думаем,
что это недоверие не обосновано. Разжим империалистской политики во
Франции усилит, а не ослабит германский национализм, ибо Франция Эррио
будет требовать от Германии если не столько, сколько Пуанкаре, то во
всяком случае столько, чтобы сделать еще Германию колонией. Рост
германского национализма поставит Францию перед вопросом: или полный отказ
от политики грабежа, или же усиление германского национализма, усиление
опасности для Версальского мира. Мы убеждены, - господин Эррио уже выбрал
путь, отдавая военное министерство в руки генерала Нолле, человека,
который опутал Германию сетью шпионских организаций, ненавистника
Германии. Вивиани, Пенлеве вздыхали о мире и перед войной, но Франции от
войны не удержали. Правительство Эррио хочет удешевления жизни. Это
требует в первую очередь уменьшения податей. Но разве правительство Эррио
пойдет на уменьшение военных вооружений, разве оно пойдет на уплату
процентов от государственных долгов маленьким держателям за счет тяжелой
промышленности, за счет банковских спекулянтов? Оно никогда на это не
решится. Мелко-буржуазные радикалы любят очень много говорить о борьбе с
плутократией, но нигде она не опутала так государство, как в стране
мелко-буржуазной демократии, во Франции. О социальных реформах при таком
бюджете даже не приходится говорить. Историческая роль победы левого блока
во Франции состоит в том, что он ослабит базу французского империализма в
массах, ослабит поневоле его систему международной связи и откроет путь
для борьбы между складывающимся только французским фашизмом и рабочим
классом.
   С этой точки зрения громадное значение имеет результат выборов в
рабочих массах.
   Нельзя установить точно соотношения сил между коммунистами и
социал-демократами, ибо социал-демократы шли в 48 округах на совместных
списках с мелко-буржуазной демократией. Но основные факты на-лицо. Во
Франции десять миллионов рабочих промышленности, ремесла и деревни.
Коммунисты получили только 900.000 голосов.
   Прочие голоса разделились между национальным и левым блоком.
Большинство их отдано было левому блоку. В округах, где социал-демократы
выступали самостоятельно, они получили 700.000 голосов. Мы назовем
несколько очень показательных цифр. В Париже мы одержали блестящую победу:
получили 300.000 голосов. Столица Франции подняла высоко знамя революции.
На 1 миллион Парижских рабочих 300.000 высказались за коммунистическую
партию. Но как же выглядело в целом ряде неслыханно-важных для нас
округов? В департаменте Ди-Нор мы получили 64.000 голосов,
социал-демократы, идущие здесь самостоятельно, 161.000, в Па-де-Кале,
угольном районе, мы получили около 20.000 голосов, социал-демократы
84.000. В промышленном районе на фабриках в Крезо, Моншанен, Шалон победа
за социал-демократами. На оружейных заводах Шнейдера в Крезо национальный
блок получил 3.200 голосов, социал-демократы 5.200, а мы - около 500. Во
всем округе мы получили 6.400 голосов против 67.000 социал-демократов.
Товарищ Трен правильно замечает, что рабочие массы отвергли политику
Пуанкаре, которая была политикой империалистских внешних авантюр и
политикой порабощения внутри страны.
   Но в большинстве своем рабочий класс еще полон реформистских иллюзий.
Он воображает себе еще, что может всего достигнуть, благодаря добродетели
левого блока, социал-демократов и Лиги Наций, на парламентском пути в
пределах существующего общества. Во всей Франции профессиональные союзы
насчитывают 700.000 членов. Если французской коммунистической партии не
удастся скоро и энергично закрепиться в главных индустриальных районах,
если ей не удастся создать массовые пролетарские организации, то при
предстоящих боях она не сумеет сыграть той роли, которую она должна
сыграть, чтобы Франция не сделалась заново центром контр-революции, более
умелой, более энергичной, чем та, которую олицетворял Пуанкаре.
