рдцевину этой  трубы,  было  очень  легко
представить в дальнем ее конце ту припавшую к земле птицу со  сложенными  за
спиной кожистыми крыльями, как  уставилась  она  своими  глазами  в  голубых
обводах на глядящее в темноту маленькое круглое мальчишеское лицо.
   Задрожав, Майк отпрянул.
   Он ушел от дымовой трубы, наполовину вошедшей в землю. Снаружи труба была
не такой страшной, ее кирпичная поверхность была обогрета солнцем. Он  встал
на ноги и  зашагал,  выставив  вперед  руки,  и  ему  нравилось,  как  ветер
продувает его волосы.
   На дальнем конце завода он спрыгнул вниз и  начал  изучать  то,  что  там
было:  груды  кирпичей,  скрученные  литейные  формы,  куски  дерева,  частя
проржавевшей техники. Принести сувенир,  говорила  записка  отца;  он  хотел
хороший сувенир.
   Майк подошел ближе к зияющему подвальному отверстию,  остерегаясь,  чтобы
не порезаться разбитым стеклом. Кругом было много строительного мусора.
   Майк не забыл  об  отцовском  предупреждении  не  подходить  к  отверстию
подвала; не забыл он также и о том, как пятьдесят с лишним лет назад на  это
место обрушилась смерть. Если есть в Дерри место,  населенное  привидениями,
думал он, так это здесь. Но несмотря на  это,  а  может,  по  этой  как  раз
причине  он  решил  остаться  до  тех  пор,  пока   не   найдет   что-нибудь
действительно интересное, чтобы принести домой и показать отцу.
   Он двигался медленно и хладнокровно к отверстию в подвал, еще  с  большей
осторожностью, когда внутренний голос шептал ему, что подходить туда слишком
близко опасно: размытый весенними дождями край может осыпаться  у  него  под
ногами, и он провалится в ту дыру, где Бог только знает, сколько может  быть
ржавого железа, которое ждет, чтобы пронзить его как жука, оставив умирать в
конвульсиях.
   Он поднял оконный переплет и отбросил его в сторону.  Здесь  был  ковш  -
достаточно большой для стола-гиганта, его ручка  деформировалась  -  видимо,
раскалена была до предела. Находился здесь поршень, слишком  большой,  чтобы
он его мог даже сдвинуть с места. Майк переступал через него. Он  переступил
через него и...
   "Что если я найду череп? - подумал он вдруг. - Череп одного из тех ребят,
которые были убиты здесь, пока  они  охотились  за  пасхальными  шоколадными
яйцами в тысяча девятьсот каком-то году?"
   Он посмотрел на залитое солнцем пустое поле,  неприятно  пораженный  этой
мыслью. В его уши задувал ветер, и еще одна тень медленно кружила  по  полю,
наподобие тени гигантской летучей мыши или  птицы.  Он  снова  подумал,  как
здесь тихо и как странно выглядело поле с беспорядочно разбросанными повсюду
кучами кирпичной кладки. Как будто  какая-то  страшная  битва  прошла  здесь
давным-давно.
   "Не будь таким трусишкой, - сказал он себе с тревогой. - Они  нашли  все,
что можно было найти, пятьдесят лет назад. После того как это  случилось.  И
даже если не нашли,  какой-нибудь  парень  -  или  взрослый  -  нашел  бы..,
остальное.., за это время. Думаешь,  ты  единственный,  и  никто  больше  не
приходил сюда когда-либо за сувенирами?"
   Нет.., нет, я так не думаю. Но...
   Что но? - требовала рациональная часть его ума, и Майк подумал,  что  она
звучит громче, тверже. Даже если бы что-то еще и можно было  найти,  оно  бы
разложилось давным-давно. Поэтому.., что?
   В сорняках Майк нашел разбитый ящик письменного стола.  Он  посмотрел  на
него, отшвырнул его в сторону и подошел немного, ближе к отверстию в  подвал
- там было особенно много навалено. Вот там можно что-нибудь найти.
   А что, если призраки? Что, если я увижу  руки,  тянущиеся  к  краю  этого
отверстия в подвал,  и  что,  если  меня  обступят  дети  в  остатках  своей
пасхальной одежды,  одежды,  которая  вся  сгнила  и  изодрана,  и  отмечена
пятидесятилетней весенней грязью, осенними  дождями  и  слежавшимся  снегом?
Дети без голов (он слышал в школе, что после взрыва какая-то  женщина  нашла
голову одной из  жертв  на  дереве  в  своем  саду),  дети  без  ног,  дети,
освежеванные, как треска, эти дети так же, как и я,  может  быть,  пришли  и
играли.., там.., внизу, где  темно..,  под  согнутыми  железными  балками  и
большими старыми ржавыми слитками...
