ти  все  время  работают  в  пороховых
погребах,  обслуживают  орудийные  расчеты  или  участвуют  в  аварийных
партиях? Лишь пекаря и мясника не посылают на боевые посты.  Поэтому  мы
целыми неделями на одной лишь сухомятке! - едва не сплюнул от возмущения
Брукс.
   "Молодец, старина, - обрадованно подумал Тэрнер, - задай ему жару".
   Тиндалл тоже кивал головой в знак одобрения. Лишь Вэллери было не  по
себе - не из-за того, что именно говорил Брукс, а оттого, что говорил об
этом не тот, кому следует. Ведь  командир  корабля  он,  Вэллери.  Он  и
должен держать ответ;
   - Страх, нервное напряжение, голод.  -  Голос  Брукса  звучал  теперь
совсем негромко. - Эти три фактора надламывают человека,  они  столь  же
губительны, как огонь, железо, чума. Это убийцы, не знающие  пощады.  Но
это  еще  цветочки,  адмирал  Старр.  Это  лишь   оруженосцы,   как   бы
предвестники  Трех  апокалипсических  всадников,  имена  коих  -  Холод,
Недосыпание, Истощение.
   Вы представляете себе, что это такое -  оказаться  февральской  ночью
где-то между Ян-Майеном и островом  Медвежий,  адмирал?  Разумеется,  не
представляете.  Представляете,  что   это   такое,   когда   температура
окружающей среды шестьдесят градусов мороза и все же вода не  замерзает.
А каково приходится морякам, когда с полюса, со  стороны  ледового  щита
Гренландии с воем мчится студеный ветер и точно  скальпель  впивается  в
тело, пронизывая насквозь самую плотную ткань? Когда на палубе скопилось
пятьсот тонн льда, когда пять минут без перчаток обозначают обморожение,
когда брызги, вылетающие из-под форштевня, замерзают на лету и бьют  вас
в лицо? Когда даже батарея карманного фонаря садится из-за лютой  стужи?
Представляете?
   Слова Брукса были тяжелы, как удары молота.
   - А вы знаете, что это такое, когда  несколько  недель  подряд  спишь
два-три часа в сутки? Вам знакомо такое ощущение, адмирал  Старр?  Когда
каждый  нерв  вашего  тела,  каждая  клеточка  мозга  перенапряжены   до
крайности и вы чувствуете, что находитесь у черты безумия?  Знакомо  вам
это чувство? Это самая утонченная пытка  на  свете.  Вы  готовы  предать
своих друзей, близких, готовы душу бессмертную отдать  ради  благодатной
возможности закрыть глаза и послать все к черту.
   И потом - переутомление, адмирал Старр. Ужасная усталость, что ни  на
минуту  не  отпускает  вас.  Отчасти  это  результат  стужи,  отчасти  -
недосыпания, отчасти - постоянных штормов. Вы сами знаете, как  изнуряет
человека пребывание на раскачивающейся вдоль и поперек палубе корабля  в
течение хотя бы нескольких часов. Нашим же морякам  приходится  выносить
качку месяцами, ведь штормы в арктических  водах  -  вещь  обыкновенная.
Могу  назвать  десяток-два  стариков,  которым   и   двадцати   лет   не
исполнилось.
   Отодвинув стул, Брукс принялся расхаживать по каюте. Тиндалл и Тэрнер
переглянулись, потом повернулись к Вэллери. Тот  сидел,  понуро  опустив
плечи, и невидящим взглядом рассматривал свои соединенные в замок  руки,
лежащие на столе. Казалось, Старр для них сейчас вовсе не существовал.
   - Заколдованный круг, - проговорил Брукс, прислонясь к переборке.
