себя поднять голову, Тэрнер увидел впереди  лишь  пустынное,
мерно вздымающееся море  да  крупные  жирные  пузыри,  поднимающиеся  на
поверхность.
   Когда к ним  прикасались  капельки  дождя,  выпадавшие  из  огромного
облака пара, уже превращавшегося во влагу  на  этом  лютом  холоде,  они
лопались.
   "Стерлинг" погиб, но потрепанные остатки конвоя, раскачиваясь с борта
на борт и с носа на корму, упорно продвигались на север. Осталось  всего
семь судов - четыре "купца", в том числе  флагманское  судно  коммодора,
танкер, "Сиррус" и "Улисс". Ни одно из судов не было целым, все получили
повреждения,  тяжелые  повреждения,  но   больше   остальных   досталось
"Улиссу".
   Уцелело всего лишь семь судов. А ведь вначале в конвое  насчитывалось
тридцать шесть единиц.
   В 08.00 Тэрнер послал светограмму "Сиррусу":  "Радиостанция  выведена
из строя.  Сообщите  командующему  курс,  скорость,  место.  Подтвердите
рандеву в 09.30. Зашифруйте".
   Ответ пришел ровно час спустя. "Задержка из-за сильного волнения.
   Рандеву  ориентировочно  в  10.30.  Выслать   авиационное   прикрытие
невозможно.
   Продолжайте идти к месту назначения. Командующий".
   - "Продолжайте идти!"  -  яростно  воскликнул  Тэрнер.  -  Вы  только
послушайте его! "Продолжайте  идти!"  А  мы  что  делаем,  черт  возьми?
Кингстоны открываем? - Он замотал головой в гневе и отчаянии. - Не люблю
повторяться, - произнес он с  горечью.  -  Но  приходится.  Как  всегда,
выручка приходит слишком поздно, тысяча чертей! .
   Давно наступил рассвет, день был в полном разгаре, когда вдруг начало
снова темнеть. Небо обложили  тяжелые  свинцовые  тучи  -  бесформенные,
зловещие. То были снеговые тучи. Слава Богу, скоро повалит снег,  только
он теперь может спасти конвой.
   Но снегопада  не  было.  На  них,  как  снег  на  голову,  обрушились
"юнкерсы".
   Сначала послышался размеренный, то стихающий, то  усиливающийся,  гул
моторов:   это   бомбардировщики   методически   обшаривали    пустынную
поверхность  моря  ("Чарли"  улетел  еще  на  рассвете).  Но  обнаружить
крохотный конвой было лишь вопросом времени. Спустя десять  минут  после
первого оповещения об их приближении головной "юнкерс", падая на  крыло,
ринулся вниз.
   Прошло всего десять минут, но этого оказалось  достаточно  для  того,
чтобы, посовещавшись, принять решение, какое приходит в минуту отчаяния.
   Когда "юнкерсы" приблизились, они  обнаружили,  что  конвой  движется
строем фронта: танкер "Варелла" в середине, по два  транспорта  с  обоих
его бортов, чуть  впереди,  а  "Сиррус"  и  "Улисс"  прикрывают  фланги.
Случись рядом подводная лодка, ей ничего не стоило бы поразить разом все
суда.  Но  метеорологические  условия  не  благоприятствовали  действиям
подводных лодок, зато такой строй позволял по крайней мере  постоять  за
себя. Если бы бомбардировщики приблизились с кормы -  излюбленный  прием
"юнкерсов", - они натолкнулись бы  на  плотную  завесу  огня  всех  семи
кораблей. Атакуй они с флангов, им пришлось бы сначала атаковать корабли
охранения,  поскольку  ни  один  "юнкере"  не  станет  подставлять  свое
незащищенное брюхо под снаряды орудий военного судна...  Бомбардировщики
решили атаковать одновременно  с  обоих  флангов  -  пять  машин  шли  с
востока, четыре с запада. На этот раз они несли запасные топливные баки.
