ки
затворилась  за  ним,  Вэллери  щелкнул  выключателем  и  повернулся   к
старпому.
   - Вот и толкуй тут о славной смерти в бою, - проговорил он  спокойно.
- Dulce el decorum... - сладка и славна  (лат.).>.  Вот  тебе  и  гордые
потомки Нельсона и Дрейка. С той поры, как на глазах у  Ральстона  погиб
его отец, не прошло и суток... А теперь этот мальчик. Стоит, пожалуй...
   - Я обо всем позабочусь. - Тэрнер понял командира с полуслова. Он  до
сих пор не мог простить себе то, как он обошелся с Ральстоном  накануне,
хотя юноша готовно принял его извинение,  да  и  потом  выказывал  знаки
своего расположения.
   -  Отвлеку  как-нибудь  Крайслера,  чтобы  не  видел,  как  открываем
рубку...
   Садитесь, сэр. Хлебните-ка отсюда. - Он слабо улыбнулся. - Все  равно
наш друг Уильямс выдал мою тайну... Эге! Нашего полку прибыло.
   Свет погас, и  на  тусклом  фоне  открытой  двери  появилась  грузная
фигура, заполнившая собой весь проем. Дверь захлопнулась, и оба  увидели
Брукса, зажмурившегося от внезапно вспыхнувшей лампочки. Он раскраснелся
и тяжело дышал. Глаза его впились в  бутылку,  которую  держал  в  руках
Тэрнер.
   - Ага! - проговорил он наконец. - Играем в бутылочки, не так ли?
   Посуда, несомненно, принимается любая.
   Найдя место поудобнее, он поставил свой саквояж и начал в нем рыться.
В эту минуту кто-то резко постучал.
   - Войдите, - произнес Вэллери. Вошел сигнальщик и протянул депешу.
   - Из Лондона, сэр. Старшой говорит,  что  вы,  может  быть,  захотите
ответить.
   - Благодарю. Я позвоню вниз.
   Дверь распахнулась и снова закрылась. Вэллери  взглянул  на  Тэрнера:
руки его были уже пусты.
   - Спасибо, что так быстро убрали следы преступления, - улыбнулся он.
   Потом покачал головой. - Глаза... У меня что-то неладно с глазами. Не
прочтете ли вы радиограмму, старпом?
   - А вы тем временем примите приличное лекарство, - прогудел Брукс,  -
вместо этой  дряни,  которой  потчует  старший  офицер.  -  Порывшись  в
саквояже, он извлек оттуда бутылку с  янтарной  жидкостью.  -  При  всех
достижениях современной медицины - вернее сказать, из  всех  медицинских
средств, какими я располагаю, - ничего лучше этого я не смог сыскать.
   - Вы сказали об этом Николлсу? - Вэллери лежал теперь, закрыв  глаза,
на кушетке. На бескровных губах его играла бледная улыбка.
   - Да нет, - признался Брукс. - Еще успеется. Выпейте!
   - Спасибо. Ну, выкладывайте добрые вести, Тэрнер.
   - Добрые вести, говорите? - внезапное спокойствие  в  голосе  Тэрнера
ледяной глыбой придавило ожидавших ответа людей. - Нет, сэр, вести вовсе
не добрые.
   "Контр-адмиралу Вэллери,  командующему  14-й  эскадрой  авианосцев  и
конвоем Эф-Ар-77. - Тэрнер читал монотонно  и  бесстрастно.  -  Согласно
донесениям, "Тирпиц" с эскортом крейсеров  и  эскадренных  миноносцев  с
заходом  солнца  вышел  из  Альта-Фьорда.  Значительная  активность   на
аэродроме Альта-Фьорда. Остерегайтесь нападения надводных  кораблей  под
прикрытием авиации. Примите все меры к тому, чтобы не  допустить  потерь
среди кораблей и транспортов конвоя. Начальник штаба флота. Лондон".
   Тэрнер подчеркнуто старательно сложил листок и положил его на стол.
