он плохи.
   - Понимаю. - Брукс поежился. Возможно, виною  тому  был  жуткий,  как
погребальная песнь, вой ветра в разбитом снарядами рангоуте, а возможно,
пронизывающая  стужа.  Снова   поежившись,   он   взглянул   вверх,   на
опускавшуюся  осветительную  бомбу.  -   Красиво,   очень   красиво,   -
пробормотал он. - В честь чего такая иллюминация?
   - Ждем гостей,  -  криво  усмехнулся  Тэрнер.  -  Ведь  так  заведено
издавна, о Сократ. Увидят огонек в окне  -  непременно  пожалуют.  -  Он
внезапно напрягся, лицо  его  словно  окаменело.  -  Прошу  прощения,  я
ошибся, - проронил он. - Гости уже пожаловали.
   Последние слова его утонули в раскатах мощного взрыва.
   Тэрнер ожидал этого: пять-шесть секунд назад он  заметил  узкий,  как
кинжал, сноп огня, взвившийся к  небесам,  который  возник  перед  самым
мостиком  "Огайо  Фрейтера".  До  транспорта,  находившегося  на  правой
раковине, было уже больше мили,  но  он  был  отчетливо  виден  в  свете
северного сияния. Свете, оказавшемся  предательским:  почти  не  имевшее
хода судно было обнаружено рыскавшей поблизости немецкой подлодкой.
   "Огайо Фрейтер" виден был недолго. Взрыв - и вслед за ним ничего:  ни
дыма, ни пламени, ни звука. Но спинной хребет транспорта был перебит:  в
днище, верно, зияла  огромная  пробоина,  а  трюмы  были  битком  набиты
танками и боеприпасами.  Транспорт  встретил  свою  кончину  с  каким-то
удивительным достоинством: он затонул быстро, спокойно, без суеты. Через
три минуты все было кончено.
   Воцарившуюся на мостике угрюмую тишину нарушил Тэрнер. Он отвернулся;
на лицо его, освещенное бельм светом "люстры", было не  слишком  приятно
смотреть.
   - А еще говорил:  "Au  revoir!"  -  пробормотал  он,  ни  к  кому  не
обращаясь.
   - Лгун несчастный!.. - Он сердито  покачал  головой,  потом  коснулся
рукава Капкового мальчика. - Свяжитесь с радиорубкой! - резко проговорил
он. - Прикажите "Викингу" заняться этой лодкой, пока мы не освободимся.
   - Когда всему этому настанет, конец? - В призрачном свете лицо Брукса
казалось неподвижным и утомленным.
   - Одному Богу известно! Как я ненавижу этих подлых убийц! - простонал
Тэрнер. - Я прекрасно понимаю, мы занимаемся тем же... Только дайте  мне
что-нибудь такое, что я мог бы видеть, с чем я мог бы помериться силами,
что-нибудь такое...
   - Не волнуйтесь, "Тирпиц" вы обязательно увидите, - сухо оборвал  его
Кэррингтон. - Судя по всему, он достаточно велик, чтобы его не заметить.
   Взглянув на первого офицера,  Тэрнер  неожиданно  улыбнулся.  Хлопнув
Кэррингтона по плечу, он  откинул  голову  назад  и  впился  взглядом  в
мерцающее на небе сияние, гадая, когда же повесят вторую "люстру".
   - Ты не можешь уделить мне минуту, Джонни?  -  вполголоса  проговорил
Капковый мальчик. - Хотелось бы поговорить с тобой.
   - Разумеется. - Николлс удивленно взглянул на  друга.  -  Разумеется,
могу, не одну, а десять, пока не подойдет "Сиррус". В чем дело, Энди?
   - Виноват,  я  сейчас.  -  Штурман  подошел  к  старшему  офицеру.  -
Разрешите пройти в штурманскую рубку, сэр.
   - Спички не забыли? - улыбнулся Тэрнер. - О'кей. Ступайте.
