продолжал  бы начатое движение и в течение нескольких дней
испытывал  бы свое  счастье в  наступление. Но  такой генерал  как Барклай,
который  ждал спасения  только от  одержания полной победы,  который считал
себя  обязанным  искать таковую  в  правильном  и осторожно  подготовленном
сражении, который  тем более  прислушивался к внешним  объективным доводам,
чем  больше  в  нем замолкали  внутренние  субъективные,  - такой  генерал,
конечно,  не  мог  не  найти  во всех  обстоятельствах  вполне  достаточных
оснований  для того,  чтобы отказаться  от намеченного  предприятия. Мнение
полковника Толя и тех  офицеров генерального штаба, которые особенно горячо
настаивали на  продолжении наступательной  операции, сводилось к  тому, что
внезапность   наступления   и   неожиданное   нападение   на   разбросанную
неприятельскую армию уже сами по себе вырывают победу и опрокидывают врага.
Подобные взгляды, выраженные в такой формулировке, представляют великое зло
и   военном   искусстве,   так  как   они   обладают   своего  рода   силой
терминологического доказательства, а по существу не содержат в себе никакой
определенной мысли.  Весь исторический опыт  свидетельствует, что подобными
стратегическими внезапными  нападениями редко достигается подлинная победа,
выигрывается  лишь известное  пространство территории и  создаются выгодные
предпосылки для  сражения. Ведь для того,  чтобы одержать настоящую победу,
необходимо встретить значительную часть  неприятельской армии и вынудить ее
принять  сражение  и  притом  в  таких условиях,  чтобы  иметь  возможность
охватить ее  и, таким образом, добиться  наибольшего успеха. Нужно помнить,
что одно простое отталкивание  противника по прямой линии, которое могло бы
сойти  за  победу,  когда  оно  захватывает всю  неприятельскую  армию,  не
является  таковой,  когда  оно  направлено  лишь  против  одной  ее  части.
Неприятельские   корпуса  редко   принимают  такой  удар:   большинство  их
форсированным  маршем стремится  достигнуть расположенного  позади сборного
пункта,  и за  исключением случаев,  когда географические  условия особенно
благоприятствуют этому, редко  удается где-либо нанести противнику подлинно
крепкий  удар. Правда,  неприятельская  армия таким  неожиданным нападением
приводится в  менее выгодное по сравнению  с предшествовавшим положение, но
отнюдь не  в состояние  армии разбитой, и  если наступающая армия  ранее не
располагала достаточными силами, чтобы  дать настоящее сражение, то едва ли
она окажется в состоянии  дать его и вследствие полученных преимуществ. Что
выбор хорошей позиции, знакомство с местностью и устройство укреплений дают
обороняющемуся в сражении значительные выгоды, когда-нибудь будет считаться
вполне  естественным и  раз  навсегда решенным,  но для  этого надо  ясно и
твердо установить  понятия и каждое из них поставить  на свое место. Но еще
теперь и в еще большей мере в 1812 г. наступательная форма войны почиталась
подлинным волшебным средством, так  как наступавшие и продвигавшиеся вперед
французы  являлись  победителями;  Тот,  кто  основательно  продумает  этот
вопрос,  должен  будет  себе сказать,  что  наступление  является на  войне
слабейшей  формой,   а  оборона   сильнейшей,  но  что   первая  преследует
положительные и, следовательно, более крупные и решительные цели, вторая же
- лишь отрицательные, благодаря  чему устанавливается равновесие между ними
и  одновременное существование  обеих форм  становится возможным.  От этого
отступления,  уж  слишком  углубившегося  в  теорию,  вернемся  к  генералу
Барклаю.

Кампания  в целом,  как она  впоследствии сложилась,  являлась единственным
способом достижения  столь неполного успеха, но  в этой кампании намеченная
наступательная  операция не  представляла какой-либо существенной  части, и
если ей было суждено  завершиться проигранным сражением, то полный отказ от
нее надо только приветствовать. Во всяком случае можно было уже предвидеть,
что через 4 недели победа станет возможной и даже вероятной, а выиграть еще
четыре недели времени до Москвы было возможно.