   - Великолепно, не правда ли? - проронил он.  -  Что-то  они  там  еще
выкинут?
   Вэллери приподнялся на кушетке, не замечая крови, которая  извилистой
струйкой сбегала у него  из  уголка  рта.  Лицо  его,  было  спокойно  и
неподвижно.
   - Пожалуй, я теперь выпью этот стакан, Брукс, если не  возражаете,  -
сказал он без всякого волнения.  -  "Тирпиц".  "Тирпиц".  -  Он  устало,
словно во сне, помотал головой. "Тирпиц" - название этого линкора каждый
произносил с каким-то тайным трепетом  и  страхом  -  слово,  которое  в
течение последних лет целиком владело умами  стратегов,  разрабатывавших
операции в Северной Атлантике.  Наконец-то  он  выходит  из  базы,  этот
бронированный  колосс,  родной  брат  линкора,  одним  свирепым   ударом
поразившего  насмерть  крейсер  "Худ",  который   был   любимцем   всего
британского флота и считался самым мощным кораблем в мире. Разве  устоял
бы против  него  их  крохотный  крейсер  с  броней  не  крепче  ореховой
скорлупки?.. Он снова покачал головой - на этот раз сердито - и заставил
себя вернуться к насущным нуждам.
   - Что ж, господа, время всякой вещи под небом. И "Тирпиц" -  одна  из
них. Когда-нибудь это должно было случиться. Нам  не  повезло.  Приманка
была слишком близка, слишком аппетитна.
   - Мой юный коллега будет вне себя от восторга,  -  мрачно  проговорил
Брукс. - Наконец-то увидит настоящий линейный корабль.
   - Вышел с заходом солнца, - вслух размышлял Тэрнер. - С заходом.
   Господи Боже! - воскликнул он. - Даже если учесть, что  ему  придется
пройти весь фьорд, он настигнет нас через четыре часа.
   - Вот именно, - кивнул Вэллери. - Уходить на север тоже  нет  смысла.
Нас догонят, прежде чем мы приблизимся хотя бы на сотню миль к нашим.
   - К нашим? К нашим большим парням, что  идут  к  нам  на  выручку?  -
презрительно фыркнул  Тэрнер.  -  Мне  не  хочется  изображать  из  себя
заезженную грампластинку,  но  я  снова  повторю,  что  они  появятся  к
шапочному разбору, мать их в душу! - Помолчав,  он  снова  выругался.  -
Надеюсь, теперь этот старый подонок будет доволен!
   - К чему такой пессимизм? - вопросительно поднял глаза Вэллери. Затем
негромко прибавил:
   - У нас есть еще возможность  через  какие-то  двое  суток  живыми  и
невредимыми вернуться в Скапа-Флоу. Ведь в шифровке ясно сказано:
   "Избегайте напрасных потерь". А "Улисс" - один из самых  быстроходных
кораблей в мире. Все очень просто, господа.
   - Ну, нет! - простонал Брукс.  -  После  такого  нервного  напряжения
внезапная разрядка будет убийственной. Я этого не выдержу.
   - Полагаете, что повторяется история с конвоем Пи-Кью-17? - улыбнулся
Тэрнер, но улыбка не коснулась его глаз. - Британский  королевский  флот
не вынесет такого  позора.  Каперанг...  контр-адмирал  Вэллери  никогда
этого не допустит.  Что  касается  меня  и  нашей  банды  головорезов  и
бунтарей, то ручаюсь, никто из нас не смог бы спать  спокойно,  совершив
подобную подлость.
   - Черт подери! - пробормотал Брукс. - Да это же настоящий поэт!
   - Вы правы, старпом. -  Вэллери  опустошил  стакан  и  в  изнеможении
откинулся назад. - Однако выбор у  вас  не  очень  велик...  Но  что  вы
скажете, если мы получим приказ... э-э-э... срочно отходить?
   - Вы не смогли прочесть этот приказ, - отрезал Тэрнер. - Помните,  вы
как-то говорили, что у вас глаза пошаливают?
