нужное  вспомнится само собой? Я повел
пальцем вдоль столбца и углубился в чтение.
     Смит? Возможно  ли, что  девицу звали Смит?  Ну  кому  придет  в голову
назваться  таким  именем? И тем не  менее, оно  привлекло мое внимание.  Да,
кажется,  я вспомнил,  что  девица  сказала  "Смит",  когда давала мне  свой
адресочек.
     Ну, что ж. Похоже, оставалось только одно -- нажать на кнопку. Было уже
десять минут десятого, и время шло.
     Я надавил  на кнопку с  надписью "Смит, 3-Б", и спустя минуту забранная
решеткой дырка в стене спросила голосом железной леди:
     -- Кто там?
     -- Фитч, -- сообщил я решетке. -- Фред Фитч.
     Дверь зазудела. Я толкнул ее и очутился в длинном коридоре, построенном
в тридцатые годы. В конце его виднелся лифт.
     Он стоял  на девятом  этаже. Я нажал  кнопку  и принялся наблюдать, как
загораются  цифры, медленно сменяя друг  друга  в  порядке убывания. Наконец
засветилась единичка, и вскоре створки расползлись в стороны. Лифт прибыл.
     Когда я  вышел из кабины на  третьем этаже, то увидел, что квартира 3-Б
расположена по правую руку от меня. Я позвонил, дверь мгновенно открылась, и
я увидел девицу из парка на Мэдисон-сквер,  облаченную в красные  мешковатые
штаны и пеструю безрукавку. Она была босиком и держала в руке бокал, который
холодно приветствовал меня перезвоном ледяных кубиков.
     -- Вы опоздали на десять минут, -- сообщила девица.
     -- Из-за небольшой неприятности, -- ответил я.
     -- Что ж, пришли -- и ладно. Это -- главное. Заходите же.
     Я  ступил в  белоснежную  прихожую, из которой  мне  была  видна  часть
гостиной. Мисс Смит закрыла дверь и сказала:
     -- Знаете, вы принесли мне пятьдесят долларов.
     -- Что?
     -- Ладно, проходите, -- пригласила она и зашагала по ковру в гостиную.
     Мне  оставалось  лишь  последовать  за  девицей.  Войдя в  комнату, она
сказала кому-то невидимому:
     -- Плати, умник, ты проиграл.
     Что-то было  не так.  Я  опасливо шагнул  в  гостиную, готовый в  любую
секунду развернуться и дать деру.
     Впрочем, бежать  было бессмысленно.  Райли  поднял с дивана свои мощные
телеса, поставил бокал на кофейный столик и очень сердито сказал:
     -- Ну-ка, объяснись, дурак безмозглый.

        11

     Объясниться?  Да ему самому  впору объясняться. Вскоре все мы по колено
увязли в  объяснениях: я рассказывал, как в  меня стрелали, а  Смит и  Райли
втолковывали Фитчу, зачем залучили его сюда.
     Похоже,  что  мисс Смит,  которую звали  Карен, была подружкой  Райли и
действовала по его наущению. Очевидно, они обсуждали меня  (при этой мысли у
меня запылали уши), и Райли утверждал, что свалившееся мне в  руки богатство
наконец-то вынудит меня более осмотрительно общаться с незнакомцами. А Карен
Смит заявляла, что сумеет  перехитрить меня и как  бедного затворника, и как
богатого наследника.  Райли сказал,  что, если это  и впрямь  удастся (иными
словами, если я так и останусь неисправимым простофилей), он хочет видеть ее
успех собственными  глазами. Короче, если Карен сумеет заманить меня вечером
в свою  квартиру, не  сообщив мне никаких правдивых сведений, кроме имени  и
домашнего адреса, то Райли будет  должен ей пятьдесят долларов. А не сумеет,
значит, он получит столько же с нее.
     Я  поверил  в  эту  дичь,  поскольку  то  и  дело  становился  объектом
всевозможных  пари. А вот  Райли довольно долго не хотел верить, что в  меня
действительно стреляли. Когда он, наконец, с ворчанием принял эту истину, то
пожелал узнать, почему я не заявил в полицию.
     -- Как тебе известно, я  -- не единственный в мире  легавый, -- сообщил
он мне.
     -- Ты -- единственный в мире легавый, с которым я знаком, -- напомнил я
ему. -- К тому же, я все время тебе звонил, но тебя не было дома.
     -- И в конце концов ты решил прийти сюда.
     -- Но ведь мисс Смит сказала...
     -- Карен, -- вставила мисс Смит и улыбнулась мне.
