зеркалом кафельной печи,
не произнес ни слова. А я терпеливо  ждал, понимая,  что  не просто  так  он
полдня бродил где-то под дождем.
     -  Как  желаешь поговорить, сын  мой,  - отец  Григорий сел на табурет,
положив на  стол  маленькие  жилистые кулаки, -  в мирском плане  или  же  в
духовном? "Начало многообещающее", - подумал я.
     -  Не  хочу показаться грубым  материалистом,  отец, но сфера духовная,
по-моему, сейчас  не слишком актуальна. Поскольку  духовное бытие я не мыслю
отдельно  от  бытия  телесного.  Если  не  удастся  обеспечить второго, то и
первое... - я пожал плечами.
     -  Пусть  так.  Хотя  я  мыслю   иначе  и  не  стал   бы  категорически
противопоставлять одно другому. Я много размышлял над твоим делом. Ты прав в
одном. Рациональное об®яснение тому, что произошло, найти не просто  трудно,
а скорее всего, невозможно. По крайней мере, три момента  в  обычной системе
координат необ®яснимы. И значит, твоя безопасность  полностью  гарантирована
только  здесь.  При тех  возможностях,  что  продемонстрировали твои  враги,
полагать иное - крайне безответственно...
     Я и сам так думал в глубине души,  но из врожденного оптимизма надеялся
как-нибудь выкрутиться. Потому слова  монаха меня не  удивили. Правда, чтобы
прийти к такому выводу, не требовалось размышлять ночь и полдня.
     Но дальше он начал говорить вещи, которые в чем-то могли  быть истиной,
а в целом вызвали не то, чтоб неприятие, а недоумение.
     Выходило так,  что  в  мир пришло некое абстрактное  зло,  чуть  ли  не
всеоб®емлющего плана. И направленное не столько против меня, как личности, а
наоборот. То есть я -  лишь об®ект проявления  указанного зла  в его мирском
воплощении.
     Всерьез  с   такой  позицией  спорить  было  невозможно.  Да  и  просто
невежливо.  Надо было выкручиваться. Искать деликатные формы возражений. Я и
сказал, что, на мой взгляд, "мировое зло" проявило себя  действиями чересчур
земными, да вдобавок и неквалифицированными.
     -  Вот тут твоя ошибка.  Очеловечивать потустороннее - нет ничего более
неправильного.  Разумеется, земной противник  в чистом,  скажем  так,  виде,
сумел бы разделаться  с  тобой успешнее... Могу даже  рассказать,  как такие
вещи  исполняются... А тут другое. Не требую, чтоб ты поверил мне сразу. Сам
был такой, знаю...
     Отец Григорий говорил все это резко, что так не походило на его обычную
манеру.
     -  Ну допустим,  - кивнул я.  - Но  что  из  этого  следует? Смириться?
Приготовиться  к неизбежному? А может, постриг принять? Как считаете, против
монаха эти силы зла бессильны? Он кивнул.
     - Возможно. Думаю, в этих стенах ты в безопасности.
     "Вот  тебе и вербовка,  - подумал я.  - Или, лучше  сказать, обращение.
Десять лет общались, а теперь отец миссионер решил, что клиент созрел..."
     -  Только ведь  зло  при этом не исчезнет? Найдет  себе иной об®ект.  И
добьется своего. А чего именно?
     Я впервые увидел  монаха  раздраженным. Или, вернее, утратившим обычное
спокойствие.
     -  Нет,  ты до сих  пор ничего не понимаешь. Думаешь, повредился дед на
религиозной  почве? Что я тебе, апостол Павел?  Если  бы  я  знал, в чем тут
дело! Я так чувствую, понимаешь? - и тут же крякнул смущенно, опустил глаза,
несколько раз  перекрестился.  Видимо, это  показалось ему недостаточным, он
встал, повернулся к самой большой из икон в тусклом серебряном окладе, начал
вслух читать молитву:
     "Да воскреснет Бог и  расточатся  врази  Его, и  да  бежит от лица  Его
ненавидящий Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от  лица огня,
тако погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся  крестным знамением,
и в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень,
прогоняй  сей  силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса  Христа, во  ад
сошедшего  и  поправшего силу  диаволю  и даровавшего  нам тебе,  Крест свой
Честный, на прогнание всякого супостата. О, Пречестный и Животворящий Кресте
Господень! Помогай ми Святою Господнею Девой Богородицею и со  всеми святыми
во веки. Аминь."


