л отброшен, или
же быть вынужденным к  беспорядочному отступлению врассыпную, как то иногда
случается с казаками. Так  как он уже отделался от всех посланцев Кутузова,
Беннигсена  и Барклая,  то он  и решил  ничего не предпринимать  в ожидании
новых  распоряжений. Ждать  пришлось недолго. Вскоре  вернулись гвардейские
казаки, понесшие значительные потери  убитыми и ранеными. В таком положении
мы  наблюдали все  сражение,  и во  мне навсегда  запечатлелась  та картина
усталости  и истощения,  которую они  постепенно приняли. Массы  пехоты так
растаяли,  что  представляли, пожалуй,  менее  одной трети  первоначального
числа бойцов; остальные были либо убиты, либо ранены, либо отводили раненых
и  собирались  позади;  словом,  повсюду  на  фронте  образовались  большие
пробелы.  Огромная артиллерия,  введенная с  обеих сторон  в бой, до  2 000
орудий - теперь давали о себе знать лишь отдельными выстрелами, но даже эти
выстрелы,  казалось, не  давали прежнего  могучего, громоподобного  тона, а
звучали глухо  и хрипло. Почти повсюду  кавалерия замещала пехоту, заняв ее
место в боевом порядке; эта кавалерия и совершила свои атаки усталой рысью,
придвигаясь  взад  и  вперед   по  полю  и  отбивая  друг  у  друга  окопы.

Около 3  часов пополудни  видно было, что сражение  находится при последнем
дыхании  и что,  следовательно,  как в  большинстве случаев,  окончательное
решение всего  вопроса зависит от того, кто  еще сохранил в руках последний
козырь, сильнейший  резерв. Ни этого, ни  подлинного положения обеих сторон
мы  обозреть не могли;  отдельные известия,  доходившие до нас,  не внушали
особой  тревоги. Это очень  удивляло автора,  так как центр,  очевидно, уже
несколько подался  назад в местах  стыков с крыльями, исходя  из чего можно
было судить и о положении левого крыла.

Около 3 часов Уваров получил от Кутузова приказание вернуться назад и снова
занять прежнее место на позиции; итак, мы отошли назад и между 4 и 5 часами
прибыли   на  наше   прежнее  место   позади  Горок,  где   и  построились.

Весь  ход сражения  был чрезвычайно  прост. Ввиду  того что  Тучков помешал
охвату  левого крыла,  французы стали  напирать перпендикулярно на  центр и
левый фланг  всей тяжестью  своих масс. После  первого же часа  сражения на
подкрепление левого фланги был послан Багговут, несколько позднее центр был
поддержан  Остерманом, а  отдельные  гвардейские части  были направлены  на
усиление  фронта. Так  тянулось  сражение до  4 часов  пополудни  в ужасном
огневом  бою, причем попеременно  при атаках  той или другой  стороны фронт
передвигался то  немного вперед, то немного  назад. Превосходство французов
как в численности, так и в тактике сказалось в том, что за эти десять часов
русским  пришлось  постепенно  уступить  некоторое  пространство,  оставить
укрепления и занять новое  расположение, причем их боевой порядок еще более
уплотнился, а  левый фланг  откинулся еще дальше  назад, так что  теперь он
тянулся параллельно пути отступления  и не дальше 200 шагов от него; старая
же  Московская   дорога  находилась   почти  целиком  в   руках  французов.

В армии все еще полагали, что результат сражения является сомнительным. Шел
разговор  о  том, что  следует  удержать  за собой  поле сражения,  которое
собственно еще не было  утрачено, и этим упорством добиться победы, так как
французы  также обнаруживают  признаки большого  истощения. Но  по существу
вопрос был уже окончательно  решен, и хитрый Кутузов не сомневался больше в
том, как ему надлежит поступить. Превосходство сил французов, заметное и до
сражения, еще возросло в  результате сражения, так как потери русских были,
безусловно, больше потерь французов; за время десятичасового боя чаши весов
далеко не оставались в состоянии полного равновесия, а заметно склонились в
ущерб  русским; нельзя  было ожидать  лучшего результата  при возобновлении
боя;  позиция  русских  совершенно сдвинулась  и  ставила  под угрозу  путь
отступления. Следующим этапом неуспеха  явилось бы полное поражение. Сейчас
армия еще  находилась в порядке и  могла, не расстраиваясь, отойти. Кутузов
решил  отступить  ночью,  что,  бесспорно,  явилось  единственным  разумным
выходом.

