собой их эксплоатацию
капиталом Антанты, если они не будут иметь гарантий против этого в виде
мира с советской Россией. И, наконец, расплывчатость политики Антанты
похоронила их веру в устойчивость ее антибольшевистского курса. Окраинные
народы, как постоянный козырь, были выбиты советской политикой из рук
Антанты. Может быть, Антанта еще будет в состоянии поднять против
советской России ту или иную шайку в одном из окраинных государств, но
создать из них всеобщий фронт против советской России она больше не
сможет. И это тем менее будет возможно, что массово-психологические
основания для такой интервенции совершенно исчезли.
   Буржуазия окраинных государств только тем могла поднять на ноги против
советской России крестьянство и мелкую буржуазию своих стран, что
рассказывала им сказку о советском империализме. Советская Россия разбила
эту сказку. Она решилась на мир не только в тот момент, когда ей угрожал
более сильный враг, но она хранила мир и тогда, когда ее армии
освободились... Массы в Эстляндии, Лифляндии, Литве начали понимать, что
они были обмануты. Старое национальное недоверие к русским, - результат
прежней царской политики национального угнетения, - исчезает. А буржуазия,
которая так страшно боялась, что советская Россия может под маской мира
готовить нападения на окраинные страны, рассчитывает следующим образом:
   сами по себе окраинные страны с очень слабым рабочим классом, не
представляют никакого особенного объекта тяготения для советской России.
Политически и экономически это только транзитные страны как для товаров,
так и для революционных идей. Если победит революция в Германии, тогда - и
это хорошо знали люди буржуазных кругов этих окраинных стран - пролетариат
этих окраин также найдет силу взять власть. Но до тех пор, пока наступит
этот день потопа, советской России нет никакого интереса тревожить эти
страны. Они нужны ей теперь, как окна в Европу, пока она не достигла
устойчивого мира с Англией.
   Когда же она будет иметь этот мир, то она будет еще живее
заинтересована в том, чтобы не подвергать его опасности нападением на
страны, с которыми она впервые заключила мир. Этот расчет буржуазных
кругов - а его можно найти во всех головах в окраинных странах - тем
больше укрепляет их мирное настроение, чем более они выгадывают при
транзитной торговле с Россией.
   Разгром сил русской контр-революции, финансированных и организованных
Антантой, укрепил в широких кругах союзных политиков то очень правильное
убеждение, что всякое нападение на советскую Россию только укрепляет
моральное положение советского правительства: оно возбуждает не только
опасение крестьян за свою землю, не только страх пролетариата перед
господством белого террора, но и национальное чувство интеллигенции.
Поражения белых имеют еще и другое следствие: разбитые, оставленные под
ударами, странствующие по всей Европе белые офицеры и беженцы, вкусившие,
за исключением маленькой части генералитета и руководителей все тяготы
эмиграции, все ужасы концентрационных лагерей Антанты, обвиняли Антанту в
своих бедствиях. Они обвиняли Антанту, что она считала их лишь пешками в
своей борьбе за обладание Россией. Достаточно бросить взгляд на
белогвардейскую прессу России, чтобы увидеть, что Антанта, в первую
очередь Англия, овладела искусством объединить в ненависти к себе не
только рабочие и крестьянские массы России, но и белых. Конечно, она
всегда может возбудить к войне десяток-другой тысяч из этих ободранных,
изголодавшихся, деклассированных элементов. Им нечего терять; они также
волей-неволей нанялись бы к королю сиамскому, как и к королю английскому.
Но с этими латниками без веры, без воли, без цели - нельзя выигрывать
сражений.