        Глава 5

     Под вечер разразилась  сильная гроза, необычная  в это время года, и  я
долго стоял  под навесом башни и наблюдал  за потоками серой воды и лиловыми
кустистыми разрядами молний. Однако к назначенному времени дождь утих,  и  я
собрался на встречу с Марком. Невзирая на все ранее услышанное от монаха.
     Отец Григорий предложил составить  мне  компанию, хоть я и отказывался,
считая, что неудобно  злоупотреблять  гостеприимством и дружелюбием пожилого
человека,  заставляя его тащиться  за несколько километров по грязи,  лужам,
мокрой  траве.  Тем  более  что  не  было  и  уверенности  в  пунктуальности
мальчишки.  Но  зря  я так  думал о своем  юном друге.  Он  не только пришел
вовремя, но и привез мне письмо от Аллы,  отпечатанное принтером компьютера.
Правильно я сообразил переключить на него свой индекс.
     Письмо само  по себе  уже было счастьем. Значит, она жива и с ней все в
порядке.
     Первая   половина  текста  ничего  особенного  не  представляла.  Слова
привета,  извинения, что не смогла  меня  встретить и  тому подобное. Я  еще
усмехнулся вводной фразе: "Если  ты прилетел, то..."  Женская  психология. А
если я не прилетел, то о чем речь!
     Однако дальше начинались уже дела по-настоящему странные.
     "...прошу  отнестись к моей  просьбе со  всей серьезностью. И сохранить
полную тайну. Никто из наших общих знакомых, да и вообще, не должны ни о чем
знать. Это  важно крайне.  Постарайся, не привлекая  ничьего внимания и, тем
более, не разглашая конечной цели, попасть не позднее двадцатого в Гонолулу.
Там у портье отеля "Принцесса  Каиулани"  тебя будет  ждать пакет. Захвати с
собой все, что обычно берешь в командировки. Целую. Я."
     Вновь тайны  мадридского двора.  Но здесь, кажется,  не такие страшные.
Алла  настаивает  только  на  тайне,  но  отнюдь  не  намекает  на  какую-то
опасность.
     Забавное совпадение - опять  Гавайи. И дата  почти совпадает. Я заказал
номер с восемнадцатого. Только с  отелем не угадал.  Впрочем,  не так  это и
страшно.  Наверняка  мы  с  ней не  раз упоминали  в  разговоре  пресловутые
острова, а может быть, она имела в виду  именно данный случай. Наверняка тут
имеется связь с ее работой. Если только она не решила участвовать в конкурсе
красоты, скажем...
     Отец Григорий по моему  лицу догадался, что все в порядке.  И тут Марк,
сидевший в гордой позе, не покидая седла, преподнес мне следующий сюрприз.
     -  Боюсь,  вам будет неприятно, дядя Игорь, но дача  ваша  сгорела... -
сказал он, глядя на метр выше меня.
     - То есть как? - удивился я.
     - Молния. Прямо в крышу. И дотла. Даже тушить не было смысла. Как раз в
самую  грозу...  -  он,  очевидно,  не  забыл, что  я назвал  его  Аврелием,
справился в информатории, что сие за персона, и теперь  явно ему подражал. И
позой, и манерой речи.
     Я  даже не  огорчился.  Не до  того. Да и ценность этой дачи не особая.
Новую поставлю, если жив останусь...
     Возвращались  мы   в   быстро   густеющих  сумерках  и   беседовали  на
богословские темы.  Не  в первый уже раз. Я об®яснял  отцу  Григорию, почему
остаюсь атеистом, невзирая на очевидную нелогичность такого поведения.
     - ...не помню, кем  сказано:  "Бога нет, и все позволено". Вот с этим и
не согласен.  Не желаю  быть нравственным  из-под палки. Мол,  бог не велит,
потому и  не  ворую. А нет бога - на  дорогу с кистенем. Считаю,  что в роли
верховного надзирателя бог  мне ни  к чему.  И, кстати, вот вам  парадоксик,
попробуйте  ответить:  кто  бога  заставляет быть  нравственным? Над  ним-то
никого, и все  равно  он  всеблаг,  а  не наоборот. И  раз я - по  образу  и
подобию,  то  точно  так  же  могу  опираться  на  собственный  нравственный
императив, а не на заемный...
     Монах слушал  мою  тираду  молча,  очевидно, собираясь  разгромить  все
содержащиеся в ней несообразности разом.