   На  лице  Капкового  мальчика  появилась  слабая  тень  улыбки.  Взяв
Николлса под руку, он проводил его  в  штурманскую;  там  зажег  свет  и
достал сигареты.
   Штурман пристально смотрел на Николлса, поднесшего кончик сигареты  к
колеблющемуся язычку огня.
   - Ты знаешь, Джонни? - внезапно произнес он. - Пожалуй, во  мне  есть
шотландская порода.
   - Шотландская кровь, - поправил  его  Николлс.  -  С  чего  это  тебе
взбрело в голову?
   - И вот эта кровь говорит мне, что я обречен. Мои шотландские  предки
зовут меня к себе, Джонни.  Я  чувствую  это  всем  своим  существом.  -
Капковый мальчик словно не заметил, что его прервали. Он зябко поежился.
- Не понимаю, в чем дело. Я еще никогда не испытывал такого ощущения.
   - Пустяки. У тебя  несварение  желудка,  приятель,  -  бодро  ответил
Николлс. Но ему стало не по себе.
   - На этот раз попал пальцем в небо, - покачал головой  штурман,  едва
заметно улыбнувшись. - Ко всему, я двое  суток  куска  в  рот  не  брал.
Честное слово, Джонни.
   Слова друга произвели на Николлса впечатление. Чувства,  искренность,
серьезность - все это было ново в Капковом.
   - Мы с тобой больше не увидимся,  -  негромко  продолжал  штурман.  -
Прошу тебя, Джонни, окажи мне услугу.
   - Перестань валять дурака, рассердился Николлс. - Какого черта ты...
   - Возьми это с собой. - Капковый достал листок бумаги и сунул  его  в
руки приятеля. - Можешь прочесть?
   - Могу. - Николлс умерил свой гнев. -  Да,  я  могу  прочесть.  -  На
листке бумаги стояло имя и адрес. Имя девушки и адрес в  Сюррее.  -  Так
вот как ее звать, -  произнес  он  тихо.  -  Хуанита...  Хуанита.  -  Он
проговорил это имя четко, с правильным испанским  произношением.  -  Моя
любимая песня и мое любимое имя, - проронил он.
   - Неужели? - живо переспросил его Капковый мальчик. - Это  правда?  И
мое тоже, Джонни. - Помолчав, он добавил:
   - Если так случится... словом,  если  я...  Ты  навести  ее,  Джонни,
ладно?
   - О чем ты говоришь, старина? - Николлсу стало  не  по  себе.  Не  то
торопясь закончить этот разговор, не то  шутливо  он  похлопал  молодого
штурмана по груди.
   - Да в таком костюме ты смог бы вплавь добраться до Мурманска. Ты  же
сам твердил мне об этом раз сто.
   Капковый мальчик улыбнулся. Но улыбка была не слишком веселая.
   - Конечно же, конечно... Так ты сходишь, Джонни?
   - Черт тебя побери, да! - в сердцах воскликнул Николлс. - Да, схожу.
   Кстати, мне пора идти еще кое-куда. Пошли!
   Выключив свет, отворил дверь и хотел было перешагнуть через комингс.
   Потом, раздумав, он вернулся и, закрыв  дверь,  снова  включил  свет.
Капковый мальчик, даже не сдвинувшись с места, смотрел на него как ни  в
чем не бывало.
   - Прости, Энди, - с искренним раскаянием  проговорил  Николлс.  -  Не
знаю, что это на меня нашло...
   - Дурной нрав, - весело отозвался Капковый  мальчик.  -  Тебя  всегда
бесило, когда я оказывался прав, а ты ошибался!
   У Николлса перехватило дыхание, и он на секунду прикрыл глаза.  Потом
протянул руку.
   - Всего  наилучшего,  Васко,  -  попытался  он  улыбнуться.  -  И  не
беспокойся. Я навещу  ее,  если  что...  Словом,  навещу,  обещаю  тебе.
Хуанита...
   Но если застану там тебя... - с шутливой угрозой продолжал он, - тебе
не поздоровится.