Тем временем  окружавшие Барклая опять принялись  за работу, чтобы побудить
его  предпринять  новое наступление;  и  действительно, простояв  4 дня  на
дороге  в  Поречье,  он  снова  совершил  13-го  и 14-го  два  перехода  по
направлению к Рудне, но на этот раз было уже слишком поздно. Первая попытка
атаковать  французов   вынудила  их   покинуть  квартиры,  в   которых  они
расположились на  отдых, и они снова  двинулись вперед, 14-го перешли через
Днепр близ  Расасны и пошли на Смоленск.  Это побудило сперва Багратиона, а
за ним и Барклая двинуться к Смоленску, так как 15-го дивизия Неверовского,
выдвинутая  навстречу французам  к  Красному, после  крайне неудачного  боя
укрылась в Смоленске.

Этот  город, один  из  наиболее значительных  в России,  насчитывал  20 000
жителей, имел старинную крепостную стену вроде той, какая окружает Кельн, и
несколько  плохих  полуразрушенных  земляных  укреплений бастионного  типа.
Местоположение  Смоленска  настолько  неблагоприятно  для устройства  здесь
крепости, что  потребовались бы крупные расходы  на превращение его в такой
пункт, который стоило бы вооружить и обеспечить гарнизоном. Дело в том, что
город расположен  на скате  высокого гребня левого  берега реки; вследствие
этого с  правого берега  реки очень ясно  просматривается весь город  и все
линии укреплений, спускающиеся к реке, хотя правая сторона и не выше левой;
такое  положение   является  противоположным  хорошо   укрытому  от  взоров
расположению   и  представляет   собой   наихудшую  форму   нахождения  под
господствующими высотами. Поэтому вполне  ошибочно было бы утверждение, что
русским ничего не стоило  бы превратить Смоленск в крепость. Превратить его
в укрепленный  пункт, который мог  бы продержаться одну и  самое больше две
недели, это,  пожалуй, было возможно; но,  очевидно, неразумно было бы ради
столь краткого  сопротивления затрачивать гарнизон в  6 000-8 000 человек и
от   60   до  80   орудий,   множество  снарядов   и  другого   снаряжения.

В  том виде,  в  каком находился  тогда Смоленск,  защищать его  можно было
только  живой  силой, но  при  этом  штурмующий противник  был бы  вынужден
понести огромные потери людьми.

Для русских Смоленск имел  то значение, что в данное время в нем находились
их продовольственные  склады; поэтому,  пока они намеревались  оставаться в
данном районе, было вполне  естественно, что они сражались за обладание им.
Ввиду  этого  Багратион  поспешил туда  16-го,  чтобы  занять город  свежим
корпусом.

В эти  минуты Барклай до некоторой  степени потерял голову. Из-за постоянно
возникавших проектов наступления было  упущено время для подготовки хорошей
позиции, на которой можно  было бы принять оборонительное сражение; теперь,
когда русские вновь были  вынуждены к обороне, никто не отдавал себе ясного
отчета,  где   и  как  следует  расположиться.   По  существу,  отступление
немедленно должно было бы продолжаться, но Барклай бледнел от одной мысли о
том,  что скажут русские,  если он,  несмотря на соединение  с Багратионом,
покинет  без  боя район  Смоленска,  этого священного  для русских  города.

