л на
эту тему  с полковником Толем, и  он не сомневается, что  русская армия под
Бородино построилась, главным образом, по указаниям этого офицера. Но мы не
можем одобрить  то использование  этого принципа, которое  полковник Толь в
данном случае допустил. По нашему мнению поле сражения должно было бы иметь
большую  пространственную  глубину, т.  е.  кавалерию  и резервы  следовало
отодвинуть глубже назад. На наш взгляд уже ушли в прошлое те времена, когда
на  сражение можно  было  смотреть .как  на  единый акт,  в котором  победа
одерживается одним ударом путем искусного согласования всех частей огромной
машины.  Возможно,   что  такого   времени  никогда  и   не  было,  однако,
теоретические  представления большей  частью цепко  держались за  эту идею.
Долгое время в основе этого представления лежала внезапность и косой боевой
порядок, при помощи которых Фридрих Великий одержал свои победы при Лейтене
и Росбахе. Но если  мы примем во внимание: 1) как медленно протекают обычно
все большие сражения, особенно  в сравнении с временем, требуемым теперь на
тактическое  построения,  2)  что,  следовательно, взаимное  истребление  и
истощение  обеих  сторон в  огневом  бою  должны непременно  предшествовать
решению,  3) что,  таким образом,  решающий маневр относится  на позднейшее
время,  то   у  нас  не  останется   ни  малейшего  сомнения,  что  резерв,
поставленный далеко позади, всегда  еще может поспеть к решению, хотя бы он
даже  и  не  находился  на  поле  сражения,  а  скорее  рассматривался  как
двигающийся на подкрепление корпус. А при этом получаются следующие выгоды:

1) этот резерв совсем не страдает от огня;

2) он может быть легко полностью скрыт от неприятеля;

3)   он  может   быть  удобнее   использован  для   охватывающего  маневра.

Здесь  мы  не можем  развить  эту  мысль с  необходимой  полнотой, мы  лишь
несколько уточним ее, указав,  что для крупных масс, сохраняемых в резерве,
мы  имеем в  виду удаление  на расстояние от  3 000-4  000 до 5  000 шагов,
причем,  конечно,   не  станем   отрицать,  что  условия   местности  имеют
существенное  значение и  часто  могут сделать  невозможным столь  глубокое
расположение.

Между  тем,  на Бородинской  позиции  полковник  Толь в  полной мере  отдал
должное  принципу  глубокого   построения  в  отношении  количество  войск,
размещенных в затылок друг  другу, но совершенно не учитывал другой элемент
- глубину в пространстве.

Кавалерия построилась  в 300-400  шагах позади пехоты,  а от нее  до общего
резерва  оставалась едва  1  000 шагов.  В результате  кавалерия  и резервы
жестоко страдали от неприятельского огня, не будучи чем-либо заняты. А если
вспомнить,  какое огромное  количество артиллерии  имелось в армии,  и если
учесть, что русская  артиллерия вследствие многочисленности своих маленьких
зарядных ящиков занимает больше места, чем какая-либо другая, то можно себе
представить, как  все было набито и наставлено друг  на друге; автор до сих
пор  хранит  в  памяти  яркое впечатление  о  загроможденности  Бородинской
позиции.

Если бы кавалерия держалась на удалении в 1 000 шагов позади пехоты, то она
могла бы  в той же  степени и даже более  удачно противодействовать всякому
крупному  успеху французов.  Гвардия  же и  генерал Тучков,  отодвинутые за
кавалерию  на такое же  расстояние, не  имели бы потерь  от неприятельского
огня, раньше чем сами  пустили бы в ход свое оружие. Они тем самым могли бы
быть использованы более неожиданно  и с большим во всех отношениях успехом.

Автор так  долго остановился на этой  стороне Бородинского сражения потому,
во-первых, что  он считает этот вопрос в наше  время крайне важным, так как
он и  той или  другой форме возникает  почти во всех  сражениях, особенно в
сражениях оборонительных, и, во-вторых,  потому, что в Бородинском сражении
эта сторона выступает ярче,  чем другие черты его не представляющие с нашей
точки  зрения  ничего  нового.  К  ним,  однако,  мы  и  переходим  теперь.