     Ближе  к выходу  из леса  тропинка сузилась  настолько, что  рядом идти
стало  неудобно. Я пропустил отца  Григория вперед. Он шел  легким и быстрым
шагом, почти  не касаясь тропы и не задевая ни одной ветки, наверное, так он
ходил в свое  время  в  заирских  или парагвайских  джунглях.  У меня  таких
навыков не было, мокрая трава скользила, я приотстал шагов на восемь-десять.
Дальнейшее запомнилось, будто серия стоп-кадров.
     Горло  вдруг стянуло тугой петлей. Я не мог  ни вздохнуть, ни крикнуть.
Сквозь  застилающую  глаза  мглу  вижу  опрокидывающиеся  на  меня  деревья.
Взмахнув руками, пытаюсь сохранить равновесие.  Осознаю, что кто-то захватил
меня  за шею  локтевым  сгибом  и  тащит  в  лес.  Делаю  отчаянную  попытку
освободиться, перебросить нападающего через себя, но уже поздно, ноги  почти
не касаются земли,  и рывка не получается. А потом вдруг чувствую, что горло
мое свободно, а сам я спиной валюсь  на мокрую траву. В глазах светлеет, и я
успеваю увидеть совершенно немыслимую сцену.
     Справа от меня  на  земле  копошится  нечто,  напоминающее человеческую
фигуру, а  слева  в позе  самурая  эпохи сегунов замер отец Григорий. Черный
подрясник,  черные  в полумраке щелочки глаз. Непонятное существо оторвалось
от  земли,  стало походить  на выпрямляющегося гоминида.  Но  разогнуться до
конца он не успел.  Неуловимый  бросок  монаха, тяжелый, с хряском удар  - и
человек-обезьяна  вновь опрокинулся навзничь.  Секунда, новый его  рывок - и
снова удар, гулкий, будто по футбольному мячу.
     Только  я начал приподниматься, чтобы тоже принять участие в битве, как
все завершилось и без меня.
     Наш  противник,  поверженный, но  не  побежденный,  тоже  кое-что умел.
Немыслимым  кульбитом  он отлетел  назад, вскочил  в  полный  рост,  постоял
мгновение, широко раскинув руки (тут я  его  узнал!),  и вместо того,  чтобы
принять бой,  исчез... Глаза едва успели заметить стремительный прыжок вбок,
сквозь сплошную  завесу лещины. Затрещал под  его  ногами валежник. И все. И
тишина.
     Прежде всего я ощутил  стыд и растерянность. Ведь действительно  позор!
Здоровенный мужик (то есть я!), спортсмен, регбист, валяется на земле, а его
защищает семидесятилетний старик!
     Отец Григорий снял свою скуфью и вытер лицо. Дышал он тяжело и неровно.
Я только  думал, что и  как сказать, а  он уже рассмеялся тихим  хрипловатым
смехом.
     - А ничего! Нормально получилось... Однако  пойдем, тут мы сейчас живые
мишени...
     Перед мостом,  ведущим  к  главным  воротам,  он  наконец  остановился.
Перекрестился несколько раз. - Слава те, Господи...
     -  Вот видите,  отче, опять то же самое... Четвертая  попытка. И  снова
мимо. Но тут уж ваша заслуга...
     Удивительно,  но страха  на сей  раз я  не испытывал. Привык, что ли, а
вернее - на миру и смерть красна.
     - Прав я  был, прав... - монах  словно  не расслышал  моих слов.  -  Не
человек-то был...
     -  Да  что   вы?!  Человек,   самый  натуральный.  Тот  самый  тип,  из
Шереметьево. Да не будь он человеком, как бы вы с ним справились?
     - Что ты понимаешь, - отмахнулся он. - Ему сейчас мертвым лежать, а  он
сбежал, и хоть  бы что. Я  пусть  старый, выносливость не та, сам видишь, но
реакция  есть... Таких ударов человеку не  вынести. Череп вдрызг.  Ну  пусть
промазал, вскользь задел - час, два оглушенный бы лежал. Проверено...
     Я поразился, как взбодрился старый монах, и представил, что за боец был
из него лет тридцать-сорок назад!
     - А как же насчет непротивления злу?  -  спросил я неожиданно для себя,
хотя спросить хотел совсем о другом. - Не грех ли - вот так?
     - Грех  не в  том, -  отец  Григорий вздохнул сокрушенно, и опять  стал
только  монахом.  -  Главный  грех  -  гордыня!  Возгордился  я, похваляться
начал... -  он  опять перекрестился, прошептал что-то неслышно. - А с врагом
рода человеческого всяко  бороться надо. Когда перстом, а  когда и пестом...
Пойдем, однако, под защиту святых стен. Слышишь, как собаки воют? Чуют...
