будете разорены  и  пущены
по миру.
   И все-таки, - в заключение сказал Бэском, - я не вижу  иного  выхода,
как прибегнуть к помощи акций "Тэмпико петролеум". Я истощил  почти  все
ресурсы, которые вы мне оставили. А то, что происходит с нами, - это  не
внезапный наскок. Это медленное и упорное наступление, которое напомина-
ет мне движение ледника, сползающего с горы. Все эти годы,  что  я  веду
ваши дела на бирже, мы впервые попадаем в такой тупик. Теперь  поговорим
о вашем финансовом положении вообще. Финансами вашими ведает Коллинз,  и
ему должно быть все известно. Но вам необходимо быть в курсе  всех  дел.
Какие бумаги вы можете дать мне в качестве обеспечения? Какие - сейчас и
какие - завтра? Какие на будущей неделе и в последующие три недели?
   - Сколько же вам надо? - в свою очередь, спросил Френсис.
   - Миллион долларов сегодня, до закрытия биржи. - Бэском  красноречиво
указал на биржевой телеграф. - И по крайней мере еще двадцать  миллионов
в ближайшие три недели, если - советую вам хорошенько запомнить это "ес-
ли" - если все в мире будет спокойно и положение на бирже останется  та-
ким же, каким оно было последние полгода.
   Френсис с решительным видом встал и потянулся за шляпой.
   - Я немедленно еду к Коллинзу. Он гораздо лучше осведомлен о  состоя-
нии моих дел, чем я сам. Я вручу вам до закрытия биржи по  крайней  мере
миллион, и я почти уверен, что смогу вручить  вам  остальное  в  течение
ближайших недель.
   - Помните, - предупредил его Бэском, пожимая ему руку, - самое злове-
щее в этой направленной против вас атаке - методическая  неторопливость,
с какою она развертывается. И это не маскарадная шутка, а  широко  заду-
манная кампания, и ведет ее, по всей вероятности,  какой-нибудь  крупный
туз.
   Не раз за этот день и вечер рабыня летающих слов подзывала королеву к
аппарату и соединяла с мужем. К своему великому восторгу, королева обна-
ружила у себя в спальне, возле кровати, телефон, по которому, вызвав ка-
бинет Коллинза, она пожелала спокойной ночи Френсису и  попыталась  даже
поцеловать его, в ответ на что услышала какой-то странный, неясный  звук
- его ответный поцелуй.
   Королева сама не знала, долго ли  она  спала.  Но,  проснувшись,  она
из-под полуопущенных век увидела, что Френсис глядит на  нее  с  порога;
потом он тихонько вышел из спальни. Она тут же  вскочила  и  побежала  к
дверям, но Френсис уже спускался по лестнице.
   "Опять у него неприятности с американским богом", - подумала  короле-
ва, догадавшись, что Френсис, видимо, направляется  в  эту  удивительную
комнату - библиотеку, чтобы прочесть на ленте стрекочущего аппарата  уг-
розы и предупреждения гневного бога. Королева  посмотрелась  в  зеркало,
заколола волосы и, самодовольно улыбаясь, надела капот - еще одно чудес-
ное доказательство внимания, предупредительности и заботы Френсиса.
   У входа в библиотеку она остановилась, услышав за дверью чей-то чужой
голос. Первой ее мыслью было, что это волшебный телефон, -  но  нет,  не
может быть, слишком громко и слишком близко звучит этот голос.  Заглянув
в щелку, она увидела двух мужчин, сидящих в больших кожаных креслах друг
против друга. Френсис, осунувшийся от забот и волнений, был  все  еще  в
дневном костюме, тогда как другой был во фраке. Она  слышала,  как  тот,
другой, называл ее мужа "Френсис", а ее муж в ответ называл  его  "Джон-
ни". Это обстоятельство, а также непринужденный тон беседы дали  ей  по-
нять, что они старые, близкие друзья.
   - Так я тебе и поверю, Френсис, - говорил тот, другой, - что ты  там,
в Панаме, вел монашеский образ жизни! Уж, наверно, раз десять дарил свое
сердце прекрасным сеньоритам!
   - Только одной, - после паузы сказал Френсис, глядя, как заметила ко-
ролева, прямо в глаза своему другу. - Больше того, - продолжал он, снова
помолчав, - я в самом деле потерял сердце... но не голову.  Джонни  Пас-
мор, ох, Джонни Пасмор, ты просто повеса и ловелас, и ничего ты в  жизни
не знаешь. Так вот: в Панаме я встретил самую чудесную девушку на свете;
я счастлив, что дожил до встречи с нею, и был бы рад умереть за нее. Это
пылкое, страстное, нежное, благородное существо - королева, да и только.