В  сущности, окрестности  Смоленска совсем  не пригодны  для оборонительной
позиции,  так как направление  реки в  этом месте совпадает  с направлением
операционной линии;  к тому же дороги на  Москву проходит близ Смоленска, а
именно  на расстоянии одного  часа ходьбы  выше этого города,  вдоль самого
берега  реки.  Таким  образом,  если  бы  русские  попытались  одновременно
преградить наступление неприятелю и сохранить путь отступления, отходящий в
перпендикулярном  направлении к  фронту,  то пришлось  бы расположиться  на
обоих берегах Днепра, т.  е. иметь город либо впереди фронта, либо на самой
линии фронта,  либо позади.  Это была бы весьма  невыгодная позиция, потому
что для  уступающей противнику в силах  армии поддержание связи по немногим
мостам и через довольно  обширный город не является целесообразным. Если бы
было решено расположиться лишь  на одном берегу Днепра, то путь отступления
непременно попадал бы под известную угрозу. Во всяком случае занять позицию
на  левом берегу  было  невозможно, так  как в  таком случае  на расстоянии
полумили  позади  нее  оказался  бы  Днепр,  который,  как  известно,  выше
Смоленска  поворачивает  под углом  почти  в  90 градусов;  к  тому же  вся
французская армия уже находилась на левом берегу Днепра. Все это затрудняло
решение,  которое  предстояло принять  Барклаю.  Поэтому  он решил  сделать
прежде  всего  то, что  было  самым  неотложным, а  именно отправить  16-го
форсированным маршем Багратиона в Смоленск, куда последний уже 15-го послал
вперед корпус  Раевского, и самому с  первой западной армией следовать туда
же.  15-го генерал  Раевский  соединился в  Смоленске с  отошедшей дивизией
Неверовского,  и  у него,  таким  образом,  образовался гарнизон  в 16  000
человек, что  в достаточной мере обеспечивало  город; уже 16-го была отбита
предпринятая с налета атака Мюрата и Нея; однако, Барклай понял теперь, что
крайне  необходимо  обеспечить  себе  путь  отступления; с  этой  целью  он
предложил Багратиону отойти утром  17-го на Валутину гору, расположенную на
Московской  дороге в  одной миле  от Смоленска,  в пункте,  где направление
дороги  и  течение  реки  начинают  расходиться  в  разные  стороны  и  где
прекращается то невыгодное для обороны совпадение их, о котором мы говорили
выше. Таким образом, это  был ближайший к Смоленску пункт, у которого можно
было занять позицию. Однако  этот пункт был слишком удален от города, чтобы
обладание им  и одновременно  с этим удержание города  могли составить одно
тактическое целое.

Исходя  из этого,  Барклай решил  занять Смоленск корпусом  первой западной
армии и выжидать, что  же французы предпримут дальше. Такое решение было не
плохим, так  как французы  были настолько добры, что  переправились со всей
своей огромной армией на левый берег Днепра. Теперь обе армии были отделены
друг от друга Смоленском и долиной Днепра, а путь отступления Барклая, хотя
и  являлся как  бы продолжением его  левого фланга,  но все же  был прикрыт
расположением  Багратиона. В  таком  положении Барклай  мог выжидать,  пока
французы  возьмут Смоленск  или  начнут подготовку  переправы через  Днепр.
Французы  оказались настолько  любезными,  что начали  с первого,  и, таким
образом,  17-го произошел  второй бой  за обладание Смоленском,  куда сверх
корпуса  Дохтурова  Барклай направил  еще  три с  половиной дивизии  свежих
войск;  таким образом,  русские ввели в  бой до  30 000 человек.  Обе армии
являлись  свидетелями этого  сражения,  не имея  возможности принять  в нем
участие. Дохтуров вел оборонительные бои преимущественно в предместьях, так
как  ни стены,  ни укрепления  не имели  необходимых банкетов  и аппарелей.
Поэтому он  потерял большое  число людей: однако, по  существу дела, потери
французов  были еще  значительнее. Наконец  русские из  предместьев города,
подавленные численным превосходством, были отброшены в город. Хотя теперь с
обороной города  было почти покончено, но  наступил вечер, а 17-го французы
все  еще  не  овладели   Смоленском,  так  как  несколько  попыток  разбить
артиллерийским  огнем  стену  не  приводили к  немедленному  успеху.  Итак,
Барклай достиг своей цели,  правда, чисто местного характера: он не покинул
Смоленска без боя.

В сущности  говоря, оборона Смоленска представляла  собой странное явление.
Она не могла превратиться  в генеральное сражение, потому что, естественно,
что после потери Смоленска русские, отославшие назад одну треть своих сил с
Багратионом, не  стали бы ввязываться в новое дело; а  если бы русские и не
потеряли  Смоленска,  то  здесь  они  никоим  образом не  могли  перейти  в
наступление  на французскую  армию,  так как  это было  бы  противно разуму
допустить, чтобы французы позволили постепенно подвергать себя истреблению,
штурмуя  стены  этого  города  и  тем  самым  подготовляя  себе  поражение.
Следовательно, здесь мог произойти  лишь частный бой, который не мог внести
изменения  в  общее  положение  обеих сторон,  выражавшееся  в  наступлении
французов  и отступлении  русских. Преимущества, которыми  располагал здесь
Барклай,  заключались, во-первых, в  том, что  это был бой,  который никоим
образом не  мог привести к  общему поражению, что вообще  легко может иметь
место, когда целиком ввязываются  в серьезный бой с противником, обладающим
значительным превосходством сил.