Наполеон,  сосредоточив все  свои  силы (130  000 человек),  продвигается к
позиции русских под Бородино,  не доходя до этой позиции, переводит большую
часть своих войск через  Колочу и, как это само собою напрашивается, решает
атаковать  главным  образом  левый  фланг, причем  на  корпус  Понятовского
возлагается его охват.

6-го  происходит  предварительный  бой  за передовую  укрепленную  позицию,
которая находилась перед фронтом Багратиона

(Шевардино).  В конечном  счете  русские оказали  упорное сопротивление  и,
избегая вводить  в это  побочное дело слишком  много сил, вынуждены  были к
вечеру уступить этот пункт французам.

7-го в  6 часов утра  началось собственно сражение. Евгений,  имея около 40
000  человек,  находился на  левом  берегу  Колочи и  должен был  атаковать
русский  центр. Даву  и  Ней с  такими же  приблизительно силами  стояли на
правом  берегу Колочи и  должны были  атаковать левый фланг  русских. Жюно,
гвардия и часть кавалерийского резерва в свою очередь составляли массу в 40
000  человек,  которые  группировались  как резерв  позади  Даву  и Нея,  а
Понятовский  со своим  корпусом в  10 000  человек должен  был продвигаться
вперед  по  старой  московской  дороге  и  охватить  левый  фланг  русских.
Продвижение  Понятовского по  старой  Московской дороге  заставило генерала
Тучкова вступить в дело раньше, чем рассчитывали русские; однако, бой здесь
начал принимать  серьезный характер лишь между 8 и  9 часами утра, когда на
других участках  он велся уже несколько  часов; так как задача Понятовского
заключалась в том, чтобы охватить левый фланг русских, а ввязавшись в бой с
Тучковым, он не смог ее выполнить, то можно сказать, что корпус Тучкова все
же выполнил роль резерва. У Понятовского было только 10 000 человек, Тучков
располагал  15  000,  из  которых,  правда,  только  половину  представляли
регулярные войска. В этих  условиях Понятовский не смог справиться со своим
противником и был позднее поддержан 10 000 человек под командой Жюно, после
чего корпус смертельно раненого Тучкова был вынужден очистить поле сражения
и  отойти  на расстояние  около  1/4  мили; занятое  им новое  расположение
возбуждало  тревогу за  участь  левого фланга  русской армии  и за  путь ее
отступления.

В центре  и на левом крыле  бой начался около 6  часов утра и в продолжение
нескольких  часов  поддерживался сильным  артиллерийским  огнем и  ружейным
огнем русских  егерских полков,  которых при каждой  дивизии было по  два и
которые  большей   частью  выдвигались   перед  первой  линией   корпуса  и
образовывали  стрелковую цепь;  последняя, прикрываясь  имевшимися довольно
значительными  местными препятствиями,  энергично вела  бой. Около  8 часов
утра находившаяся  по ту  сторону Колочи деревня  Бородино, которую защищал
один  егерский полк,  была  уже потеряна,  и бой  продолжался  за обладание
расположенными  в  центре укреплениями.  Со  стороны  русских было  принято
решение организовать наступательный  маневр против левого фланга французов.

Дело в  том, что на правом  фланге русских генерал Платов  с двумя тысячами
казаков занялся  розыском брода через Колочу,  переправился через нее и был
крайне изумлен, не найдя почти вовсе неприятеля там, где предполагалось все
его  левое  крыло.  Он наблюдал  левый  фланг  вице-короля, двигавшийся  по
направлению   к  Бородино.   У  него   создалось  впечатление,   что  здесь
представляется особенно выгодный случай для нанесения противнику флангового
удара и т. д. Мы говорим и так далее потому, что в большинстве случаев люди
хороши  не  знают,  какая  собственно  цель  должна  быть  достигнут  такой
фланговой  атакой.  Нападение  на  оставшуюся, по-видимому,  без  прикрытия
артиллерию,  находящуюся  в  резерве,  захват разъезжающих  взад  и  вперед
зарядных ящиков часто рисуются в их представлении как действие, несравненно
более  значительное, чем  оно является  в действительности.  Словом, Платов
отправил  к Кутузову  принца Гессен-Филиппштадского, сопровождавшего  его и
качестве  добровольца,  чтобы сообщить  главнокомандующему  о сделанном  им
открытии и предложить двинуть  значительную кавалерийскую массу через брод,
чтобы ударить в слабый пункт противника.

