... Одним словом, сами придумайте.
     Ежели вдруг выиграю, повяжите  мне  на рукав свой  шарфик или подвязку,
как в доброй старой Англии было принято, - развел Александр Иванович руками.
     Алла посмотрела на меня очень пронзительно.
     - Принимается. Париж для двоих на месяц против моего шарфа и поцелуя.
     Простите,  а я  в данном случае  вообще  при чем? В чем мой проигрыш  и
риск?  Хотя,  конечно,  риск  есть, и серьезный. Париж Парижем,  а вот  лицо
терять придется именно мне...
     Не понравилась  мне эта затея.  Другое дело, если  бы Шульгин по-мужски
мне предложил серьезный, принципиальный бой до решительного результата.
     И другое тоже не понравилось. Только что мне казалось, что деремся мы в
полную силу, а судя по его  простодушной  улыбочке, это могло быть далеко не
так.
     Но не олимпийский же он чемпион, в конце  концов, а даже если и так, то
какой-нибудь Олимпиады столетней давности. Если собраться, продержусь...
     Но, самое главное, ни я, ни женщины как-то совершенно не  заметили, что
хитро   и   непринужденно   изначальная  посылка  была   заменена  на  прямо
противоположную.
     Сколь опрометчивы  были мои надежды на  победу, я  понял  быстрее,  чем
ожидал.
     Мы вышли на  дорожку, отсалютовали, Алла  скомандовала: "Бой!" Я поднял
клинок  в третью позицию,  готовясь  к атаке...  И не понял, что  произошло.
Только что Шульгин стоял, чуть притопывая ногой по  дорожке, в  шести метрах
от меня, и тут же я увидел, что острие его клинка упирается мне в грудь.
     "Один-ноль!" - растерянно сообщила Алла.
     Второй и третий удары я получил с той же  немыслимой быстротой. Один со
звоном хлестнул по маске, другой - по правому боку.
     Мне не было дано ни малейшего шанса. Я просто не видел его движений.
     Шульгин  сдернул  с  лица  маску.  Торжества  на  его  лице  отнюдь  не
просматривалось. Победных кликов в свой  адрес он  тоже не ждал. Скорее  его
взгляд выражал утомленную мудрость.
     А я тоже все понял. С таким противником ни мне, ни кому-либо другому не
справиться.  Скорость  его  реакции  движений  превосходила  все  мне  ранее
известное минимум на порядок.
     Александр Иванович  аккуратно  положил саблю  на  скамейку.  Сел  с нею
рядом. Пристально посмотрел не на кого-нибудь, а на Аллу.
     - Видите ли, девушка, вы попали в очень неприятный в сравнении  с вашим
мир. Самое страшное  - в нем  нельзя верить вроде  бы очевидному. Вы думали,
что  Игорь умеет  прилично  фехтовать  - и вот...  Это  обидно,  но  еще  не
катастрофа. Следующий раз вы очаруетесь добрейшим, на ваш взгляд человеком -
и  рискуете  получить перо  в бок. Почитаемые добрым барином за соль земли и
кладезь духовности крестьяне с наслаждением жгли его уникальную библиотеку и
коллекцию картин, серебряными вилками выкалывали глаза породистым лошадям...
     Я не понял, почему он обращается не ко мне, а к Алле и зачем говорит не
имеющие отношения  к чисто спортивному поединку вещи. А  он уже уловил и мою
мысль, снова вздохнул.
     - Тебя это тоже касается. Хоть что-то во мне обещало печальный для тебя
исход?
     Я мотнул головой.
     - Следующий случай может оказаться еще  хуже. Ты,  кажется, имел что-то
против тренировок? Или надеялся на технику? При чем тут техника?
     - Вопрос, Александр Иванович, вы  ставите некорректно.  Если вам дадена
такая реакция, то конечно...
     - Об  этом  мы  и  будем говорить  все время, что  нам еще отпущено для
тренировок...


        Глава 10

     На фоне всех наших занятий совершенно,  конечно, особый, даже несколько
болезненный интерес вызывало  у меня изучение истории, сравнительной истории
этого  и  нашего  мира.  Поскольку  чтение  книг,  просмотр  микрофильмов  и
уцелевших кинохроник для людей  моего образа занятий является по большинству
случаев отдыхом и развлечением (а для 90 процентов нормальных людей это, как
известно, тяжкий труд) к научным занятиям я приступал уже по вечерам.