   Некоторые круги Антанты увидели, что карта на активные
контр-революционные силы бита. Они вывели отсюда заключение: "тогда стоит
подождать, пока одолеет голод, хозяйственная разруха и пассивность
крестьянских масс России, и они станут активным фактором массовой
контр-революции". Но более умные элементы Антанты видели, что этот расчет
построен на очень слабых основаниях. Если России не придется разрушать
свою промышленность в войне, то она обратит свою энергию на восстановление
своих производительных сил. Она начнет медленно оправляться, и англичане
сказали, наконец, вместе с профессором Seely: "Сам по себе голод - не
революционный фактор, он только революционизирующий фактор. Каждое
правительство справится с восстаниями, если оно обладает сотнями тысяч
отважных людей, связанных с ним на жизнь и смерть; чтобы из восстаний
вырасла революция, нужна организующая сила, опирающаяся на поднимающийся
социальный слой, которая знает, чего она хочет, у которой есть идеалы,
могущие воспламенить массы".
   Белогвардейская пресса сознается, однако, что у нее нет идеалов,
возбуждающих массы.
   Когда читаешь умнейшие белогвардейские органы, видишь в них атмосферу
полнейшего уныния и безнадежности. Мистически они пророчествуют, что
некогда для большевизма придет его Дамаск, но - когда и как? Это они
сказать не могут.
   Хвастливая болтовня социалистов-революционеров о том, что "народ"
восстанет во имя голого принципа демократии, не находит доверчивого приема
в правящих кругах Антанты. Прежде всего, они видели госпожу демократию в
объятиях стольких Колчаков и Деникиных, в сточных трубах стольких улиц,
что они не могли поверить, чтобы эта растрепанная и запачканная особа
могла пользоваться особым обаянием в глазах русских народных масс, тем
более, что это обаяние не проявилось и в тот момент, когда она, еще
"целомудренная", впервые подверглась насилию матросов в Таврическом
дворце, и ни одна рука не поднялась на ее защиту.
   Разглагольствования социалистов-революционеров разбивались о недоверие
руководителей Антанты тем более, что общее мнение Антанты о русских
народных массах таково, что они вообще еще не готовы к демократическому
самоуправлению.
   Что же делать? Ждать? Но без России нет мира в Европе. Без России нет
восстановления мирового хозяйства. Ждать - значит быть свидетелем своего
собственного разложения. И Антанта поэтому оказалась поставленной перед
вопросом: война или мир с Советской Россией.
   ПЛАН ЧЕРЧИЛЛЯ-ГОФФМАНА О ВСЕОБЩЕМ ПОХОДЕ НА СОВЕТСКУЮ РОССИЮ.
   Английско-французская интервенция против Советской России началась в
1918 году, как часть общей борьбы Антанты против германского империализма.
Разумеется, Антанта ни мгновения не верила в свою сказку о том, что
Советская Россия продалась германскому империализму. Никому так хорошо не
было известно, как Антанте, что так называемые документы Сиссона, рисующие
советское правительство, как агентуру берлинского генерального штаба,
грубо подделаны ее собственными агентами. Полковник Робинс, которому эти
документы были представлены задолго до их опубликования, сам мог понять,
что они все подделаны, без малейшего исключения. И господин Сиссон,
которому это было открыто сказано и доказано, осмелился обнародовать их не
раньше, чем Антанта решилась на интервенцию против советской России, и
потому считала себя вправе употреблять удушливые газы.
   Антанта считала вместе с тем, что советская Россия будет слишком слаба,
чтобы оказать сопротивление немецкому давлению, что под этим давлением она
представит к услугам германского империализма русское сырье и средства
существования и таким образом обеспечит ему победу. Эту опасность можно
было отклонить двумя путями: или поддержкой Советской России, или занятием
ее. Советская Россия была готова принять эту поддержку. Вынужденная в
Брест-Литовске подчиниться германской диктовке, она лихорадочно работала
над тем, чтобы сделать себя способной противостоять германскому
империализму. Как серьезно она смотрела на это, мог подтвердить генерал
Ниссель, французский военный атташе и его коллеги, когда они были
привлечены к первым совещаниям, которые держал Троцкий с русскими военными
специалистами о создании Красной армии в апреле 1918 года. Но союзнический
капитал в разгаре своей решительной борьбы против германского
империализма, уже думавший о будущей борьбе против мировой революции, не
мог решиться на поддержку первого пролетарского государства. Ему ничего
другого не оставалось, как попытаться создать в России новый фронт путем
организации чехо-словацкого восстания, путем нападения на Архангельск.