   И королева, которая слышала его слова и видела его восторженное лицо,
улыбнулась горделиво и неясно: какого любящего мужа обрела она.
   - Ну, а дама... мм... отвечала тебе взаимностью? - спросил Пасмор.
   Королева увидела, как Френсис многозначительно кивнул.
   - Она любит меня так же, как я люблю ее, - серьезно ответил он. - Это
я знаю наверное. - Он вдруг поднялся со своего кресла. - Подожди, я сей-
час покажу тебе ее.
   Френсис направился к двери, а королева, несказанно обрадованная приз-
нанием мужа, мгновенно шмыгнула в соседнюю роскошную комнату непонятного
назначения, которую горничная называла гостиной. Она с поистине  детским
волнением представляла себе, как удивится Френсис, не найдя ее в  посте-
ли, и лукаво смотрела ему вслед. А он взбежал по широкой мраморной лест-
нице и через минуту вернулся. Сердце королевы слегка сжалось, когда  она
заметила, что он не проявляет никакого беспокойства  по  поводу  ее  от-
сутствия в спальне. В руке он нес свернутый в трубку кусок тонкого бело-
го картона и, не глядя по сторонам, прошел прямо в библиотеку.
   Посмотрев в щелку, королева увидела, что он развернул свиток и, поло-
жив его перед Джонни Пасмором, сказал:
   - Суди сам. Вот она.
   - Но почему у тебя такой похоронный вид? - спросил Джонни Пасмор пос-
ле тщательного изучения фотографии.
   - Потому что мы встретились слишком поздно. Я был  вынужден  жениться
на другой. И я расстался с ней навсегда за несколько часов до ее  венча-
ния с другим. Этот брак был решен еще прежде, чем мы узнали о  существо-
вании друг друга. Та, на которой я женился, да будет  тебе  известно,  -
хорошая, чудесная женщина. Я всю жизнь буду предан ей. Но, к  несчастью,
сердцем моим она никогда не завладеет.
   Эти слова открыли королеве всю горькую правду. Ей стало дурно, и, ед-
ва не лишившись чувств, она схватилась за сердце. Хотя разговор в библи-
отеке продолжался, она уже не слышала ни слова из того, что там  говори-
лось. Медленно, огромным усилием воли она овладела собой. Наконец,  ссу-
тулившись, похожая больше на скорбную тень  той  блестящей  красавицы  и
гордой жены, какою она была всего несколько минут назад, королева, шата-
ясь, прошла через вестибюль и медленно, точно в страшном сне,  точно  на
каждой ноге у нее гиря привязана, стала подниматься по ступенькам.  Очу-
тившись в спальне, она утратила всякую власть над собой. В ярости сорва-
ла с пальца кольцо Френсиса и принялась топтать его  ногами.  Сорвала  с
себя ночной чепец и черепаховые шпильки и тоже принялась их топтать. По-
том, содрогаясь от рыданий и бормоча что-то невнятное,  королева  броси-
лась на кровать, ее трясло как в лихорадке; но когда Френсис,  направля-
ясь к себе в комнату перед сном, заглянул к ней в спальню, она  нашла  в
себе силы притвориться спящей и ничем не выдать своего горя.
   Целый час, показавшийся ей вечностью, она дожидалась, чтобы он уснул.
Лишь после этого встала, взяла острый, украшенный  драгоценными  камнями
кинжал, который она привезла с собой из Долины Затерянных Душ,  и  осто-
рожно, на цыпочках, прокралась в его комнату. Там, на туалетном столике,
лежал этот кусок картона - большая фотография Леонсии. Королева в  нере-
шительности остановилась, сжимая кинжал так, что  драгоценные  камни  на
рукоятке впились ей в пальцы и в ладонь. Кого же ударить: мужа или Леон-
сию? Она шагнула к его постели и уже занесла руку для удара, но тут  до-
толе сухие глаза ее увлажнились, и слезы, точно завеса из тумана, скрыли
от нее мужа. Она всхлипнула и опустила руку, сжимавшую кинжал.
   Тогда она приняла другое решение и быстро  направилась  к  туалетному
столику. Внимание ее привлекли лежавшие там карандаш и блокнот. Она  на-
царапала два слова, вырвала из блокнота листок, положила фотографию  Ле-
онсии на блестящую, полированную  поверхность  стола,  накрыла  ее  этим
листком и нанесла удар, - он пришелся точно между глаз соперницы; острие
кинжала вонзилось в дерево, рукоятка качнулась и застыла.
