: он-де  не  родной,  но
вполне земной сын Иосифа; Христос распутничал с  сестрами  из  Вифании  и  с
Иоанном Богословом, а иудеи знали, что делали,  когда  предпочли  разбойника
Варавву Христу; он, Марло, называет протестантов  лицемерами  и  ханжами,  и
католицизм правится  ему  больше  из-за  торжественности  службы,  красивого
пения; более того, он утверждает, что мог бы основать новую религию, лучшую,
чем  все  другие.  "Чудовищные"  мнения  Марло   касаются   и   христианских
представлений о сотворении  мира:  он  якобы  утверждает,  что  христианская
космогония не согласуется с историей, и  есть  доказательства,  что  человек
существовал шестнадцать тысяч лет тому назад,  в  то  время  как  по  библии
первый человек был создан всего шесть тысяч лет назад. Марло якобы  считает,
что фальшивомонетчики имеют столько же нрав выпускать  деньги,  что  и  сама
королева. Важным пунктом доноса Бейнза было обвинение Марло в том, что  свой
"атеизм" он распространяет среди знакомых  и  ему  удалось  "совратить"  еще
несколько человек.
   К доносу Бейнза, разумеется, нельзя относиться как  точному  документу.
Однако,  если  отбросить  оскорбительную  для  христиан,  вызывающую   форму
насмешек, приписанных Марло, нельзя не заметить, что дух  этих  высказываний
близок идеям, выраженным во многих произведениях Марло. Многое, в чем  Бейнз
обвиняет Марло, тот мог говорить.
   Бейнзу вторит Кид: в письме к лорду-хранителю большой печати  Пакерингу
он заявляет, что Марло-де известен своим атеизмом и часто открыто говорил  о
Христе в крайне непочтительных выражениях; возражать  не  приходилось  из-за
крутого нрава Марло, скорого на  расправу.  Но  письмо  Кида  уже  не  могло
повредить Марло; оно было написано  после  событий,  происшедших  30  мая  в
Дептфорде.
   В этот день Марло встретился  в  одной  из  таверн  Дептфорда  с  тремя
людьми: Ингремом Фрайзером, Николасом Скирсом и  Робертом  Поули.  Все  трое
пользовались очень дурной  славой.  Ингрем  Фрайзер,  доверенное  лицо  леди
Уолсингем, был известен мошенничествами, разорившими не одну  жертву;  Скирс
был его  помощником  и,  вероятно,  агентом  тайной  полиции.  Роберт  Поули
считался крупной фигурой в полицейском мире. Провокатор и  осведомитель,  он
оказал важные услуги короне, сыграв крупную роль в  раскрытии  католического
заговора  Бэбингтона;  Поули   постоянно   использовался   для   заграничных
поручений. В Дептфорд  он  приехал,  только  что  возвратись  из  очередного
секретного вояжа.
   В таверне, принадлежащей вдове Элеоноре Булль, лондонцы  провели  целый
день. Уединившись в одной из комнат, они беседовали до  обеда.  После  обеда
разговор продолжался в саду, к ужину все вернулись в дом.  Когда  был  подан
счет, Марло лежал на постели, остальные сидели на  скамье  у  стола.  Возник
спор. Пояс Фрайзера с кинжалом (обычная принадлежность туалета англичан  XVI
века) висел на спинке скамьи. Марло,  как  впоследствии  показали  участники
этой встречи, якобы нанес кинжалом легкий удар  Фрайзеру...  Остальное  -  в
докладе коронера, который опирался на  показания  трех  заведомых  негодяев,
мастеров грязных дел; они знали, что суд поверит любой сказке,  которую  они
придумают, - и не ошиблись.
   Мы не знаем, кому именно была  нужна  "нечаянная"  смерть  Марло.  Быть
может, Уолсингемы,  связанные  тайными  отношениями  с  шотландским  королем
Яковом Стюартом (будущим королем Англии), опасались нежелательных  признаний
Марло в застенке; быть может, Тайный совет считал полезным до  расследования
дела об "атеизме" Марло устранить  его.  Так  или  иначе,  в  Дептфорде  или
Лондоне жизнь вольнодумца и еретика должна  была  оборваться.  Первого  июня
1593 года тело Марло было поспешно похоронено на кладбище Дептфорда.