Со своей  стороны Наполеон мог  ожидать отступления Кутузова; если  бы он в
этом отношении  ошибся и русские 8-го еще  продолжали бы оставаться на поле
сражения, то  ему пришлось бы их вновь  атаковать. Не подлежит ни малейшему
сомнению, что  он так бы и  поступил. Другой вопрос, был  ли бы в состоянии
Наполеон,  имея  в  распоряжении  еще достаточно  времени  до  конца дня  и
располагая значительной  массой совершенно  свежих войск, совершить  в этот
день  еще одно  большое усилие  и довести  свою победу до  полного разгрома
неприятеля?  Конечно, это  было бы  более в  духе того метода,  которому он
обязан столькими успехами на войне. Возможно, что новыми атаками всех родов
оружия он  добился бы  новых успехов и  достиг бы того  предела, за которым
кавалерийские массы  при преследовании  могли бы завершить  разгром русской
армии.  Однако, если  стать полностью  на ту  точку зрения, которую  в этот
момент должен  был занимать Наполеон, а  именно вспомнить, как огромно было
его предприятие в целом,  какие громадные силы он собрал для него и как эти
силы против  всякого ожидания быстро таяли,  вызывая опасение, что их может
оказаться недостаточно,  то станет понятным, что  с этого момента важнейшей
задачей  для  него  могло представляться  сохранение  своей  армии до  того
времени, когда  зайдет речь о мире. Победа была в  его руках, Москву он мог
рассчитывать и так занять;  выдвигать более крупную цель, поставив на карту
последние силы, казалось ему,  не вызывалось требованиями ни необходимости,
ни разума.

Пусть   нам   не   приводят    того   довода,   что   вследствие   обычного
противопоставления  интересов  обоих полководцев  один  из них  обязательно
должен  был сделать  ошибку, а  именно: раз  новый бой  не был  в интересах
Кутузова, то он непременно  должен был быть в интересах его противника. Это
противопоставление относится  лишь к конечной цели,  но не к средствам. Обе
стороны  могут быть одинаково  заинтересованы в  том, чтобы искать  боя или
избегать его.  Если бы  Наполеон имел твердую уверенность,  что ему удастся
окончательно разгромить русскую армию,  он, конечно, затратил бы на это еще
часть своих сил; но русские очень храбры, они еще сохраняли полный порядок,
местность, являвшаяся довольно открытой  для России, все же не представляла
вполне благоприятных условий для  действий кавалерии; дорога на Москву была
настолько широко, что русские могли следовать по ней двумя колоннами, рядом
о  которыми  еще  оставалось  место для  движения  их  артиллерии, так  что
отступление могло быть совершено,  собственно говоря, четырьмя колоннами по
одной  и той  же  дороге, что  чрезвычайно облегчало  и  обеспечивало отход
армии.  Все  эти  обстоятельства  указывали,  что  игра  будет  нелегкая  и
связанная  с крупными потерями.  Далее, не  надо забывать, что  никогда оба
полководца  не базируются на  одинаковых данных,  что каждый из  них всегда
знает   свое  положение   лучше,  чем   положение  другого,  и   потому  их
умозаключения никогда не могут быть тождественными.

Итак, мы признаем, что итог Бородинского сражения не вызовет в нас никакого
удивления  в отношении  поведения  обеих сторон;  наоборот, мы  находим его
вполне соответствующим естественному ходу событий.

Теперь еще несколько слов о диспозиции обеих сторон.

