лкновение с другой
подлодкой. Уменьшение шума воздуха могло означать, что другая лодка тонула
рядом с советской или, возможно, всплывает.

Старший механик Володя Дыбский приполз в центральный пост буквально на
животе, подтягиваясь руками. Его ноги были парализованы. Он продолжал лежа
отдавать распоряжения. Между тем "К-108" продолжала тонуть уже семь минут.
Багдасарян прокричал, как ему казалось, свое последнее распоряжение:
"Задний ход".

Это был шаг отчаяния. Если экипажу удастся произвести переключение
двигателей на задний ход, то подлодка сможет вытащить себя на поверхность.
Но при этом он знал, что при таком крутом снижении реверсивная муфта может
и не сработать.

"К-108" начала вибрировать. Внутри лодки стрелка глубомера задрожала, затем
остановилась на отметке 70 метров, потом стала двигаться вверх до 50 и 25
метров. С глубины 25 метров она летела к поверхности, как пробка из бутылки
шампанского.

Как только "К-108" всплыла на поверхность, открыли люк и увидели сияющее
солнце. Осмотрели весь горизонт, но ни одного корабля не увидели и
подумали, что произошло худшее с американской лодкой. "Я на секунду
задумался: утопили братьев подводников, - говорит Багдасарян, - тяжело было
это осознавать".

В то время, когда советские подводники сообщали об инциденте своему
командованию, удалось поймать звук уходящей подлодки. Ею и была "Тотог",
уходящая с места происшествия со скоростью 15 узлов.

Багдасарян говорит, что "К-108" доковыляла до порта с одним работающим
винтом. Вал ее правого винта был безнадежно погнут, в легком корпусе зияла
большая дыра. Треск разрушения легкого корпуса, по-видимому, и был записан
в гидролокаторной рубке "Тотог". Но у "К-108" был второй прочный корпус.
Американские подводники шутили, что советские подлодки строятся с двумя
прочными корпусами потому, что их металлургия была советской металлургией.
Но, очевидно, второй слой стального корпуса сдержал напор океанской воды и
защитил экипаж "К-108".

"Дыра в легком корпусе была настолько большой, что в нее мог въехать
троллейбус со своими штангами, - припоминает Багдасарян. - По правде
говоря, если бы "Тотог" ударила нас на несколько метров ближе к середине,
мы были бы очень несчастными. Скорость американской лодки была довольно
большой, и она несомненно пробила бы и легкий, и прочный корпус нашей
лодки".

Багдасарян полагает, что пространство между легким и прочным корпусом было
набито осколками "Тотог". Он говорит, что был уверен в том, что ударом
снесло всю ходовую рубку американской лодки. Подобно моряку с "Тотог",
который попытался придержать у себя осколки "К-108", члены экипажа
советской лодки попытались сохранить для себя осколки американской лодки,
но куски стали "марки HY-80" были конфискованы КГБ. Только Багдасарян
отказался отдать и сохранил кусок в качестве сувенира.

Рассказ Багдасаряна немного расходится с повествованием, изложенным
экипажем "Тотог". Он настаивает на том, что американская лодка врезалась в
"К-108", а не наоборот. Заявляет, что советская лодка следила за "Тотог",
следовавшей в Японию. Он также говорит, что, по данным советских
разведывательных источников, оказавшись в Японии, "Тотог" проходила там
длительный капитальный ремонт. Но "Тотог" никогда не заходила в Японию, а
пошла прямо в Перл-Харбор.

Когда Багдасарян вернулся на базу, его вызвали на парткомиссию. Свалили на
него вину за аварию. Занесли строгий выговор в учетную карточку. Это
означало, что ему не разрешат поступить на учебу в военно-морскую академию.
Его лодка прошла капитальный ремонт. Затем ее экипаж отправили на два с
половиной месяца вести патрулирование в районе Сан-Франциско. "Эта боевая
служба означала, - говорит Багдасарян, - искупить свою вину за неудачу или
смыть кровью ошибку".