     -- Карен, -- согласился я, улыбнувшись в ответ. -- В парке она сказала,
будто  бы моя жизнь в опасности, и она  знает,  как мне действовать. Вот я и
решил прийти и все выяснить.
     Райли тяжко вздохнул и покачал головой.
     -- Давай кое-что допустим,  Фред, -- сказал он. --  Давай допустим, что
Карен -- наводчица и в сговоре с людьми, которые стреляли в тебя. Что тогда?
Тогда ты приходишь, а они тут как тут.
     --  Ну... --  я беспомощно посмотрел  на Карен.  -- Мне и невдомек, что
такое могло быть. Она казалась совсем другой.
     Карен рассмеялась.
     -- Спасибо, мистер Фитч. Большое спасибо.
     -- Фред, -- поправил я ее.
     -- Фред, -- согласилась она.
     -- Фред,  --  сказал  Райли, -- пойми, что именно легковерие  то и дело
доводит  тебя  до беды.  Когда же,  наконец,  ты  уразумеешь, что  внешность
обманчива?
     -- Иногда -- нет.
     -- Когда это иногда?
     Я не мог ответить  на этот вопрос. К тому же, Райли немного  злился  на
меня  (наверное,  отчасти  --  из-за  того,  что  проспорил  Карен  полсотни
долларов),  поэтому на  минуту-другую беседа прекратилась. Все  ее участники
старательно  избегали  смотреть  друг  на  друга.  Наконец Карен с  деланной
веселостью предложила:
     -- А давайте-ка выпьем. Вам что, Фред?
     -- Э... полагаю, шотландское виски.
     -- Со льдом?
     -- Да, пожалуйста.
     Пока она возилась на кухне, гремя ледышницами, Райли сказал мне:
     -- Полагаю, ты не спросил, как его звать.
     Я понятия не имел, о чем он.
     -- Кого?
     --  Мальчишку,  --  с  легким раздражением ответил  Райли.  --  Который
сообщил тебе о выстрелах.
     -- Ах! Нет, он не представился. Мальчишка как мальчишка. Там их полно.
     Райли опять вздохнул.
     -- Фред,  --  вкрадчиво  молвил он, --  можно я расскажу тебе,  как  ты
должен был поступить?
     -- Да, уж будь любезен.
     --  Что ж, тогда слушай. Тебе следовало схватить  мальчишку за шиворот,
затащить  в  телефонную будку  и  позвонить в местный  полицейский  участок.
Мальчишка мог дать  описание машины. Возможно, он даже рассмотрел сидевших в
ней людей.
     -- Не думаю, -- возразил я.
     -- Ах, не думаешь? В любом случае мальчишка был свидетелем. Ты  звонишь
в   участок,  приезжают  полицейские,   и  ты  им  говоришь:  "Этот  ребенок
утверждает, что в меня кто-то стрелял". Все очень просто.
     --  Тебя послушать, так и впрямь  просто, --  согласился  я. -- Но я не
очень верил, что у меня получится.
     -- В это ты никогда не веришь, -- сказал Райли, снова  вздыхая и  качая
головой. --  Ладно, мне  надо позвонить. -- Он тяжело поднялся  на ноги.  --
Полагаю,  ты сообщил  мне  все  подробности?  Ничего не забыл?  Может, номер
машины?
     -- Чего ты на меня взъелся? В конце концов, это твоя работа, а не моя.
     -- Да, видит бог... -- пробормотал Райли и отправился в другую комнату,
где стоял телефон.  Какое-то время я слышал, как он  бубнит  и мычит там, но
потом с кухни вернулась Карен, мы  сели и, дабы скоротать  время в  ожидании
Райли, принялись обсуждать погоду, телевидение и иные интересные предметы.
     И  тут  выяснилось,  что  мне  очень  нравится  Карен  Смит.  Она  была
ошеломляюще  хороша собой, а я  привык считать, что с ошеломляюще  красивыми
девушками невозможно вести связную беседу при  первой встрече (впрочем,  это
не их вина),  но с Карен все было по-другому. Она держалась свободно, легко,
шутливо, и я  без  труда расслабился в  ее обществе, словно мы уже много лет
были закадычными приятелями.
     Однако вернувшийся Райли все испортил. Он был зол и раздражен ничуть не
меньше, чем когда покидал комнату.
     -- Они хотят еще раз потолковать с тобой, -- сообщил он мне, усаживаясь
рядом с Карен на диван.
     -- Кто? -- спросил я. -- Те же сыщики?
     -- Вот именно. Позвони им с утра пораньше и условься о встрече.
     -- Непременно, -- пообещал я.
     -- А еще тебе надо бы найти какое-нибудь временное жилище.
