гнева. - Тако молвил мне: "В неистовом мятеже и разорении и уроне
людишек сами-де вы виноваты, и ежели сделать вам послабление, то и из
других мест с таковыми же челобитьями явятся. А посему будете платить дань
полностью, как и прежде..."

- Терпеть надо, сын мой, и смиряться, - наставительно сказал инок. -
Сказано в писании: "Несть власть, аще не от бога, сущие же власти от бога
учинены суть" ["Нет власти, которая не от бога, а существующие власти
установлены богом"].

Но по сострадательному взгляду Геронтия суздалец понял: монах говорит эти
книжные слова только по обязанности, а душой он на стороне обиженного и
страдающего народа.

Никанор встал и начал прощаться. Летописец поблагодарил его:

- Спаси тебя бог, сыне, за то, что потрудился и побывал у меня. Все тобою
рассказанное запишу я в свою летопись, дабы ведали о том грядущие
поколения.

Суздалец ушел. И долго еще в келье стояла тягостная тишина.

Потом инок обратился к Пересвету:

- Говори, брате, зачем пришли ко мне чуть не всем семейством. Чую, важное у
вас дело.

Софья, захлебываясь от злобы и прерывая речь плачем, начала излагать дело.
Монах властно приказал ей замолчать.

- Говори ты, - велел он племяннику.

Неждан, хотя и волновался, довольно спокойно рассказал о своих планах. Да,
любовь влечет его в это далекое путешествие, говорил он, чтобы там он мог
защитить свою милую от беды. Сердце его надорвется от горя и неизвестности,
если его заставят остаться в Киеве, когда Светлана отправится в чужие края.

Потом заговорил Пересвет:

- Как я отпущу сына? А вдруг он не вернется? Кто будет кормить нас с Софьей
в старости, когда рука моя уж не подымет молот? Зять? На зятьев надежда
плоха, известно, что они всегда, как волки, в лес смотрят. А по миру ходить
с протянутой рукой невместно оружейнику, славному на весь Киев.

Геронтий долго молчал. Обе стороны ждали его решения с большим волнением.

- Всуе ты прибедняешься, брат, - заговорил наконец монах. - Сам ты мне
говорил, что достаточно у тебя припасено серебра на черный день. А про
замысел Василия что сказать: вьюношей всегда манит в чужедальние страны
людей посмотреть и себя показать... Разве удержишь такого молодца в клетке?
Слыхал же я, что в Царьграде есть славные мастера. Пусть Василий на их
работу поглядит, может, еще твою славу приумножит...

- Приумножу, батя! - в восторге воскликнул Неждан. - Я все их тайности
вызнаю...

- Помолчи, Василий! - строго перебил монах и снова обратился к Пересвету и
Софье: - Напрасно вы печалуетесь, что ваш сын полюбил девицу. До женитьбы
ему, я чаю, еще далеко, - улыбнулся летописец, - а съездить парню в
Царьград - доброе дело, я считаю.

Пересвет смирился с решением брата: тот сумел показать ему выгоды дела, о
которых оружейник и не думал. Но Софья продолжала плакаться и пророчила
путешественникам всяческие бедствия.

Чтобы успокоить ее, Геронтий сказал:

- Не растравляй свое сердце, сестра: провижу я, что все окончится
благополучно, и сын твой вернется поживу-поздорову.

Софья успокоилась, так как считала отца Геронтия наделенным даром
прорицания. Обрадованный Неждан обещал привезти дяде из Царьграда подарок.

Пересвет не захотел отпустить в поездку сына кое-как снаряженным: от этого
пострадала бы честь лучшего оружейника Подола.

Неждан получил прекрасную броню, шлем, острый меч, лук и стрелы. Так же
щедро одарил Пересвет и Зорю. Теперь два друга, надев на себя доспехи и
вооружившись, походили на витязей. И их счастью не было границ.

Оружейник довершил благополучие Зори, заплатив ему за работу целую гривну
серебра вместо обещанной полгривны. Стоюн приехал благодарить щедрого
ремесленника. И оба осушили немало чар крепкого меда по случаю
возобновления дружбы.

Часть третья. "ИЗ ВАРЯГ В ГРЕКИ"

Глава первая. В ДОРОГУ!

Богатые гости не ходили в Царьград в одиночку. Это было бы слишком опасно.
Несколько мелких караванов сбивались в один большой, чтобы вместе держать
путь до Византии.