   Заложив  руки  в  карманы,  отсутствующим  взглядом  он   смотрел   в
запотевший иллюминатор. - Чем больше недосыпаешь, тем больше  чувствуешь
усталость; чем больше утомляешься, тем сильнее страдаешь от стужи.  И  в
довершение всего - постоянное чувство голода и  адское  напряжение.  Все
направлено к тому, чтобы сломить человека, уничтожить  его  физически  и
духовно, сделать его беспомощным перед болезнью. Да, адмирал, я  сказал:
"перед болезнью". - Брукс улыбнулся, посмотрел в лицо Старру, но  улыбка
его была невеселой. - Если набить людей как сельдей в бочку, неделями не
выпускать их из нижних  палуб,  то  каков  будет  исход?  Исходом  будет
туберкулез. Это неизбежно. - Брукс пожал плечами. -  Пока  я  изолировал
лишь несколько человек, но я точно знаю, что в нижних помещениях корабля
туберкулез легких со дня на день перейдет  в  открытую  форму.  Зловещие
симптомы я заметил еще несколько месяцев  назад.  Я  не  раз  докладывал
начальнику  медицинской  службы   флота.   Дважды   подавал   рапорт   в
адмиралтейство. Мне выражали сочувствие, но и только. Дескать, кораблей,
людей не хватает... Последние сто суток привели к срыву,  сэр.  А  почва
подготавливалась месяцами. Сто суток настоящего ада, и за все это  время
ни одного увольнения на берег, хотя бы на сутки. Было лишь два захода  в
порт  -  для  погрузки  боеприпасов.  Топливо  и  провизию  получали   с
авианосцев - прямо в море. И каждый  день  -  долгий,  как  вечность,  -
голод, холод, опасности,  страдания.  Боже  правый!  -  почти  выкрикнул
Брукс. - Ведь мы же не машины! - Оттолкнувшись от переборки, по-прежнему
не вынимая рук из карманов, Брукс шагнул к Старру.
   - Мне не хотелось говорить об этом при командире корабля, но  каждому
офицеру "Улисса" - за исключением  каперанга  Вэллери  -  известно,  что
экипаж корабля давно бы  взбунтовался,  как  вы  говорите,  если  бы  не
капитан  первого  ранга  Вэллери.  Такой  преданности   экипажа   своему
командиру, такого обожания, чуть ли не идолопоклонства, мне никогда  еще
не приходилось встречать, адмирал Старр.
   Контр-адмирал  Тиндалл  и  Тэрнер  закивали   одобрительно.   Вэллери
по-прежнему сидел неподвижно.
   - Но всему есть предел. Случилось то, что должно  было  случиться.  И
теперь вы толкуете о наказании  этих  людей.  Господи,  да  с  таким  же
успехом можно повесить человека за то, что у него проказа, или отправить
в карцер за то, что у него появились чирьи.  -  Брукс  печально  покачал
головой. - Наши моряки виновны не более. Люди ничего не  могли  с  собой
поделать. Они уже не в состоянии разумно мыслить.  Им  нужна  передышка,
покой,  несколько  благословенных  дней  отдыха.  На  него  они   готовы
променять все бдага мира.
   Неужели же вы этого не понимаете, адмирал Старр?
   С полминуты в адмиральской каюте стояла  полная  тишина.  Слышен  был
лишь тонкий,  пронзительный  вой  ветра  да  стук  града.  Встав,  Старр
потянулся за перчатками. Подняв на него глаза, Вэллери понял, что Бруксу
не удалось ничего доказать.
   - Распорядитесь подать мой катер, господин капитан первого  ранга.  И
не мешкая. - Голос Старра звучал ровно, совершенно  бесстрастно.  -  Как
можно скорее заправьтесь  горючим,  примите  на  борт  продовольствие  и
полный комплект боезапаса. Адмирал Тиндалл, желаю вам  и  вашей  эскадре
успешного плавания.
   Что  касается  вас,  коммандер  Брукс,  то  я  понял  подтекст  ваших
высказываний, по крайней мере ваше личное отношение к событиям.  -  Губы
его растянулись в недоброй усмешке. - Вижу,  вы  переутомлены  и  крайне
нуждаетесь в отдыхе. Вас сменят до полуночи. Прошу вас, проводите  меня,
капитан первого ранга...
