а  душу  и
тело, что выдерживают здесь единицы, но если даже Мерфи и  был  напуган,
растерян или страдал от боли, то скрывал он это очень хорошо.  Наверняка
Свенсон отправил со мной одного из лучших, а быть среди лучших  в  такой
команде - что-то да значит.
   Мы освободили запоры передней  защитной  переборки,  подождали,  пока
давление окончательно уравняется, и осторожно  толкнули  дверь.  Вода  в
торпедном отсеке стояла примерно на два фута выше  порожка,  и  едва  мы
приоткрыли дверь,  она,  шипя  и  пенясь,  хлынула  в  промежуток  между
переборками, а сжатый воздух со свистом устремился в торпедный отсек.
   Секунд десять нам пришлось одновременно удерживать дверь и  сохранять
равновесие, пока вода и воздух сражались между собой,  деля  завоеванное
пространство.
   Потом мы распахнули дверь во всю ширь. Вода от  защитной  до  носовой
переборки  установилась  примерно  на   уровне   тридцати   дюймов.   Мы
перешагнули через порожек, включили водонепроницаемые фонари и окунулись
с головой. Температура воды была около 28  градусов  по  Фаренгейту,  то
есть на четыре градуса ниже точки замерзания. Как раз для такой  воды  и
предназначались наши костюмы из пористой резины, но  все  равно  у  меня
мигом перехватило дыхание: надо учесть, что дышать чистым кислородом при
высоком давлении и без того трудно. Но приходилось поторапливаться:  чем
дольше мы здесь провозимся, тем  дольше  нам  придется  потом  проходить
декомпрессию.  Где  вплавь,  где  пешком  мы  добрались  до   четвертого
аппарата, нащупали  крышку  и  плотно  ее  задраили.  Правда,  сперва  я
все-таки ухитрился заглянуть внутрь контрольного  краника.  Сама  крышка
оказалась неповрежденной:  весь  удар  приняло  на  себя  тело  бедолаги
Миллса. Она плотно встала  на  место.  Мы  повернули  рычаг  в  закрытое
положение и отправились восвояси. Добравшись до  задней  переборки,  мы,
как было  условлено,  постучали  в  дверь.  Почти  сразу  же  послышался
приглушенный рокот мотора, и в торпедном отсеке заработали мощные помпы,
вытесняя воду в забортное пространство. Уровень воды медленно  снижался,
так же  медленно  падало  и  давление  воздуха.  Постепенно,  градус  за
градусом, "Дельфин" начал выравниваться. Как только вода опустилась ниже
порожка, мы снова постучали в дверь и тут же  почувствовали,  как  стали
откачивать избыток воздуха.
   Когда через  несколько  минут  я  снимал  резиновый  костюм,  Свенсон
поинтересовался:
   - Порядок?
   - Полный! А ваш Мерфи - молодец!
   - Лучший специалист!.. Большое  вам  спасибо,  доктор,  -  он  Снизил
голос.
   - Вы, случайно, не заглянули...
   - Черт возьми, вы прекрасно знаете, что заглянул, -  ответил  я.  Там
нет ни воска, ни жвачки, ни краски. А знаете, что там  есть,  коммандер?
Клей!
   Вот так они и закупорили контрольный кран. Самая  удобная  штука  для
такого дела.
   - Понятно, - заключил Свенсон и зашагал прочь.
   "Дельфин" содрогнулся всем корпусом, и торпеда отправилась в путь  из
третьего аппарата - единственного,  на  который  Свенсон  мог  полностью
положиться.
   - Ведите отсчет, - обратился Свенсон  к  Хансену.  -  И  предупредите
меня, когда она должна взорваться и  когда  мы  должны  услышать  взрыв.
Хансен взглянул на секундомер, который он держал в перебинтованной руке,
и молча кивнул. Секунды тянулись, как годы. Я видел, как у Хансена  чуть
шевелятся губы. Потом он сказал:
   - Должен быть взрыв - вот! - И через две или три  секунды:  -  Должен
быть звук - вот!..