 
 
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
 
   Пока в Нью-Йорке происходили всякие события и Риган  ловко  продолжал
свое гигантское наступление на все акции Френсиса, а  Френсис  и  Бэском
тщетно пытались выяснить, кто этим занимается, в Панаме тоже происходили
не менее важные события, которые столкнули Леонсию и семейство Солано  с
Торресом и начальником полиции и в которых отнюдь не последнюю роль  иг-
рал некто И Пын - толстый китаец с лунообразной физиономией.
   Маленький старикашка судья - ставленник начальника полиции - похрапы-
вал на заседании суда в Сан-Антонио. Он безмятежно проспал таким образом
уже около двух часов, время от времени вскидывая голову и что-то  глубо-
комысленно бормоча во сне, хотя дело, которое разбиралось, и было весьма
серьезным: обвиняемому грозила ссылка на двадцать лет  в  Сан-Хуан,  где
даже самые крепкие люди выдерживали не более десяти. Но  судье  не  было
нужды вслушиваться в показания свидетелей или в прения  сторон:  прежде,
чем начался разбор дела, в мозгу его уже сложилось решение, и он заранее
вынес приговор в соответствии  с  пожеланиями  шефа.  Наконец,  защитник
окончил свою весьма пространную речь, секретарь  суда  чихнул,  и  судья
проснулся. Он проворно огляделся вокруг и изрек:
   - Виновен.
   Никто не удивился, даже сам подсудимый.
   - Предстать завтра утром перед судом для заслушания приговора! Следу-
ющее дело!
   Отдав такое распоряжение, судья уже приготовился погрузиться снова  в
сон, как вдруг увидел Торреса и начальника полиции, входивших в зал.  По
тому, как блестели глаза шефа, судья сразу понял, что надо делать, и бы-
стро закрыл судебное присутствие.
   Через пять минут, когда зал опустел, начальник полиции заговорил:
   - Я был у Родригеса Фернандеса. Он говорит, что это настоящий  камень
и что хотя от него немало отойдет при шлифовке, тем не  менее  он  готов
дать за него пятьсот долларов золотом. Покажите  камешек  судье,  сеньор
Торрес, а заодно и остальные - из тех, что побольше.
   Тут Торрес начал лгать. Он вынужден был лгать: не  мог  же  он  приз-
наться в том, что Солано и Морганы с позором отобрали у него камни и са-
мого его вышвырнули из асьенды! И так искусно он лгал, что  убедил  даже
начальника полиции, а судья - тот принимал на веру решительно  все,  что
требовал шеф, сохраняя независимое суждение только по части спиртных на-
питков. Вкратце рассказ Торреса, если освободить его от множества цвети-
стых подробностей, которыми тот его уснастил, сводился к следующему: он,
Торрес, был уверен, что ювелир занизил оценку камней, и потому  отправил
их своему агенту в Колон с приказанием переслать дальше  -  в  Нью-Йорк,
фирме "Тиффани" - для оценки, а возможно, и для продажи.
   Когда они вышли из зала суда и стали  спускаться  по  ступеням  между
глинобитными колоннами, хранившими следы пуль всех революций, какие  бы-
ли, начальник полиции сказал:
   - Так вот, поскольку нам необходима защита закона, чтобы  отправиться
за этими драгоценностями, а главное - поскольку мы оба любим нашего доб-
рого друга - судью, мы выделим ему скромную долю из того, что найдем. Он
будет замещать нас на время нашего отсутствия  из  Сан-Антонио  и,  если
потребуется, окажет нам поддержку законом.
   Как раз в это время за одной из колонн, низко надвинув на глаза  шля-
пу, сидел И Пын. Был он тут не случайно. Давно уже он понял, что  ценные
секреты, порождающие тревоги и волнения в сердцах  людей,  как  правило,
витают вокруг судебных помещений, где эти волнения, достигнув наивысшего
накала, выставляются напоказ. Никто не знает, в какую минуту можно натк-
нуться на тайну или услышать секрет. И вот И Пын, подобно рыболову, заб-
росившему в море сеть, наблюдал за истцами и ответчиками, за свидетелями
той и другой стороны и даже приглядывался к завсегдатаям судебных  засе-
даний и случайной публике.