   О, остановись, ради Бога!
   Но по спине его снова прошла дрожь, и он решил, что пора что-нибудь взять
- все что угодно - и прогнать чертика. Он потянулся, почти  наугад,  и  взял
зубчатое колесо диаметром около семи дюймов. В кармане у него был  карандаш,
и он его использовал, чтобы выковырять грязь из  зубьев.  Потом  он  положил
сувенир в карман. Теперь он пойдет. Он пойдет, да...
   Но его ноги медленно  двигались  в  другом  направлении,  к  отверстию  в
подвале, и он с каким-то унылым ужасом понял, что ему нужно посмотреть вниз.
Он должен был видеть.
   Он взял ноздреватую перекладину, торчавшую из  земли,  и  прошел  вперед,
пытаясь заглянуть вниз и внутрь. У него это не очень получалось. Он  подошел
на расстояние пятнадцати футов от края, но  это  было  все  еще  далековато,
чтобы увидеть дно подвала.
   Мне плевать, увижу я дно или нет. Я сейчас пойду назад. У меня  уже  есть
сувенир. Нечего мне смотреть в эту вшивую старую дыру. Да и  папина  записка
говорила держаться от нее подальше.
   Но несчастное, почти лихорадочное любопытство, которое захватило его,  не
ушло. Он шаг за шагом приближался к отверстию,  сознавая,  что  земля  здесь
рыхлая  и  крошащаяся.  Местами  вдоль  края  он  видел  впадины,  наподобие
провалившихся могил, и понял, что здесь обрушивалась земля.
   С сердцем, отбивающим удары в его груди,  как  тяжелые  размеренные  шаги
солдатских ботинок, он приблизился к краю и взглянул вниз.
   Из своего гнезда в подвале вверх посмотрела птица.
   Майк сначала не поверил тому, что видит. Все нервы и  проводящие  пути  в
его теле, казалось, заледенели, включая и те, которые управляли мыслями. Это
был не просто шок от зрелища птицы-монстра, птицы, чья грудь была оранжевой,
как у малиновки, и чьи перья были мягкими, серыми, невыразительными  перьями
воробья; более всего он испытал шок  от  крайней  неожиданности.  Он  ожидал
увидеть монолитные блоки техники, погруженные в стоячую воду и черную грязь;
вместо этого он заглянул в гигантское гнездо, которое  заполняло  подвал  от
края до края. Оно было  сооружено  из  такого  количества  травы-тимофеевки,
которого хватило бы для дюжины стогов сена, но трава эта была  посеребренная
и старая. Птица сидела в середине  гнезда,  ее  ярко-очерченные  глаза  были
черные, как свежая теплая смола, и на какой-то один  безумный  момент  перед
тем, как паралич прошел, Майк увидел себя отраженным в каждом из них.
   Затем земля вдруг начала перемещаться и уходить у  него  из-под  ног.  Он
услышал звук разрыва неглубоких корней и понял, что он скользит!
   С криком он подался назад, балансируя руками.  Он  потерял  равновесие  и
судорожно хватался за землю. Тяжелый тупой кусок металла больно вдавился ему
в спину, и у него было время подумать о стуле  для  бродяг,  прежде  чем  он
услышал взрывоподобный шум крыльев птицы.
   Он с трудом встал на  колени,  пополз,  оглянулся  назад  через  плечо  и
увидел,  как  она  поднимается  из  подвала.  Ее   чешуйчатые   когти   были
сумеречно-оранжевые.  Ее  бьющиеся  крылья,  каждое  более  десяти  футов  в
поперечнике, разметали траву-тимофеевку туда-сюда,  как  ветер,  создаваемый
роторами вертолета. Она издала  гудящий,  звенящий  крик.  Несколько  перьев
соскользнули с ее крыльев и по спирали полетели вниз в подвал.
   Майк снова встал на ноги и побежал.
   Он тяжело бежал через поле, не оглядываясь, боясь смотреть  назад.  Птица
не походила на Рогана, но он чувствовал, что она была духом Рогана, поднятым
из подвала чугунолитейного завода  Кичнера.  Он  споткнулся,  упал  на  одно
колено, встали опять побежал.
   Тот таинственный гудящий, звенящий  крик  прозвучал  снова.  Его  накрыла
тень, и когда он посмотрел наверх, то увидел эту штуковину: она прошла менее
чем в пяти футах над его  головой.  Ее  клюв,  грязно-желтый,  открывался  и
закрывался, обнажая розовое  содержимое  внутри.  Она  кружила  над  Майком.