   Смотреть, как идут дела у "Сирруса", Тэрнеру было недосуг. Впору было
следить лишь за тем, что происходит на собственном корабле: густой едкий
дым, вырывавшийся из стволов носовых башенных орудий, обволок мостик.  В
промежутках между оглушительными залпами орудий калибра  5,25  дюйма  он
слышал торопливые выстрелы скорострелки Дойл, установленной на  шкафуте,
и злобный стук "эрликонов".
   Вдруг, да так, что у всех захватило дух, вспыхнули два  мощных  снопа
ослепительно белого света, пронзившие сумрак дня. Широко раскрыв  глаза,
Тэрнер  в  яростном   восторге   оскалил   зубы.   Сорокачетырехдюймовые
прожектора!
   Ну конечно же! Все еще считающиеся секретными,  огромные  прожектора,
способные обнаружить противника на  расстоянии  целых  шести  миль!  Вот
глупец!
   Как он мог забыть, о них? Вэллери  часто  использовал  прожектора  во
время воздушных налетов - как засветло, так и в темное  время.  Ни  один
человек не мог выдержать взгляда этих страшных глаз, этого  яркого,  как
солнце, пламени, не ослепнув при этом.
   Часто моргая (дым разъедал ему глаза), Тэрнер посмотрел назад,  чтобы
выяснить,  кто  же  находится  у  пульта  управления  прожекторами.   Он
догадался раньше, чем увидел его. Им мог  быть  только  Ральстон.  Пульт
управления прожекторами был его боевым постом в  дневное  время.  Тэрнер
просто не мог себе представить, чтобы кто-то другой, кроме этого рослого
белокурого торпедиста, такого смышленого и  находчивого,  мог  по  своей
инициативе включить прожектора.
   Забившись в угол мостика, Тэрнер наблюдал за  юношей.  Он  забыл  про
корабль, забыл даже о бомбардировщиках - ко всему, лично  он  ничего  не
мог предпринять - и словно завороженный впился глазами в прожекториста.
   Глаза  юноши  приникли  к  визиру,  лицо  его  оставалось  совершенно
бесстрастным. Если бы в минуту, когда визир опускался, повинуясь легкому
нажатию пальцев на штурвал, не напрягались мышцы спины и  шеи,  Ральстон
походил бы на  мраморное  изваяние:  при  виде  его  неподвижного  лица,
нечеловеческой сосредоточенности становилось не по себе.
   Ни одна жилка не дрогнула на этом лице  -  ни  в  тот  момент,  когда
первый "юнкере" начал, словно обезумев, метаться во все стороны, пытаясь
спастись от этого ослепительного снопа света, ни в то  мгновение,  когда
вражеская машина ринулась вниз, но, выйдя из пике слишком поздно,  упала
в море в сотне ярдов от "Улисса".
   О чем, интересно, думал этот юноша? О матери и  сестрах,  погребенных
под развалинами дома в  Кройдоне?  О  брате,  павшем  случайной  жертвой
мятежа в Скапа-Флоу, который теперь казался такой  нелепицей?  Об  отце,
погибшем от руки собственного сына? Тэрнер  этого  не  знал,  но  что-то
подсказывало, что задавать такие вопросы поздно,  что  этого  не  узнает
никто.
   Лицо Ральстона было нечеловечески спокойно. Оно оставалось  спокойным
и в ту минуту, когда второй пикировщик, промахнувшись, сбросил  бомбу  в
море.
   Лицо его было неподвижным, когда третий  бомбардировщик  взорвался  в
воздухе.
   Оно оставалось  спокойным  и  после  того,  как  пушечными  снарядами
четвертого "юнкерса" был выведен из строя один из прожекторов... и  даже
тогда, когда снарядами  последнего  "юнкерса"  вдребезги  разбило  пульт
управления прожекторами, а самому оператору разворотило грудь.  Ральстон
умер мгновенно.