   В это утро единственным человеком, внушившим И Пыну смутные  надежды,
был оборванный старик пеон, который выглядел так, точно он всю жизнь че-
ресчур много пил и теперь немедленно погибнет, если ему не поднесут ста-
канчик. Глаза у него были мутные, с красными веками, но  на  изможденном
лице читалась отчаянная решимость. Когда зал суда опустел,  он  вышел  и
занял позицию на ступеньках у колонны.
   "Зачем собственно он тут стоит? - недоумевал И Пын. - Ведь в суде ос-
талось лишь трое заправил Сан-Антонио -  шеф,  Торрес  и  судья!"  Какая
связь могла существовать между ними, или кем-нибудь из них, и этим  жал-
ким пьянчужкой, который под палящими лучами полуденного солнца  трясется
точно на морозе? Хотя И Пын и не знал ничего, но подсознательно чувство-
вал, что подождать стоит: а вдруг, как это ни  маловероятно,  что-нибудь
да клюнет! И так, растянувшись на камне за колонной, где  ни  один  атом
тени не защищал его от испепеляющего и столь ненавистного ему солнца,  И
Пын принял вид человека, любящего погреться  на  солнышке.  Старый  пеон
сделал шаг, покачнулся, чуть было не упав при этом, но все-таки ухитрил-
ся привлечь внимание Торреса и побудить его отстать от своих  спутников.
А те прошли немного и остановились, поджидая его. Они переминались с но-
ги на ногу и всячески выражали сильнейшее нетерпение,  точно  стояли  на
раскаленной жаровне, хотя вели в это время между собою оживленный разго-
вор.
   И Пын тем временем внимательно следил за разговором  между  величест-
венным Торресом и жалким пеоном, не упуская ни единого слова или жеста.
   - Ну, что там еще? - грубо спросил Торрес.
   - Денег, немного денег! Ради бога, сеньор, немножко денег! -  затянул
старик.
   - Ты же получил свое, - рявкнул на него Торрес. - Когда я  уезжал,  я
дал тебе вдвое больше того, что тебе нужно, чтобы прожить не две недели,
как обычно, а целый месяц. Так что теперь ты у меня еще  две  недели  не
получишь ни одного сентаво.
   - Я кругом должен, - продолжал хныкать старик, весь  дрожа  от  жажды
алкоголя, хотя он совсем недавно предавался возлияниям.
   - Хозяину пулькерии "У Петра и Павла"? - с презрительной усмешкой бе-
зошибочно угадал Торрес.
   - Хозяину пулькерии "У Петра и Павла", - откровенно признался тот.  -
И доска, на которой он записывает мои долги, уже вся заполнена. Мне  те-
перь ни капли в долг не дадут. Я бедный, несчастный человек: тысяча чер-
тей грызет меня, когда я не выпью пульки.
   - Безмозглая свинья, вот ты кто! Старик  вдруг  выпрямился  с  удиви-
тельным достоинством, словно осененный величайшей мудростью, и даже  пе-
рестал дрожать.
   - Я старый человек, - торжественно произнес он. - В моих  жилах  и  в
моем сердце остывает кровь. Желания молодости исчезли. Мое разбитое тело
не дает мне возможности работать, хоть я и хорошо знаю,  что  труд  дает
облегчение и забвение. А я не могу ни работать, ни забыться. Пища  вызы-
вает у меня отвращение и боль в желудке. Женщины для меня  -  все  равно
что чума; мне противно подумать, что я когда-то желал их. Дети?  Послед-
него из своих детей я похоронил двенадцать лет назад. Религия пугает ме-
ня. Смерть? Я даже во сне с ужасом думаю о ней. Пулька - о боги!  -  это
единственная моя отрада, только она и осталась у меня в жизни!
   Ну, и что же, если я пью слишком много? Ведь это потому, что мне нуж-
но многое забыть и у меня осталось слишком мало времени, чтобы погреться
в лучах солнца, прежде чем тьма навеки скроет  его  от  моих  старческих
глаз.
   Торрес сделал нетерпеливое движение, точно  собираясь  уйти:  разгла-
гольствования старика явно раздражали его.
   - Несколько песо, всего лишь несколько песо! - взмолился старый пеон.
   - Ни одного сентаво! - решительно отрезал Торрес.
   - Очень хорошо! - так же решительно сказал старик.
   - Что это значит? - раздраженно спросил Торрес, заподозрив недоброе.
   - Ты что, забыл? - ответил старик столь многозначительно, что  И  Пын
навострил уши: по какой это причине Торрес  выплачивает  старику  что-то
вроде пенсии или пособия?