Ветер, который исходил от  нее,  обдувал  его  лицо,  неся  с  собой  сухой,
неприятный запах:  чердачную  пыль,  мертвые  памятники  древности,  гниющие
диванные подушки.
   Он отскочил влево, и теперь снова увидел упавшую главную  дымовую  трубу.
Он прыжками побежал к ней, руки подстегивали его короткими ударами по бокам.
Птица кричала, и он слышал, как она взмахивала крыльями.  Они  звучали,  как
паруса. Что-то толкнуло  его  в  затылок,  и  по  нему  разлился  огонь.  Он
почувствовал,  как  огонь  распространяется,  когда   кровь   закапала   под
воротничок его рубашки.
   Птица снова кружила под ним, намереваясь схватить его  своими  когтями  и
унести, как коршун уносит  полевую  мышь.  Намереваясь  унести  его  в  свое
гнездо. Намереваясь съесть.
   Когда она устремилась вниз, на него, и  ее  черные,  ужасно  живые  глаза
сфокусировались на нем, Майк срезал резко вправо.  Птица  чуть  не  потеряла
его. Пыльный запах ее крыльев подавлял, был непереносим.
   Теперь он бежал параллельно  упавшей  дымовой  трубе  и  видел,  где  она
кончается. Если бы он мог добраться до ее конца  и  забраться  вовнутрь,  он
вероятно был бы в безопасности. Птица слишком велика, чтобы втиснуться  туда
за ним. Теперь она устремилась к Майку, ее крылья хлопали, создавая  ураган,
ее чешуйчатые когти распрямились. Она снова закричала, и на  этот  раз  Майк
услышал в ее голосе триумф.
   Он опустил голову, выбросил  руки  вверх  и  двинулся  прямо  вперед.  На
мгновение когти птицы мощными тисками сжали его предплечье. Они кусали,  как
зубы. Хлопающие крылья отзывались громом в его ушах; он смутно сознавал, что
вокруг него падают перья, порой задевая его щеки, как поцелуи фантома. Птица
снова поднялась, и Майк почувствовал, как его несет вверх,  вот  он  уже  на
цыпочках.., на одну леденящую секунду кончики его  кед  потеряли  контакт  с
землей.
   - Дай мне УЙТИ!
   - крикнул он и вырвал руку. На минуту когти схватили его,  затем  треснул
рукав рубашки. Он ударился, упав. Птица пронзительно  закричала.  Майк  стал
прорываться сквозь перья хвоста, задыхаясь от сухого  их  запаха.  Это  было
похоже на бег через бесконечную завесу из перьев.
   Все еще кашляя, - глаза застилали слезы и мерзкая пыль с крыльев птицы, -
он наткнулся на упавшую трубу.  Теперь  он  уже  не  раздумывал,  сможет  ли
укрыться внутри. Он вбежал в  темноту,  его  рыдания  отдавались  там  эхом,
повернулся  к  яркому  кольцу  дневного  света.  Его  грудь  поднималась   и
опускалась судорожными рывками.
   Он вдруг осознал, что, если  бы  неправильно  оценил  размеры  птицы  или
размеры жерла дымовой трубы, он бы убился так  же  наверняка,  как  если  бы
приложил отцовское ружье к голове и нажал спусковой крючок. Из трубы не было
пути наружу. Это была не просто труба. Это был тупик. Другой конец трубы был
захоронен в земле.
   Птица снова пронзительно закричала, и вдруг свет в  конце  дымовой  трубы
погас, так как птица опустилась туда. Он мог  видеть  ее  желтые  чешуйчатые
лапы, толстые,  как  икры  человека.  Затем  она  наклонила  голову  вниз  и
посмотрела внутрь. Майк обнаружил, что он опять глядит в  эти  отвратительно
яркие, смоляные глаза с золотыми обручальными  кольцами  радужной  оболочки.
Клюв птицы открывался и закрывался, и каждый раз, когда он закрывался,  Майк
улавливал хорошо различимый звук, напоминающий зубовный скрежет. "Острый,  -
подумал он. - Я знал, конечно, что у птиц  острые  клювы,  но  по-настоящему
никогда не думал об этом до сего момента".
   Птица  еще  раз  пронзительно  крикнула.  Звук  так  громко  отдавался  в
кирпичном горле трубы, что Майк заткнул уши руками.
   Птица начала пробиваться в устье трубы.
   - Нет! - закричал Майкл. - Нет, не сможешь!
   Свет убывал по мере того, как тело птицы проталкивалось в трубу.