     -- Ты хочешь сказать, что мне не следует возвращаться домой?
     --  Они следят  за  твоей  квартирой,  --  объяснил  Райли.  -- Это  же
очевидно. Возможно, тебе удалось сбить их с толку. Стало быть, пусть все так
и остается.
     -- Думаешь, мне стоило бы поселиться в гостинице?
     -- Лучше у кого-нибудь из друзей. У такого, о котором они не вспомнят.
     -- Если это будет друг, они обязательно о нем вспомнят.
     --  Хотите  --  оставайтесь  тут, --  предложила Карен.  --  На  диване
довольно удобно.
     -- О, нет, -- ответил я. -- Не хочу вас стеснять.
     -- Пустяки, -- заверила она меня.  --  Места здесь  гораздо больше, чем
нужно, и нам не придется путаться друг у друга под ногами.
     -- Устроюсь в  гостинице, -- решил я. -- Ничего страшного. Но все равно
спасибо.
     -- Погоди, погоди, --  встрял  Райли. --  Карен,  ты уверена,  что  это
удобно?
     Она развела руками.
     --  А почему  нет?  Я весь  день  на работе, почти каждый вечер хожу на
свидания. Квартира пустует едва ли не все время.
     -- Право же, я вам очень признателен, но...
     --  Замолчи,  --  велел  мне  Райли   и,  подавшись  к  Карен,  спросил
вполголоса: -- Ты понимаешь, что это значит?
     Она  зарделась,  улыбнулась,  и я тотчас понял, что  это значит.  Карен
посмотрела на Райли и смущенно промурлыкала:
     -- У тебя тоже есть квартира.
     Я начинал испытывать чувство неловкости.
     -- Э... Я устроюсь в гостинице. Право же, мне лучше...
     -- Уж конечно, -- Райли повернулся ко  мне. -- Слушай, Фред, во-первых,
никто не знает, что ты знаком  с Карен, значит, здесь тебя искать не станут.
Во-вторых, ты уже  тут, и, стало быть, тебе не придется светиться на улицах.
В-третьих, здесь мы с Карен сможем приглядывать за тобой.
     -- Ты хочешь, чтобы я остался? -- спросил я.
     -- Я не стал бы употреблять именно это слово, -- ответил Райли. -- Но я
знаю, что так будет лучше всего. Поэтому оставайся.
     Я посмотрел на Карен.
     -- Вы уверены?
     -- Будьте как дома, -- пригласила она.
     -- Э... что ж, спасибо.
     Карен встала.
     -- Налить вам еще?
     -- Да уж, пожалуй, -- ответил я.

        12

     Те  двое  суток, что я провел  в  доме  Карен,  были едва  ли не  самой
странной  порой в  моей  жизни. Квартира у  нее и правда была просторная, но
даже  просторное  жилище  делается  тесным,  когда в  нем  заводится  второй
обитатель.  Поэтому  поначалу моя жизнь  там являла собой бесконечную череду
неловкостей,  оцепенений, расшаркиваний,  смущенных  топтаний  в прихожей  и
обоюдных проявлений избыточной вежливости.
     Неловкости начались сразу же, в  субботу  вечером, приблизительно через
полчаса после того, как было решено, что я останусь. Райли и Карен принялись
обмениваться пустыми  взглядами, я начал ощущать  себя то ли третьим лишним,
то ли пятым колесом, то ли рыбьим зонтиком, и поэтому, когда Райли предложил
Карен "немного прогуляться", я испытал не меньшее облегчение, чем они.
     Разумеется,  после  их  ухода  меня  охватило странное  чувство,  какое
испытывает  всякий  человек,  оставшийся  один  в незнакомой квартире,  и  я
принялся робко исследовать комнаты, зажигая все светильники.  Приблизительно
час  я потратил  на бесплодные размышления о  том, кто и почему убил дядюшку
Мэтта и  покусился на меня,  и как так  получилось,  что  спустя  две недели
полиция все еще не распутала дело. Когда мне стало по-настоящему тоскливо, я
обшарил  квартиру  в поисках  карандаша и бумаги, уселся в  гостиной и начал
составлять кроссворд, чем не занимался уже давно, со школьных лет. Когда мне
было  пятнадцать или  шестнадцать,  я продал  довольно  много этих  штуковин
всевозможным журналам, печатающим головоломки. До  сих  пор горжусь одной из
лучших своих выдумок: "Мастер на все ноги, четыре буквы".  Вскоре я забросил
словоплетство и,  немного посмотрев телевизор, около  полуночи  завалился на
диван и заснул с гораздо меньшими усилиями, чем можно было ожидать.