   - Я ведь плачу тебе, как мы условились, за то, чтоб ты забыл, -  ска-
зал Торрес.
   - А я никогда не забуду того, что видели мои старые глаза, а они  ви-
дели, как ты всадил нож в спину сеньора Альфаро Солано, -  ответил  ста-
рик.
   Хотя И Пын продолжал неподвижно сидеть за колонной, изображая греюще-
гося на солнышке человека, - внутренне он "вскочил на  ноги".  Солано  -
люди именитые и богатые. И то, что Торрес убил одного из них, -  секрет,
за который можно получить немалый куш.
   - Скотина! Безмозглая свинья! Грязное животное!  -  Торрес  в  ярости
сжал кулаки. - Ты смеешь так разговаривать потому, что я слишком добр  к
тебе. Только сболтни что-нибудь - и я мигом сошлю тебя  в  Сан-Хуан.  Ты
знаешь, что это значит. Тебя не только во сне будет  преследовать  страх
перед смертью, но и наяву. При одном взгляде на сарычей ты задрожишь  от
страха, - ведь ты будешь знать, что очень скоро они растащат твои кости.
И в Сан-Хуане тебе уже не видать пульки. Те, кого я отправляю туда,  за-
бывают даже, какой у нее вкус. Так как же? А? Ну вот, так-то  лучше.  Ты
подождешь еще две недели, и тогда я снова дам тебе денег. А  не  станешь
ждать - не видать тебе ни капли пульки до самой смерти: я уж постараюсь,
чтобы сарычи Сан-Хуана занялись тобой.
   Торрес круто повернулся на каблуках и пошел  дальше.  И  Пын  смотрел
вслед ему и двум его спутникам до тех пор, пока все трое не скрылись  из
виду; тогда он вышел из-за колонны и увидел, как старик, потеряв надежду
опохмелиться, рухнул на землю и, охая, стеная, завывая, содрогался  всем
телом, как содрогается в агонии умирающее животное; пальцы его бессозна-
тельно щипали лохмотья вместе с кожей, точно он срывал с себя  множество
сколопендр. И Пын уселся рядом с ним и  разыграл  спектакль,  -  он  был
большой выдумщик и мастер на такие штуки. Вытащив из  кармана  несколько
золотых и серебряных монет и позвякивая ими, он начал их  пересчитывать;
этот мелодичный и чистый звон казался уху обезумевшего  от  жажды  пеона
журчанием и бульканьем целых фонтанов пульки.
   - Мы с тобой мудрые люди, - сказал ему И Пын в  напыщенном  испанском
стиле, продолжая позвякивать монетами, в то время как пьяница снова при-
нялся хныкать и клянчить несколько сентаво на стаканчик пульки. -  Мы  с
тобой мудрые люди, старик. Давай посидим здесь и расскажем  друг  другу,
что нам известно о мужчинах и женщинах, о жизни и любви, о гневе и  вне-
запной смерти, о ярости, сжигающей сердце, и о холодной  стали,  вонзаю-
щейся в спину; и вот если ты расскажешь мне что-нибудь интересное, я дам
тебе столько пульки, что она у тебя из ушей потечет и затопит глаза.  Ты
любишь пульку, а? Ты хочешь выпить сейчас стаканчик, сейчас, очень  ско-
ро?
   Этой ночи, когда начальник полиции и Торрес  снаряжали  под  покровом
темноты свою экспедицию, суждено было остаться в памяти всех, кто жил  в
асьенде Солано. События начали развиваться еще до наступления  ночи.  На
широкой веранде только что отобедали, и все мужчины Солано, включая Ген-
ри, который вошел теперь в состав семьи благодаря своему родству с Леон-
сией, пили кофе и курили сигареты. Внезапно на ступеньках, озаренных лу-
ной, показалась какая-то странная фигура.
   - Ни дать ни взять привидение! - сказал Альварадо Солано.
   - Но привидение весьма в теле, - добавил его брат-близнец Мартинес.
   - Никакое это не привидение, а обыкновенный китаец, такого не  протк-
нешь пальцем! - рассмеялся Рикардо.
   - Да ведь это тот самый, который спас нас с Леонсией от  женитьбы,  -
заметил Генри Морган, узнавая гостя.
   - Продавец секретов! - со смехом ввернула Леонсия. - И я  буду  очень
разочарована, если он не принес ничего новенького.
   - Что тебе надо, китаец? - резко спросил Алесандро.
   - Симпатичный новый секрет, очень симпатичный  новый  секрет.  Может