   Тот, кто наводил торпеду, знал свое дело. Едва Хансен произнес второе
"вот!", как весь корпус "Дельфина" содрогнулся и  задребезжал  -  к  нам
вернулась ударная волна от взрыва боеголовки. Палуба резко  ушла  из-под
ног, но все равно  удар  был  не  таким  сильным,  как  я  ожидал.  Я  с
облегчением перевел дух. И без телепатии можно было догадаться, что  все
остальные сделали то же самое. Никогда еще ни одна  подводная  лодка  не
находилась так близко  от  взрыва  торпеды  подо  льдом,  никто  не  мог
предугадать, насколько усилится мощь и разрушительное  действие  ударной
волны при отражении от ледового поля.
   - Превосходно, - пробормотал Свенсон. - Нет, в  самом  деле,  сделано
превосходно. Оба двигателя вперед на одну треть. Надеюсь,  эта  хлопушка
тряхнула лед посильнее, чем нашу лодку...  -  Он  обратился  к  Бенсону,
склонившемуся над ледовой машиной: - Скажите  нам,  когда  мы  подойдем,
ладно?
   Он двинулся к штурманскому столу. Рейберн поднял глаза и сказал:
   - Пятьсот ярдов прошли, еще пятьсот ярдов осталось.
   - Всем стоп! - приказал Свенсон. Легкая дрожь от винтов прекратилась.
Нам надо держать ушки на макушке. От этого взрыва  могут  нырнуть  куски
льда в несколько тонн весом. Если уж встретиться  при  подъеме  с  такой
глыбой, так уж лучше не на ходу.
   - Осталось триста ярдов, - произнес Рейберн.
   - Все чисто. Вокруг все чисто, - доложили от сонара.
   - Все еще толстый лед, - нараспев сообщил Бенсон. - Ага! Вот оно!  Мы
под полыньей. Тонкий лед. Ну, примерно пять или шесть  футов.  -  Двести
ярдов, - сказал Рейберн. - Скорость уменьшается.
   Мы двигались вперед по инерции. По приказу Свенсона винты крутанулись
еще пару раз и затем снова замерли.
   - Пятьдесят ярдов, - отметил Рейберн. - Уже близко.
   - Толщина льда?
   - Без изменений. Около пяти футов. - Скорость?
   - Один узел.
   - Положение?
   - Точно тысяча ярдов. Проходим прямо под целью.
   - И ничего на ледовой машине... Совсем ничего?
   - Ни проблеска... - Бенсон пожал плечами и поднял взгляд на Свенсона.
Капитан пересек помещение и  уставился  на  перо,  чертившее  на  бумаге
отчетливые вертикальные линии.
   - Странно, если не сказать больше, - пробормотал Свенсон.  -  В  этой
штуковине было семьсот фунтов аматола высшего сорта...  Должно  быть,  в
этом  районе  исключительно  толстый  лед...  Мягко   говоря...   Ладно,
поднимемся до девяноста футов и прочешем пару раз окрестности.  Включить
огни и ТВ. Мы поднялись на глубину в девяносто  футов  и  несколько  раз
прошлись туда-сюда, но ничего путного из этого не получилось. Bода  была
совершенно непрозрачной, огни и телекамера  ничего  не  давали.  Ледовая
машина  упрямо  регистрировала  от  четырех  до  шести  футов  -  точнее
определить не могла. - Ну, ладно, похоже, тут ничего не отыщешь,  сказал
Хансен. - Так что?
   Снова отойдем и пустим еще одну торпеду?
   - Право,  не  знаю,  -  задумчиво  ответил  Свенсон.  -  А  что  если
попробовать пробить лед корпусом?
   - Пробить лед корпусом? - Хансену идея не понравилась. Мне тоже.  Это
ж какую силищу надо иметь: все-таки пять футов льда!