   - "Друзья любезные  в  бою  со  мной  плечом  к  плечу  стояли..."  -
продекламировал  вполголоса  Вэллери.  -  Благодарю  вас,  господа.   Вы
облегчаете мою задачу.
   Вэллери приподнялся, упершись локтем: решение у него уже созрело.  Он
улыбнулся Тэрнеру, и лицо его снова стало почти мальчишеским.
   - Сигнал всем  судам  конвоя  и  кораблям  эскорта:  "Прорываться  на
север".
   Тэрнер изумленно уставился на командира.
   - На север? Вы сказали "на север"? Но ведь приказ адмиралтейства...
   - Я  сказал:  на  север,  -  невозмутимо  повторил  Вэл-лери.  -  Мне
безразлично, как отнесется к этому адмиралтейство. Мы и  так  достаточно
долго шли у него на поводу. Мы захлопнули капкан. Что ему еще надо? Если
повернуть на север, у конвоя остаются шансы уцелеть -  шансы,  возможно,
ничтожные, но можно будет хоть постоять за себя. Продолжать двигаться на
восток - самоубийство. - Он снова улыбнулся, почти  мечтательно.  -  Чем
дело кончится - неважно,  -  произнес  он  негромко.  -  Думаю,  мне  не
придется краснеть за свое решение. Ни теперь, ни потом.
   Тэрнер просиял.
   - Есть приказать повернуть на север, адмирал.
   - Сообщите о решении командующему, - продолжал Вэллери. - Запросите у
флагманского штурмана курс сближения с конвоем. Передайте конвою, что мы
будем следовать за ним, прикрывая  отход  судов.  Как  долго  мы  сумеем
продержаться, другой вопрос. Не будем обманывать  себя.  Уцелеть  у  нас
один шанс из тысячи... Что нам еще остается сделать, старпом?
   - Помолиться, - лаконично ответил Тэрнер.
   - И поспать, - прибавил Брукс. - В  самом  деле,  почему  бы  вам  не
поспать с полчаса, сэр?
   - Поспать? - искренне развеселился Вэллери. - Нам и без  того  вскоре
представится такая возможность. Для сна у нас целая вечность.
   - В ваших словах есть смысл, - согласился Брукс. -  Вполне  возможно,
что вы правы.
 
Глава 15 
 
В СУББОТУ 
(вечером) 
 
   Одна за другой поступали на мостик депеши.  С  транспортов  поступали
тревожные, озабоченные запросы, просьбы подтвердить сообщение  о  выходе
"Тирпица" в море. "Стерлинг" докладывал о том, что борьба  с  пожаром  в
надстройке идет успешно,  что  водонепроницаемые  переборки  в  машинном
отделении держатся. Орр, командир "Сирруса", сообщал, что эсминец  имеет
течь, но водоотливные помпы справляются (корабль  столкнулся  с  тонущим
транспортом), что с транспорта снято сорок четыре человека, что "Сиррус"
сделал все, что полагается, и нельзя ли ему идти  домой.  Донесение  это
поступило после того, как на "Сиррусе"  получили  дурные  вести.  Тэрнер
усмехнулся про себя: он знал, что теперь ничто на свете не заставит Орра
оставить конвой.
   Донесения продолжали поступать. Они передавались с помощью сигнальных
фонарей и по радио. Не было  никакого  смысла  сохранять  радиомолчание,
чтобы    затруднить    работу    вражеских    станций    радиоперехвата:
местонахождение конвоя было известно противнику с точностью до мили.  Не
было нужды запрещать и визуальную связь, поскольку  "Стерлинг"  все  еще
пылал, освещая море на милю вокруг. Поэтому донесения  все  поступали  и
поступали - донесения, полные страха,  уныния  и  тревоги.  Но  наиболее
тревожная для Тэрнера весть была передана не сигнальным прожектором и не
по радио.