Как мы  выше уже изложили, даже, может  быть, слишком подробно, обе стороны
располагались  чрезвычайно тесно.  Намеченный обход  корпусом Понятовского,
поскольку этот  корпус насчитывал  всего только 10 000  человек, являлся по
существу  ничтожным  мероприятием,  которое  не  могло  оказать  серьезного
воздействия  и  которому сам  Наполеон,  по-видимому,  особого значения  не
придавал.  В конечном  счете это  наступление являлось,  собственно говоря,
фронтальным ударом или нажимом  на неприятельскую позицию; но поскольку эта
позиция   имела   выгнутое   очертание,  то   и   нажим   на  нее   являлся
концентрическим;  таким образом,  осуществлялась  лишь часть  задач, обычно
связываемых  с производством  обхода. Если  Наполеон сохранял  эту простоту
замысла,   то  это   доказывает,   что  он   высоко  расценивал   ожидаемое
сопротивление;  простая форма,  естественно, является  наиболее осторожной,
наименее рискованной, но в  то же время и менее решающей. Если бы он только
сковывал  русский  центр, который,  бесспорно,  по  условиям местности  был
бесконечно сильнее левого фланга, а этот левый фланг попытался бы обойти не
10  000 человек,  а  50 000,  то сражение  было  бы решено  раньше  и, надо
полагать, с  большими результатами.  Конечно, такая форма  наступления была
рискованнее, так как Наполеону  при этом пришлось бы отодвинуть массу своих
войск значительно  в сторону от пути  отступления, и при неуспехе положение
ухудшилось бы.

Кутузов  по справедливости  должен был  бы себе  сказать, что в  бою против
морально и  материально превосходного противника на  позиции, не являющейся
сильной, нет  никакого разумного основания рассчитывать  на победу. Поэтому
ему  следовало базироваться  на прочих  преимуществах обороны, а  именно на
знакомстве с местностью и  на обладании ею, чтобы использовать внезапность,
т.  е ему  следовало увязать  свое оборонительное построение  со средствами
перехода в энергичное наступление.

Раз это контрнаступление должно было воздействовать посредством внезапного,
а следовательно, короткого удара,  то при выгнутом очертании фронта повести
его  следовало на  том  фланге, где  нужно было  ожидать  атаки противники.
Таковым,  несомненно,  являлся левый  фланг;  одно  из преимуществ  позиции
русских  и  заключалось в  том,  что  это можно  было  предвидеть с  полной
уверенностью.

Итак,  мы полагаем,  что Кутузову  следовало, несомненно, принять  меры для
обороны  местности вправо  от Московской  дороги до самой  Москва-реки; эту
оборону следовало  даже возможно резче подчеркнуть  и соорудить здесь много
укреплений; впрочем,  занимать этот участок  надлежало лишь демонстративно,
только  лишь  для того,  чтобы  иметь возможность  отразить первый  натиск;
далее,  ему  следовало  остальные  войска правого  крыла,  корпус  генерала
Тучкова и  часть кавалерии центра объединить в  массу численностью в 50 000
человек и скрытно расположить  ее на удалении добрых получаса ходьбы и даже
большем  позади  левого  фланга  армии; местные  условия  -  многочисленные
заросли -  благоприятствовали этому. Гвардия оставалась  бы в прежнем своем
положении,  в  качестве, резерва  обороняющейся  части армии,  а также  для
прикрытия в  первый момент левого фланга  на случай направления против него
главных усилий неприятеля.

Когда же  после первого  вступления, т. е.  по истечении первых  часов боя,
масса войск,  предназначенная для наступательных действий,  была бы двинута
против  правого  крыла  неприятельской  армии, то  успех  ее  в больших  по
сравнению  с   ее  естественной  силой  размерах   зависел  бы  от  степени
внезапности ее  появления, а также и  от других случайных обстоятельств; во
всяком случае  ее естественная  роль в сражении  не отпала бы и  не была бы
умалена;  таким образом,  и  в данном  положении от  соотношения  сил обеих
сторон зависело  бы, кому идти вперед, а  кому - отступать. Однако, русские
имели бы  то преимущество, что они находились  бы по отношению противника в
охватывающем положении.

Впрочем, довольно об этом!

В ночь  с 7  на 8 сентября  русская армия отступила,  и притом,  как мы уже
упоминали, она  двигалась по одной дороге  четырьмя колоннами рядом. Прошла
она всего  лишь одну  милю, а именно  только за Можайск;  это может служить
достаточным   доказательством   того,   что   она   сохраняла   порядок   и
боеспособность,  необычные после  проигранного сражения. Автор  также может
засвидетельствовать,  что он  не  заметил ни  малейшего следа  разложения в
армии,  о  котором  говорит  в  общем  весьма  беспристрастный  французский
писатель  Шамбре.  Число пленных  не  превышало нескольких  тысяч, а  число
потерянных  орудий  исчисляется от  20  до 30.  Следовательно, трофеи  были
незначительные.