   Постояв долю секунды, словно не желая покидать свой боевой  пост,  он
медленно опустился на палубу. Тэрнер склонился над погибшим. На открытые
глаза юноши падали первые пушистые хлопья снега. И  лицо  его,  и  глаза
были по-прежнему бесстрастны, словно маска. Тэрнер  поежился  словно  от
холода и отвернулся.
   Всего одна бомба попала в "Улисс". Она угодила в носовую палубу сразу
перед первой башней. Не пострадал никто, но от удара и сотрясения  вышла
из строя  гидравлика.  Единственной  на  корабле  действующей  орудийной
башней оказалась вторая башня.
   "Сиррусу" повезло меньше.  Комендоры  эсминца  сбили  один  "юнкере",
огнем с транспортов был уничтожен еще один бомбардировщик, но две  бомбы
поразили корабль и взорвались в кормовом кубрике. На  "Сиррусе",  битком
набитом моряками, снятыми с погибших кораблей,  народу  скопилось  вдвое
больше обыкновенного, и поэтому этот кубрик  был  обычно  переполнен  до
отказа. Но по боевой тревоге все его покинули,  так  что  там  никто  не
погиб. Ни один моряк не погиб и впоследствии; во время новых походов,  в
Россию эсминец не получил ни единого повреждения.
   Надежда крепла с каждой минутой. До подхода боевой эскадры оставалось
меньше часа.  На  корабли  опустилась  мгла,  предвестница  арктического
шторма.
   Густо валил снег, падая в темные неспокойные  воды  океана.  Ни  один
самолет не смог бы теперь отыскать их в этой пронизанной  свистом  ветра
снежной мгле. Ко  всему,  конвой  оказался  вне  досягаемости  береговой
авиации, не считая, конечно, "кондоров". Да и подводные  лодки  вряд  ли
осмелятся высунуть свой нос в такую пургу.
   -  "На  остров  Счастья   выбросит,   быть   может..."   -   негромко
продекламировал Кэррингтон.
   - Что? - недоуменно посмотрел на  него  Тэрнер.  -  Что  вы  сказали,
каплей?
   - Теннисон, - извиняющимся тоном произнес Кэррингтон. -Командир любил
его цитировать... Возможно, и выкарабкаемся.
   - Возможно, возможно, - машинально отозвался Тэрнер. - Престон!
   - Есть, сэр! Вижу семафор. - Престон впился взглядом в северную часть
горизонта, где на "Сиррусе" торопливо мигал сигнальный фонарь.
   - Корабль, сэр! - сообщил он взволнованно.  -  "Сиррус"  докладывает,
что с норда приближается военный корабль!
   - С норда? Слава Богу! Слава Богу! -  оживился  Тэрнер.  -  С  норда!
Должно быть, эскадра. Раньше, чем обещали... Зря я их ругал!  Что-нибудь
видите, каплей?
   - Ничего не вижу, сэр. Снежный заряд  плотен,  хотя  видимость  вроде
улучшается... Снова светограмма с "Сирруса".
   - Что он пишет, Престон? - озабоченно спросил Тэрнер сигнальщика.
   - "Контакт. Подводная цель. Тридцать градусов левого борта. Дистанция
уменьшается".
   - Подводная лодка? В такой-то темноте? - простонал Тэрнер.  Изо  всей
силы он ударил кулаком по нактоузу и злобно выругался. -  Черта  с  два!
Лусть только попробует  остановить  нас!  Престон,  напишите  "Сиррусу",
пусть остается...
   И на полуслове умолк,  вперив  изумленный  взгляд  в  северную  часть
горизонта. Сквозь снег и мрак он увидел, как  вдали  вспыхнули  и  снова
погасли кинжалы белого пламени. Подошел Кэррингтон, не мигая глядел, как
перед форштевнем "Кейп  Гаттераса",  транспорта,  на  котором  находился
коммодор конвоя, взлетели  белые  водяные  столбы.  Потом  снова  увидел
вспышки. На этот раз они были ярче, мощнее и на долю секунды озарили бак
и надстройки ведущего огонь корабля.