   (О мой Бог, почему я забыл, что это ведь перья? Почему я забыл,  что  она
может сжаться?) Свет мерк.., мерк.., исчез.  Теперь  была  только  кромешная
тьма, удушающий чердачный запах от птицы и шелестящий звук ее перьев.
   Майк упал на колени и начал ощупью пробираться по искривленному  проходу,
разметав руки в разные стороны. Он нашел кусок разбитого кирпича, его острые
грани покрылись чем-то похожим на мох. Он отвел руку назад  и  швырнул  его.
Звук попадания. Птица издала свистящий клекот.
   - Уходи отсюда'. - закричал Майк.
   Наступила тишина.., и затем снова этот хрустящий, шелестящий звук - птица
возобновила прорыв в трубу. Майк ползал по внутренней поверхности трубы,  и,
найдя куски кирпича, швырял их один за другим. Они ударялись  и  отскакивали
от птицы, стукались о кирпичный рукав дымовой трубы.
   "Пожалуйста,  Боже,  -  думал  Майк  бессвязно,   -   пожалуйста,   Боже,
пожалуйста. Боже..."
   Ему пришло в голову отступить по трубе дальше. Ведь  само  собой,  дальше
она сужается. Он мог отступить, слыша  пыльный  шелест  за  собой,  -  птица
прокладывала себе путь. Он мог отступить, и, если  ему  повезет,  -  достичь
места, куда птица проникнуть не сможет.
   Но что, если она протиснется?
   Если это случится, он и птица умрут здесь вместе. Во тьме.
   "Пожалуйста, Боже" -  кричал  он,  совершенно  не  сознавая,  что  кричит
громко. Он бросил еще один кусок кирпича, и  на  этот  раз  его  бросок  был
мощнее - он чувствовал, как говорил потом, много позже,  что  кто-то  словно
был с ним в тот момент, и этот кто-то дал его руке огромный импульс. На этот
раз глухого звука не последовало. Вместо этого - словно брызганье, как будто
ребенок шлепает рукой по поверхности миски с полузатвердевшим  "Джелло".  На
этот раз птица закричала на от гнева, а от настоящей боли. Мрачный шелест ее
крыльев наполнил дымовую трубу; зловонный Дух разнесся ураганом,  всколыхнув
его одежду, заставляя его кашлять и задыхаться, и  отступать,  когда  летели
пыль и мох.
   Снова забрезжил свет,  сначала  серый  и  слабый,  он  то  появлялся,  то
исчезал: птица отступала от устья трубы. Майк залился слезами, снова упал на
колени и стал лихорадочно нащупывать куски  кирпича.  Не  сознавая,  что  он
делает, Майк побежал вперед, к устью трубы с кусками  кирпича  в  руках.  (В
этом свете он увидел, что кирпич затянут сине-серым мхом и  лишайником,  как
поверхность надгробий). Он хотел  удержать  птицу  от  повторного  вторжения
сюда, если получится.
   Птица наклонилась, нагнув голову так, как это делает на насесте  домашняя
птица, и Майк увидел, куда он попал последним  броском.  Правый  глаз  птицы
почти  что  вытек.  Вместо  сверкающего  шара  свежей  смолы   был   кратер,
заполненный кровью. Беловато-серая липкая слизь сочилась из угла глазницы  и
тонкой струйкой стекала по  клюву.  В  этой  омерзительной  слизи  кишели  и
извивались мельчайшие паразиты.
   Птица увидела его и ринулась вперед. Майк начал  швырять  в  нее  осколки
кирпича. Они попадали ей в голову, в клюв.  Она  на  мгновение  отступила  и
снова ринулась на него - в открытом клюве  виднелось  розовое  нутро  и  еще
что-то, что заставило Майка на минуту застыть с открытым  ртом.  Язык  птицы
был  серебряным,  его   поверхность   дико   трескалась,   как   поверхность
вулканической лавы, которая сначала спекала, а затем выпускала шлак.
   И на этом языке, как таинственные перекати-поле, которые временно пустили
здесь корни, были оранжевые вздутия.
   Майк бросил последний кирпич прямо  в  раскрытую  пасть,  и  птица  снова
отступила, крича от боли и гнева. На  мгновение  Майк  увидел  пакостные  ее
когти... Потом ее крылья рассекли воздух, и  она  улетела.  Он  поднял  лицо
серо-коричневое от грязи и какого-то мха, которые крылья птицы,  как  крылья
ветряной мельницы, надули на него. Единственными чистыми участками  на  лице
были следы его слез.
   Птица кружила вверху: так-так-так-так.
   Майк немного отступил, собрал побольше кирпичей и положил их  максимально
близко к устью трубы. Если она повернет назад он должен быть  во  всеоружии.