     Зато уж вечера эти и ночи почти до рассвета были полностью моими.
     После ужины я отправлял Аллу отдыхать и развлекаться, а сам возвращался
в  замок,  где  мне была  отведена рабочая  комната. Не слишком  большая, но
уютная,  с  высокими  потолками,  стрельчатыми окнами, задернутыми  тяжелыми
темными шторами. Длинный стол под  синей суконной скатертью, куда я сваливал
извлекаемые  из  стенных  шкафов книги и  журнальные  подшивки, и  еще один.
Приставленный  к  нему  под  прямым  углом  столик,  где  размещался монитор
компьютера. Несколько глубоких кожаных  кресел,  непременный  камин в  углу,
лампа  под  глухим  абажуром,  бар  с  кофейником   и  холодными  закусками,
необходимыми  для  укрепления  сил,  поскольку я просиживал  там  до  серого
рассвета.
     Нельзя  не  оценить предусмотрительности Шульгина,  которая  вызывала у
меня  глухое  раздражение.  И книги в шкафах, и  открытые компьютерные файлы
ограничивались периодом между 1906 и 1924 годами, то есть временем от начала
развилки   до  текущего  момента.  Предыдущую  историю  я  знал  и  так,   а
последующего мне  пока  не показывали.  "Для чистоты эксперимента", хотя мне
немыслимо  хотелось,  пусть  бегло,  просмотреть  что  ждет Россию  и мир  в
грядущие  десятилетия.  Хотя  бы до конца века. Тонкие психологи, ничего  не
скажешь.
     Я не  спеша разжигал  дрова в  камине, включал электрический  кофейник,
настольную  лампу,  доставал   из  холодильника  бутылку  минеральной  воды,
раскладывал  перед собой коробку сигар, зажигалку, пепельницу, гасил верхнюю
люстру и - погружался в мир чужой жизни.
     На мой  взгляд, гораздо более интересной и увлекательной, чем  наша. Да
потому  и  увлекательной,  что  история  и  жизнь  -  чужая.  Своя  понятна,
естественна, единственно возможна, а тут вдруг...
     Как  если бы узнать, что из двух  одинаковых бутылок в  одной,  которую
открыл ты, оказался обыкновенный "Токай", а  в другой, доставшейся товарищу,
- джин, исполняющий желания.
     Ну, пусть японская война, о которой мы разговаривали с Новиковым, здесь
протекала на удивление зеркально тому,  что знал  о ней я. Так ведь и дальше
развитие событий пошло абсолютно неожиданным образом.
     Уже в ходе неудачной войны в России начались беспорядки, организованные
левыми социал-демократами на японские деньги. С помощью нескольких миллионов
золотых йен они сумели не только устроить бунты в Москве и Петербурге, но  и
парализовать  движение  по Транссибирской  магистрали,  единственному  пути,
связывающему фронт с центром метрополии.
     Неудачный мир лишил Россию  международного  авторитета, флота, огромных
финансовых средств, внутреннего  спокойствия  и  десятилетиями завоевываемых
позиций на Дальнем Востоке и вообще в Азии.
     В результате в мировую  войну она вступила на  год раньше,  чем у  нас,
плохо подготовленной, раздираемой внутренними противоречиями  и конфликтами,
а главное - в союзе с Англией и Францией против Германии, а не наоборот.
     В нашем варианте истории  Россия  при поддержке Германии и  Японии вела
активные  операции в  Южных  морях,  без  особого  труда  захватывая колонии
Великобритании и выступивших на ее стороне САСШ. Я привык гордиться  славным
для русского  флота сражением у Филиппин в 1917 году, после которого для нас
на Тихоокеанском театре не возникало проблем.
     И  если  бы не октябрьская 1918 года революция в Берлине,  Тройственный
союз  вполне бы мог  установить свою  гегемонию  в  Европе, Азии и  Северной
Африке.
     Здесь,  у  них, русская армия, плохо поддерживаемая союзниками, которые
боялись ее  победы  больше  собственного  поражения, вела  кровопролитные  и
малоуспешные  сражения  на  западном  театре  и  в результате,  после  вновь
организованных, теперь уже на германские деньги, беспорядков  вышла из войны
и    получила   вместо   заслуженной    победы   позорный   Брестский   мир,
коммунистический переворот и трехлетнюю гражданскую войну.