Этот фронт должен был заставить Германию перебросить силы с западного
фронта в Россию и таким образом дать Антанте возможность на западе
привести дело к концу.
   Когда германский империализм уже был при последнем издыхании, он
старался склонить Антанту к мысли по взаимному соглашению заключить мир за
спиной русского народа, за его счет. Тогда в "Kreuzzeitung", ближе всего
стоявшей к главному военному командованию, появились статьи, в которых
Антанте предлагалось соединиться с Германией для борьбы с мировым
большевизмом. А генерал Гоффман рассказал в своем интервью с сотрудниками
"Руля", как все было готово к наступлению на Петербург, и как эти
приготовления пошли на смарку из-за германского поражения на Западе.
   Увидев себя вынужденной выпустить из рук Бельгию в качестве залога,
Германия хотела взять в залог Петербург и Москву. Труп советской России
должен был послужить приданым в браке по расчету между Германией и
Антантой. Естественно, что эта попытка спасения немецкого империализма
была следствием его известной психологической тупости и неспособности
учесть реальное соотношение сил.
   Антанта, которая должна была для своей победы мобилизовать всю
ненависть народных масс к Германии, не могла, разумеется, сразу с
Германией соединиться. И в тот момент, когда Антанта низвергла Германию,
она могла верить, что своими силами справится и с советской Россией. Не на
объединении с Германией, а, наоборот, против Германии, была теперь
основана русская политика Антанты. Тот факт, что Антанта требовала от
немецкого империализма, чтобы тот временно оставил свои войска в Балтике и
на Украйне, показывает не на стремление к объединению с Германией, а на
стремление к временному использованию немецких солдат, точно так же, как
Антанта не объединялась с сенегальскими неграми, но использовала их, как
своих сторожевых псов. Русская политика Антанты должна была быть не только
антироссийской, но и антигерманской. Германия была разбита. Ей предстоял
Версальский крестный путь к Голгофе. Россия была разорена войной.
   Антанта совсем не собиралась простить даже белогвардейской России ни
одного франка, ни одного шиллинга ее долгов. Она не была намерена отдать
обессиленную Россию на раздел в качестве общей добычи. Антанта должна была
также считаться с тем, что восстановленная ею капиталистическая Россия
постарается соединиться с Германией, чтобы стать по возможности
независимой от Антанты, чтобы вынудить у Антанты нужные льготы. И еще
Антанта должна была опасаться, что буржуазная Германия попытается
восстановить свои силы, получая от России сырье и средства существования
за ту промышленную и организаторскую помощь, которую она ей окажет. Если
же в Германии победит революция, то ее жизненные интересы будут толкать ее
на союз с Советской Россией. Таким образом Антанта видела назревающую
общность интересов России и Германии, как бы ни пошло развитие:
революционным или контр-революционным путем.
   Политика Антанты по отношению к окраинным государствам и Польше
соответствовала отчасти этому стремлению к отделению Германии от России. И
нужна была вся глупость германского генералитета, чтобы броситься в
бермонтскую авантюру.
   Однако, когда летом 1920 года Красная армия стояла под Варшавой,
Черчилль, как выше упомянуто, выступил со статьей, где он требовал, чтобы
Антанта простила Германии часть ее версальских долгов, чтобы употребить ее
в качестве тарана против красных войск. Эта статья показала, что в
руководящих кругах пробивается новая тенденция, тенденция, которая
говорит: старая война между капиталистическими лагерями кончена, наступила
новая война гораздо большего значения в мировом масштабе, война между
лагерями пролетариата и капитала. В первой войне, империалистской, дело
шло о разделе мировой прибыли между обоими капиталистическими лагерями. В
новой войне, войне капитализма против социальной революции, дело идет о
прибыли вообще. Оставим старые раздоры о разделе версальской добычи и
подумаем о спасении нашего существования.