     В начале третьего меня разбудила Карен, которая вернулась домой малость
навеселе  и, пошатываясь,  включила  свет  в  гостиной,  прежде  чем  успела
вспомнить,  что  вообще-то  у  нее  гость.  Потом, коль  скоро  я  все равно
пробудился, а ей  пришла  охота  поболтать, мы  немного посидели и  поточили
лясы.  Я  -- в трусах и одеяле,  а  Карен -- в  облегающем вязаном  платье и
чулках.
     Разумеется, ей  хотелось говорить главным образом  о Райли: давно ли  я
его знаю, что о нем думаю, и так далее.
     -- Ничего не  могу  сделать, -- призналась  мне Карен. --  Сначала этот
мужчина вскружил мне голову, а потом я ее и вовсе потеряла.
     Голова у нее определенно кружилась, но была на месте, и я спросил:
     -- А вы намерены... пожениться?
     -- Эх! -- Карен  махнула рукой и сделалась похожей на маску трагедии. Я
понял, что допустил оплошность, и попытался исправить положение, сказав:
     --   Да,  я  помню,   как  впервые  увидел  Райли  в  отделе  борьбы  с
мошенничеством...
     Но было слишком поздно:  я уже дернул за веревочку, и мне, хотел я того
или нет, пришлось выслушать извечную историю о горькой женской доле.
     -- Разве вы не знаете  про Джека? -- спросила меня Карен. Поскольку она
была в  подпитии,  начало и конец каждой  фразы у  нее малость расплывались,
зато середину она  выговаривала  с  дивной четкостью. -- Не знаете  про  его
жену?
     -- Вы хотите сказать, что он уже женат? Сейчас?
     -- Они не живут вместе уже  много-много-премного лет, -- она  взмахнула
рукой, отгоняя призраков всех этих многих и многих лет. -- Но  не разведены.
-- Карен подалась ко мне, рискуя  упасть и опрокинуть кресло, и доверительно
прошептала: -- Из-за вероисповедания.
     -- О! -- выдохнул  я. -- Этого  я не знал. Райли никогда не упоминал...
Впрочем, полагаю, что и не стал  бы... То есть, он не... э... Короче, у  нас
не было случая затронуть эту тему.
     --  Все из-за веры,  -- шепотом продолжала  Карен. Она подмигнула мне и
снова откинулась в кресле. -- Вот я и сижу тут. Без ума от этого человека, а
сделать ничего нельзя. Ничего нельзя сделать.
     -- Очень жаль, -- сказал я. Что еще можно ответить на такую речь в  два
часа  пополуночи,  в  чужой гостиной,  когда  тебя  будит  хлебнувшая  лишку
красавица? Которая, в придачу, принадлежит другому, а не тебе?
     Мы  поболтали  еще   немного,  после  чего  Карен  на  нетвердых  ногах
отправилась  спать, а я снова растянулся на диване и продрых (весьма  чутко,
но  зато  без  сновидений)  до  семи  утра, когда  по  всей округе залязгали
мусорные баки.
     Было  воскресенье, и наши с  Карен  отношения  вознеслись на невиданные
доселе  высоты   неловкости.   Казалось,   я  не  мог  и  шагу  ступить,  не
натолкнувшись на одевающуюся или раздевающуюся Карен,  на умывающуюся Карен,
на чешущуюся Карен, на Карен икающую. А она не могла переходить из комнаты в
комнату,  ибо всякий  раз,  открывая  дверь,  видела  меня,  успевшего  либо
натянуть, либо спустить только одну штанину.
     Хотя,  по  большому  счету, это дурацкое утро оказалось весьма удачным.
Часа  через  два мы  с  Карен  настолько  примелькались друг  другу,  что по
молчаливому согласию попросту  перестали расшаркиваться. Никаких тебе больше
охов,  никаких "прошу  прощения", никаких поспешно  прикрываемых дверей.  Мы
расслабились, притерлись, и вскоре неловкость исчезла сама собой.
     После  завтрака мы вместе составили  перечень  необходимых  покупок.  Я
нуждался в  уйме  всякой  всячины -- от носков до зубной  щетки, -- и  Карен
разумно  рассудила,  что  мне  лучше  не  светиться.  Поэтому  по  магазинам
отправилась она.  Пока Карен  ходила, кто-то  позвонил в дверь, но я не стал
открывать.  Однако звонки  продолжались. Я знай  себе  не открывал.  Наконец
трезвон  прекратился, а минуту спустя вернулась Карен в сопровождении Райли,
который спросил меня:
     -- Ну, что с тобой теперь? Оглох?