     У нас все вышло  иначе. Пролетарская революция в Германии,  потом к ней
присоединилась   полуразгромленная  Франция,  и  только  через  полгода  под
влиянием  дурного  примера  союзников  и  противников, а  также и  бездарной
политики  Николая  II нечто подобное  случилось и в России. В гораздо  более
смягченном варианте. Да и то лишь  потому, что император  Николай был убит в
своей ставке  заговорщиками. В противном  случае  он,  безусловно, сумел  бы
подавить возникшие в Петрограде и Москве беспорядки. Его же слабохарактерный
братец Михаил, растерянный и напуганный,  через месяц  отрекся от престола и
уехал в Грецию, где правила его двоюродная сестра Ольга.
     На  выборах в  Учредительное  собрание  победил  блок  кадетов,  правых
социалистов-революционеров и социал-демократов-плехановцев.
     Радикальные коммунисты получили  в V Государственной Думе  чуть  больше
четверти  мест. И  хотя устроили  они  в  1920  году очередной революционный
переворот, захватили власть и около двух лет ее удерживали, насаждая штыками
и  пулями  "военный   коммунизм",  авантюра  эта  по  естественным  причинам
провалилась. С  тех пор  мы (то  есть Российская демократическая республика)
продолжали  достаточно  спокойное  и  умеренно  прогрессивное  развитие.  Не
обошлось,   конечно,   без   внутренних   и  внешних   конфликтов,   десятка
кровопролитных  войн, но ничего подобного ужасной мировой войне у нас больше
не случалось.
     Самое поразительное (или забавное, как смотреть) заключалось в том, что
Новиков в своих рассуждениях был абсолютно прав.
     И наш  мир  - действительно химера. В сравнении с вот этим, здешним.  С
момента  прохождения точки  бифуркации у  них  все  совершалось  с  железной
детерминированности истории, что у меня раньше - наш вариант.
     Да  и  не  могло быть иначе - ведь изнутри все  кажется таким логичным,
единственно  возможным,   тезис,  что  история   не   имеет  сослагательного
наклонения,  господствует  в  умах,  и  только  отчаянные   одиночки,  вроде
неизвестного  мне  капитана Семенова,  имеют  смелость  настаивать, что  все
обстоит совсем не так, как на самом деле...
     Ну вот отчего, например, тот слабый, безвольный царь Николай, что у них
привел  Россию  к катастрофе,  в нашем  варианте оказался жестким, волевым и
решительным  реформатором,  талантливым  полководцем и изощренным политиком?
Какие закономерности или чье сверх®естественное  вмешательство  так изменили
личность этого человека? Ну и так далее. Вопросы, вопросы без ответов...
     Невозможно было, читая  их  книги, даже предположить, будто  после 1906
года  что-то происходило неправильно,  нелогично, и  каким  образом могла бы
наметившаяся тенденция переломиться. То есть вообразить, что в тех  условиях
император, Дума  и руководители партии могли бы вести себя как-то иначе,  не
возбранялось, но реальных  предпосылок  к  более разумному  их поведению  не
просматривалось.
     И я  понял, почему  такой  желчный  скепсис  у Андрея вызывали  наивные
построения  философа истории  Фолсома.  Точно  так же  чувства  лично у меня
вызывали бы суждения шестнадцатилетнего мальчика из хорошей московской семьи
по  поводу,   скажем,   исторической   неуместности   и  случайности   пятой
паназиатской  войны, на  которой  мне  довелось досыта нахлебаться  кровавой
грязи.
     Только  вот события их 1921-1922 годов вызывали недоумение. Они как раз
в детерминированную схему не укладывались. И я понял, что  вот  тут в дело и
вмешались мои друзья. Но как, каким образом, я пока догадаться не мог.
     Если для себя проблему невозможности обратного перемещения во времени в
пределах  своей исторической линии  я  решил,  то  в  случае Новикова с  его
"Братством" она оставалась.
     С  помощью  чего  они  сумели  этот физически  невозможный  эксперимент
проделать, почему несколько  человек ухитрились сломать детерминизм истории,
какие  последствия от  такого  насилия  над  естеством можно ожидать -  я не
представлял.
     Ни  один из тысяч находящихся в моем  распоряжении книжных томов ответа
не давал, а мой наставник и чичероне А.И.Шульгин на вопросы только усмехался
самым циничным образом.