   - Спасибо, Джонни. Большое спасибо.  -  Капковый  мальчик  был  почти
счастлив. - Желаю удачи, дружище... Vaya con dios! Так  она  мне  всегда
говорила на прощание. Так и в последний раз сказала.
   Спустя полчаса лейтенант Николлс оперировал на борту "Сирруса".
   Стрелки часов показывали 04.45. Стужа была нестерпимой. С  норда  дул
ровный умеренный ветер.  Волнение  усилилось.  Волна  стали  длиннее,  а
зловещие ложбины между  ними  глубже,  и  "Сиррусу",  который  тек,  как
решето, и был покрыт горой льда, доставалось здорово.  Небо  по-прежнему
было ясным и не правдоподобно чистым. Северное сияние  начало  блекнуть,
зажглись  звезды.  К  поверхности  моря  опускалась   пятая   по   счету
осветительная бомба.
   Именно  в  04.45  они  услышали  этот  звук  -  дальний  гром  пушек,
доносившийся с юга. Грохот раздался минуту спустя  после  того,  как  на
кромке горизонта вспыхнуло ровное  белое  пламя.  Представить,  что  там
происходит, было нетрудно.  "Викинг",  преследовавший  подводную  лодку,
хотя был бессилен нанести ей удар, сам подвергся нападению. Бой,  видно,
был скоротечным и жестоким: орудийные залпы тотчас же смолкли.  В  эфире
царило зловещее молчание. Никто так и  не  узнал,  что  же  случилось  с
"Викингом": из его экипажа не спасся ни один человек.
   Едва умолкли пушки "Викинга", как послышался рев  моторов  "кондора",
входящего на полных оборотах в пологое пике. Секунд пять, может  десять,
а казалось еще дольше, несмотря  на  то  что  ни  один  зенитный  расчет
кораблей конвоя не успел накрыть его, -  огромный  "фокке-вульф"  летел,
озаренный светом бомбы, сброшенной им самим, и  вдруг  исчез.  А  позади
него небо вспыхнуло ярким пламенем, на которое было больно  смотреть,  -
более ослепительным, чем лучи полуденного  солнца.  Световая  сила  этих
"люстр" была столь велика, а действие их столь  эффективно,  что  зрачки
наблюдателей сузились, а веки плотно сжались. Прежде чем кто-либо  успел
понять, что происходит,  вырвавшиеся  из  кольца  света  бомбардировщики
обрушились на конвой. Расчет, координация действий самояета-наводчика  и
бомбардировщиков были изумительны.
   В первой волне шло  двенадцать  машин.  На  этот  раз  они  атаковали
одновременно несколько целей: на каждый  корабль  приходилось  не  более
двух самолетов. Тэрнера, наблюдавшего с мостика, как машины круто падают
вниз и выравниваются, прежде чем хотя  бы  одна  пушка  "Улисса"  успела
открыть огонь, обуяла тревога. Было что-то  ужасно  знакомое  в  большой
скорости, манере летать, в силуэтах этих самолетов.  Внезапно  он  узнал
их: это же "Хейнкель-111". А Тэриер  знал,  что  "Хейнкель-111"  оснащен
крылатыми бомбами - оружием, которого он опасался больше всего.
   И тут, словно кто-то нажал на невидимую кнопку, открыли огонь все  до
одного орудия "Улисса". Воздух наполнился дымом, едким запахом  горящего
кордита. Грохот стоял неописуемый. Внезапно  Тэрнера  охватило  ощущение
непонятной и свирепой радости... Черт с ними и с их  крылатыми  бомбами,
думал он.  Такая  война  ему  по  душе  -  не  игра  в  кошки-мышки,  не
томительные, унылые  прятки,  когда  пытаешься  перехитрить  засевшие  в
засаде "волчьи стаи", а драка врукопашную, в которой ты  встречаешься  с
врагом лицом к лицу и ненавидишь его, и уважаешь за то, что он сошелся с
тобой в честном бою, и как проклятый стараешься уничтожить егб. И Тэрнер
знал, что люди "Улисса", не щадя  живота,  будут  стремиться  уничтожить
этого врага. Не нужно было обладать  незаурядными  способностями,  чтобы
направить в нужное русло чувства, испытываемые его  людьми.  Да,  теперь
это  были  его  люди.  Они  подавили  в  себе  инстинкт  самосохранения.