   В историю  английской  литературы  Кристофер  Марло  вошел  как  смелый
реформатор в искусстве, как революционер. В его первых пьесах  -  "Тамерлане
Великом" и "Трагической истории  доктора  Фауста"  -  гуманистический  идеал
выступил в открытом конфликте с основами средневековой феодальной  идеологии
и прежде всего с религией  и  сословной  моралью.  Ни  до,  ни  после  Марло
английская гуманистическая  литература  не  знала  столь  резкого  отрицания
религиозного авторитета, социальных и моральных запретов, сковывающих  разум
и волю личности. Вместе с тем, осознание не только внешних, но и  внутренних
противоречий идеала свободной личности подвело Марло  к  грани,  за  которой
возможен распад гуманистической идеологии.  В  этом  смысле  Марло,  являясь
хронологически предшественником Шекспира в драме, иногда  оказывается  ближе
его к литературе эпохи кризиса  английского  гуманизма.  Возможность  такого
индивидуального "перелета" внутри общего литературного  процесса  не  должна
удивлять. Английский  гуманизм  развивался  в  эпоху  позднего  Возрождения,
поэтому  одновременное  существование  разных  по  степени   зрелости   форм
гуманизма не было редкостью. Так, например, на рубеже  XVII  века  создаются
зрелые гуманистические трагедии Шекспира, талантливые и сложные произведения
Джона Донна, чье творчество отмечено чертами кризиса  гуманизма,  и  комедии
Бена   Джонсона,   обозначившие    крайнюю    точку    развития    народного
гуманистического театра.
   Однако на опасной грани Марло колеблется,  главным  образом,  в  первый
период своего творчества - в пору создания "Тамерлана Великого" и  "Фауста".
В  дальнейшем  эволюция  взглядов  Марло  пошла  в  направлении,  близком  к
основному руслу развития английского демократического гуманизма.
   Романтика гуманистического идеала оказала  формирующее  воздействие  на
ранние пьесы Марло. Впитав в себя разнородные литературные  традиции,  стиль
этих пьес стал,  в  свою  очередь,  источником  подражаний  и  плодотворного
развития в английской драме. "Тамерлан Великий" оказал  несомненное  влияние
на пьесы "Альфонс, король Арагона"  Роберта  Грина,  "Битва  при  Алькасаре"
Джорджа Пиля, "Раны гражданской войны" Томаса Лоджа.  Во  всех  этих  пьесах
взяты  за  образец  стремительное   и   многоплановое   действии,   титанизм
центрального  образа,  экзотичность  обстановки,  величавый   декламационный
стиль, свойственные "Тамерлану Великому".
   Непосредственным откликом на "Фауста" была пьеса Грина "Монах  Бэкон  и
монах Бэнгей", посвященная злоключениям ученого-чародея. Однако пьеса  Грина
лишена трагизма и, в сущности, неглубока. Философско-психологическая  драма,
основанная  Марло,  получила   развитие   (правда,   утратив   богоборческую
направленность) в творчестве Шекспира и, прежде всего, в "Гамлете".
   Произведения второго  периода,  в  особенности  "Мальтийский  еврей"  и
"Эдуард II", были использованы в народном театре во всем объеме их проблем и
драматических средств. Несомненно, что образ Шейлока в "Венецианском  купце"
Шекспира  многим  обязан  образу  Вараввы.  Трагический  фарс,  где   злодей
выступает и как разоблачитель и является  центральной  "пружиной"  действия,
нашел замечательного интерпретатора в лице Джонсона -  автора  "Вольпоне"  и
"Падения Сеяна". Варавва стоит первым в ряду многочисленных "макиавеллистов"
английского театра XVI-XVII веков.
   "Эдуард  II"  во  многом  близок  развивающемуся  в  90-е  годы   жанру
драматических хроник. Шекспир, который  создал  все  лучшее  в  этом  жанре,
обязан также "Эдуарду II" (точнее, образу  Мортимера  Младшего)  и  замыслом
образа Ричарда III в одноименной трагедии.
   В первый период творчества Марло были созданы наиболее значительные его
произведения. В них Марло вступил в области,  которые  и  впоследствии  были
доступны лишь немногим исключительно одаренным художникам. Тамерлан и  Фауст
- не только открытия колоссальных положительных потенций  личности;  в  этих
образах открылись огромные  разрушительные  силы,  заключенные  в  человеке:
перспектива ожесточения, одичания сильной личности, подавления  его  воли  и
свободы других людей; открылась перспектива губительного конфликта  человека
с самим собой под непреодолимой  тяжестью  враждебных  ему  сил.  Легенда  о
Фаусте стала "найденной"  формой,  в  которой  выразились  наиболее  сложные
внутренние проблемы  европейской  интеллигенции  последующих  эпох  -  через
оптимистическое толкование Гете  к  трагизму  "Доктора  Фаустуса"  Манна.  А
Тамерлан? Гете, как и Марло, придал восточный облик чертам западного  героя.
Его Тамерлан - набросок характера наполеоновского  склада,  в  котором  Гете
видел воплощенное движение истории,  сверхличное  начало,  соразмерное  лишь
силам природы.  Поэтому  Тамерлан  Гете  несет  в  себе  прежде  всего  идею
исторического прогресса, которым оправданы бесчисленные жертвы.

   Но не плачь, из их печали
   Мы веселье извлечем.
   Разве тысячи не пали
   Под Тимуровым мечом?

   Однако для людей середины  XX  века  в  "восточно-западном"  комплексе,
каким   литературная   традиция   сделала   образ   Тамерлана,   собственный
исторический опыт выдвигает на первый  план  не  гетеискую  идею,  не  пафос
утверждения личности, а зловещие черты насилия и самоистребления.
   Трагическое в пьесах Марло, отражая противоречия эпохи,  вместе  с  тем
неразрывно связано с личной судьбой поэта. "Totus mu ad us agit  histnonein"
("Весь мир лицедействует") - эта  надпись  над  входом  в  знаменитый  театр
"Глобус"  передает  острое  ощущение   современниками   Шекспира   и   Марло
драматичности эпохи. Марло наравне со своими героями принял участие  в  этой
драме, и его гибель приобрела более широкий и значительный смысл,  чем  факт
личной биографии.  Поэтому  эпитафией  и  герою  и  автору  звучат  для  нас
заключительные слова Хора в "Трагической истории доктора Фауста":

   Побег, взраставший гордо, отсечен
   И сожжена ветвь лавра Аполлона...