Свет снаружи оставался ярким, теперь, в мае,  долго  не  темнело,  но  может
быть, она просто решила подождать?
   Майк сглотнул слюну, пересохшее горло на мгновение смягчилось.
   Наверху: так-так-так-так.
   У него теперь была целая гора  боеприпасов.  В  тусклом  свете,  сюда  не
проникало солнце, они выглядели, как глиняные черепки, выметенные хозяйкой.
   Майк обтер об джинсы свои грязные руки и стал выжидать.
   Целая вечность прошла,  прежде  чем  это  случилось,  -  пять  минут  или
двадцать пять, - он не мог сказать. Он только понял, что птица  опять  ходит
над его головой по трубе, как лунатик на рассвете.
   Затем она села перед входом  в  трубу.  Но  прежде  чем  птица  наклонила
голову, Майк, стоя на коленях за кучей кирпича, стал метать в  нее  снаряды.
Один из них попал в ее желтую, как бы обшитую металлическим  листом  лапу  и
обозначил капельку крови, такую  же  темную,  как  ее  глаза.  Майк  победно
закричал, но крик его потонул в разъяренном вопле птицы.
   - Уходи отсюда! - кричал Майк. - Я буду стрелять  в  тебя.,  пока  ты  не
уйдешь отсюда! Клянусь Богом!
   Птица возобновила хождение по дымовой трубе.
   Майк ждал.
   В конце концов он услышал шум крыльев - она взлетела. Майк ждал, что  вот
сейчас ее желтые ноги, так  похожие  на  куриные,  появятся  вновь.  Они  не
появлялись. Он еще обождал, убеждая себя, что это должно быть какой-то трюк.
Но потом понял, что не выходит  наружу,  потому  что  боится  оставить  свое
безопасное убежище.
   "Что за ерунда? Я же не кролик!"
   Сунул за пазуху целую пригоршню кирпичных обломков. Потом вышел из трубы,
как следует осмотрелся, жалея, что у него нет  глаз  на  затылке.  И  увидел
только  раскинувшееся  вокруг  поле,   заваленное   обследованными   ржавыми
останками чугунолитейни Кичнера. Он покрутился еще,  уверенный,  что  сейчас
увидит где-нибудь одноглазого хищника, жаждущего атаковать его  в  последний
раз, изорвать, исколоть его своим острым клювом.
   Но птицы там не было.
   Она действительно ушла.
   Нервы Майка не выдержали.
   Издав неистовый вопль ужаса, он побежал к разбитой непогодой ограде между
полем и дорогой, роняя из рук последние куски кирпича. Остальные  выпали  из
рубашки, когда она выбилась из штанов. Держась одной  рукой  за  ограду,  он
перемахнул ее, как Рой Роджерс, решивший покрасоваться перед Дайл  Ивэнс  на
обратном пути из загона, откуда он шел с Пэтом Бренди  и  другими  ковбоями.
Майк схватил руль велосипеда, и, прежде чем сесть на него, сорок футов бежал
по дороге. Затем он бешено заработал педалями, не осмеливаясь оглянуться, не
осмеливаясь замедлить  ход,  пока  не  добрался  до  пересечения  Дороги  на
Пастбище и Аутер Мейн-стрит, где взад-вперед сновало множество машин.
   Когда он пришел домой, его отец менял контакты на тракторе. Вилл заметил,
что Майк весь в грязи и пыли. Поколебавшись секунду, Майк сказал  отцу,  что
упал с велосипеда по дороге домой, объезжая рытвину.
   - Ты сломал что-нибудь, Майки? - спросил Вилл,  взглянув  внимательно  на
сына.
   - Нет, сэр.
   - Растяжение?
   - Хм. Гм.
   - Уверен?
   Майк кивнул.
   - Ты привез сувенир?
   Майк полез в карман за шестерней. Он  показал  ее  отцу,  который  только
взглянул на нее, а потом снял кирпичную крошку с  рваной  ранки  на  большом
пальце Майка. Он казался очень заинтересовавшимся.
   - Из той старой дымовой трубы? - спросил Вилл.
   Майк кивнул.
   - Ты был там внутри?
   Майк снова кивнул.
   - Видел что-нибудь там, внутри? - спросил Вилл и, словно  бы  шутя  (хотя
шуткой это вовсе не звучало), добавил:
   - Захороненное сокровище?
   Слегка улыбаясь, Майк покачал головой.
   - Ладно, не говори матери, что ты там сшивался, - сказал Вилл. -  Сначала
она убьет меня, а потом тебя. Он посмотрел на сына еще внимательнее:
   - Майки, у тебя все в порядке?
   - Что?
   - Ты выг