Преступив порог страха, они увидели, что за  ним  ничего  более  нет,  и
потому были готовы подавать снаряды и нажимать на гашетки  до  тех  пор,
пока не упадут, сраженные врагом.
   Головной "хейнкель" сдуло с  неба  страшным  ветром  смерти:  удачным
залпом его накрыла третья башня, обслуживаемая морскими пехотинцами,  от
которых осталась жалкая горстка, та самая  башня,  что  сбила  "кондор".
Летевший следом за головной машиной "хейнкель" резко отвернул в сторону,
спасаясь от дождя обломков, в которые превратились фюзеляж и моторы  его
ведомого, и спикировал, промелькнув перед носом крейсера  на  расстоянии
всего одной длины корпуса. Затем круто накренился влево  и,  дав  полный
газ, снова ринулся на "Улисс". Расчеты орудий оказались сбитыми с толку;
прошло несколько долгих секунд, прежде чем открыл огонь первый комендор.
Этого времени "хейнкелю" хватило с лихвой, чтобы выйти на цель под углом
60 градусов, сбросить бомбу  и  рвануть  в  сторону,  спасаясь  от  огня
"эрликонов" и  скорострельных  автоматов.  Каким-то  чудом  ему  удалось
спастись.
   Крылатая бомба была сброшена,  видно,  недостаточно  высоко.  Сначала
покачавшись,   она   затем   выровнялась   и,   спикировав,   вышла   на
горизонтальную  траекторию  поражения.  Прорвав   пелену   дыма,   бомба
взорвалась с оглушительным грохотом.  Взрыв  потряс  крейсер  до  самого
киля, и у тех, кто находился на мостике, едва  не  разорвало  барабанные
перепонки.
   Окинув взглядом кормовую часть  корабля,  Тэрнер  решил,  что  судьба
крейсера  решена.  Сам  в  прошлом   офицер-торпедист,   специалист   по
взрывчатым веществам, он мог определить степень разрушений,  причиненных
тем или  иным  взрывчатым  веществом.  Ему  никогда  еще  не  доводилось
оказываться в такой близости  от  столь  убийственного  взрыва.  Недаром
старпом боялся этих планирующих бомб, но он и представить себе  не  мог,
насколько велика сила их действия: удар оказался в два, а  то  и  в  три
раза сильнее, чем он предполагал.
   Откуда было знать старшему офицеру, что он услышал  не  один,  а  два
взрыва, происшедших почти одновременно. По воле  случая  крылатая  бомба
попала прямо в трубы торпедного аппарата левого борта. В них  оставалась
всего одна торпеда: двумя  другими  была  потоплена  "Вайтура".  Аматол,
находившийся в зарядной части торпеды,  представляет  собой  чрезвычайно
устойчивое, инертное вещество, не боящееся даже самых  страшных  ударов.
Но взрыв бомбы произошел так  близко  и  был  так  силен,  что  ответная
детонация оказалась неизбежной.
   Взрыв произвел чудовищные разрушения: рана, нанесенная кораблю,  была
тяжелой, хотя и не смертельной. Почти до самой ватерлинии борт  крейсера
был как бы распорот гигантским консервным ножом. От торпедных  аппаратов
не осталось и следа; палубы изрешечены,  деревянные  настилы  разбиты  в
щепы, кожух дымовой трубы изуродован до  неузнаваемости,  а  сама  труба
накренилась на левый борт, пожалуй, на все пятнадцать  градусов.  Однако
основная энергия взрыва оказалась направленной в корму, так что  ударная
волна почти целиком ушла в воду, при этом камбуз и корабельная лавка,  и
без того получившие  значительные  повреждения,  теперь  превратились  в
свалку искореженного металла.