Принц  Гессенский -  молодой,  неопытный офицер,  который, пожалуй,  больше
самого Платова  был увлечен этой  идеей, обратился к полковнику  Толю и так
живо  изобразил  ему  это  дело,  что  оно в  первую  минуту  действительно
представилось чем-то  значительным. Толя  удалось привлечь на  сторону этой
идеи; он  тотчас поехал к князю  Кутузову, который расположился у небольшой
деревни Горки. Автор, состоявший тогда в должности обер-квартирмейстера при
первом кавалерийском  корпусе (Уварова), находился в  свите своего генерала
как  раз у Кутузова,  когда подъехал  полковник Толь. Последний  только что
вернулся  с  левого  фланга  и  сделал  доклад Кутузову,  что  все  обстоит
превосходно и  что князь Багратион отбил все атаки.  (В первые два часа боя
иначе и быть не могло.) В этот же момент пришло донесение, что Мюрат взят в
плен в  центральном укреплении,  временно очищенном русскими  и затем снова
занятом  ими. Это  вызвало  взрыв энтузиазма,  многие высказывались  за то,
чтобы   немедленно   сообщить  это   известие   войскам;  некоторые   более
хладнокровные  генералы  полагали,  что  ввиду полной  невероятности  этого
известия  следовало  бы подождать  подтверждения;  впрочем, этому  рассказу
верили в течение целого получаса, хотя Мюрат так и не прибыл, что объяснили
тяжкой  раной, полученной  им.  Теперь нам  стало известно,  что то  был не
король  Неаполитанский,   а  генерал  Бонами,  получивший   тяжкую  рану  и
оставленный французами при отступлении.

Среди  общего  энтузиазма   и  под  радостным  впечатлением  благоприятного
оборота,  который  принимало  сражение,  полковник  Толь  доложил  Кутузову
предложение  принца  Гессенского;  сразу  было видно,  что  Толь,  чересчур
увлеченный общим настроением,  поверил, что сильная диверсия кавалерийского
корпуса на левом фланге противника даст новый могучий импульс всему делу и,
пожалуй,  приведет  к  успешному   решению  сражения.  Итак,  он  предложил
воспользоваться для этого предприятия первым кавалерийским корпусом силою в
2  500 коней  легкой  гвардейской кавалерии,  остававшимся пока  совершенно
праздно позади правого крыла. Кутузов, выслушивавший все донесения и речи с
совершенно рассеянным  видом и  лишь время от  времени отвечавший: "хорошо,
сделайте так",  и на  это предложение сказал:  "ну, что же  возьмите его!".
Принц  Гессенский  предложил  провести  корпус через  брод  к  решительному
пункту. Итак,  генералу Уварову  было поручено последовать за  принцем и по
прибытии  на  место  ударить  французской  армии  во  фланг и  в  тыл.  Эта
инструкция,  конечно,  являлась  обычной,  да  и  нельзя  было  дать  более
подробных  указаний,   но  на  основании  нашего   знакомства  с  тем,  как
совершаются  дела  на  войне,  мы  все  же  не  можем  признать  ее  вполне
удовлетворительной:   в  ней  недоставало   категоричности,  подчеркивающей
значение данного маневра.

Если,  несмотря на  превосходство сил  противника, еще можно  было решиться
выпустить из  рук и вывести из состава боевого  порядка корпус 2 500 коней,
то  надо  было  по  возможности  удостовериться  в том,  что  полезное  его
применение обеспечено. Генерал Уваров,  конечно, должен был атаковать более
слабую или равную по силе конницу противника; это вытекало из общей задачи,
данной  ему;  но  ведь  можно  было  предвидеть,  что  он  наткнется  и  на
неприятельскую пехоту,  а при стремлении произвести  серьезное действие - и
на  значительную массу пехоты  с артиллерией.  А ведь хорошо  известно, что
происходит, когда  один род оружия должен  сражаться с двумя родами оружия.
Правда, у  генерала Уварова  было 12 орудий  конной артиллерии, но  что это
значило при  массе артиллерии, введенной  в дело в этом  сражении. Итак, мы
хотим  сказать,  что  надлежало  вменить  в  обязанность  генералу  Уварову
атаковать решительно  все, что  бы ему не  встретилось на пути,  и при этом
поставить себе задачей не  столько победоносный бой, сколько привлечение на
себя значительной  массы неприятельских  войск, дабы помешать  их участию в
наступлении  противника; при  этих условиях,  если бы  даже бой  для самого
генерала Уварова сложился невыгодно, то все же он имел оправдание. Подобное
поручение всегда  бывает тяжким,  а честное выполнение  его требует большей
самоотверженности  и воодушевления.  Но нельзя  ожидать, чтобы  генерал, не
получивший   категорического   приказа,  стал   бы   действовать  в   таком
направлении; напротив, следуя общему  правилу, он скорее будет стремиться к
удачному   бою    и   избегать   столкновения    в   невыгодных   условиях.