Сбор каравана всегда происходил в Витичеве.

Витичев, расположенный на высоком мысе Днепра, на несколько верст ниже
Черторыя, был хорошо укреплен. Он охранял брод на реке, через который могли
переходить враги, совершавшие набеги на Киев.

Обычно караван составлялся из пятнадцати - двадцати больших однодеревок;
каждая лодья вмещала человек двадцать гребцов и воинов.

В Витичеве завершались приготовления к далекому пути. Самым трудным делом
оказывалось выбрать старейшину каравана. Выборы никогда не обходились без
больших ссор и склок. Старейшина пользовался во время плавания большой
властью, и что еще важнее было для алчных купцов - владелец каждой лодьи по
обычаю отчислял старейшине долю своей прибыли, что в целом составляло
немалую сумму.

Сколько перед выборами устраивалось тайных встреч, сколько произносилось
льстивых речей, расточалось обещаний, выпивалось крепкого меда и вина!

В этом году избранным в старейшины оказался седой благообразный Онфим из
Чернигова.

Он был опытным землепроходцем и руководил караваном не однажды. Онфим
принял обет послушания от владельцев судов, от кормчих и предводителей
стражи, проверил исправность лодей.

Отслужили молебен христианскому богу и одновременно, недалеко от села, в
лесной чаще в жертву Перуну и Стрибогу принесли упитанного барана: лишняя
предосторожность не мешает, когда имеешь дело с богами!

Все было готово к отъезду, только на трех лодьях еще стучали топоры и
молотки. Там делались прочные помосты для лошадей, которых брали с собой
караванщики.

Ранним летним утром флотилия покидала Витичев. Учаны, отчаливая от берега
один за другим, величаво скользили по днепровской глади. Над рекой
раздавались громкие песни гребцов.

На высоком берегу стояли провожающие. Здесь находились Стоюн, Пересвет с
женой и дочерью, несколько витичевских жителей, родные которых отправлялись
в поход с киевскими гостями.

Провожающие махали руками вслед уходящему каравану, старались различить на
лодьях милые родные лица.

Но вот последний учан скрылся за изгибом берега. На реке стало пусто.

- Что ж, поедем домой, друг Пересвет? - со вздохом спросил Стоюн.

- Поедем, друг Стоюн, - ответил оружейник.

Общие чувства, общая скорбь о покинувших родной кров растопили ту ледяную
перегородку, что возникла в последние месяцы между двумя семьями.

Трое юных друзей и девушка с разрешения Ефрема устроились на "Единороге" -
головной лодье; ее нос украшала вырезанная из дерева голова этого
мифического зверя.

Украшения были и на других лодьях каравана, носивших названия "Волк",
"Конь", "Олень"...

Светлана понимала, что великодушное решение Неждана отправиться в далекий и
рискованный путь было вызвано только любовью к ней. И это чувство нашло
отклик в душе Светланы.

Учаны шли быстро. Растаявшие снега давно скатились в море, но Днепр еще не
потерял силу: его желтоватые воды бурлили, пенились, кружились в
водоворотах. Лодьи легко одолевали водовороты, но нужно было смотреть,
чтобы не попасть на подводный камень - река изобиловала ими.

Впереди караван ожидали пороги. До них оставалось поболее трехсот поприщ
[от Киева до начала порогов насчитывалось пятьсот тринадцать километров на
современные меры длины].

"Единорог" удостоился высокой чести: он стал головной лодьей каравана.
Недаром его вел Хрисанф, лучший лоцман на Днепре. Он и счет потерял,
сколько раз проходил Днепром. От Хрисанфа зависела судьба всех. Ведь если
передовой учан попадет на скалу, то идущие вслед скорее всего налетят на
него и перевернутся. Лоцман, нахмурив седые косматые брови, зорко смотрел
вперед: каждый всплеск на воде, каждая береговая излучина говорили ему о
многом.

В этот день от Витичева отплыли верст за шестьдесят. Старейшина Онфим
приказал остановиться на ночлег. Устройство первого лагеря - дело
хлопотливое: новичков надо посвящать в тайны походной жизни.

На пологом левом берегу, на поляне виднелись следы многочисленных прежних
стоянок: это было излюбленное место ночлега караванов, спускавшихся "из
варяг в греки".