     Страх вновь осенил меня своим крылом, как писали  в позапрошлом веке. И
ночью  я слышал такой же вой. Неужто прав монах? Мистика, абсурд,  однако за
ним  ведь  не  просто  суеверие,  а  тысячелетний опыт...  Очень  все  может
получиться логично. Сделать всего одно  допущение. Уверовать, короче говоря,
в бога и в дьявола.
     - А это? - отец Григорий указал рукой мне на грудь.
     Я опустил  глаза. Правый карман был оторван  почти  напрочь. Тот самый,
куда я сунул письмо Аллы.  По  счастью, оно  уцелело. Смятый  комок пластика
застрял в углу кармана.
     - Не  сходится,  отец. Зачем бы....  - я  чуть не сказал "дьяволу",  но
воздержался, - ...мистическим  силам такой  пустяк? Вроде  все  им про  меня
известно, а ерунду  прозевали: мой  договор с  Марком, и что письмо  от Аллы
получил.  Проще  простого  было с пацаном справиться, а  не  на двух мужиков
бросаться. А  письмо  ему край нужно. Следил он  за  нами из кустов, шел  по
пятам, увидел, как Марк что-то мне передал, и рискнул...
     - Пошли, пошли, дома обо всем  поговорим, -  отец Григорий даже в  виду
монастыря не чувствовал себя в безопасности.
     ...К разговору  отец  Григорий  выставил бутылку крепчайшей настойки на
целебных травах, сковороду жареных грибов и душистый окорок.
     - "Сущим в пути и на брани пост разрешается", а мы такие и есть...
     Поначалу  он долго излагал классификацию  всякого рода  нечисти, отнеся
нашего знакомца к одной из разновидностей оборотней. Признаться, странен был
наш разговор на  склоне  XXI  века,  пусть даже  приводимые  монахом  доводы
звучали убедительно. В конкретном контексте.
     Я  же  склонялся  к материализму. По моей гипотезе ниточка  тянулась  к
Алле.  Работала она  в  серьезном институте, исследования  там велись весьма
актуальные, и  нет  ли здесь промышленного  шпионажа?  Алла  скрывается, что
безусловно, шпионы  потеряли след,  и  я у  них последний шанс... Ну, и  так
далее.
     -  Не рядом получается, не  рядом...  -  отец Григорий  сидел напротив,
подперев  щеку кулаком, в другой руке вертел полупустую чарку, но  рассуждал
четко. - Начали они с того, что хотели  убить тебя  прямо по  пути из порта.
Без предупреждения.  Так не делается, если охотятся за  информацией. Хотя...
Что  их интересовало в твоей  квартире? Дневники, документы,  компьютер? Или
Алла  там  побывала,  могла  что-то  спрятать?  Убить  тебя, чтобы  спокойно
обыскать квартиру?
     - Опять  же, зачем?  - теперь мы вдвоем  наперебой  опровергали свои же
гипотезы. - Зная день прилета, они могли все сделать накануне...
     - И то. Если время  позволяло. Нет ли фактора, как-то  ограничившего их
по времени?
     - Знаете, святой отец,  так  можно плести кружева (вологодские, кстати)
до бесконечности. Информации исходной по-прежнему -  ноль, а посему все наши
построения - тьфу....
     Отец Григорий налил еще по одной.
     - А вдруг  это биоробот? Высшего класса, из новых? Я таких не видел, но
могли же где-то сделать?
     Вспомнив звук, с которым сапог монаха входил в тело врага, я передернул
плечами. Отец Григорий потряс бородой рассержено:
     - Будто  я совсем дурак! Чувствую я, нутром чувствую, понимаешь? А, где
уж тебе...
     - Ну а чего ж он руками меня стал душить, а?
     Где-то вдали опять завыли собаки.
     -  Вот!  -  поднял палец монах.  -  И ты еще споришь!  Истинно глаголю:
оборотень!
     После  третьей  чарки отец  Григорий,  расчувствовавшись,  вдруг  начал
рассказывать, как в 2019 году он закончил Владимирское воздушно-гренадерское
училище,  потом  Академию  войск ООН  в  Монреале  и дальше  двадцать лет не
вылазил  из  самых поганых  заварушек на  планете,  командовал  батальонами,
полками   и  бригадами,   и  даже   некоторое  время   исполнял  обязанности
генерал-губернатора одной скороспелой империи в теплых краях.