Потеряв Смоленск, Барклай мог  закончить на этом операцию и продолжить свое
отступление. Второе  преимущество Барклая заключалось в  том, что русские в
предместьях располагали лучшими укрытиями, чем их противник, а стены города
вполне обеспечивали  отступление. Чисто  военный успех заключался  и в том,
что французы  уложили под Смоленском очень много  людей (20 000 человек), в
то время как потери русских были несколько меньшими, а обстановка позволяла
русским  легче   пополнить  эту   убыль,  чем  французам.   Когда  глубокое
отступление внутрь страны должно  создать выгодные предпосылки для обороны,
то весьма существенно оказывать при отходе постоянное сопротивление с целью
истощения  сил  неприятеля.  В  этом  смысле бой  под  Смоленском  является
положительным явлением в кампании, хотя по своей природе он не мог привести
к резкому  повороту событий. Что  касается Барклая, то при  его отношении к
русским этот бой имел  особое значение; это обстоятельство являлось главным
мотивом его действий, о чем мы уже говорили выше.

17-го вечером  возник вопрос, продолжать ли  далее оборону Смоленска 18-го.
Донесения  генерала Дохтурова,  по-видимому,  не говорили  в пользу  такого
решения. Город отчасти уже  был уничтожен пожаром, который еще продолжался;
старые  крепостные  сооружения  не  были  приспособлены  для  обороны;  оба
корпуса, сражавшиеся в нем, значительно пострадали, понеся огромные потери,
доходившие  до  10 000  человек,  т. е.  одной  трети их  состава; если  бы
французы произвели  успешный штурм, то можно  было опасаться, что защитники
потеряют  и  вторую треть  людей  и  притом в  гораздо  большем числе,  чем
противник,  так как  эти потери  выразятся преимущественно в  захваченных в
городе пленных. Таким образом, те условия и выгоды обороны, которые имелись
17-го,  уже  отпали,  и  Барклай  решил  не  терять  больше  сил,  покинуть
левобережную  часть города,  отойти  в предместье,  находящееся на  .правом
берегу  реки, и  разрушить мост;  это и было  выполнено в  ночь с 17  на 18
августа.

Одновременно  с  этим  решением генералу  Барклаю  следовало  бы принять  и
другое:  18-го числа  отступить и  соединиться с Багратионом  на Московской
дороге. Однако  это решение было отложено до  18-го, а 18-го сочли чересчур
рискованным выполнить  первый переход, который  являлся подлинным фланговым
маршем среди  бела дня на глазах у неприятеля, тем  более, что он уже делал
некоторые  попытки переправиться  через  Днепр; эти  попытки, однако,  были
отбиты.  Итак, Барклай  решил оставаться  в занимаемом расположении  еще 18
августа и  лишь с наступлением темноты  отходить двумя колоннами по кружной
дороге,  причем  вначале  он предполагал  отступать  по  дороге на  Поречье
(Петербургский  тракт), а  затем  повернуть вправо  на Московскую  дорогу и
выйти  на нее у  Лубина, в 2  милях от  Смоленска. Отряд в  несколько тысяч
человек   под   командой  генерал-майора   Тучкова   должен  был   отходить
непосредственно по Московской дороге вплоть до установления соприкосновения
с тыловыми частями арьергарда  Багратиона. Сам Багратион 18-го оставил свою
позицию на  Валутиной горе  и двинулся на Дорогобужск.  Генерал Горф должен
был  оставаться у  Смоленска с  сильным арьергардом и  прикрывать движение.

Решение держаться  вечера было неизбежно, так  как уже упустили возможность
использовать  предыдущую  ночь.  Но  диспозиция была  составлена  неудачно.