   Старпом медленно повернулся к Кэррингтону и увидел застывшее  лицо  и
погасший взгляд первого офицера. Как-то сразу побледнев и осунувшись  от
усталости  и  предчувствия  неминуемой  беды,  Тэрнер  в  свою   очередь
пристально посмотрел на Кэррингтона.
   - Вот и ответ на многие вопросы, - проговорил он  вполголоса.  -  Вот
почему фрицы последние дни так обрабатывали "Стерлинг"  и  наш  корабль.
Лиса попала в курятник. Наш  старый  приятель,  крейсер  типа  "Хиппер",
пришел к нам с визитом вежливости.
   - Совершенно верно.
   - А спасение  было  так  близко...  -  Тэрнер  пожал  плечами.  -  Мы
заслужили лучшей участи... - Он криво усмехнулся. - Как вы относитесь  к
тому, чтобы погибнуть смертью героя?
   - Одна мысль об этом внушает мне отвращение! - прогудел чей-то  голос
у него за спиной. Это появился Брукс.
   - Мне тоже, - признался старший офицер. Он улыбнулся:  он  снова  был
почти счастлив. - Но есть ли у нас иной выбор, джентльмены?
   - Увы, нет, - печально вымолвил Брукс.
   - Обе машины полный вперед! - скомандовал Кэррингтон по  переговорной
трубе. Это было его ответом.
   -  Отставить,  -  возразил  -Тэрнер.  -  Обе  машины  самый   полный,
капитан-лейтенант. Передайте в машинное  отделение,  что  мы  спешим,  и
напомните  механикам,  как  они  грозились   перещеголять   "Абдиэл"   и
"Манксман"...
   Престон! Сигнал всем судам конвоя: "Рассеяться. Следовать  в  русские
порты самостоятельно".
   Верхняя палуба оказалась под  плотной  белой  пеленой,  но  снег  все
валил, не переставая. Снова поднялся ветер. Выйдя на палубу после  тепла
корабельной лавки, где он оперировал, Джонни Николлс едва не  задохнулся
от ледяного ветра. Легкие пронизала острая  боль:  температура  воздуха,
понял он, была градусов двадцать по Цельсию.  Спрятав  лицо  в  воротник
канадки, он медленно, с  остановками,  стал  подниматься  по  трапам  на
мостик. Николлс смертельно устал и всякий раз, ступая, корчился от боли:
осколками бомбы, взорвавшейся в кормовом кубрике, он был ранен  в  левую
ногу выше лодыжки.
   Командир "Сирруса" ждал его у дверцы крохотного мостика.
   - Я решил, вам будет любопытно взглянуть  на  это,  док,  -  произнес
Питер Орр высоким, необычным  для  такого  рослого  мужчины  голосом.  -
Вернее, подумал, что вы захотели бы увидеть это  зрелище,  -  поправился
он. - Посмотрите, как он несется! - проговорил Орр. - Как он несется!
   Николлс повернул голову туда,  куда  показывал  коммандер.  Слева  по
траверзу,  в  полумиле  от  эсминца,  пылал  охваченный  пламенем  "Кейп
Гаттерас", почти потерявший ход. Сквозь снежную пелену Джонни  с  трудом
разглядел смутный силуэт немецкого крейсера.  С  дистанции  в  несколько
миль тот беспощадно всаживал в тонущее  судно  один  снаряд  за  другим,
видны были вспышки орудийных выстрелов.  Каждый  залп  попадал  в  цель:
меткость немецких комендоров была фантастической.
   "Улисс" мчался, вздымая  тучи  брызг  и  пены,  навстречу  вражескому
крейсеру. Он находился в полумиле, на левой раковине "Сирруса".  Носовая
часть флагмана то почти целиком вырывалась из воды, то  с  громким,  как
пистолетний "выстрел, гулом,  несмотря  на  ветер,  слышным  на  мостике
"Сирруса", ударялась о поверхность  моря.  А  могучие  машины  с  каждой
секундой увлекали корабль все быстрей и быстрей вперед.