     - Вот  уж мерзость!  Твердой земли всего полторы тысячи квадратных миль
из полумиллиона, остальное -  малярийные  болота  и  мангры,  а сверху летит
вулканический  пепел. И  больше -  ни-че-го! Империя!  Однако  крови  и  там
пролилось... - он сокрушенно махнул рукой.
     Попутно  отец  Григорий  инструктировал  меня  о  правилах поведения  в
джунглях  просто  и  джунглях  мангровых, а также  в  лесостепи и  саваннах,
коснулся тактики городских  партизан, рассуждал о преимуществах тех или иных
способов  рукопашного  боя,  порываясь  то  и дело  перейти  к  практическим
занятиям, посвятил в тонкости обычаев "тигров ислама" в сравнении с "внуками
Монтесумы" и "белыми призраками Ньянмы", и даже об®яснил, насколько и почему
патагонские сепаратисты свирепее тибетских панбуддистов.
     Все это было крайне  поучительно и интересно. Мне даже пришло в голову,
что  неплохо  бы, по наступлении более  спокойных времен, подвигнуть святого
отца на изготовление остросюжетных мемуаров. Под псевдонимом, естественно, и
при моем соавторстве.
     Время от времени отец, Григорий поднимал свою чарку с дежурным тостом:
     -  Повторим, сказал почтмейстер,  наливая  по шашнадцатой...  -  Но пил
совсем мало.
     Потом, твердой  походкой подойдя  к сейфу, он порылся  в его  недрах  и
вернулся с потертой и поцарапанной офицерской сумкой.
     - Что б  мы с тобой сейчас ни нарешали, а подраться тебе придется. Хочу
подарок сделать. Берег, как память... о греховной жизни своей.
     Он  протянул  мне  массивный,  синевато-черный  пистолет  с  пластинами
пожелтевшей слоновой кости на рукоятке. Еще прошлого века, по-моему.
     - Красавец! "Штейер-Б", калибр девять миллиметров, магазин восемнадцать
патронов.  А  бой...  - в  голосе  монаха прозвучала мечтательная грусть. Он
покачал  пистолет на  ладони, вскинул  на уровень глаз.  Рука  совершенно не
дрожала.  -  Опять  грех,  прости  господи.  Ну, отмолю как-нибудь.  Возьми,
пригодится. Пользоваться-то умеешь?
     - Вообще, да, а таким не приходилось.
     -  Ладно, покажу. И запомни: в нашем деле сначала стреляй, потом думай.
И будешь жить долго-долго. Убить ты его, пожалуй, не убьешь, а с ног свалишь
обязательно, не  хуже,  чем  оглоблей... А там уж как Бог поможет. Особенно,
если у пуль носики спилить.
     И  потом   почти  до  утра  мы  обсуждали  самые  разные   проблемы,  и
практические,  и  чисто умозрительного  свойства.  Обсудили и  то,  как  мне
добираться до назначенного Аллой места.


        Глава 6

     ...Покидал  я гостеприимную  обитель  вместе с группой молодых монахов,
направлявшихся на стажировку и для обмена опытом в Афон.
     Не в Новый, что на берегу Черного моря, а в настоящий, греческий.
     И меня отец Григорий включил в их группу, экипировав соответственно.
     Пистолет я спрятал под рясой, заложив за брючный ремень. В случае  чего
можно было  стрелять прямо через  карман. Монахи, семь человек, были  ребята
крепкие, спортивные, и чувствовал я себя в их обществе вполне уверенно.
     Вылетели мы рейсом Москва-Афины и через два часа были уже на месте.
     В Греции я оказался  впервые и, увидев белые колонны  Акрополя на  фоне
индигового  неба, возблагодарил судьбу,  что  довелось дожить и до этого. Но
погрустнел, вспомнив, что гораздо больше еще не видел на Земле, и кто знает,
успею ли...  И  на  Цейлоне  не был, и  в Новой  Зеландии, и еще  в  десятке
достопримечательных мест. И чего, наоборот,  несет меня в  космические дали?
Чтобы  два  месяца а  году валяться  на пляже  и не считать  денег на всякую
ерунду?
     Потом  я вспомнил  анекдот  про  человека,  что падал  с  небоскреба, и
успокоился.
     Ближе к вечеру мы добрались до Салоник,  где  остановились на ночлег  в
гостинице для паломников.
     Весь  день  я был  настороже,  по-прежнему опасаясь преследователей. Но
ничего   подозрительного  не   заметил.   Как,  впрочем,  и  раньше.   Любая
направленная против меня акция совершалась внезапно.
     В конце концов я просто устал все  время думать об  опасности. Вместе с
братией поужинал в общей трапезно