   Старр направился было к двери, но не успел сделать и двух шагов,  как
услышал голос Вэллери:
   - Одну минуту, сэр.
   Старр круто повернулся. Командир "Улисса" по-прежнему  сидел,  он  не
сделал даже попытки подняться.
   На лице каперанга застыла улыбка - в ней сквозили почтительность и  в
то же время решимость. При виде этой улыбки Старру стало не по себе.
   - Корабельный врач коммандер Брукс, - отчеканил Вэллери, - совершенно
исключительный офицер. Он, по существу, незаменим, на "Улиссе" без  него
не обойтись. Мае не хотелось бы лишиться его услуг.
   - Я уже принял свое решение, каперанг Вэллери, - резко ответил Старр.
-  И  оно  окончательно.  Полагаю,  вам  известно,  какими  полномочиями
наделило меня адмиралтейство.
   - Да, вполне, - Вэллери был спокоен  и  невозмутим.  -  И  все  же  я
повторяю, что мы не можем себе позволить лишиться  такого  офицера,  как
Брукс.
   И слова,  и  тон,  каким  они  были  произнесены,  были  сдержанны  и
почтительны. Однако в смысле их сомнения быть  не  могло.  Брукс  шагнул
вперед, на лице его было написано отчаяние.  Но,  прежде  чем  он  успел
открыть рот, заговорил Тэрнер. Речь его звучала изящно и дипломатично.
   - Полагаю, я приглашен сюда не для декорации. - Откинувшись на спинку
стула, он  задумчиво  уставился  в  подволок.  -  Пожалуй,  пора  и  мне
высказаться.
   Я безоговорочно присоединяюсь к мнению старины Брукса  и  поддерживаю
каждое его слово.
   У Старра побелели губы, он стоял точно вкопанный.
   - А что скажете вы, адмирал? - посмотрел он на Тивдалла.
   Тиндалл вопросительно взглянул на Старра. На лице его не  осталось  и
следа былого напряжения и озабоченности. Сейчас он как никогда был похож
на старого доброго фермера Джайлса. Криво усмехнувшись,  Тиндалл  понял,
что в эту минуту решается его судьба, и даже удивился тому, насколько он
равнодушен к собственной карьере.
   -  Для  меня,  как   командующего   соединением,   главным   являются
максимальная   его   боеспособность.   Некоторые   люди    действительно
незаменимы. Капитан первого ранга Вэллери утверждает, что Брукс  -  один
из таких людей. Я с ним согласен.
   - Понимаю, господа, понимаю, - тяжело проговорил Старр. На скулах его
вспыхнул румянец. - Конвой вышел из  Галифакса,  у  меня  связаны  руки.
Однако вы еще пожалеете, господа, очень пожалеете.  У  нас  на  Уайтхолл
память долгая. Мы еще... гм... вернемся к этому разговору по возвращении
эскадры из похода. Прощайте, господа.
   Дрожа от внезапного  озноба,  Брукс  тяжело  спустился  по  трапу  на
верхнюю палубу и, пройдя мимо камбуза, завернул  в  лазарет.  Из  дверей
изолятора выглянул старший санитар Джонсон.
   - Как поживают наши хворые и страждущие, Джонсон? - спросил Брукс.  -
Мужественно ли переносят лишения?
   - Какие там к черту лишения, сэр.  Половина  из  них  меня  здоровей.
Только поглядите на кочегара Райли. Лежит со сломанным  пальцем,  журнал
"Ридерс дайджест" перелистывает. Все статьи по  медицине  выискивает,  а
потом вопит - подавай ему сульфидин, пенициллин и новейшие  антибиотики.
А сам и названий выговорить не может. Считает, что вот-вот умрет.