     -- Просто решил не рисковать, -- ответил я.
     Райли хмыкнул.
     Я спросил  его, продвинулась ли  полиция  в расследовании  дела,  и как
долго,  по  его мнению, я еще проторчу здесь. Райли ворчливо  ответил,  что,
похоже, никто на  всем белом свете  никуда ни в чем не продвинулся,  а я, по
его мнению, застрял в квартире  Карен  на всю оставшуюся жизнь.  Затем Райли
ушел, прихватив с собой Карен (по  его словам, они  собирались на загородную
прогулку), а меня бросив на произвол судьбы.
     Квартира вновь была в моем полном  распоряжении, и  я слонялся  по ней,
скучая  на  всю   катушку.  Прочел  "Космополитен",  прочел  поздравительные
открытки  в шкатулке, прочел ярлычки в аптечке. Включил телевизор и  малость
пощелкал  клавишами, так и не найдя ничего занятного ни на одном из каналов.
Постоял у окна  гостиной,  любуясь окружавшими  меня со всех  сторон  серыми
кирпичными стенами  и черными окнами, посмотрел вниз, на бетонированный двор
и  шеренгу помятых мусорных  баков,  посмотрел вверх, на  треугольник серого
неба  над крышами, и завершил обозрение осмотром своего бледного отражения в
стекле.   Вскоре  мне  наскучила  даже  собственная  физиономия,  поэтому  я
отправился в  спальню, открыл дверцы  стенных шкафов и выдвинул ящики трюмо.
Не  из любопытства, а просто от нечего делать. По моим понятиям, у Карен был
очень  большой  гардероб.  Наряды  источали  тонкий мускусный  аромат духов,
который вскоре вытеснил меня обратно в  гостиную, в  облюбованный мною угол,
где я  возобновил  работу над кроссвордом, то и дело ловя себя на  том,  что
норовлю составить его из слов, использовать которые мне не подобает.
     Карен  вернулась домой в половине  второго ночи, она  вошла в комнату в
тот самый миг,  когда я стаскивал  штанину. Поскольку  Райли с ней  не было,
поскольку  я  твердо  и  непоколебимо  намеревался  лечь  спать, что  бы  ни
случилось в этот час на планете,  и поскольку мы больше  не  стеснялись друг
друга, я преспокойно возобновил стаскивание штанины, после чего повесил свои
брюки на спинку стула и спросил Карен:
     -- Ну, как дела?
     -- Ужасно, -- ответила она и заревела в три ручья.
     И что мне  было делать?  Прямо в трусах  я подошел к Карен, обнял ее  и
принялся утешать, а она рыдала у  меня  на  плече и говорила, что  больше не
может этого  вынести,  больше не может  быть  с Райли,  но не жить  с Райли,
больше  не  может  вести двойную  жизнь,  или  полужизнь,  или  как  это там
называется.  А  я  все  повторял:  "Мне очень жаль",  и,  похоже,  это  была
единственная  фраза, которую  я когда-либо  говорил ей после  захода солнца.
Через некоторое время  Карен подняла голову, я увидел ее  заплаканное лицо и
решился на поцелуй.
     Поцелуй был совсем недолгий, но поправил дело.  После него мы несколько
минут созерцали друг дружку округлившимися глазами, а потом я сказал:
     -- Мне очень жаль. Я не должен был так поступать.
     Карен тускло улыбнулась и ответила:
     -- Ты очень добрый, Фред.
     После чего отвернулась от меня  и,  шмыгая  носом, побрела спать,  а  я
улегся на диван, и в доме воцарился покой.
     В понедельник утром мы ни словом не обмолвились о вчерашнем поцелуе. По
сути дела, Карен сказала мне всего одну фразу:
     -- Ой, совсем забыла,  Джек просил  передать, что сегодня тебя навестят
те двое парней из отдела по расследованию убийств.
     Она   сообщила  также,  что  задержится  на  работе,   но,  думаю,  это
высказывание  было адресовано скорее ей  самой, нежели  мне.  Как  бы там ни
было, спустя пять минут Карен  выбежала из квартиры, и я снова остался один,
намереваясь  отдохнуть  и  дождаться  водевильную  парочку  лихих  борцов  с
лиходейством.
     В  дверь  позвонили  приблизительно без четверти  десять.  Я  подошел к
домофону, спросил, кто там, и, не получив ответа, принялся повторять: "алло,
алло". Наконец звонок раздался  снова, и тут до  меня дошло,  что  они уже у
дверей квартиры, а не внизу.
     Но это оказались вовсе не  они. Открыв дверь, я увидел пожилого мужчину
еврейского обличья, в черных  о