   Поднятое взрывом облако пыли и обломков еще не успело  осесть,  когда
вдали скрылся последний из "хейнкелей". Вражеские машины летели, едва не
задевая за гребни волн, при  этом  они  выделывали  немыслимые  пируэты,
чтобы не попасть под проливной дождь огненных  трасс.  Потом,  точно  по
волшебству, они исчезли; остались лишь внезапно навалившаяся  оглушающая
тишина и медленно догорающие "люстры", освещающие  облако,  точно  саван
закрывшее  "Улисс",  темные  клубы  дыма,  валившие  из  недр  разбитого
"Стерлинга", да танкер, у которого почти целиком была оторвана  кормовая
надстройка. Но ни одно из судов конвоя не дрогнуло  и  не  остановилось,
при этом было уничтожено пять "хейнкелей". "Победа, доставшаяся  дорогой
ценой, - размышлял  Тэрнер,  -  если  можно  назвать  это  победой".  Он
понимал, что "хейнкели" вернутся снова.
   Нетрудно  представить  оскорбленную  гордость  и   ярость   немецкого
верховного командования в Норвегии: насколько известно Тэрнеру,  еще  ни
один конвой, направлявшийся в Россию, не проходил в  такой  близости  от
побережья.
 
*** 
 
   Чтобы не задеть огромный вращающийся  вал,  Райли  осторожно  вытянул
онемевшую ногу. Он аккуратно налил масла на подшипник, боясь потревожить
инженер-механика, который уснул, привалившись к стене туннеля и  положив
голову на плечо кочегару. Едва Райли выпрямился, как Додсон  заворочался
и открыл тяжелые, слипшиеся веки.
   - Господи Боже! - проговорил он устало. - Вы все еще здесь, Райли?
   То были первые слова, произнесенные им в течение нескольких часов.
   - Это большая удача, что я здесь, черт бы меня  побрал!  -  проворчал
Райли и кивнул на подшипник. - Случись что, пожарный  рукав  сюда  никто
небось не притащит!
   Он был несправедлив, и Райли сам понимал это: они с Додсоном менялись
каждые полчаса; один отдыхал, а  другой  смазывал  подшипник.  Но  Райли
просто нужно  было  что-нибудь  сказать,  потому  что  ему  все  труднее
становилось выдерживать неприязненный тон, разговаривая со стармехом.
   Додсон  усмехнулся  про  себя,  но   не   сказал   ничего.   Наконец,
откашлявшись, он как бы мимоходом заметил:
   - Не кажется ли вам, что "Тирпиц" заставляет себя ждать?
   - Да, сэр. - Райли чувствовал  себя  неловко.  -  Давно  бы  пора  ей
пожаловать, этой проклятой посудине!
   - Не ей, а ему, - машинально поправил Додсон. - "Адмирал фон Тирпиц",
как-никак... Почему вы не перестанете заниматься этой чепухой, Райли?
   Райли что-то буркнул. Додсон вздохнул, потом лицо его просияло.
   - Сходите-ка, принесите еще кофе. У меня в горле пересохло.
   - Не пойду, - наотрез отказался Райли. - Сходите лучше вы.
   - Прошу вас, сделайте  одолжение,  -  ласково  проговорил  Додсон.  -
Чертовски хочется пить.
   - Так  и  быть,  схожу.  -  Верзила-кочегар,  выругавшись,  с  трудом
поднялся на ноги. - Только где я его достану?
   - В машинном отделении  кофе  сколько  угодно.  Если  там  не  хлещут
ледяную воду, значит, хлещут кофе. Чур, мне  ледяной  воды  не  надо,  -
поежился Додсон.
   Взяв термос, Райли поковылял вдоль туннеля.  Не  успел  он  пройти  и
нескольких футов, как "Улисс" вздрогнул всем корпусом от  залпа  тяжелых
орудий. То было сигналом начала воздушного налета.
