в  Европе.  Король   Пруссии  счел  нужным  согласиться  с  этим
пожеланием  французского императора.  Шарнгорст, формально  уже удалившийся
тогда от дел, но все еще оказывавший на них известное влияние, содействовал
назначению генерала Йорка на должность помощника командира вспомогательного
корпуса. Он убедил короля,  что генерал Граверт как человек старый и к тому
же слабохарактерный легко может оказаться чрезмерно уступчивым по отношению
к  французам,  что  тут  нужен  человек решительный  и  обладающий  сильным
характером, а  потому никто не окажется более  пригодным на этом месте, чем
генерал  Йорк.  Итак,  он  был  назначен  в  корпусе  Граверта  в  качестве
генерал-лейтенанта, а в сущности  был приставлен к нему в роли надзирателя.

Через полтора  месяца Граверт  так расхворался и ослаб  духом, что вынужден
был передать командование генералу  Йорку. В скором времени между генералом
Йорком  и маршалом  Макдональдом установились натянутые  отношения. Правда,
кампания  Макдональда  в  Кудляндии  не могла  вызвать  особо  восторженных
похвал. Он совершенно праздно стоял на Двине с седьмой дивизией, а пруссаки
в это  время находились перед Ригой в не  очень приятном положении, так как
им большей частью приходилось  одним вести все бои, происходившие в течение
шести   месяцев   на  этом   фронте.   Генерал  Йорк   являлся  далеко   не
снисходительным критиком,  так как озлобленность  была преобладающей чертой
его   характера.  В   результате  он   был  крайне  недоволен   как  общими
мероприятиями  маршала, так  и распоряжениями,  непосредственно касавшимися
прусского   корпуса,  и,   с   другой  стороны,   может  быть,   самолюбиво
преувеличивал  достижения прусских  войск  под Ригой.  Холодная, замкнутая,
недоверчивая  манера  Йорка  себя  держать, а  также  разговоры  окружающих
открыли  глаза  маршалу.  Между  ними постепенно  создались  недоразумения.
Продовольствие  войск,  прежде лежавшее  на  прусском  интенданте, а  затем
перешедшее  к  французскому  и  значительно  ухудшившееся  с  момента  этой
перемены,  послужило  первым  поводом  к  вскрытию  раньше  сдерживавшегося
недовольства. Йорк жаловался на недостаток фуража, а Макдонольд уверял, что
у пруссаков лошади падают  от того, что их перекармливают. В переписке дело
скоро дошло до взаимных  обвинений, (причем маршал открыто упрекал генерала
в недостатке  доброй воли  и усердия к  делу. Эта размолвка,  происшедшая в
конце ноября, привела обе  стороны к жалобам в Вильно; Йорк писал прусскому
послу генералу Круземарку, а  маршал - герцогу Бассано. Генерал Йорк послал
одного  из  своих  адъютантов  также  и  в  Берлин  для  доклада  королю  о
создавшемся положении.  Посланный не успел еще  вернуться из Берлина, когда
произошло   первое   свидание   генерала   Йорка   с   генералом   Дибичем.

Хотя  при  назначении  в  прусский корпус  генерал  Йорк  и получил  особую
инструкцию,  однако, безусловно,  исключается  возможность включения  в эту
инструкцию чего-либо, что могло  бы оправдать тот шаг, который генерал Йорк
намеревался сделать.

Генерал Эссен с целью узнать намерения генерала Йорка еще в сентябре месяце
настойчиво  приглашал  его  для  переговоров  на  линии  передовых  постов.
Последний согласился  на это предложение. Однако,  личность генерала Йорка,
по-видимому, настолько импонировала генералу  Эссену, что у него не хватило
мужества  объясниться  начистоту,  и  в конце  концов  они  ни  до чего  не
договорились. Маркиз Паулуччи был более способен на смелую речь; впрочем, и
обстановка, сложившаяся на театре войны в начале декабря, давала ему больше
оснований.  5  декабря он  формально  предложил генералу  Йорку перейти  на
сторону  русских.  Тот,  правда,   отклонил  это  предложение,  но  выразил
готовность  служить посредником,  если  император хочет  сделать какие-либо
предложения королю  через маркиза Паулуччи. Эти  предложения, высказанные в
общих выражениях, и были сделаны таким косвенным путем. Генерал Йорк послал
с ними своего адъютанта майора фон-Зейдлица в Берлин.