   - Ну, не знаю. Дело в том, что мы рассматриваем только один  вариант,
а это всегда опасно.  Мы  решили,  что  если  торпеда  не  разнесет  лед
вдребезги, то хотя бы пробьет  в  нем  дыру.  А  может,  в  этом  случае
получилось иначе. Может, сильный  и  резкий  напор  воды  поднял  лед  и
расколол его на довольно большие куски, которые после взрыва  опустились
обратно в воду  на  прежнее  место  и  заполнили  всю  полынью.  Короче,
сплошного льда уже нет, есть отдельные куски. Но  трещины  очень  узкие.
Такие узкие, что ледовая машина не в состоянии их засечь даже  на  такой
малой скорости... - Он повернулся к Рейберну. - Наше положение?
   - По-прежнему в центре нужного района.
   - Подъем до касания льда, - скомандовал  Свенсон.  Он  даже  не  стал
добавлять насчет осторожности. Офицер по погружению и сам  поднял  лодку
бережно, как пушинку. Наконец мы ощутили легкий толчок.
   - Держите так, - приказал Свенсон. Он пригнулся к экрану ТВ, но  вода
была такая мутная, что разобрать что-либо над "парусом" не удавалось.
   Свенсон кивнул офицеру по погружению: -  А  ну-ка  долбаните  ее!  Да
посильнее...
   Сжатый воздух с ревом  устремился  в  балластные  цистерны.  Какое-то
время ничего не  менялось,  потом  "Дельфин"  всем  корпусом  вздрогнул,
наткнувшись на что-то тяжелое и очень прочное. Тишина, потом новый  удар
- и мы увидели на телеэкране, как мимо нас уходит  вниз  огромный  кусок
льда.
   - Ну, что ж, теперь я уверен, что оказался прав, -  заметил  Свенсон.
Похоже, мы стукнули как раз в середину трещины между двумя льдинами...
   Глубина?
   - Сорок пять.
   - Значит, пятнадцать футов над поверхностью. Не думаю, что нам  стоит
поднимать сотни тонн льда,  навалившихся  на  остальную  часть  корпуса.
Запаса плавучести хватит?
   - Сколько угодно!
   -  Тогда  будем   считать,   что   мы   прибыли...   Так,   старшина,
отправляйтесь-ка прямо сейчас наверх и доложите, какая там погода.
   Я  не  стал  дожидаться  сообщения  о  погоде.  Конечно,   она   меня
интересовала, но гораздо больше я  заботился  о  том,  чтобы  Хансен  не
заглянул в каюту как  раз  тогда,  когда  я  прячу  под  меховую  одежду
"манлихершенауэр".
   Правда, на этот раз я положил оружие не в  специальную  кобуру,  а  в
наружный карман брюк из оленьего меха. Лучше, чтобы оно всегда было  под
рукой.
   Ровно в полдень  я  перешагнул  через  край  мостика  и,  держась  за
спущенный вниз трос,  скатился  с  огромной,  косо  вздыбленной  льдины,
доходящей почти до верхушки "паруса". На  избыток  света  жаловаться  не
приходилось: у нас в Англии так обычно бывает зимой, поздними  вечерами,
когда небо покрыто тяжелыми серыми тучами. Воздух  все  так  же  обжигал
щеки, но погода  заметно  улучшилась.  Ветер  почти  стих,  повернул  на
юго-восток и только  достиг  скорости  двадцать  миль  в  час,  поднимая
ледяную пыль не выше чем на два-три фута  над  поверхностью  льда.  Хоть
дорогу можно было различить - и на том спасибо.
   Всего нас набралось одиннадцать человек: сам капитан, доктор  Бенсон,
восемь матросов и я. Четверо моряков прихватили носилки.