   Словно завороженный, Николлс наблюдал  это  зрелище.  Впервые  увидев
родной корабль с той минуты, как покинул его, он  ужаснулся.  Носовые  и
кормовые надстройки превратились в изуродованные до неузнаваемости груды
стали;  обе  мачты  сбиты,   дымовые   трубы,   изрешеченные   насквозь,
покосились; разбитый дальномерный пост смотрел  куда-то  в  сторону.  Из
огромных пробоин в носовой палубе  и  в  корме  по-прежнему  валил  дым,
сорванные с оснований кормовые башни валялись на палубе. Поперек  судна,
на четвертой башне все еще лежал обгорелый остов "кондора",  из  носовой
палубы торчал фюзеляж вонзившегося по самые крылья "юнкерса", а  корпусе
корабля, Николлс это знал,  напротив  торпедных  труб  зияла  гигантская
брешь, доходившая до ватерлинии.
   "Улисс" представлял собой кошмарное зрелище.
   Уцепившись за ограждение мостика, чтобы не упасть, Николлс  неотрывно
смотрел на крейсер, немея от ужаса  и  изумления.  Орр  тоже  глядел  на
корабль, отвернувшись на миг лишь при появлении на мостике посыльного.
   - "Рандеву в десять  пятнадцать",  -  прочитал  он  вслух.  -  Десять
пятнадцать! Господи Боже, через двадцать пять минут!  Вы  слышите,  док?
Через двадцать пять минут!
   - Да, сэр, - рассеянно отозвался Николлс, не слушая Орра.
   Посмотрев на лейтенанта, тот коснулся его руки и  показал  в  сторону
"Улисса".
   - Невероятное зрелище, черт  побери!  Не  правда  ли?  -  пробормотал
коммандер.
   - Боже, как бы я хотел оказаться сейчас на борту нашего крейсера! - с
несчастным видом проговорил Николлс. - Зачем меня отослали?.. Взгляните!
Что это?
   К ноку сигнального рея "Улисса" поднималось  гигантское  полотнище  -
флаг длиной шесть метров, туго натянувшийся на  ветру.  Николлс  никогда
еще не видел ничего подобного. Флаг был  огромен,  на  нем  ярко  горели
полосы алого и голубого цвета, а  белый  был  чище  несшегося  навстречу
снега.
   - Боевой флаг , - проронил Орр. - Билл Тэрнер поднял боевой флаг.
   - Он в изумлении, покачал головой. - Тратить на это время в  подобную
минуту... Ну, док, только Тэрнер способен на такое! Вы хорошо его знали?
   Николлс молча кивнул.
   - Я тоже, - просто произнес Орр. - Нам с вами повезло.
   "Сиррус" двигался навстречу противнику, делая пятнадцать узлов, когда
в кабельтове от эсминца "Улисс" промчался с такой скоростью, словно  тот
застыл на месте.
   Впоследствии Николлс так и  не  смог  как  следует  описать,  что  же
произошло. Он лишь смутно припоминал, что "Улисс" больше не нырял  и  не
взлетал на волну, а летел с гребня на  гребень  волны  на  ровном  киле.