Мы должны были упомянуть о всех этих обстоятельствах, чтобы пролить свет на
шаг, сделанный генералом Йорком.  Он был человек слишком рассудительный для
того, чтобы  руководиться в этом деле  своей враждой к маршалу Макдональду.
Это  являлось  бы  применением  с  его  стороны  чудовищного  средства  для
достижения ничтожной цели; оно  привело бы его далеко за пределы желания. С
другой  стороны,  можно  допустить,  что  будь  на  месте  Йорка  такой  же
добродушный  человек, каким  был Макдональд, дружественные  отношения между
обоими  генералами смогли  бы  породить со  стороны подчиненного  подлинную
преданность  личности  начальника, что,  возможно,  помешало бы  совершению
этого удивительного события.

Йорк  прекрасно знал о  тех чувствах,  которые питали к  французам прусский
король и народ; но вопрос о том, сочтут ли в Берлине катастрофу, только что
постигшую французов, за полный  поворот колеса фортуны и признают ли данный
момент достаточно благоприятным для  того, чтобы внезапно переменить фронт,
не мог не возбуждать в генерале Йорке больших сомнений.

Представляя  себе  положение, складывавшееся  в  Берлине,  Йорк должен  был
исходить из наличия там большого нежелания внезапно менять роль. Шарнгорст,
наиболее решительный противник французов, который посоветовал бы произвести
такую  перемену  и  всемерно  поддержал бы  такое  решение,  был удален  из
министерства и  находился в Силезии. Барон  Гарденберг показал, как искусно
он умеет лавировать между подводными камнями, однако, представлялось весьма
сомнительным,  хватит ли у  него духа  принять и провести  крупное решение.
Поэтому  принятие генералом  Йорком  на собственный  страх и  риск решения,
которое должно было увлечь прусскую политику в противоположном направлении,
представляло  один  из  самых  смелых  поступков,  с  каким  мы  когда-либо
встречались  в  истории.  Граф Гаугвиц,  в  сущности,  позволил себе  нечто
подобное,  когда он  заключил в  1805 г.  Венский договор, но  граф Гаугвиц
действовал  тогда  в  интересах  сильнейшей  стороны и  знал,  что  Пруссия
неохотно  выступила бы  в  создавшихся условиях;  к тому  же дерзновенность
дипломата никогда  не вызывает  такого строгого осуждения,  как дерзновение
чисто  военное;  в  первом случае  за  него  большей частью  расплачиваются
должностью,  во втором  же  по обычному  праву  - головой.  Если бы  король
окончательно решился оставаться верным узам, связывавшим его с Францией, то
для него  не осталось бы ничего другого,  как предание генерала Йорка суду.

Читатель простит наши неоднократные пространные отступления но поводу столь
ничтожного  в сравнении  с  общим масштабом  войны события,  как переговоры
Йорка  и генерала  Дибича;  но мы  полагаем,  что лишь  теперь нам  удалось
установить  точку зрения,  с которой  мы будем  иметь возможность  с полной
ясностью охватить это происшествие  в его общей связи, и поэтому вернемся в
Колтыняны.

Итак, вечером  25-го состоялся разговор между  генералом Йорком и генералом
Дибичем.  Последний,  насколько возможно,  замаскировал расположение  своих
войск; впрочем,  у него хватило благородства  вполне честно сказать, какими
силами он  располагает и чего у  него нет; к этому он  добавил, что он и не
помышляет действительно  преградить пруссакам  дорогу, но что,  конечно, он
сделает все от него зависящее, чтобы отнять у него его обоз, зарядные ящики
и  по возможности  часть артиллерии.  Среди того,  что Дибич  хотел сказать
Йорку, это имело, разумеется, наименьшее значение; главным предметом беседы
являлось полное  уничтожение французской  армии и указание,  данное русским
императором своим генералам: при  встрече с прусскими войсками не поступать
с  ними  как с  подлинными  врагами,  но, памятуя  о прежних  дружественных
отношениях  обеих  держав  и в  предвидении  возобновления  их в  ближайшем
будущем, останавливать  за ними любое дружественное  соглашение, на которое
последние пойдут. В соответствии  с этим генерал Дибич заявил, что он готов
заключить  с  генералом  Йорком  договор  о нейтралитете  и  отказаться  от
имеющихся па его стороне военных преимуществ.