Работа закипела. Люди рубили дрова в ближней роще, выравнивали почву и
ставили шатры, косили траву для коней, привязывали учаны к крепко вбитым в
землю кольям.

Первый огонь на первом ночлеге высек с тайным наговором сам старейшина
Онфим. От этого священного огня должны будут разжечься все лагерные костры,
а горячие угли от них полагалось сберегать в горшках с золой до конца
похода. Такой обычай установили еще деды и прадеды.

Пали сумерки. Но на площадке светло от костров. Мало того: там и здесь
воткнуты высокие шесты, и на них в железных держалках багрово пылают
смолистые факелы.

Новичкам все вокруг казалось необычным. Темная южная ночь с яркими
звездами, мерцающими в вышине, пылающие костры и факелы, суета и говор
сотен людей, фырканье лошадей, жующих овес, темные силуэты шатров... - это
не забудется никогда!

Лагерь уснул. На свежем воздухе у костра спали Неждан и Зоря, а между ними
уютно устроился Митяй. В шатре, раскинутом для женщин, спала усталая
Светлана. Она сытно накормила людей, и артель была довольна.

Сторожевые воины с копьями и мечами наготове ходили вокруг лагеря и зорко
смотрели в темное пространство, уходившее на восток. Возле них, как тени,
скользили собаки.

Днепровские воды плескались у сонного берега, и время от времени гулко
ударяла рыба, заставляя вздрагивать и настораживаться часовых.

Глава вторая. ОХОТА НА ТУРОВ

На рассвете послышались громкие удары в било. Удары неслись один за другим,
отгоняя сон. Люди вскакивали, бежали к реке умываться. Онфим довольно
поглаживал бороду: первая ночевка прошла хорошо. Чтобы не тратить времени,
позавтракали остатками от вчерашней еды и двинулись в путь.

Река, заключенная между крутыми берегами, текла на юго-восток. Часто Днепр
разделялся на протоки, и от опытности лоцмана зависело, какую из них
избрать. Острова между протоками иногда достигали больших размеров,
тянулись в длину на многие версты. Травы на островах поднимались в рост
человека, а многообхватные дубы гордо возносили к небу кудрявые кроны. Это
был свежий, первобытный, никем не тронутый мир.

В береговых дубравах паслись олени и лоси, мощные туры вызывали друг друга
на бой и с ревом сшибались лбами. Водяной дичи было неисчислимое множество.
Вспугнутые стаи уток поднимались тучами, журавли стояли на болотных кочках,
охраняя потомство, угрюмые цапли подкарауливали беспечных лягушат.

Щедро наделенные всеми дарами природы, края были пустынны: над ними
тяготело проклятие, и этим проклятием были печенеги. Воинственные
кочевники, рослые, сильные, закаленные суровой жизнью, печенеги пришли в
степи Восточной Европы из далекой Азии в VIII веке нашей эры. Разделенные
на несколько орд, они заселили огромное пространство от Волги и Урала до
Днепра и Черного моря.

Русские поселенцы боялись раскидывать хутора и поселки по богатым берегам
Днепра ниже Киева: это означало идти на верную смерть или плен.

Уже на втором ночлеге Лютобор и другие предводители стражи приняли все меры
предосторожности. Конники проскакали далеко вперед по левому берегу и
вернулись с сообщением, что кочевников нигде не видно. Лагерь раскинули на
острове, но и вода не служила достаточной защитой от набегов. Печенеги
переплавлялись через реки на бурдюках, надутых воздухом, тихо выползали на
берег, а потом, как гроза, обрушивались на спящих.

Старейшина Онфим вдвоем с Лютобором несколько раз в ночь обходили посты,
проверяли караульных. Утром плавание продолжалось. Кормчие зорко смотрели
вперед. Русло Днепра часто преграждали "заборы" - гранитные гряды, через
которые вода неслась с шумом и ревом. Заборы еще не были порогами, между
камнями пролегали широкие проходы, но следовало хорошо знать реку, чтобы в
них угодить.

Следующие два дня и две ночи прошли спокойно, а потом, когда до порогов
оставался день пути, случилось происшествие.

Предрассветная тишина вдруг нарушилась. С реки донесся собачий лай, тотчас
перешедший в ожесточенный визг и вой. Послышались крики на незнакомом
языке.

- Сполох!