   - Это было бы невосполнимой потерей, - проговорил  Брукс,  сокрушенно
качая головой. - И что так держится за него Додсон, не понимаю...  Какие
новости из госпиталя?
   Выражение лица Джонсона переменилось.
   - Пять минут назад пришло сообщение, сэр.  В  три  часа  умер  матрос
второго класса Ральстон.
   Брукс мрачно кивнул. Незачем было отправлять беднягу в госпиталь.  На
мгновение он почувствовал себя усталым, опустошенным. "Старый Сократ"  -
таково было его прозвище, и в эти  дни  он  действительно  ощущал  бремя
возраста - и не только это.
   - Ты, я вижу, расстроен, Джонсон, не  так  ли?  -  вздохнув,  спросил
Брукс.
   - Парню было восемнадцать, сэр. Всего восемнадцать. - Голос  Джонсона
был глух, в нем звучала горечь. - Я только что разговаривал с Бэрджесом.
Вон на той койке лежит. Он рассказал, как было дело. Ральстон выходит из
умывальника, полотенце через плечо.  Тут  мимо  него  проносится  толпа,
следом бежит этот проклятый верзила-солдафон и бьет мальчишку  прикладом
по голове.
   Он так и не узнал, чем его ударили, сэр, и за что.
   - Знаешь,  Джонсон,  а  ведь  это  называется  подстрекательством,  -
проговорил, усмехнувшись, Брукс.
   - Виноват, сэр. Напрасно я затеял, этот разговор...
   - Ничего, ничего. Я сам его начал. Нельзя же запретить людям думать.
   Только не  надо  думать  вслух.  Это...  это  нарушение  корабельного
устава...
   Полагаю, твой  друг  Райли  ждет  тебя.  Захвати  для  него  толковый
словарь.
   Отвернувшись, Брукс раздвинул шторы, вошел в хирургическую палату.
   Темноволосая  голова,  возвышавшаяся   над   зубоврачебным   креслом,
повернулась в его сторону. Лейтенант медицинской службы  Джонни  Николлс
вскочил на ноги, держа в левой руке пачку амбулаторных карт.
   - Здравствуйте, сэр. Присядьте, отдохните.
   - Золотые слова, лейтенант Николлс, -  улыбнулся  Брукс.  -  Поистине
утешительно в наши дни встретить младшего офицера, который  помнит  свое
место. Весьма, весьма признателен.
   Забравшись в кресло, он со стоном откинулся на спинку.
   - Не поправите ли вы упор для ног, мой мальчик... Вот так.  Благодарю
вас.
   Он с наслаждением потянулся, закрыв глаза и положив голову на кожаную
подушку, и снова простонал:
   - Я старик, Джонни, дряхлая развалина.
   -  Ерунда,  сэр,  -  поспешно  возразил  Николлс.  -  Просто   легкое
недомогание. Позвольте прописать вам подходящее лекарство...
   Он  достал  из  шкафчика  два  стакана   для   полоскания   зубов   и
темно-зеленый ребристый флакон с надписью "Яд". Наполнив  стаканы,  один
из них протянул Бруксу.
   - Мой собственный рецепт, сэр. Доброго здоровья! - Брукс посмотрел на
янтарную жидкость, потом взглянул на Николлса.
   - Крепко же в ваших шотландских университетах  укоренились  языческие
обычаи... Среди этих язычников есть славные ребята. Что это за отрава на
сей раз, Джонни?
   - Отрава что надо, - улыбнулся Николлс.  -  "Изготовлено  на  острове
Колл".
   - Не знал, что там есть винные заводы, - подозрительно  посмотрел  на
него старый хирург.
   - А кто говорит - есть? Я просто сказал,  что  виски  изготовлено  на
Колле... Как там начальство, сэр?
   - Рвет и мечет. Их священная особа грозилась  всех  нас  повесить  на
одной рее. Особенно они невзлюбили меня. Сказали-с, что меня надо  гнать
с корабля.