Палуба его круто накренилась назад, корма ушла под воду, метров на  пять
ниже кильватерной струи - могучего  в  своем  великолепии  потока  воды,
вздымавшегося над изуродованным ютом. Еще он помнил,  что  вторая  башня
стреляла  безостановочно,  посылая  снаряд  за  снарядом.  Те  с  визгом
уносились, пронзая слепящую пелену снега, и миллионами светящихся  брызг
рассыпались на палубе и над палубой немецкого крейсера: в артиллерийском
погребе оставались лишь  осветительные  снаряды.  В  памяти  его  смутно
запечатлелась фигура Тэрнера, приветственно махавшего  ему  рукой,  -  и
огромное,  туго  натянутое  полотнище  флага,   уже   растрепавшееся   и
оборванное на углах. Но одного он не мог забыть - звука, который сердцем
и разумом запомнил на всю жизнь. То был ужасающий рев гигантских втяжных
вентиляторов, подававших в огромных количествах воздух  задыхающимся  от
удушья машинам. Ведь "Улисс" мчался  по  бушующим  волнам  самым  полным
ходом, со скоростью, которая способна была переломить ему хребет и сжечь
дотла могучие механизмы.  Сомнений  относительно  намерений  Тэрнера  не
могло быть: он решил таранить врага, уничтожить его и погибнуть вместе с
ним, нанеся удар с невероятной скоростью в сорок или более узлов.
   Николлс неотрывно глядел, чувствуя какую-то растерянность, и тосковал
душою: ведь "Улисс" стал частью его самого; милые его сердцу  друзья,  в
особенности Капковый мальчик, - Джонни не знал, что штурман уже мертв, -
они тоже были частью его существа. Видеть конец легенды, видеть, как она
гибнет, погружается  в  волны  небытия,  -  всегда  ужасно.  Но  Николлс
испытывал еще и какой-то особый подъем.  Да,  то  был  конец,  но  какой
конец! Если у кораблей есть сердце, если они наделены живой  душой,  как
уверяют старые марсофлоты, то  наверняка  "Улисс"  сам  выбрал  бы  себе
подобную кончину.
   Крейсер продолжал мчаться со  скоростью  сорок  узлов,  как  вдруг  в
носовой части корпуса над самой ватерлинией появилась огромная пробоина.
Возможно, то взорвался вражеский снаряд, хотя он вряд ли мог  попасть  в
корабль под таким углом. Вероятнее всего, то была торпеда, выпущенная не
замеченной вовремя  субмариной.  Могло  статься,  что  в  момент,  когда
носовая  часть  корабля  зарылась  в  воду,  встречной  волной   торпеду
выбросило на поверхность. Подобные случаи бывали  и  прежде;  редко,  но
бывали... Не обращая внимания  на  страшную  рану,  на  разрывы  тяжелых
снарядов, сыпавшихся на него  градом,  "Улисс"  птицей  летел  навстречу
врагу.
   С опущенными до отказа орудиями "Улисс" по-прежнему мчался под  огнем
противника.
   Внезапно раздался страшной  силы  оглушительный  взрыв:  в  орудийном
погребе первой башни сдетонировал боезапас. Вся  носовая  часть  корабля
оказалась оторванной. Облегченный бак на секунду взлетел в воздух. Затем
изувеченный корабль врезался в набежавший вал и  стал  погружаться.  Уже
целиком ушел под воду, а бешено вращающиеся  лопасти  винтов  продолжали
увлекать крейсер все дальше в черное лоно Ледовитого океана.
 
Глава 18 
 
ЭПИЛОГ 
 
   Теплый воздух был ласков и неподвижен. В  вышине  разливалась  лазурь
небес. Лениво плыли к далекому горизонту легкие, похожие на клочки  ваты
облака. Из похожих на птичьи клетки цветочных вазонов струились голубые,
желтые, алые, золотые цветы нежнейших оттенков и тонов, о  существовании
которых Джонни успел забыть. Порой возле них останавливался какой-нибудь
старик, озабоченная домашняя хозяйка или юноша, державший под руку  свою
смешливую  подружку.  Постояв  и  полюбовавшись  на  цветы,  они   снова
продолжали свой путь, становясь красивее и лучше.  Заглушая  гул  улицы,
чистыми голосами пели птицы, на башне  парламента  гулко  отбивал  время
Большой Бен.
   Джонни Николлс с трудом выбрался из такси и, расплатившись с шофером,
медленно поковылял вверх по мраморным ступеням.