Воины вскочили и, схватив лежавшее рядом оружие, бросились к реке. Гребцы
тоже поднялись и, вооружившись веслами и кольями, приготовились к бою.

Оказалось, что полтора десятка печенегов преплыли Днепр на бурдюках и
хотели стащить несколько тюков с товарами. Но чуткие псы мгновенно подняли
тревогу и набросились на грабителей. На шум прибежали воины.

Несколько кочевников успели сбежать, захватив челнок, привязанный к одному
из учанов. Трое погибли в битве, а пятеро, легко раненные, попали в плен.

Пленных печенегов заковали и развели по разным учанам. Там они сидели,
угрюмо шепча по временам:

- Кысмет... [кысмет - судьба]

Когда караван прибудет в Царьград, пленных продадут на невольничьем рынке.

...Гребцы и воины были недовольны хозяйским кормом. Свежей рыбы и дичи,
добываемой по вечерам, не хватало на ватагу в четыреста человек, а соленое
и копченое мясо всем уже приелось. Да надо к тому же сказать, что далеко не
все богатые гости отнеслись к закупке продовольствия добросовестно. Иные
купили то, что подешевле, хоть и похуже. Расчет у них был простой: работа
на реке тяжелая, и людишки всђ съедят.

На следующий день после битвы с печенегами кончилось терпение у работников
киевского купца Филимона. Когда от костра понесло густой вонью тухлого
мяса, Филимонова ватага взбунтовалась.

Выхватив из котла куски гнилой солонины, люди совали ее в лицо рослому,
осанистому купцу:

- Сам ешь такую дохлятину!

- Нет, братцы, - кричали другие, - он из нашего котла не питается, ему на
особицу готовят!

Ватажники других купцов присоединились к недовольным, шум в лагере рос.
Только Ефремовы люди спокойно хлебали приготовленную Светланой похлебку.

Перепуганный Филимон напрасно пытался успокоить своих наемников. Конец
возмущению положил старейшина.

- Завтра устроим охоту! - зычно закричал Онфим. - Большую охоту! Туров и
лосей набьем столько, что мяса до самого Царьграда хватит.

Это обещание сразу утихомирило ватажников.

Устроить охоту можно было только в этих местах. Ближе к порогам охота
становилась опасной: могли напасть кочевники. Здесь прибрежный лес
изобиловал зверями, легко устроить облаву и, судя по денесениям дозорных,
нападение каравану не грозило. Как видно, разбитая ночью небольшая шайка
печенегов появилась в этих местах случайно.

Отъехав несколько верст от последней стоянки, Хрисанф подвел "Единорога" к
берегу, дав другим кормчим сигнал следовать за собой. Люди с веселым шумом
и гамом повалили из лодей. Собак не взяли, чтобы те безо времени не пугали
зверя.

Главным распорядителем охоты поставили Вихоря - начальника стражи
любечского гостя Никодима. Вихорь долгое время служил ловчим у князя и имел
большой опыт в устройстве облав. Он собрал вокруг себя охотников, предложил
им разделиться на десятки и выбрать старших.

Неждан и Зоря попали в десяток Акима - пожилого неразговорчивого
новгородца, по целым зимам пропадавшего в лесу. Митяй тоже запросился на
охоту, но ему запретили даже и думать об этом. Обиженный мальчишка
свернулся клубком у кормы и что-то недовольно ворчал себе под нос.

Перед началом облавы Вихорь собрал десятников и стал отдавать распоряжения.
Семь десятков должны были стоять на линии, куда пригонят дичь, и вовремя
пустить в ход стрелы, копья и мечи. Остальным десяткам предназначалась роль
загонщиков. Уйдя подальше от берега, они развернутся длинной цепью и
двинутся к засаде, производя как можно больше шума и гама.

Десяток Акима попал в загонщики. Молодые парни орали вовсю, когда угрюмый
Аким подал знак начинать. От их пронзительного крика звенело в ушах. К
этому крику присоединился басовитый рев взрослых мужчин. Некоторые
загонщики громко свистели, другие били колотушками по стволам берез и
дубов, иные ухали по-совиному, ревели по-медвежьи, хрюкали по-кабаньи.

В лесу начался переполох. Первыми встревожились осторожные лисы. Их рыжие
хвосты замелькали в чаще солнечными пятнами. Зайцы ошалело метались по
полянам. Большерогий лось перестал объедать осину и бросился подальше от
подозрительного шума. А шум следовал по пятам. Два могучих тура, сердито
топтавшихся друг против друга, оставили враждебные намерения и потрусили к
засаде.