   Причем на полном серьезе.
   -  Вас!  -  Карие  глаза  Николлса,  глубоко  запавшие,  красные   от
бессонницы, широко раскрылись. - Шутите, сэр.
   - Какие там шутки! Но все обошлось. Меня  оставили.  Старина  Джайлс,
командир корабля и старпом - идиоты несчастные - так и  заявили  Старру,
что если меня выгонят, то пусть он ищет себе нового адмирала,  командира
и старпома. Вряд  ли  дошло  бы  до  этого,  но  старика  Винсента  едва
кондрашка не хватил. Отвалил, дрожа от злости, бормоча под нос  какие-то
угрозы. Впрочем, если додумать, угрозы вполне определенные.
   - Проклятый старый дурак! - в гневе воскликнул Николлс.
   - Не такой уж он дурак, Джонни. Скорее это  талантливый  чурбан.  Зря
начальником штаба не сделают. По словам Джайлса,  он  умелый  стратег  и
тактик.
   И не такой уж он злой, каким  мы  привыкли  его  изображать.  Старика
Винсента трудно осуждать за то, что он снова посылает нас в поход. Перед
ним неразрешимая проблема. Ресурсы его очень ограничены. Театров военных
действий несколько, и  всюду  нехватка  кораблей  и  людей.  И  половины
нужного количества не наскрести. Как хочешь, так и крутись.  И  все-таки
это бездушный, бесчеловечный службист; людей он не понимает.
   - И чем дело кончилось?
   - Снова куре на Мурманск. Завтра в шесть ноль-ноль снимаемся с якоря.
   - Как? Опять? Вот эти привидения снова отправятся а поход? -  Николлс
не скрывал своего удивления. - Они не посмеют нас послать! Просто...  не
посмеют!
   - Как видишь, посмели,  дружище.  "Улисе"  должен...  как  это  Старр
выразился... искупить свою вину. - Брукс открыл глаза. - Сама  мысль  об
этом приводит  меня  в  ужас.  Не  осталось  ли  там  еще  этой  отравы,
дружище?..
   Сунув пустую бутылку в  шкафчик,  Николлс  возмущенно  ткнул  большим
пальцем в сторону видневшейся в иллюминаторе громады линкора,  стоявшего
на якоре в трех-четырех кабельтовых от "Улисса".
   - Почему всегда мы, сэр? Всегда мы? Почему бы начальству  не  послать
разок эту плавучую казарму, от которой нету  никакого  проку?  Вертится,
проклятый, из месяца в месяц вокруг своего якоря...
   - В этом-то и дело, - с серьезной  миной  прервал  его  Брукс.  -  По
словам штурмана, "Кемберленду" никак не удается  поднять  якорь.  Мешает
гора жестянок из-под  сгущенного  молока  и  сельди  в  томатном  соусе,
выросшая за последние двенадцать месяцев на дне океана.
   Николлс, казалось, не слышал его и продолжал:
   -  Изо  дня  в  день,  из  месяца  в  месяц  они  посылают   "Улисса"
эскортировать транспорты. Меняют авианосцы, посылают замену  эсминцам  -
кому угодно, но только не "Улиссу". Ни малейшей передышки. Зато  "Герцог
Кемберлендский", который только и  пригоден  для  того,  чтобы  посылать
громил для расправы с  больными,  измученными  людьми,  за  одну  неделю
сделавшими больше, чем...
   - Умерьте свой пыл, мой мальчик, - пожурил его  Брукс.  -  Разве  это
расправа  -  трое  мертвецов  да   горстка   раненых   героев,   которые
отлеживаются в лазарете? Морские пехотинцы  лишь  выполняли  приказание.
Что касается "Кемберленда",  то  тут  ничего  не  поделаешь.  "Улисс"  -
единственный корабль  флота  метрополии,  оснащенный  для  сопровождения
авианосцев.
   Осушив стакан, Николае задумчиво посмотрел на Брукса.