Решение относительно  этой диверсии было  принято между 8 и  9 часами утра.
Сражение находилось  еще в  первой стадии своего развития.  Не было никакой
возможности предвидеть в какой-либо  мере его конечный исход; еще предстоял
длинный день  в 12 часов,  а при настойчивости и  силе характера противника
можно  было до  последнего  мгновения ожидать  от  него все  новых и  новых
усилий.  Имелось  полное  основание  сказать:  "не хвались  днем,  пока  не
наступит  вечер". Диверсия,  произведенная 2  500 коней, никоим  образом не
могла  бы  изменить  общее течение  такого  сражения,  в котором  принимает
участие армия в составе  130 000 человек; самое большее - она могла вызвать
частичную и переходящую задержку в выполнении плана противника, может быть,
в  большей  или  меньшей  степени поразить  его.  Если  бы это  ошеломление
наступило в  тот момент, когда и  без того решение уже  назрело и когда при
всеобщем утомлении обеих сторон  каждый новый толчок сам по себе становится
все более  эффективным, то  можно было бы  надеяться достигнуть чего-нибудь
этой  диверсией.  Но ранним  утром  неприятель,  очевидно, имея  достаточно
времени  для   противодействия  значительными  силами  этому  разрозненному
наступлению, смог бы наголову  разбить генерала Уварова и затем вернуться к
выполнению своего основного плана.

Ниже  мы  поговорим  о   тех  наступательных  действиях,  которые  русские,
безусловно,  могли  применить в  этом  оборонительном для  них сражении,  а
теперь    последуем   за    генералом    Уваровым   в    его   предприятии.

Он  переправился через Колочу  вброд выше  Старого; затем свернул  налево и
взял направление на Бородино,  причем ему, однако, пришлось заметно принять
вправо  из-за нескольких  болотистых ручьев,  впадающих в Колочу.  Слева от
него  была деревня  Бородино, в  которой прочно засели  войска вице-короля,
впереди его протекал по  узкой, но топкой луговине вышеупомянутый ручей. По
сию сторону ручья стояли несколько полков неприятельской кавалерии и густая
масса  пехоты,  состоявшая  из  полка  или  батальона  в  сильном  составе.
Французская кавалерия тотчас же отступила через плотину, которая пересекает
ручей приблизительно  в 2 000  шагов от Бородино; пехота  же имела смелость
остаться  на этой  стороне  ручья и  построиться  в каре  тылом к  плотине.
Генерал Уваров велел атаковать это каре.

Напрасно  автор указывал  на  то, что  сперва следует  это  каре обстрелять
конной батареей; русские офицеры  полагали, что тогда противник отступит, и
его не  удастся захватить в плен. Итак,  лейб-гусарский полк был выдвинут и
брошен  на каре.  Он  произвел три  безуспешных атаки.  Итальянцы сохранили
спокойствие и порядок и  хладнокровно открыли огонь; гусары, как это обычно
имеет место  при таком поведении пехоты, приблизившись  на 30 шагов к каре,
поворачивали обратно и уходили из-под обстрела. Генерал Уваров приостановил
эти неудачные попытки и  приказал батарее сняться с передков; при первом же
выстреле неприятель начал отходить  через дефиле. На этом и закончилось все
дело.