После этого столкновения среди советских подводников стала ходить новая
шутка: "Американская атомная подлодка столкнулась с айсбергом в океане.
Экипаж айсберга не пострадал".

Через шесть месяцев начальство Багдасаряна сняло с него взыскание. Каким-то
образом оно долгие годы оставалось не снятым в его партийных документах, а
затем уже и сам Багдасарян пожелал сохранить это пятно. На память. Как он
сам рассказал, трудно будет найти еще одного коммуниста, в учетной карточке
которого записано: "Строгий выговор за столкновение с американской атомной
лодкой в подводном положении".

По ходу своего рассказа Багдасарян сделал паузу и поинтересовался, нельзя
ли встретиться с командиром той американской лодки, чтобы посидеть, выпить
и подумать вместе, как избежать подобных столкновений в будущем. Когда ему
сказали, что тот американец давно умер, боевой советский командир
помрачнел. "Жаль, - сказал он. - Я полагаю, этот инцидент не прошел для
него бесследно".

Глава 8. ЗОЛОТАЯ ЖИЛА

Это было в четвертом часу ночи, когда Пентагон казался почти вымершим.
Только через несколько часов начнет он свою деятельность, когда солнце
станет припекать асфальтобетонный ров, окружающий почти 14 гектаров земли,
отведенной под это здание.

Джеймс Бредли сидел в своем кабинете, на четвертом этаже кольца "Е"
Пентагона за тремя парами закрытых на замок дверей. Никого из его
сотрудников в анфиладе соседних кабинетов не было. Вторая половина 1970
года, шел уже четвертый год его пребывания в должности начальника отдела
подводной войны управления разведки ВМС США. Именно в эти часы раннего утра
он мог немного вздремнуть, погрузившись в тишину своего кабинета

Джеймса обуревали мысли, граничившие с фантастикой, - планы новых миссий
для подводной лодки "Халибат". Они должны потрясти разведывательное
сообщество даже больше, чем фотографии утонувшей советской подлодки, так
поразившие президента Никсона и, к несчастью, воображение ЦРУ.

Бредли собирался послать "Халибат" в самую середину моря, которое Советский
Союз считал своим внутренним морем, с задачей захватить самую желанную для
американской разведки добычу. Закрывая на мгновение глаза, он почти
представлял себе эту добычу: подводный телефонный кабель, пучок проводов
общим диаметром около 5 дюймов.

Но что это за пучок проводов! Бредли представил себе кабель, который
проходит от Петропавловска, базы советских атомных подлодок, по дну
Охотского моря, затем соединяется с наземными кабелями, идущими в штаб
Тихоокеанского флота во Владивостоке и далее в Москву.

Если бы "рыба" с подлодки "Халибат" с ее камерами смогла найти этот кабель,
если бы экипажу удалось организовать подслушивание телефонных разговоров,
идущих по нему, то США вторглись бы в самые сокровенные советские секреты.
Тогда можно было бы слушать о планах и разочарованиях советских лидеров, то
есть получать разведывательные данные, несравнимые с данными от любого
шпиона или даже от новейших спутников-шпионов, летающих над Кремлем.

Бредли почти слышал слова, текущие по этой линии связи: технический анализ
без пропагандистского налета; проблемы советских подлодок - информация,
которая облегчит проведение слежки за ними; тактические планы
патрулирования, которые приводят советские подлодки с их ракетами к берегам
США. Если его задумки верны, то американцам удастся украсть даже советские
оценки испытательных полетов межконтинентальных баллистических ракет и
ракет морского базирования, которые падали на полуостров Камчатка и в
северную часть Тихого океана. Может быть, кабель даст возможность
проникнуть и в замыслы советского командования.

Конечно, советская сторона будет рассматривать вторжение "Халибат" в
Охотское море как пиратский акт. Если ее обнаружат, то скорее всего возьмут
на абордаж или даже уничтожат, учинив международный скандал, который может
положить конец хрупкому движению к разрядке.