   Додсон вцепился в стенку. Он заметил, что Райли сделал то  же  самое,
потом неуклюже, спотыкаясь, бросился бежать. Было  что-то  гротескное  и
знакомое в его манере бегать. Снова послышался удар  орудий,  и  нелепая
фигура, похожая на гигантского краба, охваченного паникой,  припустилась
еще быстрей. "Паника, - подумал Додсон, - вот что  бывает,  когда  людей
охватывает паника". Снова весь коридор заходил ходуном  -  на  этот  раз
сильнее. Должно быть, стреляла третья башня, она почти над ними. Нет,  я
не осуждаю его.
   Слава Богу, что он сбежал. Додсон мысленно улыбнулся. Наш друг  Райли
больше здесь не появится, он  не  из  тех,  кто  быстро  перековывается.
Додсон устало откинулся назад. "Наконец-то я  один",  -  пробормотал  он
едва слышно. Он ждал чувства облегчения. Но  его  не  было.  Взамен  его
появились досада, чувство одиночества и тоски и еще - какая-то пустота и
разочарование.
   Но немного спустя Райли появился  вновь.  Он  снова  бежал  неуклюже,
по-крабьи, держа в руках трехпинтовый термос и две  кружки.  Задевая  за
стенку туннеля, он яростно бранился. Тяжело дыша, он не говоря ни  слова
сел рядом с Додсоном, налил тому дымящегося кофе.
   - Какого дьявола вы вздумали вернуться? - резко проговорил Додсон.  -
Я вас не просил...
   - Вы просили кофе, - грубо оборвал его Райли. -  Вот  и  пейте,  черт
возьми.
   В это мгновение в тускло  освещенном  коридоре  гребного  вала  жутко
отозвалось эхо взрыва бомбы и детонации торпеды в аппарате левого борта.
   Вибрация была так сильна,  что  они  оба  сшиблись.  Кружка,  которую
держал Райли, выплеснулась  Додсону  на  ногу.  Ум  Додсона  так  устал,
реакции стали столь замедленными, что первая его мысль была о  том,  как
дьявольски он озяб,  до  чего  холодно  в  этом  туннеле  с  "плачущими"
стенками. Горячий, как кипяток, кофе мгновенно проник сквозь одежду,  но
Додсон не ощущал ни ожога, ни влаги:  ноги  ниже  колен  у  него  совсем
онемели. Затем, встряхнув головой, он посмотрел на Райли.
   - Ради Бога, в чем дело? Что происходит? Не знаете?
   - Понятия не имею. Спрашивать было некогда. -  Райли  с  наслаждением
потянулся и принялся дуть на дымящийся кофе. Тут ему  в  голову  пришла,
видно,  удачная  мысль:  широкая  улыбка  осветила  мрачную   физиономию
кочегара.
   - Не иначе, как "Тирпиц", - произнес он с надеждой.
   В  эту  страшную  ночь  немецкие  эскадрильи  трижды  поднимались   с
аэродрома  в  Альта-Фьорде  и,  гудя  моторами,   улетали   в   студеную
арктическую ночь, держа курс на норд-норд-вест. Средь  вод  неспокойного
Ледовитого океана они искали жалкие  остатки  конвоя  Эф-Ар-77.  Особого
труда для них эти поиски не составляли  -  всю  ночь  конвой  неотступно
преследовал "фокке-вульф" - "кондор", несмотря на все попытки избавиться
от него. У "кондора", казалось, был бесконечный запас этих  смертоносных
"люстр". Вполне возможно, что так оно и было, наверняка он не взял иного
груза, кроме осветительных  бомб.  А  бомбардировщикам  оставалось  лишь
лететь на этот ориентир.
   Первая атака началась примерно  в  05.45  с  высоты  около  девятисот
метров.
   В  нападении,  похоже,  участвовали  "дорнье",  но   определить   тип
самолетов с полной уверенностью было  сложно,  поскольку  неприятельские
машины летели