   И Франция и Англия - это доказали выборы - находятся в процессе
глубокого брожения. Контр-революционные силы в них очень ослабли, но силы
революции только что начинают организовываться. В Англии этот процесс еще
не вышел из стадии самых предварительных шагов, во Франции он уже дальше
подвинулся. Мы там же имеем массовую партию - 60.000 членов партии и
900.000 голосов; это во французском масштабе уже большая организованная
сила; эта партия возмужала за последние годы и месяцы умственно,
политически и идейно, но она есть еще партия десяти процентов
пролетариата. Она не имеет массовых организаций в качестве базы. А ждут ее
громаднейшие задачи.
 
 
   ФАШИСТСКИЙ ВАЛ ПРОТИВ ПРОЛЕТАРИАТА.
 
 
   Победа фашизма в Италии летом 1922 года представляет собой то новое в
буржуазной политике, что дало послевоенное время. Белый террор не
представляет ничего нового. Он следовал по стопам всякой побежденной
революции, всякой победоносной контр-революции. Новым не является тоже
факт, что после победы победивший класс накладывает все тяжести на класс
побежденный. Так как господствующим классом в капиталистическом мире
является буржуазия, то победа ее должна выразиться в попытке укрепления
основ буржуазного строя за счет рабочего класса. Так как в современных
капиталистических государствах перевес имеет тяжелая промышленность, то
неудивительно, что ее интересы являются господствующими при победе
контр-революции. Тов. Гвидо Аквилля, в своей великолепной брошюре о
фашизме, совершенно правильно указал на то, что фашизм ликвидирует
преобладание в итальянской буржуазной политике помещиков, что он является
первым правительством промышленной буржуазии. Но если это представляет
новое явление с точки зрения развития Италии, то не эта черта является
специфически новой в фашизме с точки зрения международной. Специфически
новым в фашизме является то, что победа крупной буржуазии, победа
интересов тяжелой промышленности, происходит при помощи широких
мелко-буржуазных масс, против интересов которых она направлена.
   Формы, в которых мелкая буржуазия помогает крупному капиталу набросить
себе на шею петлю, будут различны в различных странах, как мы это увидим,
когда перейдем к положению в Германии. Но сущность вопроса в том, что
крупный капитал укрепляет свою власть руками мелкой буржуазии. В чем
причины этого явления? Революция и контр-революция во всякую историческую
эпоху связаны той же самой почвой исторического процесса, составляющего
содержание данной исторической полосы.
   Современный консерватизм начинается книгой Эдмунда Берки, направленной
против французской революции. Берки мобилизует английское общественное
мнение Англии конца XVIII века против французской революции. Но
критический анализ содержания его знаменитой книги показывает, что целый
ряд основных элементов революционного переворота уже ассимилирован Берки.
Так же обстоит дело с фашизмом. Он отрицает буржуазную формальную
демократию, которая в Италии обанкротилась, которая привела не только к
полной парламентской коррупции, но и к полному бессилию буржуазного
государства перед лицом широчайшего революционного движения рабочего
класса, посягающего на власть. Он провозглашает диктатуру
контр-революционного меньшинства, возглавленного вождем не божьей
милостью, а вождем - гением контр-революции. Он прокламирует, что
фашистская диктатура подчинит все классовые интересы интересам возрождения
нации. Но процесс капиталистического распада вызвал к жизни громадное
движение народных масс. Не только рабочий класс поднялся, но поднялся и
разоренный войной мужик, расшевелилась многообразная масса лавочников,
ремесленников, учителей, резервной офицерии. Всех их разбудил гром войны.
Все они страдают от ее последствий. Все думают над тем, что будет дальше.
И нет такого волшебного жезла контр-революции, который мог бы приказать
этим массам вернуться в состояние исторического небытия. Фашизм базируется
на этом разнообразном народном движении, он пытается сделать это движение
средством спасения капитализма. В продолжение многих лет рабочие
демонстрировали против