Существовало еще одно большое препятствие. У Бредли не было доказательств,
что этот кабель вообще существует. Даже если бы он и существовал, то где
его искать на дне акватории Охотского моря общей площадью 611 тысяч
квадратных миль?! Бредли и сам видел несерьезность своей затеи. Как
представить эту идею руководящим кадрам Белого дома, министерства обороны,
разведки, Государственного департамента, от которых зависит дать санкцию на
такую опасную операцию? Как им объяснишь, что лишь на основании своей
интуиции он собирался послать "Халибат" на поиски этого призрачного кабеля?

Но Бредли считал, что это была довольно основательная интуиция. После
многих лет наблюдения за Советским Союзом американская разведка знала, что
руководящий состав советского Министерства обороны настоятельно требовал
постоянных докладов от своих подчиненных на местах. Советские военные
тщательно кодировали большинство информации, посылаемой по воздуху, чтобы
воспрепятствовать перехвату. Если предположения Бредли правильны, советские
адмиралы и генералы должны быть слишком властными и раздражительными, чтобы
терпеть множество шифровальщиков, и без того перегруженных огромным объемом
работы. Они, конечно, хотели бы иметь и настаивали на том, чтобы иметь
прямые и простые способы связи, а единственным простым и безопасным
способом были телефонные переговоры по системам армированных кабелей.

Любая телефонная линия, установленная между материком и базой подлодок в
Петропавловске, должна была проходить по дну Охотского моря. В конце
концов, Петропавловск был небольшим одиноким портом на Камчатке,
изолированным от Большой земли Охотским морем. Само Охотское море было
почти пустынным, за исключением нескольких рыболовных траулеров и изредка
появляющихся подлодок, производивших испытания ракет. Советская сторона
должна была считать это море безопасным для себя, полагая его закрытым с
одной стороны изгибом Камчатки, а с другой - восточным побережьем материка,
подобно тому, как Чесапикский залив плотно облегается восточным побережьем
США. Проход подлодок противника или его надводных кораблей возможен здесь
только через узкие мелководные проливы между советскими Курильскими
островами. По тревоге эти проливы могли быть легко перекрыты.

Но даже если кабель и проходил там, то где именно? Где на этом огромном
морском пространстве лежит кабель, толщина которого могла быть всего около
12 см?

Бредли выбросил из ума все карты, отбросил официальные оценки, советские
памятные записки и брифинги, которые в Вашингтоне так отвлекают разведку от
работы. Он закрыл глаза, забыл на время о делах насущных и в его голове
пронеслись воспоминания детских лет. Мама как-то брала его с собой на
прогулку по Миссисипи на речном пароходе. Юный Джеймс долгие часы проводил
в рулевой рубке, разглядывая разные знаки, стоявшие на берегу реки. На
большинстве знаков указывались расстояния до ближайших пристаней и названия
местности. Но было несколько знаков, на которых было написано: "Проходит
кабель. Не бросать якорей". Мальчику объяснили, что эти знаки предназначены
для того, чтобы какой-нибудь идиот не бросил в том месте якорь и не порвал
бы телефонный или другой кабель, лежащий на дне реки.

Бредли открыл глаза, и внезапно его осенила мысль: если такие знаки
развешивали на берегу Миссисипи, так почему бы им не быть на побережье
Охотского моря? Вот как можно спланировать одну из самых рискованных
операций по телефонному пиратству в холодной войне. Именно знаки,
расставленные где-то на безлюдных советских берегах, гласящие: "Внимание!
Здесь проходит кабель" будут указывать "Халибат" направление на источник
информации.

Это был необычный для Вашингтона способ разработки разведывательной
операции. Но воображение у Бредли всегда было богатым, иногда даже слишком
богатым для военных людей, большинство из которых в своих действиях
привыкло лишь к беспрекословному подчинению. Он же мечтал о возможности
вести подслушивание подводных линий связи почти с того момента, когда
получил подлодку "Халибат" под свой контроль. Бредли со своими подчиненными
провел много времени, обсуждая возможности "Халибат" в отношении
мистических подводных линий связи. Они просмотрели множество карт и пришли
к выводу, что наиболее перспективными в этом смысле районами являются три.
Это советские военно-морские базы, отделенные от Москвы многими милями
водного пространства, Балтийское, Охотское и Баренцево моря.