   Эта мысль - единственная, будущая мысль в борьбе Антанты против
советской России, если только эта борьба вообще будет предпринята. Ясно,
что после того, как окраинные государства и русские белогвардейцы
оказались безнадежными, Антанта сможет предпринять новую интервенцию
только, если Германия будет втянута в игру. Ибо, если Антанта при волне
безработицы, заливающей теперь мир, сможет набрать новые войска наемников,
то союзнические военные операции должны иметь базисом Германию, чтобы они
не являлись слишком поздно, чтобы был обеспечен подвоз продовольствия и
военных припасов. Германия может быть употреблена, как базис для похода
Антанты или против своей воли, или согласно с ней. В первом случае Антанте
пришлось бы употребить большую часть созданных против советской России
войск для подчинения германского пролетариата, для занятия Германии.
   Только в случае помощи германского правительства и германской
буржуазии, эта последняя взяла бы на себя вместо Антанты задачи усмирения
и подчинения германского пролетариата.
   Когда мы называем привлечение Германии к интервенции против России
предварительным условием для новой интервенции, то этим не сказано ни то,
что это условие выполнено, ни то, что оно совершенно фантастично.
Характерно, что идея Черчилля была отвергнута французской
империалистической прессой с "Temps"
   во главе. Ведь из-за того, что Германия будет привлечена к войне против
советской России, французскому империализму придется отказаться от доброй
части версальских расчетов. Участие Германии в войне против советской
России позволило бы германскому империализму восстановить свои силы. И
если генерал Гоффман простодушно заявляет: Антанта может потребовать
технических обеспечений, что германское наемное войско не будет обращено к
Рейну, французские империалисты могут ответить ему, несмотря на его
простодушную мину: Шпигельберг, я знаю тебя.
   - Они знали так же хорошо, как благородный Гоффман, что дело шло бы не
о технике, а о полном изменении положения Германии, как державы.
   И затем, такой общий поход интернационального капитала на советскую
Россию своим циничным характером колониальной экспедиции против русского
народа возбудил бы всю его революционную энергию. И так как это была бы
война мировой контр-революции, то она подняла бы на ноги международный
рабочий класс.
   Английский империализм увидел, как этот последний неожиданно поднял
голову летом 1920 года, хотя он готовился тогда к нападению на советскую
Россию под маской защиты Польши. Английское правительство не могло
сомневаться в том, что английский рабочий класс, все более
революцинизируемый растущей безработицей, поднимется на решительную
борьбу, если английское правительство рискнет на войну. Перспектива вести
войну в то время, когда интересы капиталистического мирового союза ни в
коем случае не однородны, вести ее, опасаясь революции в каждой из стран,
примыкающих к Альянсу, вести ее при возможности снова дать Германии
подняться, - все это представляет собой авантюру таких размеров, что
руководящие круги Антанты пошли бы на эту авантюру только в том случае,
если бы их внешнее и внутреннее положение принуждало бы их к игре ва-банк.
Пока это еще не так, пока они еще надеятся выйти из мирового кризиса, в
котором они находятся, сравнительно счастливо отделавшись, - можно
рассчитывать на то, что мирные стремления будут все больше
распространяться в среде Антанты вообще, в Англии в первую голову. Эти
стремления будут усиливаться благодаря тем возможностям, которые стоят
перед советской Россией в случае, если Антанта не установит с ней мира.
 
 
   ПЕРСПЕКТИВЫ РЕВОЛЮЦИИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЕ И НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ.