   - Временами, сэр, я даже симпатизирую немцам.
   - Вы с Джонсоном одного доля ягоды, - заметил Брукс. - Узнай  адмирал
Старр, что вы собой представляете, он бы на вас обоих надел наручники за
враждебную пропаганду, а потом... Вы только посмотрите! - подался вперед
Брукс. - Взгляните на старого "Герцога", Джонни! С  сигнального  мостика
поднимаются целые  ярды  простыней,  а  матросики  бегут-бегут,  как  ни
странно, - прямо на бак. Налицо все признаки активности.  Ну  и  чудеса,
черт побери. Что вы на это скажете, Николлс?
   - Наверное, к увольнению на берег готовятся, - проворчал  Николлс.  -
Что еще могло всполошить  этих  бездельников?  И  кто  мы  такие,  чтобы
завидовать им, чьи ратные труды  оценены  по  достоинству?  После  столь
долгой, ревностной и опасной службы в арктических водах...
   Последние слова  Николлса  заглушил  пронзительный  звук  горна.  Оба
офицера машинально посмотрели на динамик, в котором что-то  потрескивало
и гудело, затем изумленно переглянулись. В следующее мгновение оба  были
на ногах: к настойчивому,  леденящему  кровь  призыву  горна  -  сигналу
боевой тревоги - невозможно привыкнуть.
   - Боже правый! - простонал Брукс. -  Не  может  этого  быть!  Неужели
опять?
   Здесь, в Скапа-Флоу!
   "Боже мой! Неужели опять! Неужели здесь, в Скапа-Флоу!"
   Эти слова были у всех на устах, в умах  и  сердцах  семисот  двадцати
семи измученных,  постоянно  недосыпающих,  озлобленных  моряков  в  тот
хмурый зимний вечер на рейде Скапа-Флоу. Ни о чем ином они  и  не  могли
думать, заслышав повелительный окрик горна, от которого  тотчас  замерла
работа в машинных отделениях  и  кочегарках,  на  лихтерах,  откуда  шла
погрузка боеприпасов, на нефтеналивных баржах, в  камбузах  и  служебных
помещениях. Лишь одним этим были заняты  мысли  оставшихся  на  вахте  в
нижних палубах.  Еще  острее  почувствовав  отчаяние  при  пронзительных
звуках тревоги, разорвавших благодатную пелену забытья, они с  тоскующей
душой и больным разумом тотчас вернулись к жестокой действительности.
   По странному стечению обстоятельств минута эта была роковой.  "Улисс"
мог бы в эту самую  минуту  навсегда  окончить  свое  существование  как
боевая единица. Это был именно тот момент, когда озлобленные, измученные
люди, едва успевшие несколько прийти в себя в сравнительной безопасности
защищенного сушей  рейда,  могли  восстать  против  беспощадной  системы
немого, бездушного насилия и  принуждения,  убивавшей  в  человеке  душу
живую. Более подходящего для мятежа момента не могло и быть.
   Минута эта пришла - и была упущена.  Такая  мысль  лишь  на  какое-то
мгновение коснулась умов  и  тотчас  исчезла,  заглушенная  топотом  ног
разбегавшихся по боевым постам людей. Возможно,  тут  сыграл  свою  роль
инстинкт самосохранения. Хотя вряд ли  -  на  "Улиссе"  давно  перестали
заботиться о  себе.  Возможно,  то  было  просто  флотской  дисциплиной,
преданностью своему командиру или тем, что психологи  называют  условным
рефлексом, - заслышав визг  тормозов,  вы  инстинктивно  отскакиваете  в
сторону.
   Возможно также, тут было что-то иное.
   Как бы там ни было, все помещения корабля  были  задраены  по  боевой
тревоге за две минуты.  На  верхней  палубе  оставались  лишь  вахтенные
матросы, обслуживающие шпиль. Никто не верил, что здесь,  в  Скапа-Флоу,