Чем дальше, тем больше становилось число беглецов. Забылся лесной закон,
гласящий, что слабый должен избегать сильного, несущего гибель. Зайцы
семенили рядом с волками, и серые разбойники не трогали их. Медведь и
косуля, объединенные страхом, скакали бок о бок.

И тут случилась большая неожиданность: откуда-то сбоку из кустов выскочил с
победным воплем Митяй. Мальчишка был весь в поту, волосы прилипли к мокрому
лбу, глаза горели возбуждением.

- А я вот он! - приплясывая, орал Митяй. - Вы меня не хотели взять, а я
здесь! Все время сторонкой бежал!

Пораженные Неждан и Зоря переглянулись с десятником. Аким беспомощно развел
руками. Что можно было сделать? Хитрый мальчуган удачно выбрал момент,
чтобы появиться. Отправить его обратно одного или даже с провожатым было
опасно - лес кишел обезумевшим зверьем.

- Становись в ряд! - приказал Аким и грозно добавил: - Вот доведу Ефрему
про твое самовольство, ужо он тебе всыплет по мягкому месту!

Митяй юркнул между Нежданом и Зорей. Лицо его сияло торжеством. В руках он
держал лук, за спиной висел колчан со стрелами. Но стрелы у него оказались
не на крупного зверя, а на птицу. Бесшабашному мальцу это было нипочем: в
простоте душевной он полагал, что и такой стрелой положит самого крупного
тура...

Шум, грохот, посвист и уханье нарастали: цепь загонщиков сходилась, люди
сближались и уже сосед видел соседа за ближайшими деревьями. Зоря и Неждан
шли, оберегая нового товарища по охоте. Митяй, довольный успехом своей
затеи, подпрыгивал, хохотал от восторга.

Дело близилось к развязке. Живой вал катился туда, где застыли в ожидании
самые смелые, сильные и выдержанные из охотников. Их дело было наиболее
опасным. Чуть растеряешься, упустишь момент и погибнешь под копытами лося
или на рогах освирепевшего тура.

Но Вихорь умело выбрал стоявших в засаде. Они не дрогнули перед налетевшей
бурей и выпустили в набегавших зверей тучу острых стрел. Но только малая
часть лавины пала на землю. Остальные животные в страхе продолжали мчаться
вперед. Охотники взялись за копья, мечи, кинжалы. Звериный рев и вой, крики
загонщиков наполняли лес.

И тут обезумевший от боли тур, получивший две стрелы в грудь, вдруг
повернул обратно. Он мчался, свирепый и страшный, опустив голову с налитыми
кровью глазами, и от топота его копыт тряслась земля.

На пути тура оказался Митяй. Оцепеневший от страха мальчуган не смог
сдвинуться с места. Огромный зверь подхватил его на рога и бросил на землю.
Митяй упал со стоном, почувствовав невыносимую боль в груди, и закрыл от
страха глаза.

Тур уже готов был истоптать Митяя, но в тот же миг, яростно вскрикнув, на
зверя бросились Неждан и Зоря. Они напали с двух сторон, и их острые мечи
вонзились в бока тура. Животное круто повернулось и сшибло грудью Зорю. Но
в этом ударе уже не было силы: тур издыхал. Неждан нанес ему последний удар
кинжалом под лопатку, зверь закачался и упал мертвый.

Со всех сторон шумели и волновались охотники из Акимова десятка и соседних.

- Экой зверина сердитый! А как с ним ребятки разделались! Молодцы, право
слово, молодцы! - раздавались возбужденные голоса.

Аким склонился к Митяю. Тот жалобно стонал и не позволял прикоснуться к
разбитой груди. Охотники наскоро связали копья, набросали хвойных лап -
получились носилки, на которых и понесли Митяя в лагерь. Неждан вел Зорю
под руку. Тот шел пошатываясь, у него кружилась голова.

Охота закончилась. Добычу взяли обильную: четыре тура и два лося лежали на
земле, было убито до десятка косуль и матерый медведь. Туши лосей и прочей
добытой свежины разделали, и охотники с веселым гиканьем потащили
привязанные к жердям огромные куски мяса.

Ефрем а