     "Мир совсем не так прост, как мы привыкли  думать,  - говорил он мне, -
он гораздо  проще".  И вообще, компаньеро, не оставить ли вам на краткий миг
умственные  упражнения, иссушающие мозг, и  не заняться  ли чем-нибудь более
практическим?"
     А  еще  я  смотрел  старые кинохроники.  Ужасно примитивно  снятые,  на
отвратительной,  исцарапанной  и выцветшей пленке, со  скоростью 16 кадров в
секунду,  отчего  персонажи двигались неестественными скачками, и тут же, из
этого же времени, но сделанные совсем в другой технике - нормальной  цветной
видеозаписи, хоть и не трехмерной, но вполне удобосмотримой.
     И  сразу я  проваливался  в  невероятное.  Не могу  передать  ощущение,
которое  испытываешь,  почти  наяву  получив  возможность  увидеть,  как  из
совершенно определенной  точки  реальности  начинают  расходиться,  поначалу
совсем почти  незаметно, как железнодорожные пути после стрелки, а потом все
круче и круче, и вот уже...
     ... Я надеялся, что еще несколько недель позволят мне не только изучить
этот загадочный и интересный мир, но и подобраться к разгадкам  многих тайн.
Однако...
     С  утра Шульгин  пригласил  меня  к себе,  и  выглядел  он  куда  более
серьезным, чем обычно.
     - Ну что, не ослабел ли еще мученик науки?
     - Нет,  что  вы. Только-только  вошел  во вкус.  Может  быть, вы все же
откроете мне засекреченные файлы и книгохранилища?
     - Я бы с удовольствием. Но... Скажи спасибо, что хватило ума не сделать
этого раньше. Так ты хоть что-то успел узнать нужное, а то... Одним словом -
передышка кончилась. Готов ты седлать коня?
     - ?..
     - Надо ехать в Россию. Сегодня же. Ситуация перегрелась и уже дымиться.
Есть шанс попробовать тебя в деле. Согласен?
     - Сегодня? -  Я  был  удивлен. Слишком я еще мало знаю  и  умею,  чтобы
ввязаться в перипетии чужой тайной войны.
     Он уловил мое сомнение.
     - Конечно, можешь и остаться. Не  неволю. Как и обещал. Купайся, гуляй,
читай книжки и люби свою даму. Имеешь право...
     Говорил  он без  издевки,  спокойным,  ровным  голосом.  Но  при  такой
постановке вопроса...
     - Зачем же? Я поеду. Аллу берем?
     - Пожалуйста. В Харькове пока не стреляют. Ей будет интересно.
     - Когда и на чем отправимся?
     -  А  вот прямо  сейчас. Пойди к себе, скажи Алле,  пусть соберет самое
необходимое. Из личных вещей. С учетом того,  что все необходимое в Харькове
есть. И возвращайтесь сюда. Дом запирать не нужно...
     Было  слегка тревожно,  как всегда,  при резкой перемене  жизни,  но  и
интересно в тоже время. Увидеть Харьков, Москву, вообще "Большую землю" этой
реальности - что может быть увлекательнее?
     И сама поездка  - на  чем  Шульгин  собирается доставить нас  на другую
сторону Земли? Все-таки на самолете? Здесь это с пересадками займет дня три.
     При  известии о предстоящем путешествии Алла развеселилась.  Сидеть без
дела и читать книжки ей надоело куда больше,  чем мне.  Она же не историк, а
человек конкретной профессии.
     Через  полчаса  она  была  готова.  Да  ей  и собирать-то  было нечего.
Переоделась в походный замшевый  костюм, забросила сумку с женской мелочью и
материалами по "фактору" на плечо.
     - Присядем на дорожку? Нам в этом доме было хорошо, ведь правда?
     И вот мы идем с ней по  аллее, с некоторой печалью глядя на окрестности
поселка.
     Странно, возле замка  нет машины, которая могла  нас отвезти... А куда?
Скорее морем мы пойдем куда-то, где есть аэродром.
     -  Нет,  ехать никуда  не нужно,  - ответил  Александр  Иванович на мой
вопрос. - Имеется другое средство. Прошу...
     В соседней с  его кабинетом  комнате  мы  увидели не  слишком  большой,
размером с  письменный стол, пульт, похожий на  дирижерский в  телестудии. И
больше ничего.
     -  До  этого  у  вас  наука еще не  дошла? - спросил  он  с  хитроватой
усмешкой. - А мы через пространство ходим только так...