Генерал  Йорк заявил,  что он  еще не  пришел к окончательному  решению. Он
проявил склонность заключить соглашение при условии, что его воинская честь
отнюдь не будет затронута;  однако полагал, что в настоящий момент для него
как  солдата   еще  не  имелось  достаточного   оправдания  для  заключения
соглашения.  После  этого уговорились  не  предпринимать  ничего в  течение
предстоящей ночи; на другое  утро генерал Йорк должен был сперва произвести
рекогносцировку и  затем совершить переход к Лавково  как бы с целью обойти
отряд  генерала Дибича  с  левого фланга,  генерал Дибич  должен  был снова
преградить ему дорогу, выйдя на Шелель.

В   заключение   переговоров   генерал   Йорк   сказал   генералу   Дибичу:

"Ведь у  вас в  армии столько бывших  прусских офицеров, пришлите  ко мне в
следующий   раз   одного   из   них,   у  меня   будет   больше   доверия".

После этого генерал Дибич  спросил автора, возьмет ли он на себя такого род
поручение,  на  что  тот,  естественно,  выразил  свою  полную  готовность.

Когда мы возвращались верхом  в Колтыняны, было уже поздно, вероятно, часов
10 вечера. Генерал Дибич обсуждал с автором создавшееся положение и спросил
его, что он думает  о намерениях генерала Йорка и что это за человек. Автор
не мог  не предупредить его относительно  скрытности генерала Йорка и очень
опасался, что последний воспользуется  ночью для того, чтобы опрокинуть нас
и  продолжить отход  на  соединение с  Макдональдом, а  потому рекомендовал
проявить величайшую бдительность.

Генерал  Дибич оставил  против  генерала Йорка  два казачьих  полка, третий
расположил  в  тылу  фронтом  против Шелель,  а  гусарский  полк оставил  в
местечке,  которое   было  довольно  обширно.  Кавалерия   не  должна  была
разнуздывать коней;  такое же  распоряжение было отдано  ординарцам главной
квартиры.

Мы  остановились в  одном  доме и  едва успели,  не раздеваясь,  прилечь на
разостланной соломе  и сомкнуть  глаза, как в местечке  сзади нас раздались
пистолетные  выстрелы. Слышались  не  единичные выстрелы,  а целая  пальба,
продолжавшаяся несколько минут. Мы вскочили, и автор подумал про себя: "Это
Йорк  атакует нас с  тыла, я его  верно разгадал".  Мы вскочили на  коней и
повели несколько эскадронов кавалерии к выходу из местечка в направлении на
Шелель; однако,  неприятеля там  не было, а оказался  казачий полк, который
должен  был прикрывать  наш  тыл. От  него поступило  донесение,  что отряд
неприятельской кавалерии внезапно влетел в их расположение и отбросил их на
поселок. На  самом деле то  был разъезд, состоявший из  50 прусских драгун,
посланных  генералом  Массенбахом  из  Шелель  на  Колтыняны  под  командой
ротмистра  Вейсса,  чтобы  доставить  письмо маршала  Макдональда  генералу
Йорку. Ему было приказано силой пробиться, однако, отбросив казаков в самые
Колтыняны,  он  счел  противника  чересчур  сильным,  повернул  обратно,  и
ускакал,  не оставив о  себе никакого  следа. Эти обстоятельства  мы узнали
лишь позже от прусских  офицеров; тогда же мы остались в полном недоумении.

26-го  генерал Йорк  произвел рекогносцировку,  однако, он не  счел удобным
выполнить условленное фланговое движение и скоро свернул на дорогу, ведущую
на  Шелель и  идущую  дальше на  Тильзит. Причиной  этого  являлось желание
избежать плохой дороги и напрасной траты сил людей и лошадей. Но у генерала
Дибича  произведенное  изменение,  естественно,  вызвало подозрение,  и  он
полагал,  что целью  генерала  Йорка исключительно  являлся выигрыш  одного
перехода  в  направлении  Тильзита.   На  этой  почве  возникли  оживленные
переговоры,    посредником    в    которых    постоянно   являлся    автор.