   Даже  семьсот  фунтов  высокосортной  взрывчатки  не  сумели  заметно
разрушить ледовое поле.  Взрыв  раздробил  лед  примерно  на  площади  в
семьдесят квадратных ярдов, но огромные куски самой разнообразной  формы
снова легли на место так, что в трещину между ними не пролезла  бы  даже
рука, и тут же  начали  снова  смерзаться.  Словом,  урон  от  торпедной
боеголовки оказался не слишком впечатляющим. Впрочем, не стоит забывать,
что большая часть ее ударной  мощи  ушла  вниз,  и  все  же  она  сумела
вздыбить и расколоть массив льда не меньше 5000 тонн весом. В общем,  не
так-то и плохо она сработала. Может, даже  нам  еще  повезло,  что  хоть
этого удалось добиться.
   Мы направились к восточному краю ледяной  равнины,  вскарабкались  на
подходящий торос и огляделись, чтобы, ориентируясь по  лучу  прожектора,
который,  как  белый  палец,  неподвижно  упирался  прямо  в   небосвод,
определить, куда  нам  двигаться  дальше.  Заблудиться  сейчас  было  бы
трудновато. Когда ветер не гонит ледяную пыль,  здесь  легко  разглядеть
свет в окне на расстоянии в десять миль.
   Нам даже не пришлось ничего искать. Стоило отойти на несколько  шагов
от ледяной равнины - и  мы  сразу  же  увидели  ее.  Дрейфующую  станцию
"Зебра". Три домика, один из которых сильно обгорел, и пять  почерневших
остовов там, где когда-то стояли другие домики. И ни души.
   - Значит, вот она какая,  -  прямо  в  ухо  мне  проговорил  Свенсон.
Вернее, то, что от нее осталось. "Я прошел долгий  путь,  чтобы  увидеть
все это..." - Процитировал он с пафосом какого-то классика.
   - Да уж, еще немного - и  мы  бы  с  вами  обозревали  совсем  другие
пейзажи, а этого никогда бы не увидели, - заметил я. - Если бы  ушли  на
дно этого проклятого океана... Неплохо, да?
   Свенсон медленно покачал головой и двинулся дальше. До  станции  было
рукой подать, каких-то сто ярдов. Я подвел его к  ближайшему  уцелевшему
домику, отворил дверь и зашел внутрь.
   В помещении было градусов на тридцать  теплее,  чем  раньше,  но  все
равно чертовски холодно. Не слали только Забринский  и  Ролингс.  В  нос
шибало гарью, лекарствами и специфическим ароматом булькающего в котелке
противного  на  вид  месива,  которое  Ролингс   старательно   продолжал
размешивать.
   - Ага, вот и вы. - охотно вступил в разговор Ролингс,  словно  увидел
не человека, недавно ушедшего отсюда - почти на верную смерть, а  соседа
по  улице,  который  пять  минут  назад   звонил   и   просил   одолжить
газонокосилку. -Вы как раз  вовремя,  капитан:  пора  трубить  к  обеду.
Небось, предвкушаете мерилендских цыплят?
   - Да нет, чуть попозже, спасибо, -  вежливо  ответил  Свенсон.  Очень
жаль, что вам не повезло с ногой, Забринский. Как она?
   - Отлично, капитан, все отлично. В гипсовой  повязке.  -  Он  вытянул
вперед негнущуюся ногу. - Здешний лекарь, доктор Джолли, сделал мне  все
чин-чином... А вам здорово досталось вчера вечером? -  обратился  он  ко
мне. - Доктору Карпентеру вчера вечером досталось очень здорово,  сказал
Свенсон. - А потом и нам всем тоже... Давайте сюда носилки.  Вы  первый,
Забринский. А вы, Ролингс, не  прикидывайтесь  слабаком.  До  "Дельфина"
всего-то пара сотен ярдов. Через полчаса мы вас всех заберем на борт.
   Я услышал позади какую-то возню. Доктор Джолли уже встал  на  ноги  и
помогал подняться капитану Фол-сому.  Фолсом  выглядел  даже  хуже,  чем
вчера, хотя лицо у него было почти все забинтовано.
   - Капитан Фолсом, - представил я полярников. -Доктор  Джолли.  А  это
коммандер Свенсон, капитан "Дельфина". Доктор Бенсон.