 
 
   Чудом спасенная от разгрома Польша находится в процессе неудержимого
разложения.
   Валюта этой союзной страны-победительницы стоит в десятки раз ниже, чем
побежденной Германии. Ниже, чем валюта умирающей Австрии. Земледельческая
страна принуждена обращаться за границу для покрытия своих потребностей в
средствах существования. Промышленность большею частью стоит из-за
недостатка сырья и машин. Одна стачка следует за другой, хотя тысячи и
тысячи коммунистов находятся в тюрьмах и концентрационных лагерях.
Правительство, расшатанное борьбой буржуазных клик, не знает, как быть. В
Лифляндии и Эстляндии прошедший год был годом не хозяйственного
укрепления, но, наоборот, растущей хозяйственной дезорганизации и растущей
дороговизны. В Чехо-Словакии прошел националистический хмель масс, как это
показали декабрьские события. Около миллиона рабочих, без коммунистической
партии, без единого руководства, стояли с глазами, полными ненависти,
против буржуазного правительства. В Венгрии белая диктатура довела
страдания масс до таких размеров, которые едва выносимы. Австрия умирает
от голода и холода. В Германии - никаких признаков наступающего
равновесия, никаких признаков какого-либо хозяйственного упрочения. Во
всех средне-европейских странах неудержимо идет вперед процесс
пролетаризации общества.
   Социал-демократия, в 1919 году всюду державшая бразды правления и
служившая буржуазии в качестве волнореза против революции, обострением
противоречий вытеснена из правительства и принуждена перейти в оппозицию -
или в видимость оппозиции. И хотя пролетарская сила для наступления лишь
постепенно накапливается в этих странах, она все же накапливается и с
каждым днем увеличивается растущим гнетом сверху. Мировая революция
готовит свое наступление на среднюю Европу. Ее победа в средней Европе,
или даже только крупные гражданские войны между Рейном, Вислой и Дунаем,
обезопасили бы советскую Россию от всякого нападения с Запада. Советская
Россия не хочет вмешиваться в чужие дела; не из метафизической
приверженности к праву народов на самоопределение, но исходя из реальных
интересов, образующих основу этой формулы: из интересов самостоятельного
развития революции. Не подлежит никакому сомнению, что революция в каждой
стране будет тем сильнее, чем самостоятельнее она победит. Но в момент,
когда буржуазия объединится против русского пролетариата, она должна будет
победить также свой собственный пролетариат в Германии, в Австрии, в
Чехо-Словакии, в Польше и в странах Антанты, чтобы открыть себе дорогу
против русского... Тогда уже не только теоретически, но и в практическом
смысле этого слова в Европе не будет больше никаких государств, никаких
наций - будет лишь лагерь революции и лагерь контр-революции. Тогда
простейшим правилом войны было бы: со штыком в руке пробить мировой
революции дорогу к средней Европе и к Западу. И социальное положение
объективно таково, что при этом никоим образом дело не шло бы о том, чтобы
на острее штыка привнести коммунизм в Западную Европу, а о том, чтобы
штыком и прикладом разбить толстую капиталистическую кору, которая еще
окружает пролетарское зерно и давит на него. Если Антанта, если мировая
буржуазия войной с советской Россией ускорит таким образом мировую
революцию, - советская Россия от этого не потеряет, как бы велики ни были
страдания, которые могла ей нанести новая война, как бы велики ни были
жертвы в этой решительной борьбе вместе с мировым пролетариатом.
   А каково положение на Ближнем Востоке, в исходном пункте и объекте
мировой войны?
   Антанта настрочила условия Севрского мира. Чтобы их провести в жизнь,
Англия держит 80.000 солдат в Месопотамии, Франция 70.000 в Сицилии и
Сирии, Англия - часть флота и внушительное количество войск в
Константинополе. Вассал Антанты, маленькая Греция - 100.000 солдат в Малой
Азии. И в то время, как во Ф