Когда 26-го  в окрестностях Шелель  автор прибыл к генералу  Йорку в первый
раз,  последний не  пожелал допустить его  к себе,  так как это  его сильно
компрометировало  бы. Он  разбранил офицера передового  поста, провожавшего
автора,  за  то,  что последнего  так  далеко  пропустили без  специального
разрешения с его стороны.  На этот раз автор так и не видел генерала Йорка;
между тем, это, в сущности, была одна комедия; он выслал навстречу к автору
русского подполковника  графа Дона,  чтобы тот обо всем  с ним переговорил.

Граф  Дона, как и  автор, перешел в  1812 г.  из прусской армии  в русскую,
входил в состав немецко-русского легиона и получил разрешение отправиться в
Ригу, чтобы еще принять участие в кампании. Он состоял при генерале Левисе,
который с  5 000 человек гарнизона следовал  за генералом Йорком, но отстал
от него на несколько переходов и выслал к нему вперед графа Дона в качестве
парламентера. Автор записок  чрезвычайно обрадовался, встретив здесь одного
из самых близких своих знакомых и друзей.

Из того, что мне передал граф Дона, вытекало, что генерал Йорк не собирался
нас обмануть, но что  он заинтересован в оттяжке решения на несколько дней;
и так  как он не может в течение этого  времени стоять, как прикованный, на
одном  месте,  то ему  нужно  несколько пододвинуться  к прусской  границе.

В чем  заключался интерес  генерала Йорка, легко было  понять: помимо того,
что он  ожидал возвращения  своего адъютанта из  Берлина, прибывшего только
29-го, ему  в военном  отношении для приличия  следовало продемонстрировать
хотя бы  две-три попытки соединиться с  Макдональдом. Если бы тот продолжал
стоять в  с. Войнуты и Таурогене, где он  находился 25-го или вернулся туда
26-го, то соглашение с Йорком так бы и не состоялось. Но так как Макдональд
продолжал  свой путь,  а русские,  находясь между  ним и  генералом Йорком,
могли  воспрепятствовать передаче  Йорку сообщений  и приказов  маршала, то
Йорк мог сделать вид, будто он покинут Макдональдом.

Генерал  Дибич хорошо  это понимал,  но все  же не вполне  доверял генералу
Йорку; действительно, если бы  последнему удалось при помощи маневрирования
заставить  Дибича приблизиться к  Тильзиту, а  затем если бы  Йорк пробился
силой, то  Дибич сыграл бы в  этом деле неважную роль,  и все его поведение
представилось бы в несколько двусмысленном свете.

Поэтому генерал Дибич всячески старался ускорить принятие решения генералом
Йорком  и неустанно  протестовал против  дальнейшего отхода назад;  с своей
стороны  генерал Йорк  старался  его успокоить,  а сам,  хотя  и небольшими
переходами,  продолжал продвигаться.  Таким образом,  Дибич прибыл  26-го в
Шелель,  27-го  в  Пагермонт, 28-го  через  Тауроген  в селение  Вилкишкен,
находящееся  всего лишь  в  2 милях  от  Тильзита. В  этот день  Макдональд
вступил в Тильзит с последним эшелоном и предполагал дождаться здесь Йорка,
прибывшего в  Тауроген. По существу  ничто не стояло на  пути их соединения
кроме редкой цепи казачьих разъездов.

Теперь можно было бы  считать все дело проигранным, если бы генерал Йорк, в
сущности, уже не был сильно скомпрометирован своим медленным продвижением и
ведением бесконечных  переговоров с неприятелем. С  точки зрения его личных
интересов он едва ли мог вернуться назад.

В полдень  29-го автор,  выступивший из Таурогена  в предшествовавшую ночь,
вновь был  послан туда к генералу Йорку. На этот раз  он привез с собою два
письма, на которые смотрели, как на последнее средство.

Первое  письмо исходило  от  начальника штаба  армии Витгенштейна  генерала
д'Овре  и  было  адресовано генералу  Дибичу.  Оно  содержало прежде  всего
несколько упреков в том,  что последний до сих пор не довел до конца дело с
генералом Йорком.  Одновременно ему сообщалась диспозиция витгенштейновской
армии, из которой можно  было усмотреть, что основной авангард Витгенштейна
под командой генерала Шепелева должен был прибыть 31-го в Шилупишкен, а сам
Витгенштейн - в Зоммерау.