   После налета торпедоносцев  прошла  добрая  четверть  часа.  "Улисс",
шедший теперь курсом 350 градусов, то  вставал  на  дыбы,  то  зарывался
носом во встречные  волны.  Неожиданно  дверца,  ведущая  на  мостик,  с
треском распахнулась, и какой-то  человек,  тяжело  дыша  и  спотыкаясь,
подошел к компасной площадке. Тэрнер, к  этому  времени  вернувшийся  на
мостик, внимательно взглянул на вошедшего, освещенного багровым  заревом
"Стерлинга", и узнал в нем трюмного  машиниста.  Лицо  его  было  залито
потом, превратившимся на морозе в корку льда. Несмотря на  лютую  стужу,
он был без шапки и в одной лишь робе. Трюмный страшно дрожал - дрожал от
возбуждения, а не от студеного ветра: он не обращал внимания на стужу.
   - Что случилось, приятель? - схватив его за плечи, спросил озабоченно
Тэрнер.  Моряк,  еще  не  успевший  перевести  дух,  не  мог  и   слова,
произнести.
   - В чем дело? Выкладывайте же!
   - Центральный пост, сэр! - Он дышал так часто.  так  мучительно,  что
говорил с трудом. - Там полно воды!
   - В  центральном  посту?  -  недоверчиво  переспросил  Тэрнер.  -  Он
затоплен?
   Когда это произошло?
   - Точно не знаю, сэр. - Кочегар все  еще  не  мог  отдышаться.  -  Мы
услышали страшный взрыв, минут этак...
   - Знаю, знаю! - нетерпеливо прервал его Тэрнер. - Торпедоносец сорвал
переднюю трубу и взорвался в  воде  у  левого  борта  корабля.  Но  это,
старина, произошло,пятнадцать минут  назад!  Пятнадцать  минут!  Господи
Боже, да за столько времени...
   - Распределительный щит выведен из строя, сэр.  -  Трюмный,  начавший
ощущать  холод,  съежился,  но,   раздосадованный   обстоятельностью   и
медлительностью  старпома,  выпрямился  и,  не  соображая,  что  делает,
ухватился за его куртку. Тревога в его голосе стала еще заметнее. -  Нет
току, сэр. А люк заклинило. Людям никак оттуда не выбраться!
   - Заклинило крышку люка? - Тэрнер озабоченно сощурил глаза.  -  Но  в
чем дело? - властно спросил он. - Перекос, что ли?
   - Противовес оборвался, сэр. Упал на крышку. Только на дюйм  и  можно
ее приподнять. Дело в том, сэр...
   - Капитан-лейтенант! - крикнул Тэрнер.
   - Есть, сэр. - Кэррингтон стоял сзади. - Я все слышал...  Почему  вам
ее не открыть?
   - Да это же люк в центральный пост! - в отчаянии воскликнул  трюмный.
- Черт знает какая тяжесть! Четверть тонны потянет, сэр. Вы его  знаете,
этот люк. Он под трапом возле поста управления рулем. Там только  вдвоем
можно работать. Никак не подступишься. Мы уже пробовали... Скорее,  сэр.
Ну пожалуйста.
   - Минутку. - Кэррингтон был так невозмутим, что это бесило. - Кого же
послать? Хартли? Он все еще тушит пожар. Ивенса? Мак-Интоша? Убиты. - Он
размышлял вслух. - Может, Беллами?
   - В чем  дело,  каплей?  -  вырвалось  у  старпома.  Взволнованность,
нетерпение трюмного передались и ему. - Что вы как пономарь?..
   - Крышка люка вместе с  грузом  весят  тысячу  фунтов,  -  проговорил
Кэррингтон. - Для особой работы нужен особый человек.
   - Петерсен, сэр! - трюмный мгновенно сообразил, в чем дело.  -  Нужно
позвать Петерсена?
   - Ну конечно же! - всплеснул руками Кэррингтон. - Ну, мы пошли, сэр.
   Что, ацетиленовый  резак?  Нет  времени!  Трюмный,  прихватите  ломы,
кувалды...