Из них Охотское море являло собой наиболее неприглядную картину. Покрытое
слоем льда в течение девяти месяцев в году, оно было таким же мрачным и
холодным, как Петропавловск, где атомные подлодки и арсеналы ракет были
упрятаны среди построенных еще в прошлом веке обветшалых зданий. Советские
военно-морские офицеры жили в однообразных дешевых железобетонных домах,
среди убежищ гражданской обороны и приемников радиолокаторов. Чем больше
Бредли размышлял об Охотском море и базе подлодок на Камчатке, тем больше
убеждался, что "Халибат" предназначена идти именно туда. Но за все четыре
года его руководства операциями подлодки "Халибат" еще не были разработаны
безопасные способы, позволяющие ее экипажу покидать лодку на глубине
100-130 метров и ходить по дну, чтобы добраться до кабеля и наладить
подслушивание. Бредли пришлось ожидать, когда уровень развития техники
будет соответствовать требованиям его воображения, и, наконец, это
произошло.

Паника после гибели подлодки "Трешер" заставила ВМС вложить большие деньги
в глубоководные исследования. Это привело к переоборудованию "Халибат",
выработке новой программы подготовки водолазов, в том числе
глубоководников. Давний друг Бредли, Джон Крейвен, длительное время
руководил этими работами, вплоть до своей отставки из ВМС. Под руководством
Крейвена возможности водолазов работать на больших глубинах расширялись
невиданными темпами.

Проблема заключалась в преодолении страха. Дело в том, что воздух, столь
благодатный на поверхности, может убить водолаза на глубине. На стометровой
глубине воздух сжимается настолько, что в легких человека будет содержаться
в десять раз больше кислорода и азота, чем в том же объеме на поверхности.
В таких объемах кислород становится токсичным, а азот приобретает свойства
наркоза. Специально тренированные водолазы ВМС и ученые экспериментировали
с рецептами нового состава атмосферы для водолазов на глубине, в которой
большую часть кислорода и весь азот замещали гелием, который, как известно,
не токсичен. При подъеме водолаза из глубины можно изменить пропорции
газов, чтобы удовлетворять увеличивающуюся потребность организма в
кислороде на меньшей глубине. После проведения опытов над животными этот
способ был испытан в условиях подводной лаборатории (Sea Lab). B помещенной
на глубину 60 метров лаборатории жизнь оказалась неуютной и опасной. Во
время одного из испытаний произошла авария на трубопроводе. Лаборатория
накренилась, но находившиеся в ней водолазы выжили, пользуясь новой
воздушной смесью.

Все шло хорошо, пока в одной из подводных лабораторий не произошла утечка
воздуха, в результате чего погиб водолаз, производивший там ремонт. Это
была не та реклама, в которой нуждались ВМС после гибели "Трешер". И
программа "Sea Lab" была бесцеремонно прекращена. Со стороны казалось,
будто ВМС прекратили все работы в этом направлении. На самом же деле
научно-исследовательская работа потихоньку продолжалась. Бредли и Крейвен
подготовили для использования водолазами "Халибат" новую воздушную смесь и
новые приемы насыщения атмосферы в процессе погружения.

"Халибат" в то время находилась на судоверфи Маре-Айленд, около
Сан-Франциско. В нее монтировали передвижную модель подводной лаборатории -
компрессионную камеру, в которой водолазы будут акклиматизироваться к
давлению воды, если им будет предстоять прогулка по морскому дну с целью
подслушивания советского подводного кабеля. Но до этого "Халибат" должна
поплавать над дном Охотского моря. Бредли нужны были соответствующие
средства и политическая поддержка, необходимые для такой экспедиции.