Шилупишкен лежит на западной дороге, ведущей из Тильзита на Кенигсберг. Эта
дорога проходит  через лес,  где на протяжении  4 миль она  образует частые
теснины. Уже под с.  Шилупишкен, где она пересекает небольшую водную линию,
эта  дорога  образует  узкий  проход.  Между  тем  Зоммерау,  куда  генерал
Витгенштейн  предполагал прибыть,  находится от  Шилупишкена всего  в одной
миле. Если бы Витгенштейн действительно осуществил свой марш таким образом,
а Макдональд захотел бы дождаться генерала Йорка в Тильзите, куда последний
мог   поспеть  лишь   30-го  поздно   вечером,  то   представлялось  весьма
сомнительным,  удалось  ли бы  обоим  пройти лес.  Правда, Витгенштейн  был
намного сильнее  Йорка и Макдональда  вместе взятых, но этого  они могли не
знать  наверное,  и  если  они  не  должны  были  непременно  считать  себя
отрезанными, то  во всяком случае дальнейшее  их отступление находилось под
большим  сомнением. Все  эти  обстоятельства имели  известное значение  для
генерала Йорка. Поэтому в  письме генерала д'Овре предписывалось ознакомить
его  с этим положением,  а также предостеречь  его, что  если он с  этим не
посчитается и  не положит  конец своему двусмысленному поведению,  то с ним
поступят,  как со  всяким  другим неприятельским  генералом, так  что после
этого уже ни при каких условиях о дружественном соглашении не будет и речи.

Вторая бумага была  нижеследующим письмом маршала Макдональда, адресованным
герцогу Бассано и перехваченным войсками Витгенштейна.

Штульген, 10 декабря 1812 г.

Дорогой герцог.

Вы  мне  ничего  не  пишите, поэтому  посылаю  к  Вам  за вестями.  Офицер,
прибывший  из  Вильно,  сообщил нам  нелепые  слухи,  циркулирующие в  этом
городе;  впрочем,  он  уверяет,  что  видел,  как  проехал  Его  Величество
Император, направлявшийся, по словам  этого офицера в Ковно, куда последует
за ним и Ваша Светлость.

Не  могу  поверить  всему  тому,  что  я  только  что  прочитал  в  русских
бюллетенях, которые  я вам посылаю,  хотя в них называют  лиц, которые, как
мне известно,  действительно входили в  состав 2-го и 9-го  корпусов. Жду с
минуты  на минуту,  что  вы мне  сообщите истинное  положение дел.  Бомба с
генералом  Йорком,  наконец,  взорвалась;  я  полагал,  что  мне  следовало
проявлять  больше  твердости при  наличии  положения  в том  виде, как  его
представляют себе  гг. офицеры  прусского генерального штаба.  Сам прусский
корпус не  плох, но  его портят; настроение резко  изменилось, но несколько
милостей,  несколько  наград, и  мне  удастся  его снова  поднять, лишь  бы
офицеры, на  которых я указываю,  были немедленно удалены, о  них жалеть не
будут: две трети всей армии их ненавидят.

Ради  бога, дорогой  герцог,  напишите мне  словечко, чтобы  я  знал, какие
позиции предполагается занять, с  своей стороны я сосредоточиваю свои силы.

Обнимаю вас сердечно

Макдональд.

Первое  из этих  писем не  могло произвести  на такого человека,  как Йорк,
особого впечатления, но  как лжеоправдательный документ военного характера,
если бы  прусское правительство  захотело использовать его  в переговорах с
французским, оно имело большое значение.

Второе письмо должно было, по меньшей мере, снова пробудить в душе генерала
Йорка все его озлобление,  которое могло несколько ослабеть в последние дни
под    влиянием    сознания    собственной    вины   перед    Макдональдом.

Когда  автор  вошел  в  комнату  генерала  Йорка,  последний  крикнул  ему:
"Отстаньте  от меня,  я больше  не хочу  иметь с  вами никакого  дела. Ваши
проклятые  казаки  пропустили ко  мне  посланного  от Макдональда,  который
привез мне  приказ идти на Пиктупенен, чтобы  с ним там соединиться. Теперь
конец всем  сомнениям: ваши войска не подходят,  вы слишком слабы, я должен
выступить и  решительно отказываюсь  от дальнейших переговоров,  за которые
могу  поплатиться  головой".  Автор   заявил,  что  он  не  собирается  ему
возражать, но  просит его приказать, чтобы п