Так как  большая дорога на Москву  была совершенно свободна и генерал-майор
Тучков мог  по ней пройти с отрядом, составленным  из всех родов оружия, то
нельзя  понять,  почему  генерал  Барклай не  послал  по  ней два  корпуса,
приказав  трем остальным  двигаться  кружным путем,  чтобы сократить  длину
колонны:  Эти два  корпуса имели  бы полную возможность  оказать достаточно
продолжительное  сопротивление на  многочисленных  рубежах, перпендикулярно
пересекающих  эту  дорогу, с  тем  чтобы  другая колонна  успела пройти  по
кружному пути.  Нам кажется,  что в данном случае  полковник Толь несколько
запутался в ухищрениях  искусства генерального штаба. Впоследствии, однако,
приходилось слышать много  похвал искусно организованному кружному движению
русской армии.

До сих пор в связи с боем под Смоленском мы обсуждали лишь мотивы, которыми
руководились русские. Однако мы не можем не остановиться хотя бы вкратце на
тех мотивах, которыми руководились французы. Сознаемся, что в данном случае
мы имеем дело с самым непостижимым явлением во всей кампании. Когда Барклай
7-го  пытался  перейти  в   наступление,  то  Наполеон  с  180  000  солдат

находился между Двиной и  Днепром, и лишь Даву только что переправился с 30
000 человек через Днепр  у Расасны. Поэтому для первого было естественнее и
легче двинуться  на Смоленск  по дороге, ведущей  туда из Витебска,  чем по
дороге из Минска. Но ведь Смоленск, очевидно, не мог являться для Наполеона
объектом операции; таким объектом  являлась русская армия, которую с самого
начала  кампании он  тщетно  пытался принудить  к сражению.  Она находилась
непосредственно против него; почему  же он не сосредоточил свои войска так,
чтобы  прямо  двинуться ей  навстречу?  Далее, надо  заметить, что  дорога,
идущая  из Минска  через  Смоленск на  Москву, по  которой  пошел Наполеон,
переходит под  Смоленском на правый берег  Днепра; таким образом, Наполеону
все равно пришлось бы вернуться на этот берег. Если бы он двинулся прямо на
Барклая, последнему едва ли удалось бы отойти к Смоленску. Во всяком случае
он  не мог  бы задержаться  близ этого  города, так как  французская армия,
находясь  на  правом берегу  Днепра,  гораздо  сильнее угрожала  Московской
дороге,  чем  при переходе  ее  на  левый берег,  где  Смоленск  и река  на
известном участке прикрывают эту дорогу. При таких условиях Смоленск был бы
взят  без  боя, французы  не  потеряли бы  20  000 человек  и самый  город,
вероятно,  уцелел бы,  так  как русские  еще не  перешли  к систематическим
поджогам  оставляемых  городов.  После  же  того, как  Наполеон  подошел  к
Смоленску,  снова является  непонятным, зачем  ему понадобилось  брать этот
город  штурмом. Если  бы значительный  корпус переправился выше  по течению
через Днепр и французская армия сделала бы вид, что следует за ним и грозит
захватить Московскую дорогу, то  Барклай поспешил бы опередить этот маневр,
а Смоленск  и в этом  случае был бы взят  без боя. Если в  данном случае не
имелось возможности  простой угрозой  маневра добиться тех  же результатов,
какие дал  бы сам маневр,  т. е. заставить отступить  противника при помощи
одного   маневрирования,   то   это   означало  бы,   что   стратегического
маневрирования вообще не существует. Мы решительно не в состоянии объяснить
себе  поведение  французского  полководца   и  не  можем  найти  каких-либо
оснований, толкнувших  его на выбор ошибочного  направления, за исключением
затруднений в сосредоточении и продовольствии французской армии, вызываемых
местными условиями, и больших  удобств движения по большим дорогам. Подойдя
же к Смоленску, Наполеон  хотел ошеломить противника эффективным ударом. По
нашему  мнению Наполеон здесь  допустил третью  и крупнейшую ошибку  в этом
походе.

Мы оставляем теперь окрестности  Смоленска и заметим лишь о бое