Отдел Бредли все еще был своеобразной расчетной палатой для всех шпионских
подводных операций. Он и его офицеры собирали заявки от руководящего
состава Агентства национальной безопасности, Пентагона и Белого дома.
Бредли имел право решать, проведение каких операций будет способствовать
выполнению этих заявок: слежение за советскими подлодками, наблюдение за
испытаниями ракет, перехват электронных сигналов... (Некоторые из этих
операций были так же далеки от обычных разведывательных операций, как и
воображение Бредли о подводном кабеле, и не все они увенчались успехом. В
начале 1970-х годов группа подлодок была направлена в Сицилийский пролив
расследовать то, что, по мнению американской разведки, было советской
попыткой установить подводную систему, подобную американской системе
подводных гидрофонов. Причем советская система казалась более сложной, чем
те гидролокационные буи, которые британские корабли расстреляли за
несколько лет до этого. Сначала была послана подлодка "Таллиби" (бортовой
номер SSN-597), которая и нашла подозрительный кабель, подвешенный высоко
над дном. Затем туда послали подлодку "Лейкон" с задачей зацепить этот
кабель, но попытка оказалась безуспешной. После этого послали подлодку "Си
Хорс" (бортовой номер SSN-669) и мини-подлодку Риковера NR-1. "Си Хорс" с
помощью своего гидролокатора наблюдала кабель и направляла к нему экипаж
мини-подлодки, состоявший из двух человек. Пожалуй, это была первая
операция мини-подлодки. Наконец, мини-подлодка подошла достаточно близко и
выяснила, что предмет, который принимали за советскую подводную систему, на
самом деле оказался итальянским телефонным кабелем, затонувшим еще в годы
Второй мировой войны.)

После этого Бредли предстояло "продать" эти операции командующим флотами,
за которыми все еще оставалось последнее слово, посылать или не посылать
подлодки. И если посылать, то куда. Бредли уже десятки раз летал то в
Перл-Харбор, то в Норфолк, то в Йокосуки (Япония) для инструктажа
командиров и принятия от них докладов по возвращении из операций. И он
заслужил их уважение и доверие. Более того, сама смелость операции по
подслушиванию кабеля окажется скорее всего привлекательной для этих людей.

А вот согласование этого вопроса в Вашингтоне требовало больше усилий.
Бредли знал, как добиться уважения в этом столичном городе, где информация
считается валютой и распространяется по аморфному принципу: "только та,
которая необходима для исполнения прямых служебных обязанностей". В этом
городе ваш вес в обществе оценивается вашей возможностью доступа к
информации. И Бредли успешно пользовался этим, предлагая доступ к
информации в обмен на одобрение своего проекта, подавая факты в обрамлении
туманных романтических чудес подводного мира.

Идея Бредли о поисках советского кабеля выглядела привлекательно. Если этот
кабель действительно существует, то обнаружение его и перехват информации
дадут его отделу выход на очень высокий уровень и такое финансирование,
которое не могла бы принести ни одна из задуманных ранее операций. Бредли
начал уже подсчитывать свой успех в долларах.

Пока его программа имела деньги, у него и власти было больше, чем у любого
другого капитана первого ранга. Он докладывал о своих делах только
контр-адмиралу Харлфингеру, начальнику военно-морской разведки, и через
него адмиралу Зумвольту, начальнику военно-морских операций. И тем не менее
Бредли оставался капитаном первого ранга в Вашингтоне, где полно адмиралов,
и простым офицером разведки в столичном городе, где старшие "спуки"
докладывают лично президенту США. Немало адмиралов возмущалось тем, что
Бредли не посвящает их в свои секреты. Один чин, особо влиятельный в
Пентагоне, настаивал, чтобы лично он утверждал каждую операцию, связанную с
отправкой в море шпионской подлодки. Бредли посчитал невозможным выполнять
эту директиву. "Вы отдали мне приказ, который является незаконным, - заявил
он, когда встретился с раздраженным адмиралом. И затем добавил: - Между
прочим, я работаю не на вас".

Адмирал очень долго смотрел на Бредли расширенными глазами и, наконец,
произнес: "Ну хорошо. На этот раз тебе это сошло. Но я скажу тебе, Бредли,
одну вещь. Ты