Отсюда  отступление до  Москвы  продолжалось безостановочно,  но небольшими
переходами. Бородино находится в  15 милях от Москвы, и это расстояние было
пройдено  в 7  переходов, так  что через  Москву армия прошла  14 сентября.

Командование арьергардом было возложено на генерала Милорадовича; арьергард
состоял  из 10  000 человек  пехоты и  приблизительно такого  же количества
кавалерии.  При арьергарде  находился и  генерал Уваров со  своим корпусом.
Французы серьезно не нажимали на русский арьергард. В авангарде шел Мюрат с
огромной  массой кавалерии.  Обе стороны  обычно сталкивались  только после
полудня, развертывались,  начинали перестрелку, в  течение нескольких часов
велся артиллерийский огонь, после  чего русские снова отходили на некоторое
расстояние,  и  обе  стороны становились  биваком.  Этот  марш также  носил
характер известной усталости и стратегического бессилия.

Лишь один  день является исключением: 10  сентября Милорадович находился на
расстоянии  всего полумили  от  армии, когда  к  вечеру, за  час до  захода
солнца,  перед ним  появились французы  в составе  всех трех  родов оружия.
Милорадович не  мог уклониться от боя,  так как при этом  армии пришлось бы
покинуть свой лагерь. Местность  была довольно благоприятная, и Милорадович
решил довести  дело до крайности. Русская  пехота, расположившаяся и мелкой
лесной заросли на гребне  небольшой возвышенности, дала энергичный отпор и,
даже потеряв гребень, продолжала обороняться у подножия его еще свыше часа,
несмотря на  свое невыгодное расположение. Атаки  французов отнюдь не имели
демонстративного  характера, но  все  же и  здесь носили  на  себе какую-то
печать  бессилия.  Бой продолжался  до  11  часов вечера,  и Милорадович  у
держался непосредственно у границ поля сражения.

Направление от  Можайска на Москву, которое  Кутузов избрал, также ставится
ему в укор. Ему будто бы следовало двигаться по дороге через Верею на Тулу.
Но  на  этой  дороге он  не  нашел  бы ни  единого  куска  хлеба; все,  что
необходимо для  армии в ее тылу,  все эти силы, движущиеся  взад и вперед и
обслуживающие ее  жизнь, находились  на Московской дороге.  Дорога на Верею
несколько уклонялась в сторону  и имела более угрожаемое направление; самая
дорога  была  не так  удобна,  связь с  Москвой  легко и  скоро могла  быть
утрачена, - все это представляло затруднения, требовавшие сугубого внимания
от армии, только что  потерпевшей поражение. К тому же этот отход на Калугу
едва  ли привел бы  к осуществлению  основной задачи. Оставалось  до Москвы
всего лишь  14 миль; Наполеон не  затруднился бы отрядить туда  корпус в 30
000  человек,  что  при  наличных обстоятельствах  он  мог  бы сделать  без
малейшего риска; Москва все равно оказалась бы потерянной, а недальновидные
русские еще,  пожалуй, обвинили бы Кутузова  в том, что своим искусственным
маршем он без нужды отдал Москву неприятелю. Итак, Кутузов остался на самом
правильном пути  отступления, что на его  месте, вероятно, сделал бы всякий
другой полководец.

Здесь мы  хотим сделать несколько общих  замечаний относительно отступления
русской  армии   и  преследования   ее  французами.  Эти   замечания  могут
способствовать уяснению общего результата этого похода.