     Он  щелкнул тумблером,  и рядом  с пультом засветилась яркая  сиреневая
рамка. Очертив контур размером два на три метра.
     Секунду внутри его было угольно-черно, потом открылся интерьер такой же
точно комнаты.
     - Вперед!
     Сначала Алла, потом я и замыкающий Шульгин перешагнули "порог".
     За  окном  синело  небо  в легких клочьях  белых облаков, совсем  рядом
высились  крутые холмы, покрытые  багрово-золотым осенним лесом, чуть дальше
поблескивала река.
     -  С  приездом,  господа.  Вон  там,  левее -  город  Харьков,  столица
Свободной России...


        Глава 11

     Всю эту долгую ночь без сна я вспоминал прошлое, потому что о настоящем
думать было практически  незачем. Я понятия не имел, как станут  развиваться
события  утром. Самое  простое  - Людмила проснется, как положено,  приведет
себя в порядок, не вспоминая о имевших место  "неуставных взаимоотношениях",
передаст мне то, что требуется, сообщит на словах, что ей поручено сообщить,
и мы  расстанемся, надеюсь,  навсегда.  Продолжать  с ней  знакомство  я  не
собирался  ни  в  каком  варианте.  Наступившая  холодная ясность мысли  уже
заставила меня стыдиться своего недавнего порыва.  Вида-то не подать  я  при
встрече с Аллой сумею, но сам  при воспоминании об этой ночи буду мучительно
морщиться и поскорее переводить мысли на другое.
     А может быть, и не буду, кто его знает... Измена без умысла и намерения
изменить - вроде бы уже и не измена, а так, малозначительный физиологический
эпизод,   немногим  хуже   обыкновенного  эротического  сна  или   просмотра
соответствующего ментафильма.
     Вот можно  ли считать изменой то, что у самой Аллы было с Карлом в  тот
вечер, когда я  в нее  уже влюбился, и  была ли  для нее  изменой самой себе
ночь, проведенная  со  мной, когда  не остыли еще  губы от  поцелуев  совсем
другого мужчины?
     Теология,  однако...  Ассоциативно  мысли  мои  соскользнули  на  более
актуальную  тему. Алла  - ладно, с ней мы  разберемся,  оказавшись  в  более
близкой для нас обстановке. А вот Людмила...
     Странная, совсем  не соответствующая  принятой на  себя роли женщина (я
ощутил  это  почти сразу, а  понял только сейчас, отвлекшись,  успокоившись,
проанализировав  многие,  вроде  бы   и  не   имеющие  к  конкретным  фактам
отношения).  Ну  никак не  могут наложиться друг  на  друга  два ее образа -
элегантной, достаточно скромной девушки из кафе "Мотылек" и той разнузданной
дамы, с которой я только что лежал в одной  постели. Значит что?.. Я встал и
бесшумно подошел к двери в соседнюю комнату.  Глаза уже привыкли  к темноте.
Женщина  беспокойно  двигалась  во  сне, постанывала, иногда  что-то  тихо и
неразборчиво бормотала. Я сделал еще один шаг, вытянул голову.  Вдруг услышу
что-нибудь  важное? Однако, кроме  невнятных обрывков слов, ничего разобрать
было невозможно.
     Отбросив покрывало, она перевернулась  на спину, запрокинула  голову за
край подушки и вдруг стала довольно громко и неприятно всхрапывать.
     Думаю,  нормальная  женщина,  будь она  даже  классной  разведчицей, не
позволила  бы себе в  здравой  столь  неэстетичного  поведения, пусть и  для
маскировки.
     Вернувшись к себе, я облокотился на подоконник,  раскрыв предварительно
пошире форточку, и вновь принялся размышлять и анализировать.
     Вот,  к примеру, я,  кажется  начал  постигать  ту  идеологию,  которой
руководствуются в этом  мире Новиков  и его друзья. (Неплохо бы еще  узнать,
как они сумели в него прийти и закрепиться здесь, а также и зачем им все это
вообще понадобилось?)
     Да, конечно, они создали  могущественную тайную организацию, у них есть
немыслимая  здесь  техника,  они знают  общие  тенденции  развития  нынешней
реальности на ближайший век (не конкретные события,  их цепочка оборвалась в
тот   момент,  когда  они   затеяли  свое  вмешательство),  еще  они   знают
психологич