   Не позвоните ли вы в машинное, сэр?
   Но старпом уже снял телефонную трубку и держал ее в руке.
   На кормовой палубе пожар был почти ликвидирован.
   Лишь кое-где сохранились очаги пожара - следствие сильного сквозняка,
раздувавшего пламя. Переборки, трапы, рундуки  в  кормовых  кубриках  от
страшной жары превратились в груды исковерканного  металла.  Пропитанный
бензином настил верхней палубы толщиной почти в три дюйма точно слизнуло
гигантской паяльной лампой.  Обнажившиеся  стальные  листы,  раскаленные
докрасна, зловеще светились и шипели, когда на них падали хлопья снега.
   Хартли  и  его  люди,  работавшие  на  верхней  палубе  и  в   нижних
помещениях, то мерзли, то корчились от адского жара.  Они  работали  как
одержимые. Одному Богу известно, откуда брались силы у этих  измученных,
едва державшихся на ногах  людей.  Из  башен,  из  служебного  помещения
корабельной полиции, из кубриков, из поста аварийного управления рулем -
отовсюду они вытаскивали одного за другим моряков, застигнутых  взрывом,
когда в  корабль  врезался  "кондор".  Вытаскивали,  бранясь,  обливаясь
слезами, и снова  бросались  в  эту  преисподнюю,  несмотря  на  боль  и
опасность, раскидывая в стороны все еще  горящие,  раскаленные  обломки,
хватаясь за них руками в обожженных, рваных рукавицах. Когда же рукавицы
терялись, они оттаскивали эти обломки голыми руками.
   Мертвецов укладывали в проходе  вдоль  правого  борта,  где  их  ждал
старший матрос Дойл. Еще каких-нибудь  полчаса  назад  Дойл  катался  по
палубе возле камбуза, едва не крича от страшной боли: промокший до нитки
возле своей зенитной установки, он закоченел, после чего начал отходить.
Спустя пять минут он уже снова был около  орудия,  несгибаемый,  крепкий
что скала, и прямой наводкой всаживал  в  торпедоносцы  один  снаряд  за
другим. А теперь, все такой же неутомимый и  спокойный,  он  работал  на
юте. Этот железный человек с обросшим бородой лицом,  точно  отлитым  из
железа, и львиной гривой, взвалив на плечи очередного убитого,  подходил
к борту и  осторожно  сбрасывал  свою  ношу  через  леерное  ограждение.
Сколько раз повторил он этот страшный путь, Дойл не знал; после двадцати
ходок он потерял счет мертвецам. Конечно, он не имел  права  делать  то,
что делал: церемония погребения на флоте соблюдается строго. Но тут было
не до церемоний. Старшина-парусник был убит, а  никто,  кроме  него,  не
захотел бы да и не смог зашить в парусину эти изуродованные,  обугленные
груды плоти и привязать к ним груз.  "Мертвецам  теперь  все  равно",  -
бесстрастно думал Дойл. Кэррингтон и Хартли были того  же  мнения  и  не
мешали ему.
   Под ногами Николлса и старшего телеграфиста Брауна,  до  сих  пор  не
снявших свои нелепые асбестовые костюмы, гудела дымящаяся палуба.  Удары
тяжелых  кувалд,  которыми  оба  размахивали,  отбивая   задрайки   люка
четвертого  артиллерийского  погреба,  -  гулко  отдавались  в  соседних
помещениях корабля. В дыму, полумраке из-за страшной  спешки  они  то  и
дело промахивались, и тогда тяжелый молот вырывался из онемевших  рук  и
летел в жадную тьму.
   Может, еще есть время, лихорадочно думал Николлс, может, еще успеем.
   Главный клапан затопления закрыт пять минут назад. Есть еще  какая-то
надежда, что двое моряков, запертых внутри, еще держатся за трап, подняв
головы над водой.
   Оставалась одна, всего одна задрайка. Они попеременно ударяли по  ней
со всего размаху.  Внезапно  задрайка  оторвалась  у  основания,  и  под
страшным давлением сжатого воздуха крышка люка молниеносно распахнулась.