Русские, начиная  от Витебска и  до самой Москвы, находили  повсюду в более
значительных  провинциальных городах  склады с  хлебом, крупой,  сухарями и
мясом;  кроме  того,  из  внутренних  областей к  ним  навстречу  прибывали
огромные транспорты с продовольствием, сапогами, кожей и другим снабжением.
Поэтому  в  их  распоряжении  было  всегда  множество-подвод,  бесчисленное
множество лошадей, которых без труда можно было прокормить, так как трава и
овес росли  в поле,  а русские обозы  и в мирное  время обычно довольствуют
своих  упряжных  лошадей на  пастбищах  встречающихся  повсюду. Это  давало
возможность русской  армии располагаться  лагерем на любом  удобном для нее
месте; главное,  с чем  приходилось считаться, это было  наличие воды. Лето
было исключительно жаркие и  сухое; эта часть России не очень богата водой;
более  мелкие  ручьи  большой  частью  пересохли,  а что  в  таких  случаях
представляют  собой деревенские  колодцы,  всякий знает.  В общем  ощущался
больший недостаток  в воде, и  полковник Толь почитал за  счастье, когда он
мог расположить армию лагерем у небольшого озера.

Так как за исключением остановки под Смоленском все отступление от Витебска
до  Москвы  являлось  по  существу  непрерывным  движением,  а  начиная  от
Смоленска  объект перехода  почти  всегда находился  позади армии,  то весь
отход  представлял  крайне простое  движение,  почти  без всяких  признаков
маневрирования,  причем не  приходилось особенно  опасаться неприятельского
маневрирования. Когда  мы постоянно отступаем и  все время отходим в прямом
направлении, то  неприятелю очень трудно нас  обойти, оттеснить в сторону и
т. д.; к тому же надо помнить, что в этой стране очень мало дорог и крупных
местных  рубежей,  так  что  в  целом  приходится считаться  лишь  с  очень
немногими географическими комбинациями.

Вследствие  такого всестороннего  упрощения крупного  отступательного марша
значительно сберегаются силы людей и лошадей; это по опыту известно каждому
солдату. Тут  не было заранее указанных мест  встречи с долгим ожиданием на
них,  не было  каких-либо  движений взад  и  вперед, не  было переходов  по
кружным дорогам, никаких внезапных  тревог, словом, почти или вовсе не было
тактического  блеска и  затраты сил.  Даже служба сторожевого  охранения не
доставляла особых  забот армии,  так как ее  несли привычные к  ней казаки.

Где имелось рядом несколько удобных дорог, шли несколькими колоннами; а где
боковые дороги становились плохими,  вся армия двигалась по весьма широкому
большаку,  так  что  армию разделять  ради  снабжения  не было  надобности.
Выступали в  подходящий час, устраивались получше,  а в изобильном корме ни
люди, ни лошади никогда  недостатка не имели. Правда, в большинстве случаев
люди  были  лишены  хлеба и  должны  были  довольствоваться весьма  плохими
сухарями,  которые, впрочем, не  приносили вреда  здоровью и были  столь же
питательны,  как  и хлеб.  К  этому  надо добавить  кашу,  мясо  и водку  в
изобилии. Лошадей приходилось преимущественно  держать на зеленом корме; но
русские лошади привыкли питаться сеном, и автор здесь впервые убедился, что
этот  корм  более питателен,  чем  мы  привыкли думать.  Сено  же и  притом
наилучшего качества можно было найти повсюду. Русские дают лошадям по 15-20
фунтов сена  в день;  они пренебрегали спелыми  овсяными снопами, лежавшими
рядом в поле, считая их менее здоровым кормом.

Только кавалерия,  находившаяся при арьергарде (а  здесь находилась большая
ее часть), была в менее благоприятных условиях, в особенности потому, что в
ней почти  никогда не приходилось расседлывать  коней. Автор не припоминает
такого  случая,  чтобы за  все  время отступления  ему когда-либо  пришлось
увидеть полк легкой кавалерии  с расседланными конями; в результате почти у
всех лошадей спины были в ранах.

Из  всего этого мы  можем заключить,  чти в материальном  отношении русская
армия  за все  10 недель  своего отступления чувствовала  себя превосходно.
Поэтому она таяла лишь  постольку, поскольку она несла потери в боях; убыль
же больными и отставшими  была незначительна. Это сказалось довольно ясно в
конечном счете.

Барклай и Багратион после отхода Витгенштейна располагали первоначально, не
считая казаков, 110 000 человек. Подкрепления, которые постепенно влив