   - Доктор Бенсон? Вы  сказали  "доктор",  старина?  -  Джолли  .поднял
брови, - Похоже, конкуренция в сфере  раздачи  таблеток  обостряется.  И
коммандер...
   Ей-богу, ребята, мы рады видеть вас здесь.
   Сочетание ирландского акцента с английским жаргоном  двадцатых  годов
как-то особенно резануло ухо. Джолли напомнил мне одного интеллигентного
сингалезца, с которым когда-то свела меня судьба: тот  примерно  так  же
безалаберно смешивал  чистый,  правильный,  даже  дистиллированный  язык
Южной Англии с  уличными  словечками  сорокалетней  давности:  "Железно,
старина! Клево базаришь..."
   - Могу  себе  представить,  -  улыбнулся  Свенсон.  Он  посмотрел  на
сгрудившихся на полу людей, которых можно было принять за  живых  только
благодаря легкому пару, выходящему изо рта при  дыхании,  и  улыбка  его
исчезла. Он обратился к капитану Фолсому:
   - Не найду слов,  чтобы  выразить  соболезнование.  Все  это  ужасно,
просто ужасно.
   Фолсом пошевелился и что-то произнес, но мы не разобрали, что именно.
   Хотя ему  только  что  наложили  свежие  повязки,  это,  кажется,  не
принесло облегчения: язык двигался нормально, а вот губы и щеки были так
изуродованы, что в его речи не оставалось  почти  ничего  человеческого.
Левая сторона головы выглядела  немного  получше,  но  и  она  судорожно
дергалась, а левый глаз  был  почти  закрыт  веком.  И  дело  тут  не  в
нервно-мышечной реакции  на  сильный  ожог  щеки.  Просто  он  испытывал
невероятные муки. Я спросил у Джолли:
   - Морфия нет больше?
   Мне казалось, что я оставил ему этого добра предостаточно.
   - Абсолютно ничего, - устало ответил Джолли. - Я израсходовал все.
   Без остатка.
   -  Доктор  Джолли  трудился  всю  ночь  напролет,  -   тихо   заметил
Забринский.
   - Восемь часов подряд. Ролингс, он и Киннерд. Без передышки.
   Бенсон мигом  открыл  свою  медицинскую  сумку.  Увидев  это,  Джолли
улыбнулся - из последних сил, но с видимым облегчением. Он тоже выглядел
гораздо хуже, чем вчера  вечером.  В  нем  и  так-то  душа  еле  в  теле
держалась, а он ведь еще и трудился. Целых  восемь  часов  подряд.  Даже
наложил Забринскому гипс на  лодыжку.  Хороший  врач.  Внимательный,  не
забывающий клятву Гиппократа. Теперь он имеет право  на  отдых.  Теперь,
когда прибыли другие врачи, он может и передохнуть. А вот раньше - ни  в
коем случае.
   Он стал усаживать Фолсома, я пришел ему на помощь.  Потом  он  и  сам
опустился на пол, прислонившись к стене.
   - Извините, и все такое прочее. Ну, сами понимаете, - проговорил он.
   Его обросшее щетиной лицо скривилось в подобии улыбки. -  Хозяева  не
очень-то гостеприимны.
   - Теперь все, доктор  Джолли,  остальное  мы  сделаем  сами,  -  тихо
заметил Свенсон. - Всю  необходимую  помощь  вы  получите.  Только  один
вопрос: эти люди - все они выдержат переноску?
   - А вот этого я не знаю, - Джолли сильно потер рукой  налитые  кровью
слезящиеся глаза. - Просто не знаю. Некоторым за  последнюю  ночь  стало
намного хуже. Из-за холода. Вот эти двое. По-моему, у них  пневмония.  В
домашних условиях их бы подняли на ноги за пару деньков,  но  здесь  это
может кончиться печально. Из-за холода, - повторил  он.  -  Девяносто  с
лишним процентов энергии уходит не на борьбу с увечьями и заразой, а  на
выработку тепла. Иначе организм дойдет до точки...