Само  селение Бородино  атаковать кавалерией  было невозможно;  через ручей
можно  было перейти  только по  плотине. По  ту сторону  видно было,  как в
холмистой местности, поросшей кустарником, от 4 000 до 5 000 человек пехоты
построены  несколькими   массами,  за  которыми  находилась  неприятельская
кавалерия.  В селении  Бородино  виднелось несколько  сильных колонн,  а за
центром  французской  армии,  позади  боевого фронта,  совершенно  спокойно
стояли  большие массы  войска,  - по-видимому,  гвардия. Генерал  Платов со
своими 2  000 казаков  находился на расстоянии  четверти часа от  Уварова и
разведывал переправу через топкий ручей.

К  моменту  прибытия генерала  Уварова  в  указанный ему  район прошло  еще
несколько   часов  ожесточеннейшего   боя;  русские   начали  рассматривать
обстановку иными  глазами, чем утром между 8 и  9 часами. Они заметили, что
исполин только  теперь всей своей тяжестью  обрушился па них и  что в конце
концов им его не  осилить. Корпуса Багговута и Остермана, стоявшие без дела
на  правом крыле,  уже были  брошены на  поддержку левого фланга  и центра;
гвардия  также направила  часть  своих сил  в бой.  Таким  образом, русские
резервы  начали  сильно  таять, между  тем  как  французская гвардия  силою
приблизительно в  20 000  человек неподвижно стояла  густыми колоннами, как
черная  грозовая  туча.  Таким   образом,  русские  не  могли  помышлять  о
каких-либо  других  наступательных  действиях,  кроме  порученных  генералу
Уварову.

На этого генерала теперь были боязливо обращены все взоры, и один за другим
приезжали   адъютант,   офицер   генерального   штаба  и   флигель-адъютант
императора, чтобы посмотреть, нельзя  ли что-нибудь здесь предпринять. Если
мы не  ошибаемся, то на  одно мгновение появился здесь  сам полковник Толь,
более определенно припоминаем  мы генерал-лейтенанта графа Ожаровского. Все
возвращались  в  полном  убеждении, что  Уваров  ничего  сделать не  может.
Во-первых, не  легко было кавалерии переправиться  под неприятельским огнем
через  ручей,   а  во-вторых,  по  ту   сторону  виднелось  столько  войск,
образовавших свободные  резервы, что  отряду в 2 500  коней было невозможно
достигнуть такого  успеха, который воздействовал бы  на ход всего сражения.

Автор благодарит Бога, что в этих обстоятельствах его роль сводилась к нулю
и  он даже  не смог  участвовать в  разговорах, которые генерал  Уваров вел
по-русски  с  присылаемыми к  нему  офицерами.  Автор с  самого начала  был
убежден, что вся эта диверсия не будет иметь никакого успеха, а сейчас ясно
сознавал, что если что-нибудь  и могло получиться из подобного предприятия,
то  для  этого во  главе  его  должен был  бы  стоять какой-нибудь  молодой
сорви-голова,  которому еще  надо завоевывать  себе репутацию, а  отнюдь не
генерал Уваров.

Пока тянулись  эти совещания,  прошло еще несколько часов.  Внезапно на той
стороне ручья  на левом  фланге французов в растущей  там заросли поднялась
сильная  стрельба, и  вскоре  пришло известие,  что Платов  нашел, наконец,
переправу  и  со своими  казаками  находится  на той  стороне в  перелеске.
Действительно,  мы  увидели,  как  эти  бойцы, удивительные  тем,  что  они
проявляют  то неслыханную  храбрость,  то неслыханную  трусость, там  среди
заросли юлили  между массами неприятельской пехоты,  не производя серьезной
сомкнутой атаки. Со стороны получалось представление, будто они вели с ними
перестрелку.

Неприятельские   части,   находившиеся   напротив   нас,  боясь   оказаться
защемленными в болоте, отошли несколько в сторону. Тут лейб-гвардии казачий
полк, находившийся в корпусе Уварова, не мог дольше выдержать; как ракета с
длинным  хвостом,  понеслись казаки  к  плотине,  молниеносно оказались  на
другой   стороне    и   присоединились   в   лесу    к   своим   собратьям.

Бесспорно  в это  мгновение Уваров мог  бы за  ними последовать, но  ему не
хотелось быть прижатым к теснине в том случае, если бы он бы