Браун вскрикнул от дикой боли: тяжелая крышка с  силой  ударила  его  по
правому бедру. Он рухнул на палубу и остался лежать, издавая мучительные
стоны.
   Даже не удостоив его взглядом, Николлс перегнулся через комингс  люка
и направил мощный луч фонаря внутрь погреба. Но не увидел там  ничего  -
ничего, что хотел бы увидеть. Внизу была лишь  вода  -  черная,  вязкая,
зловещая.
   Подернутая  пленкой  мазута,  она  мерно  поднималась  и   опускалась
бесшумно, без плеска, перекатываясь из одного конца  в  другой  по  мере
того, как крейсер то взлетал вверх, то падал  вниз,  скользя  по  склону
огромной волны.
   - Эй, внизу! Есть там кто живой? - громко крикнул Николлс. Его  голос
- голос, он заметил  словно  бы  со  стороны,  глухой,  надтреснутый  от
волнения, - многократно усиленный эхом, с грохотом покатился по железной
шахте. - Эй, внизу? - крикнул он опять. -  Есть  тут  кто-нибудь?  -  Он
напряг слух в мучительном ожидании, но в ответ не услышал ни  малейшего,
даже самого слабого шороха. - Мак-Куэйтер! - крикнул он в третий раз.  -
Уильямсон! Вы меня слышите? - Он снова  стал  вглядываться,  прислушался
снова, но внизу была лишь темнота  да  глухой  шепот  маслянистой  воды,
колыхавшейся из стороны в сторону. Он посмотрел  на  сноп  света  и  был
поражен тем, как быстро поглотила поверхность воды  этот  яркий  луч.  А
там, под ее поверхностью... Его бросило  в  озноб.  Даже  вода  казалась
мертвой - какой-то стоялой, мрачной и страшной.
   Внезапно рассердившись на себя, он тряхнул головой,  отгоняя  нелепые
первобытные страхи. Расшалилось воображение, надо будет подлечиться.
   Отступив  назад,   он   выпрямился.   Бережно,   осторожно   затворил
раскачивавшуюся взад-вперед крышку люка. Палуба загудела: раздался  удар
кувалды. Потом еще один, и еще, и еще...
   Додсон, командир  механической  части,  шевельнулся  и  застонал.  Он
попытался открыть глаза, но веки были словно чугунные. И  ему  казалось,
что вокруг него стояла стеной темнота - абсолютная, непроницаемая, почти
осязаемая. Поражаясь своей беспомощности, он силился вспомнить,  что  же
произошло, сколько времени он тут  лежит.  Шея  -  возле  самого  уха  -
страшно болела. Медленным, неуклюжим жестом он стащил с  руки  перчатку,
осторожно  пощупал.  Ладонь  была  мокрой  и  липкой.  Он  с  удивлением
обнаружил, что волосы его пропитаны кровью. Ну, конечно, то была  кровь,
он ощущал, как она медленной, густой струей течет по щеке.
   И эта мощная вибрация, сопровождаемая каким-то неуловимым напряженным
звуком,  заставившим  стиснуть  зубы...  Он  слышал,  почти  осязал  эту
вибрацию  -  здесь,  совсем  рядом.  Додсон  протянул   голую   руку   и
инстинктивно отдернул ее, прикоснувшись к какой-то  гладкой  вращающейся
детали, которая, вдобавок, была чуть ли не раскалена докрасна.
   Коридор гребного  вала!  Ну  конечно  же.  Он  находился  в  коридоре
гребного вала. Когда выяснилось, что  масляные  магистрали  обоих  левых
валов перебиты, он решил сам исправить неполадки, чтобы не останавливать
машину. Он знал, что корабль подвергся  налету.  Сюда,  в  самую  утробу
корабля, не  проникал  никакой  звук.  Здесь  не  было  слышно  ни  шума
авиационных моторов, ни даже выстрелов  собственных  пуш