   - Не расстраивайтесь, - сказал Свенсон. - Может, нам даже полчаса  не
потребуется, чтобы забрать  вас  всех  на  борт.  Кого  первого,  доктор
Бенсон? Ага, значит, доктор Бенсон,  а  не  доктор  Карпентер.  Конечно,
Бенсон корабельный врач, но все равно такое предпочтение показалось  ему
абсурдным. В  его  отношении  ко  мне  вдруг  стала  заметна  неприятная
холодность - впрочем, чтобы угадать причину такой перемены, мне не  надо
было ломать голову.
   - Забринский, доктор Джолли,  капитан  Фолсом  и  вот  этот  человек,
мгновенно сообщил Бенсон.
   - Киннерд, радиооператор, - представился тот. - Ну, приятели, мы  уже
и не надеялись, что вы вернетесь сюда. - это он обратился ко мне.  Потом
кое-как поднялся и встал перед нами, сильно пошатываясь. -  Я  сам  могу
идти.
   - Не спорьте, жестко бросил Свенсон. -  Ролингс,  перестаньте  мешать
эту бурду и вставайте. Пойдете с ними. Сколько времени вам  понадобится,
чтобы   провести   с    лодки    кабель,    установить    пару    мощных
электрообогревателей и освещение?
   - Одному?
   - Да вы что! Берите в помощь кого угодно!
   - Пятнадцать минут. И еще, сэр. я могу протянуть сюда телефон.
   -  Да,  это  пригодится.  Кто  там  с  носилками   -   когда   будете
возвращаться, прихватите одеяла,  простыни,  горячую  воду.  Канистры  с
водой заверните в одеяла... Что еще, доктор Бенсон?
   - Пока больше ничего, сэр.
   - Тогда все. Отправляйтесь!
   Ролингс вынул ложку из котелка, попробовал свое варево,  одобрительно
чмокнул и печально покачал головой.
   - Стыд и позор, - горестно произнес он. - Настоящий стыд и  позор.  И
отправился следом за носильщиками. Из восьми  людей,  лежащих  на  полу,
четверо были в сознании. Водитель трактора Хьюсон,  кок  Нейсби  и  двое
других,  которые  представились  как  Харрингтоны.  Близнецы.  Они  даже
обгорели и обморозились почти одинаково. Остальные  четверо  спали,  или
находились в глубоком обмороке. Мы с Бенсоном принялись их  осматривать,
причем Бенсон действовал куда осторожнее, чем я. С помощью термометра  и
стетоскопа он искал  признаки  пневмонии.  Не  думаю,  что  искать  было
трудно. Коммандер Свенсон с немалым любопытством  осматривал  помещение,
то и дело бросая странные взгляды в мою сторону. Временами он принимался
махать и хлопать руками по бокам, чтобы разогреться. Оно и  понятно:  на
нем не было такого отменного меха, как  на  мне,  а  температура  здесь,
несмотря на печку, держалась, как в холодильнике.
   Первым  я  осмотрел  человека,  лежавшего  на  боку  в  правом   углу
помещения.
   Глаза у него  были  полузакрыты,  так  что  виднелись  только  нижние
полукружья  зрачков,  виски  ввалились,  лоб   приобрел   мраморно-белый
оттенок, а свободная от повязки часть лица казалась на  ощупь  такой  же
холодной, как мраморный склеп на морозе.
   - Это кто? - спросил я.
   - Грант. Джон Грант, -  ответил  темноволосый  невозмутимый  водитель
трактора Хьюсон. - Радиооператор. Помощник Киннерда... Что с ним?
   - Мертв. И умер уже довольно давно.
   - Умер? - резко спросил Свенсон. - Вы уверены? -  Я  бросил  на  него
снисходительный взгляд профессионала и промолчал. Тогда он  обратился  к
Бенсону: - Есть такие, кого нельзя переносить?
   - Я